Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Египет был объединен силой оружия. Противостояние северных царей из Гераклеополя в Файюме и сильной семьи из верхнеегипетских Фив продолжалось на протяжении примерно столетия. Первоначально преимущество находилось на стороне Гераклеополя, которого поддерживали семьи из Асьюта в Среднем Египте и Иераконполя и Эдфу, располагавшихся к югу от Фив. С самого начала войны, то есть около 1230 г. до н. э., Фивы, неизвестный и малозначительный город, не обладали самостоятельностью и какой-либо силой. Но к 2050 г. до н. э. они одержали верх над вражеской коалицией, положив конец могуществу Гераклеополя, и стали претендовать на власть во всем Египте. Нам неизвестно, как именно была одержана эта победа. С точки зрения производства и трудовых ресурсов Фивы значительно уступали Файюму, особенно если учесть, что его поддерживали Нижний и Средний Египет. Сегодня область Асьюта и Южная Дельта находятся на самых плодородных землях Египта, концентрация населения там выше, чем в Верхнем Египте. Возможно, в древности ситуация была такой же. Кроме того, теоретически Гераклеополь стал бы лучшей столицей, чем Фивы. Он мог похвастаться более удачным расположением – на границе между Нижним и Верхним Египтом, и это местоположение также благоприятствовало ведению торговли с Азией и Средиземноморьем. Фивы же были маленьким провинциальным городком, лежавшим на расстоянии многих дней плавания из Дельты и не имевшим никаких примечательных торговых преимуществ. Путь, шедший от Красного моря по Вади-Хаммамату, едва ли можно было сравнить с оживленными торговыми маршрутами, проходившими через Файюмский оазис. В Гераклеополе, как можно судить хотя бы по литературной традиции, была достаточно сильно развита и культура. Уже одни Поучение Мерикаре и «Сказка о красноречивом поселянине» дают представление о культурной целостности и развитости литературы. Конечно же это чисто субъективный взгляд, но культура Фиванского региона в то время не сумела достичь столь высокого уровня развития. В действительности тогда и Фивы, и Амон – бог, который вскоре станет основным в этом городе и затем возглавит вселенский пантеон, – были практически неизвестны. Поэтому есть все основания считать Гераклеополь основным столичным городом, который вполне мог унаследовать былую власть Мемфиса и продолжить столь дорогую египетскому сердцу традицию, в то время как фиванцы были деревенскими выскочками, которые, претендуя на главенство в Египте, едва ли могли что-то предложить.
Тем не менее именно Фивы отвоевали Обе Земли и объединили их под своим началом. Ввиду недостатка источников мы можем лишь предположить, что данное явление было обусловлено тремя причинами. Во-первых, это было время индивидуализма и независимой власти, и на культурном севере дух сепаратизма мог быть сильнее, чем на провинциальном юге. Кроме того, союзники Гераклеополя могли соперничать между собой и быть ненадежными. Юг же был относительно беден, и ему было выгодно завоевание севера, а силы фиванскому воинству придавали деревенские жадность и заносчивость. В-третьих, в тот феодальный период местные правители не только обладали существенной автономией, но и присваивали себе царские титулы, эпитеты и привилегии. Вряд ли они хотели стать свидетелями восстановления государственной модели Древнего царства, возрождения традиций централизованной власти и абсолютной преданности фараону. Но им могло быть нужно главенство самого сильного и целеустремленного феодального царька, происходившего из их числа, которому они, хотя и неохотно, осторожно и с опаской, подчинялись бы. Они могли бы сами его выбрать, и тогда фиванский правитель стал бы первым среди равных, а такое государство было бы своего рода оборонительным союзом во главе с самым активным из его членов. Подобный анализ, являющийся не чем иным, как попыткой применить современные понятия к событиям древности, безусловно нелеп. Цари эпохи Среднего царства считались богами, сыновьями Ра, и были полновластными правителями в полном смысле, который вкладывался в это словосочетание в соответствии с традиционной идеологией. Однако если наши предположения об индивидуальном волюнтаризме и социальном равенстве верны, то станет очевидно, что это развитие догмы божественного абсолютизма фараона в эпоху раннего Среднего царства являлось лишь верхушкой айсберга, под которой скрывалась высокая степень сепаратизма. Пока существовал оборонительный союз, провинциальные царьки всячески поддерживали его. Но на практике сепаратистские тенденции в течение одного или двух поколений XII династии продолжали быть сильными, а затем власть фараона упрочилась за счет центростремительных тенденций.
Мы не ставим своей целью подробное описание борьбы Гераклеополя и Фив. Победу в этом противостоянии одержал маленький провинциальный городок, и, судя по тому, что первый царь Небхетепра Ментухотеп правил почти 40 лет в мире и порядке, она была быстрой и окончательной. При его двух преемниках возобновились массовые волнения, не затухавшие и во время правления Аменемхета I, первого царя XII династии. Однако представитель XI династии Небхетепра Ментухотеп взошел на престол, когда Египет был еще разделен. В течение девяти или десяти лет он завоевал и вновь объединил земли, и последующие сорок лет его правления были посвящены мирным делам. Либо он был блестящим организатором и правителем, либо египетские земли просто устали от междоусобных тяжб. На какое-то время воцарился мир.
Благодаря наступившему спокойствию была сделана попытка «вернуть» Египет во времена Древнего царства. В Западных Фивах, в Дейр-эль-Бахри, этот царь возвел огромный заупокойный храм, вписанный в горный пейзаж и построенный по совершенно иным канонам, чем древние мемфисские храмы. Были возобновлены торговля и разработка рудников. Из Коптоса, стоявшего на Ниле, до Кусейра на Красном море по Вади-Хаммамату был отправлен отряд, состоявший из 3 тысяч человек; каждый из них был снабжен посохом и бурдюком с водой, на каждого было выделено два кувшина воды и двадцать хлебов, необходимые во время четырех- или пятидневного пути по гористой пустыне. Для того чтобы облегчить этот стокилометровый путь для последующих путешественников, члены экспедиции восстановили или вырыли десятки колодцев в пустыне; вероятно, именно эти источники до сих пор встречаются в Вади-Хаммамате. В красноморском городе было построено мореходное судно, которое отправилось в путешествие в сказочную страну Пунт, где на африканском или аравийском побережье Красного моря произрастала мирра. После отплытия этого корабля, ставшего, вероятно, первым признаком восстановления царской монополии на торговлю с иноземными странами, экспедиция вернулась в долину Нила, открыв по дороге горные каменоломни по добыче твердого строительного камня.
Другая экспедиция, целью которой стал поиск твердого камня, бывшего гордостью египтян эпохи строительства пирамид, была направлена в Южную Нубию. Пустынные бедуины пытались воспрепятствовать добыче, и для защиты прав фараона туда был послан военный отряд.
На Синае сохранилась надпись фиванского чиновника, открывшего старые шахты и возобновившего поставки меди, бирюзы, лазурита и руд со странными и неясными названиями. Эта добыча была и военной операцией: «Я отогнал азиатов в их страны». И здесь мы вновь сталкиваемся с прежней лестью царю: «Это из страха перед ним они трепетали передо мной, его воздействие вызвало ужас ко мне… это из любви к нему Обе Земли почитают его». Мир на Синае вскоре был восстановлен.
Главным источником, повествующим о мирной жизни и безопасности передвижений в Египте при царях XI династии, стали частные письма, найденные в Фивах. Капризный старик по имени Хеканахт жил в этом городе, но владел поместьями в районе Мемфиса и в Дельте. Каждый год он проводил много времени в северных владениях, посылая своей семье в Фивах властные письма, в которых он рассказывал о своих делах и передавал последние сплетни. Возможность обладания поместьями одновременно на севере и на юге, а также то, что мелкий землевладелец мог свободно путешествовать между ними, сильно отличают жизнь в Египте эпохи Среднего царства от того хаоса, который описывали «пророки» прошлого века, и свидетельствуют об успехе фиванского завоевания и восстановлении порядка.
Благодаря письмам Хеканахта мы обладаем четким представлением о семейной жизни и заботах мелкого землевладельца. Ничто и никто – ни малейшие тонкости аренды земли, ни размер урожая, ни кухонные слухи, ни склоки между родственниками – не ускользали от острого глаза Хеканахта. Эти письма позволяют нам делать выводы о том, как жили египтяне 2 тысячи лет назад, и они могут быть проиллюстрированы известными нам сведениями о жизни современных египетских крестьян.
Своего старшего сына, оставленного главным в Фивах, Хеканахт держал в ежовых рукавицах. «Когда придет половодье на наши земли, только ты отвечаешь за их возделывание. Бери с собой всех моих людей! Я назначаю тебя ответственным. Не медли с обработкой земли и будь внимателен. Сторожи зерно – сторожи все, что мне принадлежит, ибо я назначил тебя ответственным за это». Он не давал сыну никакой свободы действий и все время боялся, что молодой человек будет слишком расточительным по отношению к имуществу отца. «Выдавай довольствие моим людям только тогда, когда они работают. Помни это! Бери все от моей земли; используй все возможности, хоть ройте мою землю носами. Ибо, если ты хорошо трудишься, за тебя воздадут хвалу богу. Ты счастливый, поскольку у тебя есть моя поддержка. Если найдется кто-нибудь, кто может платить довольствие, пусть приедет ко мне и живет так, как живу я (на севере), – ни один не приблизится ко мне!..
Так почему же они начинают поедать здесь мужчин и женщин? Никто и нигде не дает такого довольствия, как я». Можно предположить, что прижимистый старик преувеличивает свои затруднения на севере, чтобы заставить работников довольствоваться маленькой платой за их труд.
Хеканахт контролировал каждый аспект своего хозяйства, давая сварливые советы о том, как торговаться или платить. «Немедленно пошли Хети, сына Нахта, и Сенебнута возделывать два поля в Перхаа. Они заплатят за их аренду из дохода от продажи ткани, которая соткана здесь. «Превосходно», – скажешь ты о ткани. Пусть они ее возьмут, и, когда ее продадут в Небесит, пусть они арендуют землю вместе со всем, что на ней. Найди такую землю, не хватай угодья кого попало… И, учитывая то, что Хети, сын Нахта, будет возделывать эту землю, я не платил ему [большого] довольствия. Довольствие составит пять сосудов ячменя в месяц… Смотри, если ты ослушаешься, то я вычту разницу из тебя. И то, что я сказал тебе: «Давай ему по пять сосудов ячменя в месяц», – [означает], что ты будешь давать ему только четыре сосуда ячменя в месяц. Помни об этом!»
Хеканахт, постоянно наседавший на старшего сына, ничего не жалел для младшего, которого звали Снофру, и наложницы Иутенхаб. «Вот же, если у Снофру закончится довольствие, обязательно напиши об этом. Мне сказали, что он недоволен. Прояви особую заботу о нем и давай ему довольствие. И поприветствуй его [от меня] тысячу раз, миллион раз. Заботься о нем и с началом пахоты немедленно пошли его прямо ко мне». Когда же изнеженное дитя отказалось ехать к отцу, Хеканахт написал: «Если Снофру хочет присматривать за быками, то пусть приглядывает, ибо он не хочет бегать с тобой вверх и вниз во время пахоты и не хочет приехать ко мне. Смотри, что бы он ни пожелал, дай ему это».
Когда третий сын старика Сахатхор и служанка стали досаждать любовнице Хеканахта, тот пришел в ярость: «Немедленно выгони из дома служанку Сенен и будь внимателен каждый день, когда Сахатхор приходит к тебе. Смотри же, чтобы Сенен не провела и дня в доме, иначе если она причинит вред моей наложнице, то вся вина падет на тебя. Зачем я кормлю вас и что сделала вам моя наложница, о мои пять сыновей!.. Берегитесь, если причините ей вред! Вы не будете больше со мной. Если ты будешь спокоен, то это будет очень хорошо».
В Египте было множество мелких землевладельцев, которые, тоскуя по дому, приходили к писцам и диктовали череду напыщенных посланий о домашних делах. Благодаря случайности до нас дошла лишь эта небольшая пачка писем, которая позволяет нам приоткрыть дверь частного дома и взглянуть на жившую в нем семью.
Вскоре после окончания долгого правления Небхетепры Ментухотепа в стране вновь началась гражданская война, которая продолжалась около семи лет. Мы не знаем подробностей этих событий. С ее завершением появилась новая Фиванская династия – XII династия Аменемхетов и Сенусертов. Аменемхет I служил визирем при последних царях XI династии. Неизвестно, как он пришел к власти, но во время его правления приобрел популярность культ бога, который был ранее почти неизвестен или, во всяком случае, не имел политической силы в Египте, – Амона, в честь которого Аменемхет получил свое имя.
Власть Амона распространялась на всю вселенную. Его имя означало «Сокрытый»; таким образом, он был незримой сущностью, богом, способным присутствовать повсеместно. Согласно древней теологической системе, Амон был одним из восьми богов, существовавших в хаосе до начала творения, незримым и бесформенным богом воздуха. В любом случае он был перемещен из одной теологической системы в другую, обретя безграничные возможности. Он вытеснил всех богов, которых ранее почитали в Фивах, и стал божественным покровителем всего государства. В этом качестве его культ слился с культом солнечного бога Ра, и он превратился в «Амона-Ра, Владыку богов». В эпоху Нового царства Амон был признан главным богом империи и приобрел универсальную природу. Ему был посвящено огромное святилище, Карнак, где с эпохи Среднего царства и вплоть до римского времени возводились храмовые постройки, занимавшие гектары. К концу эпохи Нового царства жречество Амона стало самой богатой политической силой в мире и власть верховного жреца этого бога соперничала с властью фараона. Но сейчас, в начале XII династии, этот бог был извлечен из первобытного хаоса и только начал свой ошеломительный путь.
Перед царем стояла непростая задача – ему нужно было управлять слабым феодальным государством, где местные правители стремились всячески сохранить свою независимость. В частности, официальное летосчисление в провинции велось по годам правления не только фараона, но и местного князя, как если бы они были равны. XII династия вышла из гражданской войны, и при самом первом царе произошел дворцовый заговор. Аменемхет I сам рассказал своему сыну об этом вероломном нападении. В этой связи, поскольку из данного сообщения следует, что во время заговора царь был убит, сразу возникает ряд вопросов. Таким образом получается, «поучение» сыну и наследнику было составлено уже покойным фараоном, который советовал новому царю никогда никому не доверять полностью. Чем является этот документ – простым литературным произведением или же подделкой? Хотя второй вариант и кажется нам наиболее вероятным, мы, поставив себя на место древних египтян, не должны сбрасывать этот источник со счетов. Для них мертвый царь ничем не отличался от живого, самостоятельно поставившего личную печать на этот документ. Существуют источники, которые подтверждают факт заговора в конце правления Аменемхета, поэтому мы будем рассматривать этот текст как литературный памятник, основанный на исторических событиях.
Покойный царь говорит своему сыну: «Остерегайся черни, дабы не случилось с тобою непредвиденного. Не приближайся к ней в одиночестве, не доверяй даже брату своему, не знайся даже с другом своим… Сам оберегай жизнь свою даже в час сна, ибо нет преданного слуги в день несчастья. Я подавал бедному, я возвышал малого. Я был доступен неимущему, как и имущему. Но вот вкушавший хлеб мой поднял на меня руку. Тот, кому я протягивал длань свою, затеял смуту против меня… И вот случилось это после ужина, когда наступила ночь и пришел час отдохновения от забот. Улегся я на ложе свое утомленный, и сердце мое погрузилось в сон. И внезапно раздалось бряцание оружия, и назвали имя мое. Тогда стал я подобен змее, детищу земли, в пустыне. И мгновенно я пробудился и узрел, что сражаются в опочивальне моей, а я одинок. И понял я, что бьются меж собой воины мои. Если бы я схватил сразу оружие десницей своею, я обратил бы евнухов в бегство копьем. Но нет сил у пробудившегося в ночи, не боец – одинокий… Ибо не был я подготовлен к тому, что случилось, не предвидел я этого, не ведало сердце мое, что дрогнет стража моя».
В этом поучении покойный фараон признает не только то, что ему не удалось защитить самого себя, но и то, что ранее он никогда не сталкивался с подобными ситуациями. Как далеки эти слова от представлений Древнего царства, в которых царь был высшим существом, премудрым, всемогущим и абсолютно недосягаемым для простого смертного… Здесь же мы сталкиваемся с печальной жалобой уязвимого человека. Он подчеркивает свое одиночество, тяжесть бремени царства и необходимость всегда оставаться начеку. Это неустанное бдение прослеживается и в чертах лиц портретных статуй царей того времени. Благодаря глубоким складкам у рта и впадинам под глазами эти портреты считаются потрясающими примерами «реализма», отличавшегося от безмятежного величия скульптуры фараонов IV династии. И все же мы имеем дело скорее с портретами времени, чем конкретных людей. Иными словами, для периода правления IV династии были характерны представления о безмятежной божественности фараона, проявившиеся в царских изображениях того времени; в эпоху Среднего царства царя обычно представляли бдительным пастырем или одиноким существом, беспрестанно думающим о своем народе, и эта ответственность отражена в портретах правивших тогда царей. В культуре, которая недавно отстояла права каждого человека и индивидуальный волюнтаризм, царю приходилось показывать свою озабоченность и все время быть наготове. Таким образом, определенный реализм этих изображений стал олицетворением идеализированного правителя.
Египетские царские имена всегда содержательны, и мы уже увидели, как два имени – Амон и Аменемхет – одновременно вышли на политическую арену. Одно из имен Аменемхета I, Повторяющий рождения или Возрождение, означает, что он осознавал: началась новая эра, время возвращения Египту его былой славы. В именах царей XII династии часто встречаются слова маат, «истина», «справедливость», или маа, «правдивый», «справедливый». Аменемхет II взял имена Тот, кто получает радость от правосудия, и Правый голосом. Сенусерт II был Тем, кто позволяет воссиять истине, Аменемхет III – Истиной, принадлежащей Ра, а Аменемхет IV был Правым голосом Ра. Мы вновь отмечаем нечто, присущее тому времени. На протяжении Первого переходного периода сформировались основы концепции социальной справедливости для всего народа и от правителя требовалось творить маат. В ответ цари принимали тронные имена, которые выражали их желание и обязанность творить маат для людей и богов. Это другая версия концепции доброго пастыря.
XII династия подарила Египту хороших правителей. Они продолжали преследовать свои интересы в Фивах, но перенесли столицу в Файюм, в место под названием Лишт, которое располагалось неподалеку от границы, разделявшей Две Земли. В этом плодородном крае они начали масштабные работы по ирригации, которые способствовали процветанию всей страны. Эти цари построили в Файюме дамбы, создав перехватывающий водоем для быстрых вод нильских разливов, и таким образом увеличили площадь возделываемых земель. По приблизительным подсчетам, в Файюме или близ него появилось около 11 тысяч гектаров новых сельскохозяйственных земель. Египет – преимущественно земледельческая страна, и подобное увеличение площади возделываемой земли было благом для всего народа.
Для сохранения и рационального использования нильских вод требовалось знание времени и объема предстоящего разлива, и цари XII династии использовали разные средства для целесообразного расхода воды. На самом юге Египта, у второго порога Нила, чиновники ежегодно отмечали высоту реки на скалистых берегах. Сообщение о необыкновенно высоком или низком, раннем или позднем разливе можно было загодя направить в Египет, и власти успевали принять соответствующие меры. Эти фараоны были бдительными и заботливыми царями.
Основным металлом в Египте наконец стала бронза – сплав меди и олова, и правители Египта эпохи Среднего царства вели активные разработки на Синае, где сохранилось большое количество источников, позволяющих нам делать выводы об этом аспекте их деятельности. Мы полагаем, что торговля с сопредельными странами оставалась царской монополией и фараоны Среднего царства поддерживали активные контакты с соседями. В Азии фараоны установили политическое господство, направив туда войска и удерживая завоеванные территории, где находились египетские представители. Нам известно лишь об одном военном походе в Палестину, организованном при царях XII династии, но его направили скорее для охраны основного торгового пути, чем для завоевания и присоединения этих земель. Данный период истории Египта представляется нам временем торгового и культурного империализма. Он предшествовал правлению в Месопотамии Хаммурапи, и культурное превосходство Египта в районе Восточного Средиземноморья было еще достаточно сильным. Историк, знакомый с филологией, должен признаться, что это был период классической египетской литературы, и, говоря о культурном превосходстве, он может находиться под влиянием искусства того времени. Однако, судя по памятникам материальной культуры, физическое и интеллектуальное главенство Египта над сопредельными азиатскими странами весьма вероятно. Фараон, члены его семьи или придворные часто направляли дары сирийским князькам, что было достаточно для завоевания дружбы маленьких городов-государств Азии.
Перечислив египетские предметы, найденные в Палестине и Сирии, и предположив, что они были дарами фараонов или свидетельствами присутствия в этих землях египетских представителей, мы перейдем к рассказу об основном египетском источнике об отношениях с Азией, которым остается литературный памятник – история о Синухете. Этот человек был придворным, который во время смерти Аменемхета I принадлежал к партии заговорщиков. Возможно, он не входил в число убийц, напавших на царя ночью, иначе он никогда не заслужил бы прощения; но он не был сторонником партии наследного принца и соправителя Сенусерта I. Известия о кончине старого царя настолько встревожили Синухета, что он тайно бежал из Египта и направился в Азию, где нашел убежище в недоступном для нового фараона месте – где-то в горных районах Сирии и Палестины, в крае смоковниц, винограда, оливковых деревьев, ячменя, эммера, богатом скотом и расположенном неподалеку от пустыни, где можно было охотиться. В этих краях были и другие египтяне, возможно такие же изгнанники, как и Синухет. Будучи недосягаемым для гнева фараона, он развлекал египетских придворных, которые странствовали из столицы и обратно. Таким образом, эта земля могла быть расположена вблизи основного пути, проходившего между Ливаном и Антиливаном. Азиатский вождь оказал Синухету гостеприимство и назначил его командующим местной армией. «Когда бедуины бывали вынуждены давать отпор властителям чужеземных стран, я помогал советом их выступлениям». Эти слова могут как означать то, что Синухет помогал отражать нападения властителей чужеземных стран, так и относиться к новой опасной силе на Ближнем Востоке – неустанному полчищу людей смешанной расы, впоследствии известному как гиксосы. Название этого племени происходит от египетского словосочетания хекау сут, «властители чужеземных стран», и упоминание их набегов в нашем рассказе подразумевает, что они разбойничали в Сирии и Палестине еще в те времена.
Синухет обжился в этих краях, постарел, стал богатым и знаменитым. Но он не был счастлив в изгнании. Весь рассказ пронизан ностальгией; для египтян существовала только одна земля, бывшая для них центром и вершиной вселенной, только там они чувствовали себя дома. Когда Синухет постарел, его начали беспокоить мысли о том, что у него не будет подобающего погребения. Как тот, кто умер и похоронен на чужбине, обретет бессмертное существование? Наконец он получил прощение царя и приглашение вернуться к египетскому двору. Его величество сказал, что против Синухета, убежавшего по какой-то причуде, не будет выдвинуто никаких обвинений, и напомнил о необходимости подобающего погребения по египетскому обряду. «Ведь ты уже начал дряхлеть, утратил мужскую силу, вспоминаешь о дне погребения, о переходе к состоянию блаженства. Тебе назначат ночь, посвященную маслу сефет и пеленам из рук Таит. Тебе устроят похоронную процессию в день погребения: футляр для мумии – из лазурита; над тобою, находящимся в саркофаге, поставленном на полозья, – небо, и быки влекут тебя, и музыканты впереди тебя. Исполнят пляску Муу перед дверью твоей гробницы. Огласят для тебя список даров, совершат заклание против твоей стены; колонны твои будут возведены из белого камня среди [гробниц] царских детей. Не умрешь ты на чужбине, не похоронят тебя азиаты, не завернут тебя в баранью шкуру, не насыплют для тебя могильного холма. Слишком поздно [для тебя] скитаться [?]. Позаботься о своем трупе и возвращайся».
Прошло поколение, и угроза трону миновала. Сенусерт I был достаточно сильным и уверенным в своей власти. Политические беженцы, чьей виной было скорее неблагоразумие, чем измена, получили возможность вернуться ко двору. Синухет оставил свое имущество детям и вернулся, распростершись ниц перед фараоном. Он снова стал египтянином. «Годы были сброшены с моих плеч: я был побрит, мои волосы были подстрижены. Бремя было отдано пустыне, одежды – тем, кто кочует среди песков. Я был облачен в тонкое полотно, умащен первосортным маслом, положен спать в постель; я предоставил песок тем, кто обитает среди песков, деревянное масло тому, кто натирается им». Нет, никакая земля не сравнится с Египтом. В восхищении и неге Синухет воздал хвалу его величеству. «Нет простого человека, для которого было бы сделано что-либо подобное! И я был в милости у царя, пока не пришел день смерти».
Несмотря на то что в эпоху Среднего царства египтяне не предпринимали попыток завоевания Азии за пределами Синайского полуострова, в Нубии и Нижнем Судане их политика была совсем иной. Там они были вели себя весьма агрессивно. Давление из Ливии, малоразвитость юга и возрождение нубийской культуры стали причиной волнений за первым порогом. Как и сегодня, египтяне стремились к объединению долины Нила и направляли войска для завоевания земель между вторым и первым порогами. В Нубии была построена цепь крепостей, граница вдоль Второго порога, которая сдерживала натиск нехсиу, как египтяне называли хамитов и негров, живших к югу от их страны, была укреплена.
Сохранились две пограничные стелы, установленные Сенусертом III у второго порога и запрещающие нехсиу передвигаться на север, за исключением торговых или деловых поездок. «Южная граница установлена в 8-й год… с целью запретить пересекать ее какому-либо нехси по суше, по воде и в лодке, а также многим нехсиу, исключая нехси, собравшегося торговать в Икене или [идущего туда] в качестве посланца: тогда с ними будут [поступать] хорошо; не позволяется, однако, судну нехсиу пересекать Хех, плывя вниз по течению».
Во второй стеле азиаты описываются с тем же высокомерным презрением, что и в «Поучениях Мерикару». Общаясь с соседями, египтяне все больше убеждались в собственном превосходстве над ними. «16-й год царствования, 3-й месяц Всходов. Сделал его величество южную границу вплоть до Хеха. Я сделал мою границу, [когда] плыл я на юг [дальше, чем] мои отцы. Я увеличил то, что досталось мне… Ибо если молчать после нападения, [то] это укрепление сердца врага, усиление свирепствующего. Отступление – это слабость. Потесненный на границе – это настоящий трус [?], ибо слушает кушита, чтобы пасть от слова, а ответить ему – это заставить его отступить. Когда свирепствуют против него, он имеет обыкновение отступать, а когда отступают, то он впадает в ярость. Нет людей, которые почитают [?] это [отступление, так как] малодушные – это голь. Мое величество видело это [отступление кушитов?], и это не неправда».
Границу охраняли египетские воины, усиленные суданскими охотниками, маджаями. Сохранилось несколько донесений из крепости Хесефмаджаиу, «Удерживание земли маджаев», располагавшейся у второго порога. «Дозорные, [которые] пошли патрулировать конец пустыни… крепость Хесефмаджаиу. В год 3-й, месяц третий перет, последний день, пришли доложить мне, сказав: «Мы нашли следы 32 человек [и] трех ослов…» Это было в жарком июне, так же как и следующее: «Сообщите, будьте добры, относительно двух маджаев [и] трех маджаек [и] двух… спустившихся из горной местности в год 3-й, месяц третий перет, день 27-й. Они сказали: «Пришли мы к слуге фараона, да будет он жив, здрав, невредим». Был поставлен вопрос относительно условий [в] горной стране. Сказали они: «Мы не слышали ничего, [кроме того, что] эта горная страна умирает от голода». Так сказали они. Тогда приказал слуга покорный, чтобы они были отпущены в их горную страну в этот же день». Появление суданских охотников и воинов в рядах египетской армии означало, насколько мы можем судить, зависимость египтян от иноземных войск. Правда, ливийские наемники и нехсиу использовались еще царями VI династии для походов в Азию, но лишь суданские маджаи остались в египетской армии как ударные части и использовались для поддержания порядка внутри страны. Слово «маджаи» часто переводят именно как «полиция». Суданцы продолжали служить в египетской армии и во время Второго переходного периода, цари XVII династии использовали их для разведки в войне с гиксосами. В начале Нового царства египетские войска покоряли иноземные территории, в то время как маджаи поддерживали спокойствие внутри страны; но поскольку прецедент использования иноземцев уже существовал, регулярная армия Нового царства все больше и больше пополнялась за счет пленников и наемников. Такое соотношение египтян и иноземцев в войске может быть признаком либо того, что египтяне не желали нести бремя завоевательной политики государства, либо процветания страны, позволявшего нанимать чужаков для выполнения этой тяжелой и опасной работы.
Несмотря на то что охраняемая граница проходила вдоль второго порога, египетские интересы распространялись дальше на юг. Площадь земли, расположенной между вторым и третьим порогами и пригодной для возделывания и проживания, невелика, а тамошние места крайне негостеприимны. Южнее третьего порога долина Нила расширяется, открывая большие возможности для сельского хозяйства и скотоводства. Сам третий порог опасен для навигации из-за скрытых в быстром течении уступов. Таким образом многообещающие южные земли были фактически отрезаны от Египта. Тем не менее эти территории стоили того, чтобы их осваивать. К югу от опасного третьего порога находится современный город Керма, который отмечает северную границу южных плодородных земель. В эпоху Среднего царства Керма была обособленным торговым поселением и местом разгрузки кораблей и сухопутных караванов. Здесь была сооружена крепость «Стены Аменемхета правогласного» – оплот постоянной египетской колонии, которая представляла торговые и политические интересы Египта. К северу от третьего порога преобладала высокоразвитая культура, местная же была примитивной, на нее воздействовали ливийцы и культура хамитов из Сахары. К югу от третьего порога обитало население с большой долей негроидности. Таким образом, жившие там египтяне были вынуждены поддерживать контакты с малоизвестными им народами.
С Кермой было налажено и сухопутное сообщение. Путь до второго порога, если преодолевать его на осле, занимал шесть дней, и остаток пути в Египет осуществлялся по спокойному Нилу. Караван также мог свернуть к оазису Селима и затем уйти на север к проторенной дороге с колодцами, вырытыми на расстоянии дневного маршрута, – современному Дарб-эль-Арбаин, – и добраться до первого порога, затем до Абидоса и далее проследовать к северным оазисам. Путь на юг, до плодородных земель четвертого порога, если преодолевать его на осле, занимал всего лишь два дня.
Крепость Стены Аменемхета правогласного была большим укреплением из кирпича, способным отразить удары из пустыни и охранять торговую колонию. Она имела довольно большое значение и находилась в ведении высокопоставленных египетских чиновников, самым интересным из которых был Джефахапи из Асьюта в Среднем Египте (см. фото 12в). В Асьюте он построил себе большую гробницу общей протяженностью 45 метров, состоявшую из семи помещений; его усыпальница – одна из самых выдающихся частных гробниц эпохи Среднего царства. Она известна своими надписями, в которых Джефахапи раскрыл особенности жреческой и ритуальной службы своего заупокойного культа в Асьюте. Эти тексты живо описывают ночную процессию, в которой жрецы при свете факелов направляются в праздничную ночь к гробнице, чтобы воздать почести стоявшей там статуе чиновника. Несмотря на эти тщательные приготовления, стоившие большей части дохода с имений ее владельца, гробница осталась незавершенной, и Джефахапи не был в ней погребен.
Его похоронили в 1300 километрах к югу, в большом кургане в Керме, где при жизни он служил царским «начальником юга», то есть был торговым и политическим представителем у третьего порога, и обладал очень высоким статусом. Неиспользованная гробница в Асьюте с описанием заупокойного договора была предназначена для типично египетского погребения, которое продумывали во всех подробностях в течение столетий. Однако Джефахапи похоронили в кургане, окруженном мощной кирпичной стеной, диаметр которой составлял около 82 метров. Погребальный обряд был по-варварски прост и ужасен. То, что происходило во время похорон Джефахапи, описал профессор Райзнер, открывший эту гробницу: «Было устроено роскошное погребальное пиршество, для которого закололи более тысячи быков; их черепа были захоронены снаружи вдоль южной половины ограды. Затем тело князя положили в камеру со сводом, туда же сложили приношения и закрыли деревянную дверь. После этого на полу в коридоре разместили жертв, местных нубийцев, которых либо одурманили во время пира, либо задушили; их было от двухсот до трехсот человек – мужчин, женщин, детей. С этими нубийцами было несколько горшков и сковородок, у кого-то был меч, на многих были надеты собственные украшения. После этого коридор засыпали землей, сформировав низкий округлый холм. Сверху был уложен пол из сырцового кирпича и установлен огромный пирамидион из кварцита; я полагаю, что этот камень окружала сложенная из сырца молельня».
Египтяне, которые вошли в эпоху Среднего царства с осознанием важности социальной справедливости и всеобщего права, оставались убежденными в том, что лишь они сами могут считаться полноценными людьми, в то время как иностранцы сродни животным. Права человека существовали отдельно от колониальной политики. Единственной аналогией массового жертвоприношения пленников и слуг в Египте считается захоронение царевны I династии, но эта традиция не прослеживается в более поздние времена. Погребение Джефахапи в Керме отражало отношение египтян к иностранцам; возможно, это был местный обряд жертвенного убийства, который был выполнен с впечатляющим размахом. Даже если этот обряд был продиктован местными традициями, основанными на том, что вся личная прислуга считалась собственностью князя и тот мог взять ее с собой в загробный мир, один вид этого ритуала вряд ли порождал у египетских господ теплые чувства по отношению к местным суданцам. Расширение империи редко сопровождается гуманностью, которую захватчики пытаются культивировать у себя дома.
На других границах египтяне проявляли такую же бдительность. Напротив суэцкой границы была основана Стена повелителя, возведенная для отражения азиатов и сокрушения тех, кто кочует среди песков. На стеле начальника охотников в пустыне и начальника западных пустынь Каи, сын Бешета, где владельца изобразили с пятью борзыми собаками, сохранился текст: «Я – нападающий, первый [средь] войска в день трудностей, кого господин хвалит за дела его. Достиг я западного оазиса, проверил я все дороги его и привел пленника, которого нашел там. Отряд вернулся без потерь; то, что было доверено мне, вернулось с миром».
Для поиска необходимых меди и бирюзы в невыносимо жаркие месяцы лета была направлена экспедиция на Синай. Хорура, начальник экспедиции, соглашался с тем, что «это было совсем не подходящее время для похода к этим рудникам… когда земля была раскалена, в нагорье стояло лето, и горы обугливали [уже] покрытую волдырями [?] кожу». Однако он продолжал подбадривать своих рабочих, и «весь отряд вернулся в целости, не было ни одной потери… Не было (стенаний): «О, моя славная кожа!», [но] в глазах была радость [?]. Это было лучше, чем в обычное время».
Это было время деятельности, требовавшей от человека полной отдачи. Все были обеспокоены судьбой Египта, и каждый египтянин чувствовал обязанность внести свой вклад в процветание страны. Сильное чувство единства судьбы всего народа и избранности богами заставляло Египет продвигаться вперед.
В прошлой главе были описаны процесс децентрализации в Египте, ослабление власти фараона, рост личной инициативы и самостоятельности и возникновение потребности во всеобщем социальном равенстве. Эти центробежные тенденции, характерные для Первого переходного периода, продолжались и в эпоху Среднего царства. Однако благодаря энергичной и вдумчивой политике фараонов XII династии эти тенденции изменили свое направление и устремились к центру, к еще большему сосредоточению власти в руках царя. Этот вывод нуждается в обосновании.
Как мы видели, в эпоху Древнего царства постепенно снижались размер и качество царских пирамид, а гробницы вельмож, которые когда-то группировались вокруг царской усыпальницы, стали возводить отдельно в провинциальных некрополях. Это замечание справедливо и для эпохи Среднего царства. В начале XII династии гробницы вельмож были довольно большими, а тексты демонстрировали независимость знати. Вельможи использовали царские титулы и эпитеты, а в надписях указывали даты по годам правления не только фараона, но и местных князей. Со временем заявления знати стали более скромными и менее самоуверенными, в то время как царские гробницы значительно увеличились в размерах.
Можно сравнить два текста, первый из которых отличается духом независимости Первого переходного периода, а второй – большей покорностью эпохи Среднего царства. Первый текст, сохранившийся на провинциальной стеле из Среднего Египта, пронизан самоуверенностью, которая была характерна для того времени: «Я был славным малым, что жил в своем [собственном] доме, пахал на своих [собственных] быках и плавал в своей [собственной] лодке, и это не досталось мне по наследству от моего отца, почтенного Уха». И в противовес этому убеждению о том, что хорошая жизнь заключается в самодостаточности, приведем надпись провинциального князя, жившего при Сенусерте II: «Меня почитали при дворе больше, [чем] любого [другого] друга единственного. Он [царь] выделил меня среди своих вельмож, когда меня [поместили] перед теми, кто был [раньше] впереди меня. Я присоединился к придворным, отдавал правильно честь, кланялся подобающе, похвала мне была… в речах самого царя. Никогда не случалось подобного со слугами, которых похвалили бы их господа, ибо он знал искусность моего языка и скромность (?) мою. Так я был почтенным человеком в свите, похвала моя была при дворе, и мое дружелюбие было перед его компаньонами». Все изменилось, и теперь залогом хорошей жизни стала царская милость, за которую платили собственной самодостаточностью и независимостью.
Когда Синухет подался в бегство, его терзали угрызения совести, и он опасался, что его могут заподозрить в измене новому фараону. Когда его азиатский благодетель спросил, что же будет с Египтом после смерти старого царя, Синухет выпалил подобострастную хвалу новому правителю: «[Ведь] это бог, которому нет равного. И подобного которому не было до него. Он исполнен мудрости: его замыслы совершенны и превосходны… Поистине это богатырь, разящий своей могучей дланью, храбрец, не имеющий подобного себе». Хотелось бы обратить внимание на фразу «разящий своей [собственной] дланью». В условиях индивидуализма Первого переходного периода «славный малый» (дословно «превосходный маленький человек») часто гордился тем, что он «говорил своими [собственными] устами и действовал своими [собственными] руками». При царях XII династии эта фраза, ранее встречавшаяся во многих текстах, почти вышла из употребления в частных памятниках; цари же переняли ее и активно использовали для описания собственных достоинств. Таким образом, индивидуализм и независимость стали отличительными признаками царской власти. Мы наблюдали, как знать присвоила себе царские привилегии в загробной жизни. В свою очередь, цари позаимствовали у своих подданных качества, которые составляли гордость их народа. Фараоны отобрали индивидуализм, награду, честно завоеванную египтянами в борьбе с хаосом.
Выдающимся примером поражения знати стал текст, написанный начальником сокровищницы при дворе Аменемхета III. Это одно из «поучений», в которых египтяне обобщали практические знания своего времени и наставляли детей, как добиться хорошей жизни: «Начало поучения, которое он составил для своих детей. Я говорю нечто важное и настаиваю, чтобы вы услышали, настаиваю, чтобы вы узнали основу миропорядка, праведного образа жизни и как прожить отпущенное в спокойствии: почитайте царя [Аменемхета III], живущего вечно, в телах своих и соединитесь с его величеством сердцами своими. Он чувство сердец [людских], его взор проникает в каждого. Он – [солнечный бог] Ра, лучи которого видят все; он тот, что освещает Обе Земли больше, чем солнечный диск… Он дарует пищу тем, кто ему служит, он кормит тех, кто идет по его пути. Царь – это ка, его речение – изобилие. Тот, кому надлежит существовать, – его творение, ибо он [бог] Хнум для тела каждого, праротец, создающий людей… Он – [богиня] Сехмет для того, кто нарушит его приказ; тот, кого он ненавидит, будет страдать. Сражайтесь во имя него, и будьте честны в клятве ему, чтобы не было в вас и тени предательства. Тот, кто полюбился царю, будет в почтении, [но] не будет гробницы восставшему против его величества, и труп его будет сброшен в воду. Если сделаете вы это, ваши души будут незапятнанными и останутся [таковыми] навечно». И это было всем, что отец мог посоветовать своим детям: царь – это бог, обладающий множеством сущностей и огромной силой; ищите хорошей жизни, следуя за ним.
Среднее царство вернуло Египту преимущества, связанные с миром, процветанием и мировым господством, но ценой этих важнейших достижений была потеря огромного потенциала. Египет стоял на пороге ошеломительного открытия – святости и ценности прав человека. Возможно, это произошло слишком рано для того, чтобы достигнуть полного признания данных идеалов. В то же самое время в Вавилонии была предпринята попытка разработать систему, в рамках которой права человека были обеспечены и защищены законом, а египетский путь заключался в поисках справедливости. Но справедливость, маат, была богиней, и, как богине, ей было непросто найти свое место среди простых людей. Когда же после успешного восстановления государства цари XII династии смогли продемонстрировать свою способность быть богами, они снова стали судьями и вершителями маат. Египтяне охотно согласились на это. У них было достаточно продовольствия, они были заняты делом и знали о возможности продвижения по службе; все это было значительно лучше анархии Первого переходного периода. Чем больше процветало государство, тем больше размывались идеи о том, что творец создал всех людей равными, и о том, что даже самый бедный человек обладает прирожденными правами. Царю больше не нужно было бодрствовать и отказывать себе во всем, заботясь о своем стаде; оно слишком разжирело для того, чтобы разбрестись далеко от его трона.
Мы уже достаточно ознакомились с египетской цивилизацией, чтобы попытаться дать ей какое-то определение. Несмотря на то что современному человеку не дано поставить себя на место древних, чтобы понять, как они думали и чувствовали; на то, что мы на все смотрим сквозь призму современности и что в будущем все наши выводы непременно подвергнутся коррекции, как историки мы просто обязаны сделать подобную попытку. Заверим читателя – и самих себя – в том, что мы в достаточной мере осмыслили информацию, которая лежит в основе наших интерпретаций. Мы должны осознавать, насколько благожелательно мы относимся к людям, которых изучаем, а также степень нашей неосведомленности, которую еще предстоит преодолеть. Изучая столь отдаленную от нас по времени культуру, как древнеегипетская, о которой мы располагаем весьма ограниченным количеством источников, причем большая часть из них предвзята, и духовный опыт носителей которой столь отличен от нашего, мы должны понимать, что все попытки ее осмысления будут довольно условными, тем не менее они необходимы.
Другая причина, по которой нам необходимо попытаться описать личность египтянина, заключается в том, что в своем повествовании мы приближаемся к моменту, когда личность начала подвергаться изменениям, причем довольно радикальным. В предыдущих главах мы рассматривали формирование культуры, ее мощный всплеск в эпоху Древнего царства, ее выживание в пору первой серьезной болезни и ее трансформацию в эпоху Среднего царства. И, несмотря на изменения, она представлялась нам той же по духу и внешнему выражению. Характер египетской культуры, сформировавшийся при царях IV династии, к XII династии уже обветшал, но оставался неизменным. Затем, как нам представляется, ее облик изменился настолько, что стал полной своей противоположностью. Если мы правы, то прежний характер возродился во времена XVIII династии, но он был уже другим по духу; к XII династии он был также уже другим, и внутренняя суть древнеегипетской культуры была утрачена. Все последующее время, на протяжении тысячи лет, египтяне слепо искали то, что они считали сокровищем, но потеряли, однако их поиски оказались напрасными: внутренняя суть культуры уже была мертва, и в своем внешнем выражении она не могла вернуть утраченное. Что же составляло эту внутреннюю суть?
Мы утверждали, что важным элементом психологии египтянина была убежденность в своей избранности, из которой происходили самоуверенность, наслаждение жизнью как таковой и терпимость к отклонениям от самых строгих правил. Египтяне никогда не занимались самоанализом и не предъявляли жестких требований ни к себе, ни к другим, поскольку в них не было страха. Они чувствовали себя творцами собственной судьбы, построившими горделивую, богатую и благополучную культуру, пережившими внутренние беспорядки и вернувшимися к полноценной жизни. Это чувство безопасности и неколебимости своего предназначения могло быть следствием географической изолированности страны, уходить корнями в плодотворную черную землю, быть подогрето благодатным африканским солнцем и обостряться жесткой и скудной жизнью пустыни, что окружала Египет. Или же его истоки слишком непостижимы для понимания современного человека. Тем не менее оно придало египетской цивилизации характерную для нее жизнерадостность. Догматическим выражением этого явления была вера в то, что Египтом управляет сам бог, что сын от плоти солнечного бога властвует в Египте и вековечно защищает его. Чего же в таком случае было бояться?
Когда мы говорим, что египтяне были самыми цивилизованными из восточных народов, то не утверждаем, что они были более развитыми, чем вавилоняне, евреи или персы. Мы даже не подразумеваем, что они превосходили своих соседей в ремеслах, искусствах и технологиях. Мы имеем в виду то, что они стремительно и сразу перешли из доцивилизационной стадии к упорядоченной и гармоничной жизни, которой они наслаждались с практической легкостью. Египетской цивилизации присущи изящность и гениальная сложность, которые стали результатом самоуверенности и жизнерадостности египтян. Они же обусловили ленивую грацию и самонадеянность, которые часто сопровождают определение «цивилизованный». Кроме того, качества, свидетельствующие о цивилизованности Египта, включали в себя и отсутствие самокритики и определенную поверхностность; египтяне не знали внутреннего голоса, призывавшего постигать новые высоты разума и духа. Духовное равновесие, установленное богами в начале времен, которое должно было оставаться неизменным вечно, освобождало людей не только от чувства страха, но и от необходимости постоянного постижения богов и предназначения человека. В этом и заключалась сила Египта до тех пор, пока не стало слишком поздно.
Следует подчеркнуть, что, несмотря на явную озабоченность смертью, египтяне были веселыми и добродушными людьми. Как мы уже отмечали, они не испытывали ужаса перед смертью, но скорее рассматривали ее как явное и жизнеутверждающее доказательство продолжения жизни. Египтяне наслаждались жизнью. Они цеплялись за нее, но не из страха смерти, а из убежденности в том, что, всегда и во всем побеждая, они одержат верх и над переходом в иной мир. В этом чувствуется некая оторванность от действительности, но при этом египтяне не испытывали болезненный страх и были чужды мистицизма. Настоящей реальностью для них была жизнь полная веселья, деятельности, дружелюбия, успеха, и они легковесно отрицали любую возможность ее окончания.
Возможно, изысканная и цивилизованная учтивость, которая стала важной чертой египетского характера, лучше всего может быть проиллюстрирована египетским чувством юмора. Причудливый переход к лирическому отступлению – даже в религиозном тексте – или карикатурное изображение в гробнице были неотъемлемой частью культуры. В большинстве случаев эти юмористические моменты были тонкими и случайными, вызывают улыбку, а не громкий хохот. Грубая карикатура и едкая сатира в изобразительном искусстве и литературе появились в более поздние периоды египетской истории, начиная с эпохи Среднего царства и далее. Это были времена мощных эмоциональных всплесков и опошления того, что когда-то считалось священным. Более ранний юмор был легче и мягче. Он был скорее добродушным дополнением к серьезному тексту, чем подчеркнутой шуткой с игривым подтекстом.
Приведем несколько примеров, относящихся к эпохам Древнего и Среднего царств, но следует предупредить, что каждой культуре присуще свое чувство юмора и мы не можем быть абсолютно уверенными в том, что тот или иной фрагмент текста был именно юмористическим или воспринимался как таковой древними людьми. Вполне вероятно, что нам просто забавно читать серьезные тексты древних, и поэтому мы видим в них юмор. Например, в Текстах пирамид есть «каннибальский гимн», где умерший царь грозится поглотить людей и богов и таким образом заполучить их силу. Вот как говорится о богах, которые могут быть пожраны:
Самые крупные из них – на завтрак его,
Среднего размера – на обед его,
И самые маленькие из них будут ужином его.
Их старики и старухи (сгодятся лишь) на закуску.
Нам это кажется забавным, и возможно, что этот текст вызывал угрюмую улыбку и в древности. Но было бы более безопасно заключить, что изначально данный фрагмент, выражавший представления об умершем царе как о безжалостном завоевателе, был совершенно серьезным. И совершенно очевидно, что современная насмешка над официальными египетскими церемониями, такими как «ритуальный танец», во время которого царь во всем облачении бегал вокруг поля, является следствием нашего невежества и высокомерия. И все же, несмотря на эти различия культур, в египетском искусстве и литературе существуют элементы, которые можно считать определенно юмористическими.
Рассмотрим некоторые сцены и тексты из гробниц египетской знати эпох Древнего и Среднего царств. Юмор никогда не принижал честь владельца гробницы или членов его семьи, их всегда изображали в почтительной манере. Однако знать окружало многообразие мира, и в этом многообразии были развлечения и противоположности. Так, почтенно идущего вельможу мог сопровождать семенящий за ним карлик, чья суетливая помпезность резко выделялась на фоне спокойной уверенности его господина. Или же рядом с величественной фигурой вельможи, получающего посмертные приношения, египетские художники могли изобразить веселые и шумные игры детворы (фото 10а). Цель подобных контрастов заключалась в том, чтобы подчеркнуть достоинство вельможи, и выразительным средством этого художественного приема был легкий юмор.
Сонный крестьянин, упрямый осел или озорная обезьянка были обычными героями гробничных сцен. Иногда комизм усиливали и изображали, например, как обезьяна злит слугу, хватаясь за его ногу. Еще чаще комичного эффекта добивались резким контрастом, изображая пастуха с растрепанными волосами, немощно опирающегося на свой посох, который приводит своему господину откормленный и холеный скот, или юного и сильного плотника, прервавшего работу, чтобы послушать сплетни, которые рассказывает старый и толстый горбун. В той же традиции выполнены две сцены из фиванских гробниц начала XVIII династии: на одной в изображение обильного урожая вписана виньетка, где представлены две молотильщицы, которые дерутся и вырывают друг у друга волосы; на другой пожилой «начальник ловцов птиц Птахмос» изображен с выводком пеликанов. Его лысая голова, округлый живот и поднесенная ко рту рука делают его похожим на жирных напыщенных птиц, которых он ловил, и здесь не остается сомнения в намеренности шутки художника.
Гробничные изображения со сценами повседневной жизни обычно сопровождались короткими подписями, пояснявшими действие или передававшими речь действующих лиц. Зачастую они просторечны, как, например, выкрики мясников в сцене забоя быка. Иногда они кажутся нам забавными, и, возможно, эти сценки повседневной жизни у древних также вызывали улыбку. Например, в одной из сцен изображены два ремесленника, изготавливающие каменные сосуды. Один из них хвастается своему напарнику: «Как красив этот сосуд!» И получает холодную отповедь: «Вот и поторопись с ним!» На другой сцене пациент, которому делают педикюр, сидит на полу. Врач взял его ногу, и пациент нервно восклицает: «Не сделай мне этим больно!» В ответ врач проявляет саркастическую покорность: «Я сделаю, как вам угодно, о мой господин!» И вновь мы видим пастуха, ведущего стадо от границы с пустыней на западе к молодой поросли на вязком берегу Нила. Он увяз по колени в иле и горестно поет ироническую песенку:
Пастух в воде среди рыб,
Он говорит с сомом, приветливо беседует с рыбой,
О, Запад! Где пастух, западный пастух?
Легкая ирония, которая была привычной в торжественных гробницах, постоянно встречается и в египетской литературе. В рассказе о Синухете есть описание того, как этот состарившийся политический беглец вернулся ко двору и вошел в покои фараона в азиатском платье. Мы улыбаемся, читая о коварной торжественности этого приема, и у нас есть все основания полагать, что древние египтяне также любили этот отрывок: «И было приказано ввести детей царя. И его величество сказал супруге царя: «Посмотри, Синухет вернулся в обличье азиата, прирожденного бедуина». Она испустила пронзительный крик, а дети царя закричали все вместе. И они сказали пред его величеством: «Это, конечно, не он, о государь, мой господин». И его величество сказал: «Это, конечно, он». Далее принцессы начали петь песню в честь этого события, где они назвали Синухета сыном Мехит, [северного ветра]: «Пожалуй, нам наш дорогой подарок – этого шейха, «сына Мехит», лучника, рожденного в Египте». Они шутили над ним, и Синухет, страстно желавший быть прощенным за былые политические дела, радовался этому юмору, который был лучше холодного приема.
В поучительной литературе царит потрясающее спокойствие, но при этом присутствует если не юмор, то подмигивание, в частности, когда старик советует юноше, как обходиться с пьяницей: «Когда тебя угощает, не отказывайся, и его сердце будет довольно. Не жалуйся на еду в компании жадного человека, [но] бери то, что он тебе предлагает, и не отказывайся от нее; это смягчит его».
Сказка о деяниях чародеев знакомит нас с очаровательным персонажем по имени Джеди. «Он – неджес ста десяти лет. Он съедает пятьсот хлебов, мяса – половину быка и выпивает сто кувшинов пива и по сей день». Когда царский сын отправился посмотреть на это почтенное чудо, он «застал его лежащим на циновке во дворе [?] его дома, слуга поддерживал его голову и причесывал [?] его, другой растирал ему ноги. Затем царский сын Дедефхор сказал: «Состояние твоего здоровья – как у человека, у которого дряхлость еще впереди, несмотря на преклонный возраст – предвестник смерти, погребения, предания земле, человека, спящего вплоть до бела дня, свободного от болезней, от изнуряющего кашля [?]». – Так приветствуют почтенного». Этот отрывок, содержащий описание необычного мудреца, также содержит снисходительный юмор, ведь, прочитав его, мы представляем себе необыкновенного старика, наслаждающегося плотскими утехами и обладающего крепким телом и разумом.
Если какой-то свод текстов и должен быть полностью серьезным, то это заупокойные тексты, назначением которых было обеспечение вечного существования умершего. И все же легкий оттенок юмора коснулся даже Текстов пирамид. Конечно же он проявляется не в откровенно смешных сценах, а в образах или поворотах сюжета, которые разряжают мрачную задачу – достижение вечной власти и счастья фараона в сонме богов. Иногда покойного царя представляют в таком ужасном и безжалостном величии, что его претензии на воссоединение с другими богами просто не могли остаться неудовлетворенными. Иногда же для того, чтобы царь мог попасть в рай, приходится от его имени обращаться за помощью к другим богам. Например, небесному лодочнику сообщают, что царю Мерире необходимы его услуги, поскольку у фараона нет лодки и ему уже пришлось преодолеть вплавь часть пути по загробному миру. Кроме того, лодочник должен отвезти царя в рай еще и потому, что верховный бог ожидает фараона, который будет развлекать его комическим танцем пигмеев. «О ты, кто перевезет праведного человека, не имеющего лодки, ты лодочник Полей тростника, Мерира – праведник на небе и на земле, и он плыл, и он достиг этого… Он пигмей в танцах бога, что развлекает сердце бога пред его великим престолом». Конечно же это не попытка посмеяться над умершим царем: в то время и в этом контексте она была бы просто немыслимой. Это скорее попытка многостороннего подхода к достижению вожделенной цели. К тому же танец пигмеев имел культовое значение. И все же представление о маленьком человеке, плывущем по небесным водам для того, чтобы унизиться перед богами ради их «развлечения», несомненно должно было вызывать ироническое подмигивание при более чем почтительной улыбке.
В Текстах пирамид переход умершего царя в загробный мир часто представляется катастрофическим явлением, при котором могущество правителя сотрясает землю и небеса. При этом в одном из вариантов описания данного события бог земли и богиня неба содрогаются от смеха, поскольку им приход царя приносит скорее спокойствие, чем беспорядок. «Геб смеется, и Нут посмеивается, видя, как Неферкара поднимается на небеса; небо содрогается перед ним, и земля сотрясается, поскольку Неферкара отогнал грозовые тучи». Если смеялись даже боги, то что уж говорить о простых смертных?
Древним египтянам была присуща склонность к игре. Она проявлялась, когда сами они сидели за игральной доской, наблюдали за играми детворы или устраивали соревнования борцов. Она прослеживается в изобразительном искусстве и литературе. Форма иероглифических знаков позволяла оживить контекст, а простые манипуляции с символами давали возможность придать надписи другое, скрытое значение. Для тех же целей в литературе применялись красочные фигуры речи и различные стилистические приемы. В «каннибальском гимне» Текстов пирамид ужасный образ прожорливого фараона подчеркнут повторением резких звуков: Унис па сехем ур, сехем ем сехему; Унис па ашем, ашем ашему, ур – «Унис – великая сила, сильнейших из сильных; Унис – птица молитвы, благочестивейший из благочестивых, великий». Точно так же в дидактической литературе в важном наставлении отца своему сыну повторяется слово «слышать», которое подчеркивает, что сын, покорно слушающий старших, однажды станет судьей, слушающим дела. «Слушание – это преимущество сына, который слушает. Если слушание станет присущим тому, кто слушает, то слушающий становится тем, кто слышит. Слушание – благо и речь – благо, [но] преимущество за тем, кто слушает, [ибо] слушание – это преимущество того, кто слышит, [поэтому] слушать – это лучшее из всего». Это выглядит как бессмыслица, но мы не знаем нюансов, которые присутствуют в любой игре слов, и поэтому не можем оценить всех достоинств этого текста.
Подобная игра слов была не просто художественным приемом – она имела религиозно-магическое значение, ибо позволяла отождествлять созвучные слова по принципу каламбура. Египетская религиозная литература полна таких отождествлений, зачастую трудноуловимых, и подобную созвучность слов применяли для обыгрывания религиозных терминов. Когда покойному царю подносили две чаши вина из Буно (имти), жрец произносил: «Прими же деву, которая (имит) в Оке Хора», или же во время приношения двух чаш вина из Мариута (хаму): «Прими же Око Хора, которое он поймал (хам)», или двух чаш вина из Пелузия (сену): «Прими же Око Хора, да не отделится (сену) оно от тебя». В данных фразах не было ничего смешного, тем не менее это была изысканная игра, заключавшаяся в искусном подборе слов для отрады людей и богов.
Эти склонность к игре, беззлобный юмор и легкая ирония важны для понимания сильных и слабых сторон египетской системы. Добродушие и терпимость придали ей гибкость. Несмотря на ход времени и меняющиеся условия, египетская культура сохраняла свою сущность на протяжении многих столетий – начиная со времени правления первых царей IV династии, около 2650 г. до н. э., до конца XVIII династии, около 1400 г. до н. э. Египтяне никогда не относились к себе настолько серьезно, чтобы погрузиться в хаос при отклонении от нормальных условий. Они воспринимали всерьез догму о божественности фараона, но никогда не проявляли терпимости к царю, выказавшему моральную слабость. Эта вера не ослабевала даже в периоды, когда божественные цари боролись за престол. У них была твердая вера в счастливую судьбу Египта. Они пережили короткий период сомнений и разочарований в Первый переходный период, нанесший болезненные удары по этой счастливой судьбе, но, пройдя через трудности, возродили эту веру на слегка измененных принципах. Добродушный отказ от неукоснительного следования догме позволил египтянам навсегда сохранить свои качества, которые, несомненно, были бы утрачены, если бы эти люди были столь же серьезны и последовательны, как их азиатские соседи.
Если же мы назовем те же качества легкомыслием или легковесностью, то увидим обратную сторону медали – слабость цивилизации, достигшей огромных успехов и просуществовавшей на протяжении столь долгого времени. В частности, если сравнить египтян с евреями, мы увидим трагедию, связанную с тем, что великие дары принимались слишком легко. Евреи были маленьким народом, оттесняемым соседями и вытесненным в далекие земли. Для них богоизбранность означала безусловную ответственность общества и каждого отдельного индивидуума. Египтяне же были богатым народом, жившим вдали от опасностей. Для них избранность богами означала привилегии цивилизованной жизни, включая терпимость к незначительным отклонениям внутри системы. Более того, согласно их мифологии, избранность была частью творения, поэтому о попытках что-то изменить и стремлении к переменам – о том, что мы называем «прогрессом», – не могло быть и речи. Единственной важной задачей было возвращение к первоначальным ценностям после нарушения равновесия системы, то есть восстановление первоначального принципа маат.
Это объясняет, почему единственным истинно творческим периодом было начало египетской истории – конец додинастического и начало династического периода. Во время формирования культуры египтяне пытались открыть то, что было даровано им богами. Поэтому при царях первых династий технологии достигли наивысшего этапа своего развития, а сами египтяне ближе всего подошли к научному мышлению и философии бытия. К началу же IV династии, когда культура уже сформировалась, устоялась и главенствующая мифология, и дальнейшие поиски были прекращены. Система была установлена навсегда, и ее неотъемлемыми элементами стали добродушие и тонкий юмор, которые придали ей гибкость и долговечность.
В следующих главах мы рассмотрим системные изменения, которые произошли после того, как Египет раскрылся для внешнего мира и его изолированность, прежде являвшаяся основой безопасности, была навсегда разрушена. Отметим лишь одну черту грядущих перемен. Юмор ранних периодов представляется нам добродушным, в его основе лежали контраст и оксюморон. Юмор, присущий более позднему космополитизму, был более едким и саркастичным и основывался на насмешке. Если наше предположение верно, то в этом юморе не было былой терпимости и, вместо того чтобы обеспечивать гибкость, он расшатывал некоторые столпы системы. Позже мы представим доказательства этого утверждения.
Войти с помощью соц. сетей: