Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В эпоху Древнего царства Египет овладел огромными материальными и интеллектуальными ресурсами. Появилась новая культура, активно занимавшаяся новыми выразительными формами. В будущем это принесет огромные плоды, но все последующие достижения по своему духу будут другими. Культура Древнего царства отличалась энергичностью, сноровкой и самоуверенностью. Образ жизни, установленный в то время, просуществовал почти на всем протяжении египетской истории. Полное раскрытие культуры было обусловлено чувством безопасности, которое еще не омрачилось внешней угрозой или внутренними конфликтами. Важнейшими факторами этого раскрытия были прагматизм и материализм. Будучи абсолютно уверенными в своем обретенном могуществе, египтяне верили, что способны управлять вселенной, им были не нужны постоянная помощь богов и абстрактная мораль, они вполне могли решить текущие проблемы, основываясь на собственном опыте. Их материализм распространялся, в частности, и на достижение великой цели – приобщение к вечной жизни. Внушительная гробница, огромные пожертвования заупокойному культу, мирская слава и заслуженное благорасположение божественного правителя были важнейшими товарами, посредством которых приобреталась вечная жизнь. Тот факт, что этот материализм находил поддержку в религии, магии и в определенной мере в принципах маат, не мешает сделать вывод о том, что основные ценности эпохи Древнего царства заключались в обретении земного процветания и богатства. Таков был дарованный богами миропорядок. Он подразумевал, что богатство и мирская слава хороши во все времена, и определял простые и четкие правила их достижения.
Благодаря этой системе некоторые люди получали определенную степень независимости, которая все же основывалась на известном и давно установившемся порядке, где краеугольной фигурой был царь. Это утверждалось не только на уровне государственной идеологии – в основе всей политической, социальной и экономической структуры государства лежали представления и традиции, согласно которым личные успехи царя были идентичны достижениям его народа. Если расшатать или вынуть замковый камень государства, коим был божественный правитель, то это неминуемо вызовет крушение всего великолепного здания.
Согласно традиции фараон VI династии Пепи II правил более 90 лет, и этому есть некоторые подтверждения. Мы не знаем, усилились ли разрушительные тенденции до такой степени, что борьба с ними была уже неподвластна любому царю, или же к концу долгого правления его власть ослабла сама по себе, но сразу после смерти царя, около 2180 г. до н. э., произошло крушение Древнего царства. Затем началась анархия.
Мемфисские цари VII и VIII династий претендовали на управление всей страной, но другие части Египта не признавали их своими правителями. Согласно поздней традиции VII и VIII династии состояли из семидесяти фараонов, которые царствовали всего семьдесят дней. Эта далекая от истины легенда, сильно преувеличивая, описывает слабость и беспорядок в некогда сильном государстве. Представители этих двух династий правили около 25 лет, сменяя друг друга в ходе переворотов. Большая же часть местных правителей сохраняла контроль над своими небольшими областями, а некоторые из них претендовали на большую власть. Представители двух поколений одной семьи из Коптоса в Верхнем Египте стремились захватить престол Египта, но сомнительно, что им удалось существенно расширить свои владения.
Спустя два поколения после падения Древнего царства выделились основные политические силы. Начиная с 2150 г. могущественная семья из Гераклеополя в Файюме почти 100 лет удерживала власть над территорией, начинавшейся в Дельте и заканчивавшейся в Верхнем Египте. Происходившие из этой семьи цари IX и X династий обеспечили Среднему Египту достаточную стабильность, и время их правления стало периодом формирования классической египетской литературы. Когда власть Гераклеополя вступила в конфликт с набиравшими мощь Фивами, гераклеопольцы получили существенную поддержку от семьи сильных и независимых правителей Асьюта в Среднем Египте. Тем не менее силы были неравными и Фивы одержали верх.
Политическая ситуация в Дельте во время Первого переходного периода остается неясной. Мы упоминали миграцию народов из Ближней Азии, а с падением централизованной власти эти беспорядки задели и Дельту. Было бы неправильным считать это направленным или вооруженным вторжением; скорее всего, это было всего лишь постоянное проникновение небольших племен. Однако со временем высокая численность мигрантов стала проблемой для гераклеопольских правителей. Вероятно, некоторые из азиатов стали присваивать себе царские титулы и претендовать на власть, точно так же, как поступали египетские князьки. И все же не стоит считать азиатское вторжение важным или даже значительным фактором неразберихи того времени. Некоторые египетские источники винили азиатов в ослаблении государства, но это были лишь попытки перенести на них ответственность за наступление смутных времен. Азиаты приходили не в качестве завоевателей и даже не в большом количестве, они воспользовались беспорядками для того, чтобы поселиться на плодородной земле, и к окончанию Первого переходного периода они либо полностью ассимилировались с египетским населением, либо были просто изгнаны.
Последним важным претендентом на трон была семья из верхнеегипетских Фив, имевшая достаточно власти, чтобы в 2135 г. до н. э. ее представители объявили себя фараонами. В течение века Фивы сражались с Гераклеополем и его союзником Асьютом. В результате этой борьбы в середине XXI в. до н. э. Фиванская XI династия победила северного соперника, продолжила расширять свои владения, и цари XII династии унаследовали относительно объединенное государство. Как мы увидим, вначале это государство было мало централизованным и больше напоминало «феодальное» государство. Жесткий контроль, установленный фараонами Древнего царства, возродить не удалось. Центробежные силы были слишком мощными, а дух Среднего царства оказался в высшей степени индивидуалистическим.
Таково краткое описание политических перипетий Первого переходного периода. Но следует остановиться подробнее на рассказе о социальной и духовной жизни общества в те времена.
К Первому переходному периоду относится большой корпус литературных произведений, в которых нашли отражение смятение и отчаяние, поразившие египтян после крушения их некогда прочного мира. Мы приведем отрывки из повествования человека, чья усталость от жизни толкнула его к самоубийству; из поучения гераклеопольского царя своему сыну; из песни, призывающей человека забыться в безудержных наслаждениях; и из двух «пророческих» текстов. Эти источники передают состояние ужаса и печали за страну, но в то же время предлагают различные способы ухода от суровой реальности – самоубийство, забытье или возвращение праведного царя.
Хотя эпоха Древнего царства была временем перемен и давала людям возможность изменить свою жизнь, существовали правила, следуя которым это можно было сделать. Продвижение по службе осуществлялось благодаря интеллекту, работоспособности или благорасположению царя. Теперь же, во времена насилия, оно достигалось путем беспощадного нарушения старых правил. Жрец Ипусер говорил: «Воистину: земля перевернулась, подобно гончарному кругу. Разбойник [стал] владельцем богатств… Воистину: рабыни все стали владеть устами своими. Если говорят их госпожи, то это тяжело переносить рабыням… Воистину: дороги [безлюдны], ибо на путях засады. Люди сидят в кустах, покуда пройдет ночной путник, чтобы схватить ношу его. Отбирается все то, что на нем. Его осыпают ударами палки и убивают преступным образом… О, если бы пришел конец людям! Не было бы зачатия и не было бы рождения! О, если бы замолкла страна от крика и не было смуты!.. Воистину: детей знатных разбивают о стены. Дети любимые выброшены на высоты… Смотрите: благородные женщины находятся на баржахшеду. Вельможи пребывают в закромах. Тот, который не спал [даже] рядом со стеной, он стал [теперь] собственником ложа… Смотрите: владельцы роскошных одеяний [теперь] в лохмотьях. Тот, который никогда не ткал для себя, [теперь] владелец тонкого полотна… Если идут трое по дороге, то находят только двоих. Большее число убивает меньшее… Убивают [знатного] мужа на кровле его дворца. Он сам [должен] бодрствовать в своем сторожевом домике».
Ему вторит пророк Неферти: «Стране будет причинен вред, но не будут печалиться о ней, не будут говорить, не будут плакать… Я показываю тебе страну, переживающую болезнь – то, что не происходило, произойдет. Схватят боевое оружие, и будет страна жить в мятеже. Будут делать стрелы из меди. Будут нуждаться в хлебе, [находясь] в крови, будут насмехаться над (?) страданием… Я показываю тебе сына в виде врага, брата в виде противника. Человек будет убивать своего отца. Все уста будут полны: «Пожалей меня!» Все добро исчезнет… Будут отнимать от человека его вещи и отдавать тому, кто на улице. Я показываю тебе владельца потерявшим свое имущество, а постороннего удовлетворенным… Я показываю тебе страну, переживающую болезнь… Я показываю тебе нижнее верхним… Неимущие будут кушать хлеб, а слуги возвышены…»
Выражаясь образным языком этих «пророчеств», Черная земля исчезнет, и ее нельзя будет найти даже под ногтем. Что это означает?
С одной стороны, в данных источниках говорится о падении централизованного административного аппарата, основой которого являлось всемогущество божественного правителя. Таинственность божественной природы фараона была опошлена борьбой за престол. «Смотрите, – сказал Ипусер, – было приступлено к лишению страны царской власти немногими людьми, не знающими закона. Смотрите: приступили люди к мятежу против урея, [глаза] Ра, умиротворяющего Обе Земли. Смотрите: сокровенное страны, граны которой не знали, стало всем известно. Столица, она разрушена в один час… Тайны царей Верхнего и Нижнего Египта стали всем известны». Этот текст очень символичен, но Ипусер поясняет его: «Воистину: Элефантина, Тинис, весь юг не платит подати из-за [гражданской] смуты… Для чего [может служить] казначейство без податей своих?» Если кто-то и платил эти налоги, то любой мог обворовать государственную сокровищницу: «Закром царя стал достоянием каждого. Весь дом царя остался без своих доходов». В «Пророчестве Неферти» сказано, что уменьшение числа налогоплательщиков сказалось на тех, кто остался при дворце: «Будет страна мала, а ее руководители многочисленны; она будет опустошена, хотя ее доходы велики. Зерна будет мало, а мера велика, и будут его отмерять с излишком».
Исчезли доходы от торговли с зарубежными странами, сохранилась лишь вялая торговля с небольшими бедными оазисами, расположенными на западе. Ипусер отмечает пропажу драгоценных предметов: «Не едут [больше] люди на север в [Библ] сегодня. Что нам делать для [получения] кедров нашим мумиям, [ведь] в саркофагах из них погребались «чистые» и бывали набальзамированы маслом их [кедров] [вельможи] вплоть до Кефтиу [Крита]. Они не привозятся [больше]. Израсходованы [изделия] всякой выделки… Как хорош был [прежде и] приход жителей оазисов с их курениями для праздничной службы, мешками из… полными свежими травами, птицами…»
В прежние времена к административным институтам относились как к чему-то священному. С падением же центральной власти все изменилось: «Воистину: прекрасная судебная палата. Расхищены ее акты, лишены хранилища ее тайн [своего] содержания. Воистину: магические формулы стали общеизвестными… Воистину: писцы по учету урожая, списки их уничтожены… Воистину: свитки законов судебной палаты выброшены, по ним ходят на перекрестках. Бедные люди сламывают их печати на улицах».
Подобное презрение к действовавшим в прошлом законам и порядкам, к собственности распространилось и на имущество мертвецов, даже самих царей. Были ограблены пирамиды. «Смотрите: погребенный соколом [царь], он лежит на [простых] носилках. То, что скрывала пирамида, то стоит теперь пустым!» Люди разрушали гробницы своих предков, чтобы добыть камень для строительства собственных усыпальниц. Гераклеопольский царь советовал своему сыну Мерикаре: «Не порть памятников другого. Пусть выламывают камни в Туре. Не строй гробницу, разрушая сделанное, чтобы соорудить свою». Так же, как и царские усыпальницы, осквернялись и гробницы знати. Об этом говорится в меланхоличной Песне арфиста: «Покоятся боги, бывшие прежде, в их пирамидах, погребены мумии и духи в своих пирамидах. Строившие гробницы – их мест больше нет, что же случилось с ними? Слыхал я слова Имхотепа и Хардедефа, изречения которых у всех на устах, – а что же теперь с их местами? Разрушены их стены и мест этих нет как не бывало!» Оставленные заупокойными жрецами древние гробницы были разрушены, в общей анархии были разграблены жертвоприношения, предназначавшиеся для вечного процветания покойных, и даже свежие мертвецы оставались без традиционных обрядов. Ипусер восклицает: «Воистину: многие трупы погребены в потоке [в Ниле]. Река [превратилась] в гробницу, [а] местом для бальзамирования сделалась река». С утратой надежды на должное погребение в гробнице и заупокойную службу люди стали заканчивать жизнь самоубийством: «Воистину: крокодилы и афина-рыбы хватают себе [обильную пищу], сами люди идут к ним, ведь это зло [смерть] ничто». И нет ничего удивительного в том, что уставший от жизни человек хочет покончить собой от одиночества: «с кем говорить мне сегодня? Я переполнился горем из-за отсутствия близкого друга. С кем говорить мне сегодня? Зло поразило землю. Нет конца ему и нет края».
Стремясь построить и расширить государство, египетские цари поощряли индивидуализм и самостоятельность знати, и теперь им приходилось искать у этих людей поддержку. Гераклеопольский царь говорил своему сыну: «Возвышай твоих вельмож, чтобы они поступали по твоим законам… Не говорит бедняк правды… Пристрастен он к тому, кто владыка подаяний его. Велик царь своими вельможами. Могуч владыка, велик он богатством своих вельмож». Личная инициатива заслуживает награды. «Не делай различия между сыном человека и простолюдина. Приближай к себе человека за дела его». Поощрение царем личных способностей и инициативы – независимо от того, кто их проявлял, – было похвальным, но оно же формировало центробежную силу и создавало потенциальную и фактическую оппозицию царской власти. Об этом говорится в «Беседе разочарованного со своей душой»: «Развратились сердца. Всяк человек обирает ближнего своего».
Сделаем лирическое отступление. Высочайшие достижения эпохи Древнего царства оказались в руках аморальных людей, точнее, людей, чья мораль основывалась на сугубом прагматизме и материализме. Благодаря успешной деятельности – политической, социальной и экономической – они значительно улучшили свою жизнь. Богам, исключая фараона, оказывалось мало почтения, маат перестала быть основным жизненным критерием, и совсем не осталось места для повиновения. Огромный успех Египта в эпоху Древнего царства создал иллюзию, будто нужды человека могут быть удовлетворены только за счет его энергии и умственных способностей. С ослаблением царской власти и возвышением знати, разрушением целостности государства, истощением экономики из-за огромных заупокойных пожертвований и иммунитетных грамот, исчезновением из-за начавшейся миграции народов доходов от международной торговли прекрасный благоустроенный мир внезапно и с грохотом провалился в анархию и хаос. Естественно, первой реакцией на это событие стали смятение и ужас. Казалось, что Египет эпохи Древнего царства будет, подобно пирамидам, существовать вечно. Для того чтобы обрести новые жизненные ценности, египтянам требовались время и силы. Удивительно, что в этих условиях им удалось сохранить прирожденный оптимизм, благодаря которому они смогли обустроить свою жизнь в новых условиях.
Все предпосылки для падения Древнего царства, за исключением фактора миграции иноземных племен в сопредельные страны, были внутренними. Эта болезнь охватывала весь организм, а не была связана с локальной инфекцией или нанесенной кем-то травмой. Тело было недостаточно сильным, чтобы вынести переизбыток записного материализма. В египетских текстах с горечью говорится о присутствии иностранцев в пределах государства, и у нас нет никаких сомнений в том, что азиаты начали заселять Дельту. Это следует не только из письменных источников, археологические данные также подтверждают появление элементов азиатской культуры, например характерных печатей в форме пуговицы, в Египте того времени. Однако не следует делать заключений о том, что нашествие азиатов вызвало падение Древнего царства или изменение культуры в течение Первого переходного периода. Это было бы подменой причины и ее следствий. В Азии действительно происходили волнения и миграции, но орда азиатов не пересекала Синай, не заполоняла Египет и не свергала государство. Скорее оно само не выдержало внутреннего напряжения, его границы остались без охраны, и изгнанные со своих земель азиаты стали просачиваться в Дельту и селиться там. Спустя несколько поколений их численность была так велика, что они стали независимы и гераклеопольскому царю пришлось применить против них военную силу. Однако они не были главной причиной хаоса в стране. В тяжелые времена египтяне сделали их козлами отпущения: было гораздо проще винить во всех бедах азиатов и не замечать глобальных внутренних проблем. Внимание, которое уделялось азиатам в текстах, было гораздо большим, чем они того заслуживали. Они не были достаточно сильны, чтобы лишить египтян ощущения безопасности от внешнего вторжения или чувства дарованного богами превосходства над другими народами. В этом смысле азиаты, жившие в Дельте во время Первого переходного периода, сильно отличаются от тех, что пришли в Египет во Второй переходный период. Гиксосы, завоеватели и покорители, разрушили уверенность египтян в собственной безопасности, закрытости от внешнего мира и богоизбранности. Сейчас же азиаты были лишь одним из многих факторов, приведших страну к хаосу.
Гераклеопольский царь объяснял своему сыну, что иностранцы наводнили Египет из-за гражданской войны внутри страны, и советовал обеспечить безопасность границ: «Восстала твоя граница против юга. Воины… схватили свои пояса. Строй крепости в стране севера». То, что азиаты проникли вследствие недостаточной охраны границ, отмечает и Неферти: «Азиаты – кочевники, и на востоке возникнут враги. Азиаты спустятся в Египет… Не услышит воинство (?)… Дикие звери будут пить из потока Египта. Они будут беспрепятственно прохлаждаться на берегах».
Ипусер описал ситуацию с типично египетской точки зрения. Ощущая собственную избранность и Божественное провидение, а также противопоставляя себя иностранцам, египтяне называли себя «людьми». И вот присутствие иноземцев в Египте начало стирать эту разницу между «людьми» и чужаками: «Доблестный муж идет, скорбя о том, что свершается в стране… Воистину: чужеземной землей стала страна [то есть Египет]. Номы [разгромлены]. Варвары извне пришли в Египет… Нет [больше] нигде египтян… Воистину: азиаты все стали подобны египтянам, а египтяне [стали] подобны чужеземцам, выкинутым на дорогу… Воистину: вся Дельта, она [больше] не защищена. То, что дорого стране севера, находится на путях, [открытых] удару… Оно в руках, не знающих его, как будто они знали бы его. Варвары стали искусны в работах Дельты». Этими словами описаны процессы проникновения, смешения, слияния и поглощения. С течением времени азиаты стали египтянами и занялись работой жителей Дельты.
Возможно, египтяне все же сохранили чувство превосходства над иноземцами, и в Поучении Мерикаре азиаты и их страна описываются с легкой усмешкой. «Подл азиат, плохо место, в котором он живет, – бедно оно водой, труднопроходимо из-за множества деревьев, дороги тяжелы из-за гор. Не сидит он на одном месте, ноги его бродят из нужды. Он сражается со времен Гора, не побеждает, и сам он не бывает побеждает. Не объявляет он дня битвы, подобно грабителю, страшатся они вооруженных отрядов…
Нападает он на одинокое селение, не нападает он на округа со множеством городов». Такие жалкие люди не могли вызвать падение Египетского государства. Истинной причиной были внутренние проблемы, решить которые предстояло самим египтянам.
Как египтяне отреагировали на сокрушительный удар, разрушивший их прочный и вечный миропорядок? Он вызвал различную реакцию, поскольку первое потрясение было слишком сильным для здравых рассуждений. Мы упоминали чувство разочарования, толкавшее некоторых людей к самоубийству, несомненно последнему, что пришло бы в голову египтянам, всегда любившим жизнь и сопровождавшим переход к смерти сложными церемониями. Этому посвящен литературный памятник, в котором разочарованный человек спорит о смерти с собственной душой. Ба, или «душа», была частью человеческой индивидуальности, игравшей важную роль после смерти. В частности, благодаря ей осуществлялась связь между ах, «дееспособностью» человека, с его мертвым телом, гробницей и потомками, остававшимися в этом мире. Вопрос заключался в том, сохранит ли ба верность человеку, который найдет смерть в огне. Ба пытается отговорить человека от смерти, после которой он не получит ни достойного захоронения, ни заупокойной службы, и пытается убедить его забыть о своих печалях в плотских наслаждениях, но в конце концов соглашается остаться с человеком даже после ужасного самоубийства. Человек переубедил ба, произнеся ряд поэтических возражений, заключавшихся в том, что если последовать совету ба и забыться в безудержной страсти, то он потеряет доброе имя, что в этом жестоком мире у него нет друга и что смерть станет удовольствием сама по себе, поскольку избавит его от боли и забот, а у мертвых больше преимуществ.
Следует понимать, что по своему духу этот текст, которому свойственны отрицание жизни и жажда смерти, презрение к традиционному погребению и стремление к свободе, позволившее человеку поставить под сомнение существующий миропорядок и самостоятельно решить сложнейшую из проблем, совсем не египетский. Поэтому закономерно предположить, что прототипов этого произведения в египетской литературе не было. Язык, которым написан данный источник, и отразившиеся в нем представления о ба полностью египетские, а все произведение в целом соответствует пессимистичному духу времени. Но в то же время египетской культуре не было присуще воспевание физического и духовного упадка. Возможно, другие подобные памятники просто не сохранились, но знаменательно, что этот текст никогда не копировали другие поколения египтян, также искавшие ответы на подобные вопросы.
Следующей реакцией на смутные времена стали агностицизм и призыв к плотским наслаждениям. Арфист, развлекавший знать, сонно сидевшую после пиршества, меланхоличной песней, пел о том, что гробницы предков были заброшены и разрушились, что, несмотря на древние заупокойные ритуалы, память о мертвых не сохранилась. Что, соответственно, мы знаем о жизни? Можем ли мы что-то сделать? «Никто не приходит оттуда, чтобы рассказать – что же с ними, чтобы рассказать о их пребывании, чтобы ободрить наши сердца, пока вы не отправитесь в то место, куда они ушли! Возвеселись же, да забудет твое сердце, что и тебя прославят, следуй сердцу твоему, пока ты жив… Совершай свои дела на земле согласно велению твоего сердца… И плач не вернет никого из могилы. Итак, празднуй радостный день и не печалься, ибо никто не уносит добра своего с собою и никто из тех, кто ушел туда, еще не вернулся обратно!» Здесь мы сталкиваемся с другим проявлением материализма: поскольку нам неведомое сокрытое от нас, нужно брать от этого мира все, предаваясь чувственным наслаждениям.
Однако уныние и цинизм не были единственной реакцией на страдания того времени, и они ни в коей мере не считались самыми эффективными способами решения проблем, действие которых сохранялось бы на протяжении длительного времени. Стать одними из наиболее ярких страниц истории человеческих достижений Первому переходному периоду и раннему Среднему царству позволило появление высших моральных ценностей, пришедших на смену ценностям материальным. Оказавшиеся в замешательстве египтяне увидели: то, что раньше имело ценность, – гробницы, пожертвования, положение при дворе, – временно. Постепенно, на ощупь, они обнаружили: нематериальное может оказаться вечным, а приобщение к вечности всегда оставалось их главной целью. Если бы они смогли полностью реализовать свое открытие, что привело бы к подъему уровня жизни населения, Египет стал бы первой страной, распознавшей ценность каждого индивида и стремившейся улучшить качество жизни множества людей. К сожалению, осознание важности человека было кратковременным и сохраняло актуальность только во времена бедствий, и вскоре египтяне вновь обратились к материализму и абсолютизму. Вероятно, вместо того, чтобы сожалеть о нереализованной ценности человека и социальной справедливости, следует отдать египтянам должное за то, что им удалось настолько приблизиться к высшим моральным ценностям. Вместо того чтобы критиковать Египет за несостоявшуюся демократию, нам следует аплодировать, так как жизнь широких кругов населения заметно улучшилась. Еще до 2000 г. до н. э., за много веков до пророков Амоса и Осии, египтяне постигли, что каждый человек имеет право на достойное отношение к себе. Хотя эта великая мечта не осуществилась и поиски социальной справедливости не продлились долго, следует помнить, что древние египтяне обрели способность видеть основу человеческого счастья, и остается лишь сожалеть о том, что это открытие, сделанное слишком рано, не смогло укорениться.
Однако это субъективное морализаторство преждевременно, поскольку о том, как социальная справедливость стала одной из важнейших ценностей древних египтян, мы еще не говорили.
Начнем с того, что в результате децентрализации Древнего царства уменьшилось значение царя и увеличилась роль знати, что теоретически делало их равными. Первый переходный период был единственным моментом египетской истории, когда божественный царь выглядел по-человечески ошибающимся или запутавшимся, а любой простолюдин мог обличать своего господина. Гераклеопольский царь с исключительным смирением признается своему сыну Мерикаре в том, что совершал злодеяния и заслужил наказание богов: «Не разрушай гробниц, уничтожая оставшиеся. Я сделал подобное». «Смотри, случилось плохое. Произошло это в мое время. Разрушена была область Тиниса. Не по моему приказу [?] случилось это. Я узнал после того, как было совершено. Вот была необходимость в этом. Плох тот, кто разрушает, не полезно это для него».
Не менее необычна прямота, с которой Ипусер обвинял царя в случившихся беспорядках. Правитель должен быть пастырем своего народа, охранять его жизнь и благополучие, но, как заявлял Ипусер фараону в лицо, тот обрек его на верную смерть. «Разум, познание и правда с тобою. А смуту вместе с шумом междоусобия ты рассылаешь по стране. Смотри, один свершает насилие над другим. [Люди] идут против твоих повелений. Если идут трое по дороге, то находят только двоих. Большее число убивает меньшее. Разве существует пастырь, желающий смерти [своему стаду]?.. Ты делал [все], чтобы вызвать это. Ты говорил ложь». Поразил ли божественный гнев Ипусера за его неслыханное богохульство? Поставил ли его на место хлестким ответом премудрый, всемогущий и всеблагой фараон? Напротив, царь ответил на обвинения оправданием, что пытался защитить свой народ, отгоняя иноземных грабителей. Тогда Ипусер посмотрел на правителя с жалостью и ответил, что, хотя намерения царя и были праведными, они оказались напрасными из-за его невежества и бессилия: «Но не было руководителя в их час. Где же он [даже] сегодня? Разве он спит? Смотрите, не видна была [до сих пор] его сила. Когда мы погибали, я не находил тебя [очевидно, царя]… Это больший грех, чем испорченность сердца… Нынешний день, страх перед ним среди людей больший, чем [перед] миллионом мужей». Основной смысл повествования заключается в том, что сам факт возникновения смуты указывает на недостатки правления – царь должен был неустанно и результативно трудиться, но, очевидно, не делал этого. И, следуя демократическому духу того времени, простолюдин мог бросить подобное обвинение самому фараону.
Подобно тому как божественный правитель опустился до уровня простых смертных, знать – а с ней и простой люд – поднялась до уровня божественного царя. Это становится особенно очевидным на примере заупокойных верований и обрядов. Право на полноценную вечную жизнь, прежде принадлежавшее лишь одному царю, было распространено и на вельмож; этот процесс получил название «демократизация загробной жизни». В эпоху Древнего царства только фараон после смерти становился богом, находился среди других богов и, пользуясь своим божественным правом, наслаждался благами загробной жизни. Вельможи Древнего царства, верившие, что загробный мир станет продолжением земного, осознавали, что их благополучие полностью зависит от царского расположения, они не имели права воспользоваться заклинаниями Текстов пирамид, поскольку это привело бы к их обожествлению после смерти. Во время Первого переходного периода знать была независима от фараона или зависела от него по собственному желанию, и этот индивидуальный волюнтаризм был перенесен и в устройство загробного мира. Вельможи получили возможность пользоваться Текстами пирамид и стали писать их на своих саркофагах. Эти тексты были изначально составлены для царей, которые были богами при жизни и получали еще большую силу после смерти. Переход подобных заклинаний в руки простых смертных означал, что каждый более или менее состоятельный человек, способный приобрести расписной гроб и заказать заупокойную службу, после смерти мог быть обожествлен при помощи магии и религии. Перейдя в другой мир, он получал возможность стать Осирисом, одним из главных богов, и, по сути, сравняться с фараоном.
Знать присвоила себе не только царские заупокойные тексты, но и царский заупокойный ритуал, который стал доступен каждому. Например, на стенах гробниц некоторых вельмож запечатлены определенные танцы, бывшие прежде составной частью царской погребальной церемонии. Для древних египтян вечная жизнь была важнейшей ценностью. В более ранние периоды загробная жизнь царя и его подданных имела качественные различия. Теперь же и царь, и его паства после смерти получали одинаковые блага. Сохранялись количественные различия, заключавшиеся в изысканности царского погребения или в непрерывном чтении молитв и магических заклинаний, которые мог позволить себе только фараон. Но с того времени для обретения вечного блаженства правитель и простолюдин использовали одни и те же тексты, один ритуал и одинаковые магические заклинания.
Мы опять же не уверены в том, насколько широко распространилось это явление. Например, неясно, обожествлялся ли после смерти ремесленник или крестьянин, который вряд ли мог позволить себе богатую заупокойную службу и расписной саркофаг. Возможно, на практике, как и в прежние времена, низшие классы считались собственностью своих господ, которым они могли понадобиться и пригодиться в загробном мире. Однако есть данные, свидетельствующие в пользу того, что в этот необычный период в «демократизации культа» не было классовых различий и она распространилась вплоть до низшего слоя крестьян. Маловероятно, что крестьяне могли позволить себе обряды и магию, чтобы примкнуть к сонму богов, но теоретически такая возможность существовала и для них. Мы уже приводили цитату из Поучения Мерикаре, где говорится, что людей следует различать не по происхождению, а по способностям. Ее можно дополнить словами царя Аменемхета: «Я давал неимущему и вскармливал сироту. Я давал тому, у кого ничего не было, так, как если бы он был кем-то». Хотелось бы остановиться подробнее на тексте, где бог-творец говорит, что, создавая людей, он наделил их равными возможностями и если это равенство нарушается, то только по вине человека.
«Я сделал четыре благих поступка на пороге вечности. Я создал четыре ветра, которые каждый человек может вдыхать, как и его сосед. Это было [первым] деянием. Я создал великий разлив, на который бедняк имеет такие же права, как и богач. Это было [вторым] деянием. Я создал людей подобными друг другу. Я не приказывал им творить зло, [но] их сердца исказили то, что я сказал. Это было [третьим] деянием. Я заставил их сердца забыть о Западе, чтобы приношения отдавали номовым богам. Это было [четвертым] деянием». Это необыкновенное заявление о правах человека сохранилось в шести копиях, относящихся к тому времени, и, насколько нам известно, не было включено в корпус заупокойных текстов более позднего времени. Примечательно, что подобное утверждение о равных возможностях всех людей встречается только в период, максимально приближенный к демократии.
Следует признать, что Тексты пирамид, заупокойные формулы того времени, разочаровывают, если пытаться искать в них проявления общественного сознания. Они, помимо процитированного выше текста и несмотря на факт их использования значительной частью населения, остались той же мешаниной из ритуалов, гимнов, молитв и магических заклинаний, каковыми были и Тексты пирамид. Тексты саркофагов имеют определенное преимущество перед своей преемницей Книгой мертвых. Некоторые заклинания Текстов саркофагов можно рассматривать как отражение моральных принципов покойного, в то время как в Книгу мертвых добавлены пояснения, благодаря которым эти строки выглядят скорее как часть обряда, чем проявление личной причастности. Так, если в Текстах саркофагов сказано: «Мой грех отпущен, моя оплошность смыта», то в Книге мертвых есть пояснение, что это означает отрезание пуповины у младенца; фраза Текстов саркофагов «Ложь, что была во мне, изгнана» объясняется как омовение новорожденного, а никак не посмертный суд и оправдание; и то, что упоминается в Текстах саркофагов как «Следую я путем, который я узнал на Острове праведных», оказывается относящимся к паломничеству в Абидос, город бога мертвых.
К сожалению, мы не можем быть уверены в том, что пояснения Книги мертвых, превратившие моральный кодекс в литургический текст, не были искажением текста, намеренно уводящим от этики. Насколько нам известно, первоначальные заклинания Текстов саркофагов могли быть вспомогательной записью ритуала, не сопровождавшейся пояснительными отступлениями. Поскольку большинство заклинаний Текстов саркофагов содержит множество магических и ритуальных элементов, мы не имеем права классифицировать их как исключительно этический кодекс, основываясь лишь на нескольких коротких заклинаниях.
К счастью, помимо Текстов саркофагов у нас есть источники, подтверждающие, что моральная чистота была главным требованием для обретения вечного блаженства и что материальные ценности были не так важны, как характер человека. В то время появилась идея божественного суда, предшествовавшего входу в рай. Позднее судьей мертвых выступал бог Осирис, который восседал перед весами, где на одной чаше лежало сердце покойного – вместилище его сознания и воли, а на другой – символ маат. Сейчас же божественный суд проходил под председательством солнечного бога Ра, а процедура взвешивания называлась «измерение характера». Сохранилось упоминание «тех весов Ра, в которых он взвешивал маат». Считалось, что к моменту смерти у человека накапливается определенное количество злых и добрых дел, во время «измерения характера» подсчитывали злодеяния. Если добрые дела их перевешивали, то грехи прощались и покойному разрешалось присоседиться к богам. «Он достигнет совета богов, места, где находятся боги, его ка пребудет с ним, и приношения ему будут лежать перед ним, и он станет правогласным после подсчета добра. Даже если он назовет свои грехи, они будут прощены благодаря тому, что он скажет». «Твои грехи будут очищены, и твоя вина будет смыта взвешиванием на весах в день измерения характера, и [тогда] позволят, чтобы ты присоединился к тем, кто в барке [солнечного бога]». Начиная с того времени умерших стали называть «право-гласными» или «торжествующими», подтверждая этим, что на суде мертвых их оправдали и признали праведными.
Таким образом, маат, «истина, правосудие, справедливость, честность, порядок», приобрела огромное значение, поскольку лишь благодаря ей можно было достигнуть вечного блаженства. Отец советовал Мерикаре: «Твори истину, и ты будешь долго жить на земле». Почему? Потому что далее в тексте связываются правосудие на земле и посмертный суд: «Судьи судят мудрого, знай, немилостивы они в тот час, когда они выполняют свои обязанности…
Не надейся на долгие годы. Смотрят они на жизнь как на один час. Остаются дела после смерти [человека], кладут их в кучу рядом с ним. Вечность – это пребывание там… Кто достиг этого, не делая греха, будет подобен богу свободно шагающему, как владыка вечности». Если в прежние времена люди старались обрести бессмертие посредством строительства огромных гробниц и щедрых приношений, то теперь основной акцент переместился от материальных ценностей на ценности духовные. В Поучении Мерикаре этот нематериальный подход выражен тремя фразами: «Не будь злым, будь доброжелательным. Укрепляй памятники твои любовью к тебе», а не камнем. «Не причиняй страданий… Да будут любить тебя люди, будут помнить за твою добродетель». В самой удивительной фразе говорится, что боги предпочитают праведность, чем богатые приношения: «Принимается добродетель праведника больше, чем бык грешника».
Время потрясений и новое ощущение того, что каждому придется отвечать за содеянное перед богами, обусловили появление благочестия, которого не было в эпоху Древнего царства. По большей части это было ритуальное благочестие, и в наставлениях, адресованных Мерикаре, говорилось, что жреческая служба, посещение бога в храме и увеличение приношений – это «благо для души его». Ему также советовали просто «чтить бога», а фраза о том, что добродетель важнее приношений, имеет огромное значение. Ипусер также припомнил множество мелочей, которые необходимо делать в храме или во время праздника, но сразу же дополнил их описанием благого правителя, который, будучи добрым пастырем, должен любовно следить за своим стадом: «Он пастырь для всякого. Нет зла в его сердце. Если уменьшится его стадо, то он проводит день, чтобы собрать его». В отличие от представлений о могущественном владельце стада, находящемся где-то далеко, в концепции доброго пастыря акцент сместился от владения как права к ответственности как обязанности. Само имущество обладало определенными правами, и его владелец обязан сделать все возможное для защиты и вскармливания своего стада.
Идея социального равенства и новой обязанности творить маат для других, а не просто для богов наиболее четко проявилась в «Сказке о красноречивом поселянине». Во времена гераклеопольских царей человек, у которого были связи при дворе, ограбил простого крестьянина. Тот пошел к главному управителю дворцовых угодий, чтобы пожаловаться на этого человека. Поскольку поселянин оказался настойчивым и красноречивым, начальник дворца не отвечал на его просьбу, но заставил повторить ее девять раз. Все, что было нужно крестьянину, – это возвращение украденного, он требовал, чтобы тот, кто должен был творить маат, признал его право на нее. В длинном тексте разворачивается идея о том, что вершение правосудия, маат, – это не простая дань традиции прошлого или залатывание прорех в старом порядке, а поиск новых ценностей.
В жалобах крестьянина есть один лейтмотив. Когда он понимает, что не получит ответа на свое требование правосудия, он начинает осыпать начальника горькими обвинениями. Сначала он говорит судье, которого назначили для того, чтобы творить маат и бороться с ее противоположностью, «ложью», что тот видит свою награду в человеческом горе. «Когда ты спускаешься к озеру справедливости и плывешь по нему под парусами, то не сорвется полотнище твоего паруса, не замедлится ход твоего судна… Пугливые рыбы [сами] приплывают к тебе, ты ловишь [только] жирных птиц. Ибо ты отец для сироты, супруг для вдовы, брат для разведенной, защитник для того, кто не имеет матери… Наставник, чуждый алчности, Великий, чуждый низости, искореняющий ложь, вызывающий к бытию истину, приходящий на голос вопиющего! Я говорю, дабы ты услышал». И вновь поселянин утверждает, что совершение маат должно быть беспристрастным, тщательным и точным, как мера зерна или весы Тота, бога счета: «Справедливый поступок – дыхание для носа. Подвергай наказанию того, кто заслуживает наказания, и никто не сравнится с тобой в честности. Разве ручные часы ошибаются? Разве стоячие весы фальшивят? Разве Тот попустительствует? [Если да], тогда можешь творить беззаконие! Уподобься этой троице: если троица попустительствует, попустительствуй и ты!» «Плут наносит ущерб истине. Когда наполняют правильно, истина не преуменьшается, [но и] не преувеличивается».
Однако, продолжая убеждать начальника, поселянин не останавливается на идее слепого правосудия с мечом и весами в руках. Настоящее правосудие не ограничивается исправлением или наказанием «лжи» или безличным выравниванием весов, оно заключается в беспрестанном поиске истины. Творящий правосудие должен сам искать дела, которые требуют его внимания, а не ждать, пока к нему придет истец. Маат подразумевает и золотое правило – с другими необходимо поступать так, как хотелось бы, чтобы поступали с тобой. «Делай [добро] тому, кто делает [добро], для того чтобы он [снова] делал [его]. Это означает: благодарить человека за то, что он делает; это означает: отвести удар прежде, чем он будет нанесен; это означает: отдать приказ тому, кто должен выполнять распоряжения… Если ты закрываешь свое лицо от насильника, то кто же тогда положит конец подлости!»
В этот период социального равенства пророк Ипусер мог безнаказанно обвинять фараона, а скоромный поселянин имел смелость осыпать горькими насмешками начальника угодий, который был безразличен к вершению праведного суда. Он сравнивал чиновника с бесчестным торговцем, единственным интересом которого были его собственные доходы: «Ведь ты подобен презренному прачечнику с алчным сердцем, причиняющему ущерб своему другу, покидающему своего близкого ради своего заказчика… Ведь ты [подобен] перевозчику, который переправляет [только] того, кто имеет плату за перевоз, человеку честному, у которого честность хромает… Ведь ты – мясник, для которого удовольствие – закалывать и которому при этом не поставят в вину мучения закалываемых [животных]». Власть, которая не стремится к добру, не является властью: «Ведь ты подобен городу без правителя, сборищу людей без руководителя, кораблю без капитана, шайке без вожака… Ты поставлен, [чтобы быть] плотиной для обездоленного. Берегись, чтобы он не утонул: ведь ты для него озеро, затягивающее [в омут]!»
Поселянин утверждает, что с помощью лжи можно достичь кратковременного богатства, в то время как маат сопряжена с вечностью, и эта идея всегда находила отклик в сердце египтян: «Если кривда отправляется в путь, то она блуждает: она не переправляется на пароме, нет [ей] удачи в пути. Тот, кто разбогател благодаря ей, – нет у того детей, нет у того наследников на земле… Ведь правда пребывает до века, она нисходит вместе с тем, кто поступает в соответствии с ней, в преисподнюю, когда совершается его погребение. [И] когда он предан земле, его имя не изглаживается на земле: его вспоминают за добрые дела. Таково предписание Слова божия». В текстах этого времени маат не связана с традиционными представлениями о неколебимом порядке, она не рассматривается и как обязанность царя, дающего маат богам в знак стабильности и неизменности установленного миропорядка. Здесь маат воспринимается как сила социальной справедливости, гуманного отношения к человеку. Судья уподоблялся перевозчику, который бесплатно перевозит бедную вдову. Царя сравнивали с пастырем, который не жалел себя ради своего стада. В этот близкий к демократии век основное внимание уделялось правам не фараона, а его подданных.
В этом ключе отметим, что красноречивый селянин не только получил обратно украденное имущество и увидел наказание грабителя, но и обрел покровительство того самого главного начальника угодий, кого он обвинял. Суть этой сказки заключается в том, что даже нижайший из людей может отстоять свои права. Знаменательно, что она пользовалась популярностью на протяжении эпохи Среднего царства, но впоследствии, с изменением представлений о социальной справедливости, была забыта.
Необходимо сделать еще одно замечание касательно того времени – на этот раз связанное с концепцией речи или молчания. В Поучении Птаххотепа сказано о большом значении красноречия и о том, что его можно найти в жерновах служанок. В истории о красноречивом поселянине эта мысль получила развитие: выяснилось, что речи нижайшего из египтян могут возыметь действие. Его красноречие так понравилось властям предержащим, что, к удовольствию двора, его заставляли говорить снова и снова, а когда оно иссякло, выполнили его просьбу. Мерикаре также советовали: «Будь искусным в речах твоих, и сила твоя будет [велика]. Меч – это язык, слово сильнее, чем оружие. Не обходят [мудрого]… Не случается ложь в его время, так как «приходит к нему истина очищенная», как сказано в речениях предков». Хотелось бы подчеркнуть, что возможность выступать от своего имени обрела в рассматриваемый период большую ценность. Как мы увидим в главе 11, в то время, когда египетский дух окончательно прекратил свое существование, воцарилось «молчание» – людям было запрещено отстаивать собственные интересы. Во время Первого переходного периода не существовало запрета на выражение личного недовольства.
Таким был век древнеегипетской демократии. Важно пояснить, что термин «демократия» имеет несколько значений, а сегодня он обладает ярко выраженной эмоциональной окраской. Здесь мы используем термин «демократия» не для определения формы правления, при которой высшая власть принадлежит (в действительности или декларативно) народу. Мы применяем его во втором, более распространенном значении – для обозначения социального равенства, веры в то, что независимо от политических или экономических границ все люди имеют (или должны иметь) одинаковые права и возможности. Из приведенных выше текстов становится ясно, что в Египте в то время была распространена вера во всеобщую социальную справедливость и даже беднейший имел право на божественные блага, поскольку бог-творец «создал человека по образу и подобию своему». В то же время социальное равенство не означало политической демократии, власти множества. Бог-творец дал всем людям равный доступ к воздуху и воде, а также к «правильной» власти божественного правителя или его представителей. Маат, все еще принадлежавшая богам, являлась одним из божественных атрибутов царской власти, и ей поклонялись, как богине. Но достоянием того времени было то, что маат достигла низов египетского общества и они получили возможность требовать от власти соблюдения своих демократических прав.
Духовная сила египетской культуры того времени проявилась в том, что государство смогло пережить первую тяжелую болезнь и вышло из нее истощенным, отрезвленным, но смотрящим вперед. Радостный и кипящий жизнью мир, основанный на материальных и социальных достижениях Древнего царства, мир, который казался незыблемым, как пирамиды, внезапно рухнул, оставив на своих руинах смятение. Египтянам пришлось переосмыслить свою систему ценностей, и их значительным достижением стало то, что они создали нечто определенное и оптимистическое – представление о праве каждого человека на высшее благо. Они сохранили сильное чувство избранности и предвкушение счастья в бессмертии, не отказались от материализма и прагматизма, сберегли основу государственной идеологии, согласно которой власть принадлежит божественному правителю, но добавили к ним концепцию социального равенства и общечеловеческой справедливости. Если учесть, что они жили за тысячу лет до появления схожих идей у евреев и греков, то нужно отдать им должное за появление возвышенных идеалов.
Было бы приятно сказать, что египтяне, открыв ценность каждого человека, стали широко применять это открытие и культивировать его на уровне государства. Но, к сожалению, утверждать это мы не можем. Как будет показано в следующих главах, данное представление, появившееся во времена всеобщих бедствий, не смогло пережить период процветания и возрождения материализма. Впоследствии из-за угроз, возникших в начале Второго переходного периода, и агрессивного национализма эпохи Нового царства механически безупречная работа единого государства приобрела большее значение, чем права и возможности индивидов, идея равенства и представление о социальном равенстве были забыты. Такова история людей, которые однажды узрели издалека Землю обетованную, но так и остались блуждать по пустыне.
Войти с помощью соц. сетей: