Глава 10

Где же былая слава? XVIII–XX династии (около 1325–1100 до н. э.)

Для того чтобы оправиться после амарнского периода, потребовалось целое поколение. В течение тридцатилетнего правления Хоремхеба не было предпринято заметных попыток восстановить прежнюю империю. До воцарения он был военачальником, и стены его первой гробницы, возведенной до восшествия на престол, украшены изображениями, в которых прослеживается стремление Египта к господству над иноземцами. В то же время мы не располагаем данными о том, что у него была возможность отправиться с армией в завоевательные походы. Судя по источникам, более насущной проблемой было восстановление порядка и стабильности внутри страны.

Ввиду этого нельзя воспринять на веру надписи из гробницы военачальника Хоремхеба, где говорится, что он сопровождал правителя «во главе его армии к странам на севере и на юге» и что он был «у ног своего господина на поле битвы, в тот день, когда были убиты азиаты». Единственным свидетельством военных столкновений с азиатами в амарнское время считается изображение на одной из шкатулок, найденных в гробнице Тутанхамона. Однако это изображение, равно как и тексты из гробницы Хоремхеба, можно рассматривать скорее как возврат к традиционным образам и фигурам речи, нежели как констатацию факта. То же относится и к строкам, где говорится, что Хорем хебу пришлось заниматься расселением беженцев, хотя в данном случае текст может отражать ситуацию хаоса, действительно охватившего Палестину в амарнский период. «Народы их умирают от голода, и живут они как звери пустыни», и за то несет ответственность военачальник: «Некоторые из иностранцев, что не знают, как могут жить они, пришли [просить дыхание жизни (?)] фараона, как отцы их отцов приходили с самого начала времен… и Фараон передает их в ваши руки, чтобы вы охраняли их границы». Переселенцы из Азии постоянно пытались закрепиться на плодородных землях в Дельте, но здесь речь может идти и о беженцах, которые спасались от завоевателей, покоривших Палестину. Наиболее важным документом, относящимся к царствованию Хоремхеба, является его указ о наведении порядка в стране. Этот документ представляет собой ряд положений, предписывающих наказания за конкретные преступления, в нем также описаны изменения в административном аппарате, которые направлены на предотвращение случаев беззакония. В тексте указа нет упоминания беспорядков, возникших вследствие амарнского переворота, поэтому описание того, как царь восстановил маат и изгнал неправду, можно считать традиционной для подобных документов преамбулой. В то же время из текста следует, что солдаты и чиновники беззаконно обогащались за счет простого народа и что благодаря реформам царя гражданская администрация и жрецы были наделены большей властью. Так же как Тутанхамон вернул храмовые должности представителям прежней аристократии, так и Хоремхеб передал судебную власть сторонникам традиционного уклада. Он говорит нам, что приложил много труда, чтобы найти людей «немногоречивых, благонравных, умеющих судить, слушающих речь царя и законы судебной палаты». Ими стали «жрецы храмов, местные князья этой страны и жрецы богов… Будут они судить жителей любого селения». Если в тексте указа они перечислены в порядке значимости, то первыми упомянуты верховные жрецы храмов, затем придворные, назначенные на храмовые должности царскими указами, и, наконец, рядовые жрецы храма. Авторитет храмов в гражданском суде был значителен, поскольку большинство рассматриваемых дел касались коррупции административного аппарата. Кроме того, царь освободил суды общей юрисдикции от всякого налога серебром, «чтобы не дать взимать подать какими-либо вещами от должностных лиц судебных присутствий Верхнего и Нижнего Египта». Воспользовавшись крахом амарнского переворота, жречество при поддержке царя укрепляло свою власть и восстанавливало былые привилегии.

Преступления, против которых был направлен указ, в основном заключались в присвоении чиновниками или солдатами собственности или принуждении простых людей к работам, а также в использовании не по назначению государственных средств и имущества. Должно быть, уровень взяточничества в Египте превысил все возможные пределы. И государство, обозначив свои законные права на сбор налогов и использование принудительного труда, встало на защиту собственности «бедняков» от поборов со стороны солдат и нечистых на руку сборщиков налогов. Даже за мелкие случаи воровства и коррупции была предусмотрена довольно суровая кара. По всей видимости, подобная жесткость наказаний была обусловлена пугающим размахом чиновничьего произвола. Восстановить маат на земле можно было, только продемонстрировав твердость законной власти.

Следует заметить, что, хотя «бедняки» и стали объектом защиты от поборов и грабежей, достижение социального благополучия не было целью указа, он скорее был направлен на охрану источников, откуда поступали основные налоги. Например, данным указом чиновнику запрещается реквизировать лодку, на которой «бедняк» собирается перевозить подати, военным запрещается отбирать приготовленные для уплаты налогов шкуры, изымать растительные продукты, которые жители должны отдать государству, а сборщикам налогов – любопытно, что их называют «пастухами обезьян», – нельзя было из корыстных соображений фальсифицировать размер подати. За исключением вещей, которые следовало отдать государству, собственность «бедняков» защищена не была, в свете данного указа доходы государства имели первостепенное значение.

Наказания значительно превышали тяжесть проступков. Если кто-либо отбирал лодку, на которой перевозили подати, «то будет применен против него закон путем отрезания его носа, и он будет отправлен в [Чару]». Чару была приграничной крепостью в районе современного Суэца, известной строгой дисциплиной. «[Если] два войсковых подразделения, находясь на поле, одно на юге, другое на севере, отнимут шкуры где-либо в стране» и если вследствие этого царский сборщик налогов не сможет собрать подати, то «это плохое дело дозволять поступать таким образом». В отношении осужденного воина, «начиная с сего дня, будет применен закон против него путем избиения его ста ударами и [нанесением] пяти рваных ран вместе с взиманием шкуры, отобранной от него в виде возмещения».

Жестокость закона была направлена на противодействие позорному поведению чиновников. Этот указ демонстрирует неэффективность прежних мер государства, в котором правосудие определялось царским решением. Отныне же личной власти царя были противопоставлены четкие и объективные правила. Кроме того, из текста указа очевидно, что гражданские суды в значительной степени контролировало жречество. Хоремхеб стал единственным из амарнских правителей, кого последующие поколения называли законным царем. Ценой этого признания было отречение от традиционного превосходства власти фараона и передача значительной ее части жречеству и гражданским судам.

Для того чтобы выиграть время и обеспечить возможность восстановления страны, Хоремхеб воздерживался от любых попыток вернуть азиатские владения Египта. Возможно, он уладил разногласия с хеттами, захватившими Сирию. Судя по более поздним источникам, примерно в тот же период между Египтом и хеттами существовал официальный мирный договор. По крайней мере, в договоре, заключенном во время царствования Рамсеса II, есть ссылка на предыдущие соглашения, заключенные за несколько поколений до этого. Время правления хеттского царя Мурсили III вполне соответствует времени правления Хоремхеба, и возможно, что именно эти два правителя и заключили первый египетско-хеттский договор. Хоремхебу были необходимы время и возможность для восстановления страны, хетты стремились воспользоваться завоеванием Сирии и направить усилия в сторону Северной Месопотамии. На какое-то время между двумя государствами, создающими империи, воцарился мир.

После смерти Хоремхеба к власти пришла новая династия. Рамсес I и его сын Сети I занимали должности визирей Верхнего Египта и, видимо, получили власть без больших сложностей. Для новой правящей династии было характерно изменение тенденции в выборе имен: Тутмосов и Аменхотепов заменили Рамсесы, Сети и Мернептахи, а на смену южным богам Тоту и Амону пришли северные Ра, Сетх и Птах. Имя Сети означает «Человек Сетха», оно указывает на почитание бога Сетха, отразившееся, в частности, в тексте стелы, посвященной четырехсотлетнему юбилею со дня основания Таниса. Переориентация на север была окончательно завершена переносом действующей столицы Египта в Дельту, в город Танис. Для того чтобы блюсти свои международные интересы и восстановить империю, Египту была нужна новая столица, расположенная неподалеку от Азии и Средиземного моря. Фивы сохранили свой статус религиозной столицы. Культ бога Амона не уступил своего места культам Ра, Птаха и Сетха. Первый при этом по-прежнему вел страну к могуществу и в то же время увеличивал свое собственное богатство и власть. Однако положение северных богов также укреплялось, и Сетх, даже несмотря на то, что он был врагом Осириса и Хора, был признан богом иностранных государств и бури.

Именно осознание наступления новой эры вернуло Египту славу империи. Сети I определял период своего правления как эпоху возрождения, ср.: «Год 2 Повторения рождения (Сети I)». «Повторение рождения» дословно означает Возрождение и в некоторых случаях использовалось для выражения предопределенности возвращения к прежним традициям.

Сети I в первый год своего правления вознамерился вернуть азиатские земли. Он усилил меры по поддержанию и обеспечению безопасности военной дороги, проходившей через пустынный Синай, основав вдоль нее укрепления и охраняемые колодцы. На стене храма Амона в Карнаке высечена своего рода военная карта Синайской пустыни между Чару, египетской пограничной крепостью, и Рафией, первым поселением в Палестине. Каждый водоем или колодец вдоль дороги находился вблизи башни, укрепленного мигдола, где был размещен на постоянной основе военный отряд. Названия некоторых из таких оазисов наглядно демонстрируют, что речь идет о новых укреплениях: Мигдол (Сети I), Колодец Сети Мернептах и Башня, которую Его Величество основал вновь у колодца Хеберет. Судя по наличию азиатских топонимов, египтяне благоустроили уже существовавшие оазисы.

Как и в случае с первой кампанией Тутмоса III, поводом для начала завоеваний стало «восстание» в Азии. Надписи в Карнаке торжественно возвещают: Сети I получил известие, что палестинские кочевники «замышляют заговор. Вожди их племен собрались в одном месте – в горах Палестины. Они принялись возмущаться и ссориться, один из них убил другого, и не соблюдали они законов дворца». И не важно, что на этих азиатов «законы дворца» не будут распространяться еще два поколения. То был предлог выступить в поход за былой славой; и «сердце Его Величества возрадовалось этому». Сети привел свою армию «в Ханаан», чтобы снова создать империю.

В конце мая первого года своего правления Сети уже был в Северной Палестине, где получил весть от союза местных князей, владения которых располагались вдоль верховья Иордана. Мощь, с которой наступал царь, была достойна былой славы Египта. «Его Величество отправил первый отряд Амона, «Могучие луки», к городу Хама, первый отряд Ра, «Исполненный храбростью», к городу Бейт-Шеан, а первый отряд Сетха, «Крепкие луки», к городу Иеноам. В течение одного дня (бунтовщики) были отброшены, во славу Его Величества». С такой энергией и целеустремленностью Египет мог снова воссоздать империю.

Однако в только что процитированном тексте присутствует один значимый момент. Четыре из пяти городов, упомянутых в этом отрывке, – Бейт-Шеан, Рехов, Хама и Пелла – расположены вокруг Иордана, к югу от Галилейского моря. Пятый, Иеноам, возможно, находился в Галилее, к северу от озера Хула. Таким образом, в дополнение к подавлению локального «бунта» Сети отправил один отряд на север, чтобы преградить путь еще более отдаленному врагу, который мог вмешаться в военные действия у Бейт-Шеана. Таким врагом, скорее всего, была армия хеттов: вскоре мы увидим, что фараон сражался против хеттов и атаковал город Кадеш-на-Оронте, где успех его был так велик, что он смог возвести стелу в честь своего триумфа. Граница Египта снова была отодвинута к северной части Сирии.

От времени правления Сети I сохранился указ, отражающий такую же жесткость, что и описанная в указе Хоремхеба. Новый документ был составлен, чтобы защитить храмовое хозяйство Абидоса от захвата или использования его собственности чиновниками. Это вновь свидетельствует об отсутствии порядка среди чиновников, которое послужило причиной указа царя Хоремхеба. Чтобы придать законную силу новому указу, была введена такая же строгая система наказаний. Например, всякий чиновник, признанный виновным в изменении границ поля, принадлежащего этому хозяйству, подвергался наказанию посредством отсечения носа и ушей и отбывания трудовой повинности рядовым рабочим на храмовых полях. Всякий, кто своевольно и незаконно уводил одного из пастухов хозяйства, что приводило к пропаже скота, в наказание приговаривался к двум сотням ударов, и с него взыскивалась стоимость потерянного скота в стократном размере. Всякого пастуха, перепродававшего храмовый скот к собственной выгоде, следовало посадить на кол, при этом его жена, дети и все имущество конфисковались храмом, а покупатель должен был в стократном размере вернуть украденное имущество.

Жестокость наказаний, очевидно, контрастирует с системой штрафов, введенной более ранними указами. В законах царей V династии, направленных на защиту жречества Абидоса от принудительного труда, предусматривались увольнение виновного чиновника и наложение на него трудовой повинности, при этом его слуги и собственность подлежали конфискации. Указ времени VI династии о храме в Коптосе предусматривает только увольнение. Указ XVI или XVII династии рассматривает очень серьезное нарушение в отношении жреца храма в Коптосе, «захвата врага» или измены. В качестве наказания установлены увольнение с занимаемой должности, вычеркивание его имени из официальных записей и конфискация принадлежавшей ему храмовой собственности: «Да будет изгнан он (букв. «брошен на землю») из храма от сына к сыну, (от) наследника к наследнику (и) выброшен вон. Пусть отнимут (у него) его довольствие, записи и доли мясной пищи. Пусть имя его не вспоминают в этом храме. Так же поступить и с тем, кто, подобно ему, восстает, будучи врагом своего бога. И да уничтожат написанное им в храме Мина, в Белом Доме и на каждом свитке».

Почему наказания, устанавливаемые в указах Хоремхеба и Сети I, настолько жестче, чем в более ранних законах? Почему они вводят жестокие физические кары и возмещение собственности в таком высоком соотношении в дополнение к ранее предусмотренным увольнению и конфискации имущества? Может показаться, что слово царя более не имело прежней силы для поддержания порядка, фараон больше не внушал того же уважения и страха, как прежде, когда он имел более сакральный статус. Отныне жесткий и беспристрастный закон должен был прийти на смену порядку, который основывался на безусловном принятии божественной власти царя. Более того, исчезли прежние ощущение безопасности, уверенность и терпимость, власть приобрела напряженный, деспотичный и суровый характер. Жители страны утратили былые свободу и право на самовыражение, на смену им пришла обязанность служения государству. Владычество гиксосов, распад империи и амарнский переворот стали факторами, которые привели к репрессивному авторитаризму – скорее безлично государственному, чем личной власти царя.

Указы Сети I отражают еще один интересный аспект: усиление закона магией. В акте об Абидосе, процитированном нами, должностное лицо, получившее жалобу, но не предпринявшее никаких действий для установления правосудия, следовало отстранить от должности, подвергнуть трудовой повинности и наказать сотней ударов. Такую провинность можно было установить путем расследования. Но как обнаружить обычного человека, который может знать о совершенном правонарушении, но не сообщает о нем? Только боги могут обладать этими скрытыми знаниями, и бог Осирис «будет преследовать его, и жену его, и детей, чтобы стереть его имя, разрушить его ба и не дать телу его покоиться в некрополе». Аналогичным образом в другом указе семья богов призывается для осуществления мести. «Что же до того, кто не будет исполнять настоящий декрет, то Осирис будет преследовать его, Исида будет преследовать его жену, а Хор будет преследовать его детей, и Великие, владыки некрополя, призовут его к ответу». Существовало даже проклятие для будущих царей, которые нарушат указ Сети: они будут отвечать перед богами, которые «станут красными, как пламя, и сожгут плоть тех, кто не слушал меня. Они поглотят нарушителя замыслов моих и оставят его в месте казни в подземном мире». Слово фараона больше не имело прежней безусловной силы, поскольку сама божественность царя была поставлена под вопрос. Отныне для поддержания авторитета ему приходилось призывать других богов с помощью заклинаний. Страх, который ранее вселял один царь, теперь нужно было вернуть посредством магии.

Магия всегда была частью жизни египтянина. Жители долины Нила использовали амулеты с самых ранних времен, а Тексты пирамид изобилуют придававшими силу или защитными заклинаниями. Однако в рассматриваемый нами более поздний период наблюдается повышенное стремление к различным магическим приемам и техникам. Чувство незащищенности повлекло за собой страстное желание оградить и обезопасить себя с помощью некой внешней силы. Люди обратились к магическим свиткам и изображениям, обладавшим силой оберегов; были созданы ритуалы, в процессе которых нужно было произносить заклинания. Люди старались противостоять новому укладу, призывая к магической помощи. Человек более не ощущал собственной силы.

Хотя Сети I и достиг определенных успехов в восстановлении владений в Азии, его сына и преемника Рамсеса II ожидали трудности. Египтяне всегда стремились к идеалам прошлого, в то время как окружающий мир был уже давно другим. Несмотря на то что при восстановлении прежнего мироустройства египтяне учитывали опыт современности, их решительное отрицание настоящего в конце концов оказалось губительным. Изначально к долине Нила еще можно было относиться как к единственно значимому центру, а соседние земли считать подчиненными, которые можно было не замечать или исследовать. Во времена империи Египет стремился расширить свои земли до четвертого порога на юге и Сирии на севере, однако в области Кадеша возникли сложности, связанные с соперничеством, главным конкурентом Египта был сначала Митанни, а затем хетты. Сети I еще мог планировать свои военные кампании с расчетом только на хеттов, и Рамсес II в начале правления также опирался на те же принципы, но вскоре стало очевидно, что проблемы Египта не ограничиваются противостоянием с хеттами. Мир изменился и стал значительно сложнее.

В период с 1400 по 1100 г. до н. э. в Восточном Средиземноморье произошли значительные перемены. Помимо египтян, сирийцев, хеттов и жителей Месопотамии, появились другие народы, устремлявшиеся в Европу и в дальнейшем известные как греки и латиняне. Они постепенно прибывали из северо-восточных индоевропейских земель и медленно накапливали силу на побережье Средиземного моря. Египтяне называли их «северяне на своих островах», а нам они известны как «народы моря». В своем стремлении обрести новую родину они непоправимо разрушили прежнее соотношение сил на Древнем Востоке и привнесли новые значительные изменения на карту Европы. Большинство греческих мифов связано с постоянным движением, которое было присуще той эпохе: вспомним Ясона и аргонавтов, Тесея и Минотавра, а также осаду Трои. На заре новой эпохи Египет обладал владениями за пределами своей первоначальной территории, и его единственным соперником были хетты. К концу этой эпохи и египетская, и хеттская империи были разрушены; появилась держава ассирийцев; дети Израилевы и филистимляне владели Ханаанской землей; финикийские города-государства обрели господство на море; возникли первые исторические поселения греков; место основного металла – бронзы – заняло железо.

«Народы моря» стали упоминаться в иероглифических и клинописных текстах под странными названиями. Некоторые из наименований, такие как филистимляне или дарданцы, поддаются идентификации. Можно предположить, что другие – шердены или шекелеш – окончательно осели на Сардинии и Сицилии. Об остальных народах, таких как кешкеш или ирвен, нам почти ничего не известно. В рамках обозначенных границ попробуем кратко перечислить события того времени. Около 1295 г. до н. э. Рамсес II победил хеттов в битве при Кадеше. На его стороне сражались шердены (сардинцы или сарды), «плененные Его Величеством, которых он захватил своим победоносным оружием». Хетты собрали против него союз, в который входили небольшие государства Северной Сирии и Анатолии, дарданцы, мизийцы, педасийцы, ликикийцы и пр. Около 1230 г. до н. э. Мернептаху пришлось защищать западную границу от натиска ливийцев, которые объединились с ахейцами, тирренами, ликийцами, сардинцами (или сардами) и сикулами, или сицилийцами. Около 1190 г. до н. э. Рамсес III отражал на суше и на море натиск филистимлян, тевкров, сикулов, данунитов и других народов, вторгавшихся со стороны северо-востока. В каждой группе названия народов различаются, однако непрерывное появление волны за волной «народов моря» отражало этапы крупной миграции людей. В течение последующих веков в результате этого переселения постепенно сформировались народы классической Европы, ставшие создателями новых культур, радикально отличавшихся от прежних культур Востока. К тому времени значение Египта и хеттов заметно уменьшится и главенство над Древним миром переместится на Восток, из Средиземноморья к ассирийцам, вавилонянам и персам. Последний удар по положению Египта в юго-восточных землях Средиземноморского региона был нанесен не только «народами моря», но они стали важным среди множества прочих фактором, подкосившим мощь Египта и ослабившим его дух.

Нам известно достаточно много о главном сражении Рамсеса II с хеттами в Кадеше-на-Оронте, которое произошло на пятом году его правления. Царь приложил много усилий, чтобы оставить в истории именно свою версию этого события. Несмотря на воздаяние должного личной доблести Рамсеса, следует признать, что сам рассказ о сражении не вызывает восхищения умом или дальновидностью царя. Имея неудачную диспозицию, он попал в засаду хеттов и вынужден был пробивать путь, чтобы спасти себя и часть своей армии. Поскольку очевидной его целью было захватить Кадеш и отбросить армию хеттов назад в Малую Азию, Рамсес II потерпел явное поражение. Прежде в истории Египта не случалось событий, отчет о которых занял бы так много места на стенах древнеегипетских храмов. Рамсес вернулся в Египет, чтобы отпраздновать великую и чудесную победу, заявив, что «он отразил нападение всех народов ужасом, который внушал, а сила его величия защитила его армию, и потому все прочие страны превозносили его хладнокровие». Факт того, что он попал в западню или не обратил хеттов в бегство и не взял Кадеш, был забыт во имя экстатического восхищения его сверхчеловеческим мужеством и доблестью, проявленным при освобождении из засады, «в одиночку, когда никого не было рядом с ним». В 400 милях (643 км) от Кадеша можно было беспрепятственно превозносить славу этой победы.

По утверждению Рамсеса, он в одиночку отбил два наступления. В засаде его окружали «двадцать пять сотен упряжей лошадей (боевых колесниц) на пути его, все воины вражеской хеттской армии, и прибыли они из других земель: Арцава, Мизия, Педасия, Кешкеш, Ирвен, Киццуватна, Алеппо, Угарит, Кадеш и Ликия. Стоя по трое на колеснице, они действовали вместе». Он помолился Амону, и, когда бог пришел ему на помощь, царь «узрел двадцать пять сотен боевых колесниц, среди них был я, и стали они горами трупов перед моими лошадьми». Когда царь хеттов увидел это, он начал вторую атаку, «великое множество царевичей, каждый из которых сражался на собственной колеснице, оснащенной боевым оружием: царевич Арцавы, царевич Мизии, царевич Ирвен, царевич Ликии, царевич дарданцев, царевич Кешкеша, царевич Каркемиша, царевич Киликии, царевич Алеппо и братья их из хеттов, и выступили они совместно. Вместе у них была тысяча колесниц». Египетский рассказ противопоставляет доблесть Рамсеса II трусливой осторожности царя хеттов Муваталли, который не присоединился ни к одной из атак, но «стоял отвернувшись, дрожа, преисполненный страха». Шесть раз фараон бросался на врага, и «стала белой равнина Кадеш» от тел убитых, прежде чем разбросанная египетская армия смогла присоединиться к нему тем вечером. Очевидно, что мы не можем с полной серьезностью принять на веру рассказ о чудесном воителе, в одиночку победившем в общей сложности тридцать пять сотен боевых колесниц, на каждой из которых было по три северных воина. В реальности, должно быть, египетские войска попали в засаду, выбравшись из которой египтяне не позволили хеттскому союзу одержать безусловную победу. Рамсес был разбит, однако Муваталли оказался не способен обратить египтян в бегство. Небольшой успех, который Рамсес смог извлечь из серьезного поражения, был раздут до великого личного триумфа.

Подобный анализ истории о битве при Кадеше не соответствует официальной идеологии Древнеегипетского государства, согласно которой любое достижение или успех является безусловным результатом могущества фараона, а его поражение или неудача были просто немыслимы. В рамках этой идеологии между данным рассказом о поражении при Кадеше и историей о реальной победе Тутмоса III при Мегиддо нет принципиальной разницы. В обоих случаях перед сражением фараон держит совет со своими советниками, во время которого проявляется его превосходящая мудрость. В обоих случаях победа заявлена как личное достижение фараона, сделанное при поддержке бога Амона. Миф о божественной природе царя, единственного воплощения государственности, породил узнаваемую литературную форму, благодаря которой рассмотренный факт был подан в другом аспекте, связанном с выражением искреннего и благоговейного уважения к фигуре фараона. Однако отчет Тутмоса III о битве при Мегиддо качественно отличается от рассказа Рамсеса II о битве при Кадеше эмоциональной окраской изложения. В рассказе Рамсеса II слишком много торжества: он простирается во всю ширь внутренних стен храмов Карнака, Луксора, Западных Фив, Абидоса, Абу-Симбела и, возможно, утраченных храмов Дельты; его настойчивость искажает восприятие события, превращая поражение в оглушительный триумф. При этом очевидно, что он был глупым и преступно неэффективным полководцем и не смог достичь поставленных целей в битве при Кадеше. При этом нельзя отрицать его храбрость и способность перестроить свою армию и вернуть ее в Египет, сохранив боевой порядок. Мы можем понять желание отстаивать моральную победу, основанную на этом небольшом успехе, вырванном из зубов полного разгрома. Однако же факты таковы, что высокомерные и напыщенные заявления о победе представляются как неискреннее хвастовство, так похожее на раздутые объемы памятников Рамсеса II или его беззастенчивое присваивание памятников своих предшественников. Чтобы скрыть неудачу в попытке добиться славы прошлого, использовалась откровенная навязчивая пропаганда.

Все это не противоречит ни безусловному наличию воинской доблести у Рамсеса II, ни его постоянному стремлению отвоевать империю. После битвы при Кадеше он организовывал походы в Палестину и Сирию, захватив Ашкелон, «когда он был ослаблен», и разоренную Акру, и «когда царевичи Кадеша видели его, [ужас (?)] перед ним был в их сердцах». В походе на Тунип, город в Северной Сирии, удерживавшийся «павшими из рядов хеттов», он продемонстрировал ту же безрассудную браваду, что и в битве при Кадеше, и повел войска на город; и только через два часа после начала сражения египетский царь надел кольчугу. Битвы, в которые он вступал, происходили от Южной Палестины до Северной Сирии, что свидетельствует о сложностях, которые возникали при установлении и удержании новых границ.

Наконец и египтяне, и хетты осознали, что бессмысленно тратить силы, враждуя друг с другом, в то время как их следовало сохранять для отражения вторжений «народов моря». Около 1280 г. до н. э., на двадцать первом году правления Рамсеса II, Египет заключил с хеттами соглашение о «мире и братстве», предусматривающее оборонительный союз. Нам повезло получить обе версии этого договора – иероглифическую и клинописную. Согласно египетской версии, царь хеттов Хаттусили направил послов «просить мира» у Рамсеса II, «Тельца властителей, устанавливающего свои границы по своему желанию в любой стране». В хеттской же версии инициатива обратиться к Хаттусили принадлежала Рамсесу, который предложил заключить мирное соглашение. Каждая сторона сохранила гордость, уступая роль инициаторов соглашения другой. Оригинал документа написан аккадской клинописью, на языке международных отношений той эпохи. Возможно, сначала текст договора был составлен в столице хеттов при участии египетских послов. Затем текст, начертанный на серебряной табличке, был перевезен в Египет. Мы можем предположить, что Рамсес II внес некоторые изменения в интересах международного престижа и что затем текст был заново выгравирован на двух серебряных табличках. Одна из них была возвращена хеттам и возложена «к ногам» их бога бури хеттов; вторая копия была возложена «к ногам» бога Ра в Египте. В обоих случаях царь произнес клятву перед своим божеством, поэтому договор передавался на хранение с разрешения и по велению бога.

Договор логически состоит из пяти частей. Историческая преамбула напоминает о войнах и прежних соглашениях между Египтом и хеттами, утверждая, что два ныне правящих царя желают мира, а также упоминает об обмене серебряными табличками с текстом договора. Во второй части содержится взаимное уверение о гарантии ненападения. «Не нападет правитель хеттов на землю Египетскую вековечно, чтобы захватить что-нибудь в ней. И не нападет Усермаатра Сетепенра, великий властитель Египта, на [страну хеттов, чтобы захватить что-нибудь] в ней, вековечно». Ясно, что обещания царей касаются не земли Египта в долине Нила или земли Хатти в Анатолии, но спорной власти в Палестине и Сирии. Современный читатель откроет для себя необыкновенный факт: договор не определяет границ между притязаниями хеттов и египтян. Вероятно, где-то существовала либо известная обеим сторонам линия, либо признанная ничьей земля между территориями, контролируемыми обеими сторонами. Можно предположить, что хатти претендовали на Северную Сирию, Центральную Сирию и северное побережье Финикии, тогда как Египет заявлял права на остальную территорию Финикии и Палестину вплоть до Галилейских холмов, однако это не более чем предположение.

Третья часть договора посвящена описанию оборонительного союза против главного врага, третьей силы, попытавшейся угрожать владениям Египта или хеттов, а также против локальных восстаний в обеих державах. В четвертой части рассматривается вопрос экстрадиции политических беженцев как высокого ранга, «знатных людей», так и обычных горожан, «человека или двух человек, которых не знают». Интересен тот факт, что депортированные эмигранты подлежали гуманному обращению на родине, куда их возвращали: «не возбуждают дела о его преступлении против него», запрещается его убивать, калечить либо лишать семьи или дома. Судя по всему, существовал некий принятый кодекс международных законов, защищающих личность и собственность таких беженцев, но не их прежнее положение или привилегии.

В заключительной части соглашения, как в прочих древних юридических документах, перечислены свидетели, которые удостоверили акт, однако в данном случае свидетелями выступали боги. «Что касается этих слов – тысяча богов из богов и богинь страны хеттов вместе с тысячью богов из богов и богинь Египта – они у меня (?) как свидетели, исполняющие (?) эти слова». Затем следует перечисление имен конкретных богов, начиная с богов солнца и заканчивая «богами, богинями, горами, реками египетской земли, небесами, землею, великим морем ветром и облаками». Поскольку оба царя принесли клятву перед такими могущественными свидетелями, нарушение договора стало бы самым серьезным из возможных преступлений.

Весь документ в целом представляет собой изящное сочетание «современного» и древнего. Юридические статьи, очевидно, являются результатом долгого периода международных отношений, в ходе которых были разработаны положения о взаимной военной помощи и политической экстрадиции. В формулировках отчетливо отразилось личное соглашение между двумя царями, которые, как говорится, нуждались в советах лишь одних богов. Красной нитью через весь документ проходит элемент божественного одобрения, свидетельствующий о священном государстве в действии. Серебряная табличка, хранящаяся в Египте, содержит изображение бога бури хеттов, обнимающего Хаттусили, и хеттской богини, обнимающей царицу хеттов Путухепу. Табличка скреплена печатями царя и царицы хеттов и хеттских богов солнца и бури. Полновластные божества каждой земли придали силу этому договору.

Насколько нам известно, данное соглашение между Египтом и хеттами никогда не было аннулировано. Около 50 лет спустя Мернептах посылал хеттам зерно, чтобы спасти их от голода, то есть взаимопомощь по-прежнему была в силе в те времена. На тридцать четвертом году правления Рамсеса II, около 1267 г. до н. э., добрые отношения между двумя странами были ознаменованы политическим браком (фото 27б). Этот брак носил тот же характер, что и брачный союз между правителями Египта и Миттани во времена XVIII династии, и, без сомнения, был организован по должным дипломатическим каналам и освящен на пышной церемонии. Египетские тексты, однако, утверждают, что Хаттусили владел страх, ибо земля его была разграблена армией фараона. «И писал великий правитель страны Хета письма, умиротворяя величество его год за годом, но ни разу не прислушался он к ним». Затем, когда хетты страдали от засухи, Хаттусили, согласно египетской версии событий, понял, что ему придется показать полное подчинение. Он сказал своему двору: «Смотрите! Наша страна бедствует, а владыка наш Сутех гневается на нас. Небо не дарует нам дождь… Принесем мы дары благому богу, царю Верхнего и Нижнего Египта Усермаатре Сетепенре, сыну Ра, Рамсесу Мериамуну, которому дана жизнь, чтобы дал он нам мир и мы могли жить… И приказал он, чтобы доставили дочь его старшую и перед ней дары прекрасные, состоящие из золота, серебра и металлов многочисленных, рабов, лошадей – нет числа им, быков, овец, коз – нет конца вещам, которые они принесли». Характерным для египетского рассказа является представление скромного подношения как великолепного приданого.

Рамсес II отправил официальный отряд сопровождения, чтобы встретить хеттских посланцев в Азии, и, поскольку это происходило ранней зимой, он попросил бога бури Сета: «Не сотвори дождь холодный и снег до тех пор, пока не достигнут меня те чудеса, которые ты предназначил мне!» Имея такую защиту, «дочь этого великого правителя страны Хета проследовала в Египет, колесничное войско, сановники величества его смешались в свите ее с колесничным войском страны Хета. Были они все как египетские воины… Ели они и пили они, имея одно сердце, как братья, и ни один не ссорился со своим соседом. Мир и братство были между ними по замыслу самого бога. И великие правители всех стран, через которые они проходили, были в смущении и отвернулись, удивленные, когда увидели они людей страны Хета, соединившихся с воинами царя Египта». Идиллия не ограничилась товариществом меж солдатами. Когда хеттская царевна предстала перед фараоном, который уже достиг средних лет, он «узрел, что она прекрасна лицом, [подобно] богине, – действительно великая, чудесная, загадочная и удачная сделка. Необычайная, какой не знали доныне ни из устных преданий, ни из записей, дошедших от предков… Итак, красота ее тронула сердце Его Величества, и он любил ее более чего бы то ни было».

Конец этой счастливой истории представляется как эпоха мира и изобилия. «И вышло так, что, если мужчина или женщина отправлялись по своим делам в Джахи (Финикия), они могли добраться до земли хеттов без страха в сердце, так как велика была победа Его Величества».

Здесь, без сомнения, вновь успешно подтверждены были прежняя слава, достоинство и могущество Египта. Но так ли это? Сначала кажется, что так и есть. Великая столица Танис в Дельте, переименованная в Рамсес в честь фараона, была местом оживленной торговли и космополитических настроений. Туда стекались предметы роскоши и товары широкого потребления со всего Средиземноморья и стран Азии. Здесь фараон вел активную застройку, и тот факт, что согласно традиции для возведения Пифома и Раамеса использовали детей Израилевых, подтверждает размах строительства. В поэтических сочинениях, прославляющих величие новой столицы, «Дом Рамсеса, Величайшая из Побед», размер и оживленность города представлены весьма образно. «Его Величество собственноручно построил дворец, имя которому – «Величайшая из Побед». Находится он между Джахи и Египтом и изобилует пищей и прочими товарами… Солнце поднимается на его горизонте и в городе же садится. Люди все бросили свои города и переселились в него. На западе его находится храм Амона, на юге – храм Сетха, Астарта на востоке и Буто на севере». «Корабли его отплывают и, возвращаясь, встают на якорь, и потому припасы и пища в городе есть каждый день. Радость – жить в этом городе, и нет никого, кто бы заявил о недостатке чего-либо… Молодые люди «Величайшей из Побед» всякий день одеты, их головы умащены сладкими маслами, и волосы уложены в новую прическу. Они стоят у своих дверей с руками, полными цветов и зелени из Дома Хатхор и льна с Ее Канала (?), в тот день, когда [Рамсес II] вошел в город… Эль «Величайшей из Побед» сладок… пиво Киликии из бухты и вино из виноградников. Певцы «Величайшей из Побед» сладкоголосы и прошли обучение в Мемфисе. Так следуй велению сердца своего и свободы и не покидай его, о [Рамсес II], божественный!»

В известном смысле, соблюдая мир с хеттами, Рамсес II следовал велению сердца, не покидая города. Если мы предположим, что в битве при Кадеше ему было около 22 лет, то к моменту женитьбы на хеттской принцессе ему должно было быть более пятидесяти, после этого он царствовал еще более 30 лет. Благодаря продолжительному правлению, многочисленному потомству, несшему его божественное семя, и значительному числу памятников с его именем он оставил такой огромный след в египетской истории, что впоследствии еще в течение 100 лет фараоны называли себя его именем, а сам он вошел в легенды как великий завоеватель и владыка империи. Постройки, возводимые им, должны были поражать воображение невероятными размерами и эстетическим воздействием. В Танисе был возведен колосс высотой около 3 метров. В заупокойном храме, известном как Рамессеум, есть еще один колосс, вес которого оценивается в 100 тонн. Огромный храм, высеченный из скалы в Абу-Симбеле в Нубии, впечатляет своим величием, однако значительную его часть занимает широкий фасад, при этом функциональное пространство внутри храма очень мало. Гипостильный зал в Карнаке, завершенный Рамсесом II, дает одно из сильнейших эмоциональных впечатлений в Египте: чего стоит только молчаливый лес взмывающих ввысь колонн. При этом он архитектурно несостоятелен и построен наскоро, небрежно и с грубо высеченными надписями. В стремлении превзойти предшественников своими постройками Рамсес II беззастенчиво использовал памятники предыдущих царей, выбивая на них свое имя, а также разбирал более ранние постройки и использовал полученный камень для возведения собственных монументов. Конечно, он не первый среди фараонов, кто с неуважением относился к памяти своих предшественников, однако его благочестивое рвение при прославлении многочисленных царей прошлого противоречит той грубости, с которой он присваивал камни из их памятников для возвеличивания своей собственной славы (фото 21в).

Такое длительное правление едва ли могло не оставить глубокий след в судьбе страны. В Египте существовал обычай празднования возрождения царя в день его юбилея, проводившегося обычно на тридцатом году правления, а затем через более короткие промежутки. Рамсес II, как и полагается, прошел ритуал празднования своего юбилея на тридцатом году правления, второй – на тридцать четвертом, третий – на тридцать седьмом, и так далее вплоть до одиннадцатого – на шестьдесят первом году правления. Ритуал омоложения пожилого правителя, должно быть, приобрел характер надоевшего чуда, когда фараону было восемьдесят. За эти годы он произвел огромное количество царственных потомков – нам известно о более чем ста сыновьях, которые составили новый привилегированный класс, так как несли в себе семя бога. Следует отметить, что у фараона могли возникнуть сложности с тем, чтобы женить всех своих детей: об одном царевиче мы знаем, что он взял в жены дочь сирийского капитана корабля. Рамсес II жил в неге и праздности, и, кажется, ни один царь на земле не смог бы соперничать с ним. Он стал прототипом царя Озимандии у Шелли:

 

Я встретил путника; он шел из стран далеких

И мне сказал: вдали, где вечность сторожит

Пустыни тишину, среди песков глубоких

Обломок статуи распавшейся лежит.

Из полустертых черт сквозит надменный пламень —

Желанье заставлять весь мир себе служить;

Ваятель опытный вложил в бездушный камень

Те страсти, что могли столетья пережить.

И сохранил слова обломок изваянья:

«Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…

Пустыня мертвая… И небеса над ней…

 

Итак, в заупокойном храме Рамсеса II сохранились пьедестал и упавшая разбитая голова колосса этого царя, другим именем которого было Усер-маат-Ра, или Озимандий. За свою долгую, легкую, исполненную праздности жизнь он не подумал о том, чтобы справиться с факторами, угнетавшими древнеегипетскую культуру. Он сделал все для того, чтобы Египет по-прежнему находился на вершине могущества и славы, но, если бы он знал, как быстро изменится жизнь в стране, он едва ли смог бы сделать достаточно, чтобы противостоять этим переменам. Египет распадался под действием внутреннего и внешнего давления.

К тому времени, когда Рамсес II наконец скончался и присоединился к богам в ином мире, двенадцать его старших сыновей уже умерли, и его наследником стал тринадцатый сын, Мернептах, который сам уже был в годах. Добросовестные поэты воспели в гимнах перспективу восстановления маат новым царем, как делал каждый из предшествующих фараонов. «Возрадуйся сердцем, вся земля! Добрые времена настали! Господин был дарован землям… Мерне птах!.. Все праведные, придите и узрите! Маат изгнала обман. Грешники пали ниц, а все алчные позабыты. Вода поднялась и не опадала; паводок держался высоко. Дни длинны, ночи не коротки, и луна проходит свой путь нормально. Боги довольны, и сердца их радуются. [Каждый] живет в радости и трепете». Это не означает и не должно было означать, что под конец правления Рамсеса II страна так сильно погрязла в обмане, злодеяниях и жадности, что Нил не разливался, дни стали коротки, а фазы и движение луны – хаотичными. Речь идет лишь о подобающем приветствии чуда воссоздания всего этого новым фараоном, но ни в коем случае не о принижении его предшественника. Но спокойный ход правления Мернептаха был нарушен новой попыткой завоевания Египта, первой со времен гиксосов.

На пятом году правления царя, около 1230 г. до н. э., некий союз народов попытался вторгнуться в Египет с запада. Руководил вторжением ливийский князь, но не из племен Ливийской пустыни, с которыми у Египта давно были установлены отношения, а, возможно, из Киренаики, которой требовался выход к морю. Он заключил союз с некоторыми из беспокойных «народов моря»: ахейцами «из страны моря», тирренами, ликийцами, сардинцами и сицилийцами. Мернептах встретил их на западной границе и обратил ливийского князя в бегство «глубокой ночью. Ни хохолка не осталось на голове его, и ноги его были босы… и не было у него воды, чтобы смочить кожу и сохранить себе жизнь». Размер вторгшихся войск можно понять по тому указанию, что более шести сотен союзников были убиты и более девяти сотен взяты в плен. На какое-то время Египет восстановил безопасность, и «любой может беспрепятственно путешествовать по дорогам, ибо не было больше страха в сердце народов. Крепости предоставлены сами себе, колодцы открыты и доступны для посланников. Зубцы стены спокойны под лучами солнца, пока стражи ее бодрствуют… Скот в полях оставлен свободно пастись без пастухов, даже если на пути их встречается ручей… Люди идут и возвращаются, напевая песни, и не было плача среди народа, как во времена скорби… потому что Ра [снова] повернулся к Египту». Страна снова демонстрировала иноземцам физическое превосходство, однако угроза вторжения становилась все ближе.

Поэтическое сочинение, восхваляющее эту победу, заканчивается утверждением о доминирующей власти Египта над всеми иностранными регионами, включая единственное во всех древнеегипетских текстах упоминание об Израиле:

 

Цари свергнуты со словами: «Салам!»

Никто не поднимает головы среди Девяти Стрел.

Техену обездолена, Кхета (Хатти) умиротворены,

Пеканан разграблен, захвачен Аскалон, покорен Гезер,

Иеноам перестал существовать.

Израиль безутешен, не осталось его семени;

Ханаан (Хор) стал вдовой для Египта.

Все земли объединились и умиротворены.

Все, что бунтовало, связано царем Минептой (Ба-ен-ре

Меримун, сыном Ра, Мернептахом).

Дающим жизнь, как Ра, каждый день.

 

Эта хвалебная песнь, полная ликования, не имеет под собой никакого реального основания. Мернептах был в хороших отношениях с хеттами и, насколько нам известно, не организовывал никаких военных походов в Азию. Это обычное высокопарное заявление о победе царя-бога над всеми своими противниками, невзирая на то, встречались ли они в битве или нет. Интересно появление Израиля в азиатском контексте, однако оно не имеет никакого отношения к вооруженному столкновению с Египтом. Оно лишь показывает, что египетскому писцу было известно о народе, известном как Израиль и живущем где-то в Палестине или Трансиордании. Мы должны определить terminus ante quem для Исхода детей Израилевых из Египта.

Исходя из нашего тезиса о том, что евреи могли немногое взять от Египта в период расцвета последнего, мы можем изложить наши собственные взгляды в отношении Исхода и Завоевания Ханаана. История, зафиксированная в Библии, является простой и честной попыткой рассказать, как Яхве сохранил свой Народ. Она придает простоту и прозрачность целям сплочения народа, делая акцент на его избавлении от могущества египтян. Мы, американцы, упростили нашу раннюю историю похожим образом, выделяя «Мэйфлауэр» и революцию в контексте взаимоотношений с Англией. Фактически, в каждом случае история была куда более сложной. Люди, из которых сложился еврейский народ и которые приняли историю милостивых деяний Яхве, происходили из различных племен, но имели ряд общих характеристик. В давно минувшие века некоторые из них бежали из Египта вместе с гиксосами. Большинство из них были лишь теми, кто платил дань египтянам в Палестине; многие из них были привезены в Египет как пленники. Часть этих людей, например Хабиру, одержали победу над Египтом, перейдя Иордан и завоевав Ханаан в амарнский период. В эпоху восстановления империи при Сети I и Рамсесе II большинство из них снова попали под египетское иго, и некоторые были возвращены в Египет, чтобы быть брошенными на работы над новыми величественными памятниками.

В конце концов небольшой группе удалось совершить Исход из Египта, обманув фараона и сбежав в Синайские пустоши. Участники побега провели значительное время в Египте, у них были даже египетские имена: Моисей, Офни, Финеес, Путиэль. Речь идет о колене Леви, которое вошло в Ханаан позднее и принесло новую религию бога одинокой горы и пустыни, бога, который избавил их от плена египетского. Они были миссионерами нового культа, который затронул важную струну в сердце каждого, кто страдал под египетским владычеством. Через этот религиозный пыл различные племена Ханаана обрели единство, необходимое, чтобы стать единым народом, и этот объединенный народ был способен соединить разный опыт своего прошлого под защитой и благоволением Яхве.

Ни один из членов этой группы не имел достаточного положения в Египте, чтобы научиться изяществу религиозной и философской мысли египтян. Рабы на стройке вряд ли имели возможность беседовать со жрецами и писцами. Простым душам пустынников были чужды гнусности изнеженной цивилизации, они были более склонны бежать из безотрадного рабства, чем любоваться культурным торжеством захватившей их страны. Если они что и принесли в итоге в землю Ханаанскую, то бога пустынной простоты, никак не связанного с изощренными концептами Амона, Ра или Хора. Потребуется несколько веков оседлой жизни в Ханаане и испытания их религии бедствиями цивилизации, прежде чем они смогут найти формы выражения, аналогичные тем, что использовали египтяне. К тому моменту, когда евреи достаточно созрели интеллектуально, чтобы искать способы самовыражения у соседей, культура Египта уже одряхлела, повторяла саму себя и не могла произвести ничего нового. Прошлое Египта было богато литературными моделями и формулами, которые стали бездушными. К счастью, у Израиля духа было достаточно.

Таким образом, мы утверждаем, что, без сомнения, рабство было и был Исход, однако ни один из этих факторов не стал инструментом передачи культуры, скорее они стали преградой для ее влияния.

В течение 15–20 лет после правления Мернептаха на трон взошло четыре или пять царей, после чего наступил период междуцарствия между XIX и XX династиями. Мы знаем о нем из единственного документа, который, к несчастью, может быть переведен двояко. После упоминания о периоде без царя, во время которого «земля Египта имела [лишь] чиновников и правителей в городах», текст сообщает: «Иные времена наступили затем в пустые годы, и […] сириец пришел с ними, самовольно провозгласивший себя царем» либо «Иные времена наступили затем в пустые годы, и Ирсу, сириец, пришел с ними, как царевич». Даже притом, что нет уверенности, утрачено ли имя сирийца (Хоррея), или его нужно читать как Ирсу, очевиден факт, что в годы междуцарствия на троне был правитель из Азии. Далее в тексте говорится: «Он заставил всю землю платить ему дань. Объединялись с товарищем, так и собственность их могла быть расхищена. Они обращались с богами как с людьми и никаких даров не приносили в храмы. Но когда боги повернулись, чтобы оказать милость и установить порядок на земле, как в государстве, они поставили своего сына, который был плоть от плоти их, чтобы править всякой страной, от их великого престола, [Сетнахт]… Он навел порядок по всей стране, которая наполнялась восстаниями. Он подавил недовольство сердца, которое было в Египте. Он очистил великий престол Египта».

То, что сириец, по-видимому, нечестиво захватил власть над Египтом, некоторым образом противоречит нашему утверждению об отсутствии эффективного механизма культурного обмена между Египтом и израильтянами. Такое противоречие присутствует, даже если в качестве довода мы приведем разницу между рабами-израильтянами, сбежавшими в пустыню и вошедшими в Ханаан, не принявшими египетской искушенности, и другими азиатами, возвысившимися и приобретшими власть и положение в Египте. Пленные батраки и рабочие были многочисленны. Мы видели, что Аменхотеп II привел в Египет из одного из походов около девяти сотен человек, Мернептах захватил более девяти сотен в Ливийской войне, а Рамсес II повел в Кадеш сардинцев, «плененных Его Величеством». Повсюду мы находим цифры, обозначающие количество иностранных пленников, захваченных в результате военных походов. При Рамсесе III храму Амона принадлежали 2607 «сирийцев и негров, плененных Его Величеством», храму Ра – 2093, а храму Птаха – 205. Рамсес IV использовал восемь сотен Апиру, или Хабиру. В целом в армии, на государственных общественных работах, в храмовых мастерских и в собственности фараона и его приближенных находились десятки сотен пленных иноземцев.

На ином положении находились пленные иноземцы, выполнявшие поручения личного, конфиденциального или ответственного характера. Кроме того, были и те, кто приехал в Египет свободными людьми, например сопровождавшие иностранных царевен, «греческий бакалейщик» в Тель-эль-Амарне или дочь сирийского капитана корабля Бен-Аната, ставшая женой одного из сыновей Рамсеса II. Мернептах держал при дворе главного гонца по имени Бен-Озен. О присутствии иностранцев на ответственных должностях во дворце царя свидетельствует, в частности, суд над участниками заговора в гареме во времена XX династии. Один из судей, царский придворный, был урожденным семитом по имени Махар-Баал. Другой чиновник, Йенини, один из обвиняемых, указан как ливиец, а еще один обвиняемый, служащий казначейства, назван «ликийцем». Список можно продолжать еще долго. Ясно, что существовало множество чужеземцев, которые связали свою судьбу с Египтом, во многом приняли египетскую культуру и обычаи и стали полноценными членами египетского общества. Возможно, один из таких чужеземцев и захватил трон на время короткого междуцарствия между XIX и XX династиями. Возмутительное заявление о том, что он не уважал богов земли, должно быть, было сделано уже после того, как он был свергнут.

Иноземным по происхождению было и множество людей, которые из-за выполняемой ими работы оставались под тяжким бременем, или племена бедуинов, приводивших свои стада в Египет на сезонные пастбища в Дельту. Они все стремились вернуться в свои дома в Азии. Египетский документ того времени сообщает о преследовании двух сбежавших рабов, которые миновали пограничные посты Суэца и скрылись в Синайской пустыне, вернув себе свободную жизнь. В другом тексте пограничный чиновник сообщает, что он позволил «племенам бедуинов из Идумеи» на востоке Дельты «остаться в живых и сохранить жизнь скоту», и отмечает также, что существовали конкретные дни, в которые возможно было пересечь границу с подобными целями. Все источники свидетельствуют, что таковыми были дети Израилевы: не изысканными экспатриантами, принявшими египетскую культуру, но простыми азиатскими пастухами по природе и желаниям своим. Даже история Моисея указывает, что он отверг все, чему учили его египтяне, и с жаром вернулся к учениям и путям своего народа. В отличие от тех, кто предпочитал работать честно, чтобы стать египтянином и быть принятым обществом, он предпочел бежать от «котлов египетских».

Несмотря на то что Рамсес II предупредил многие сложности во взаимоотношениях с иноземцами, заключив договор с хеттами, а Мернептах укрепил позиции Египта, предотвратив попытку вторжения ливийцев и «народов моря», ко времени правления Рамсеса III они возникли снова и в итоге стали причиной распада империи. Приблизительно с 1190 по 1185 г. до н. э. Рамсес III отразил одну попытку вторжения в Дельту Нила со стороны «народов моря» и две – со стороны ливийцев. На пятом и одиннадцатом годах правления фараона западные ливийцы совершили попытку поселиться в Египте и были отброшены к границе. Речь фактически шла о переселении народов. Во Второй Ливийской войне было захвачено более 2 тысяч пленных, из которых 700 были женщинами и детьми, а число захваченного скота, преимущественно коз и овец, превышало четыре сотни. Пленные в качестве рабов были отправлены в Египет на различные работы. Для ускорения их ассимиляции в египетскую культуру им запретили говорить на родном языке, разрешив использовать для общения только египетский. Мы еще услышим об этих западных ливийцах, которых египтяне прозвали машауши.

В Азии Рамсес III все еще сохранял власть в Палестине. В Бейт-Шеане была обнаружена его статуя, в Мегиддо сохранилась оставленная им надпись. В Палестине он возвел храм Амона. Кроме того, этот бог получил в дар девять городов. Египетская граница проходила в Джахи, где-то вдоль побережья на юге Финикии или на севере Палестины.

Затем на юг обрушились огромной волной «народы моря», наступая с моря и суши, и на восьмом году правления начались вооруженные столкновения с египтянами. То были заключившие между собой союз филистимляне, тевкры, сицилийцы, данайцы и вешеш. Они пересекли Анатолию, Сицилию, Кипр и Северную Сирию, уничтожив державу хеттов, и встали лагерем где-то на севере Сирийской равнины, готовясь к нападению на Египет. Те части союза, что пришли по морю, имели корабли с круто загнутыми носами и острым тараном. Те, что пришли по суше, передвигались на повозках, запряженных волами, со всем своим скарбом, в сопровождении жен и детей. «Они протянули руки повсюду, до самого горизонта, сердца их были уверенны и полны веры: «Нас ожидает успех!»

Рамсес встретил нападение на суше на азиатской границе Египта в Джахи и с моря в «устье реки» в Дельте. Ему сопутствовал успех, и ни один из «народов моря» не смог проникнуть на Египетскую землю, после чего царь, по-видимому, возвратил свои войска в Джахи. На время империя была спасена, а Египет продолжал удерживать Палестину. В Египет было приведено множество пленных. «Я расположил их в крепостях, связав их именем своим. Среди них военных было сто тысяч. Я назначил им ежегодное довольство одеждой и провизией из казны и амбаров государства».

Однако это положение сохранялось лишь на время правления Рамсеса III. Он стал последним фараоном, в правление которого Египет имел владения на Азиатской земле. При его преемнике Египет утратил свое доминирующее положение, сохранив контроль только над долиной Нила. Рамсес IV был последним из фараонов, направившим экспедиции на разработку синайских шахт. Финикия и Палестина были оставлены на милость захватчиков. Былая слава прошла.

Некоторые из «народов моря» были заняты вдали от Египта, осаждая Трою и участвуя в разделе власти в Микенах и Эгейском регионе, однако некоторые из них все еще ожидали получить преимущество от внезапного ослабления Египта. Филистимляне и тевкры осели вдоль прибрежной равнины Палестины, принеся в эту многострадальную землю совершенно непривычную ей культуру. Они правили небольшими городами-государствами, каждый из которых находился под властью микенского «тирана». При них появились театры и постройки, очень похожие на греческий мегарон. Они обладали по меньшей мере двумя преимуществами перед израильтянами, медленно создававшими государство в горах, – у филистимлян были повозки и железо. Они объявили монополию на железо и делали все, чтобы израильтяне не узнали секрет ковки этого нового металла. Таким образом, в период Судий филистимляне имели определенное превосходство над израильтянами в культурном и материальном аспектах, и это преимущество филистимлян сохранилось вплоть до времен Саула и Давида. Однако завоевателям Палестины уже не нужно было оглядываться на фараона и его армию. Египет прекратил свое существование как могущественная мировая держава.

Прежде чем начать отпевание столь беспокойного тела, мы должны вернуться назад и проанализировать культуру, которая процветала в Египте во времена мирового господства, главным образом на базе литературы XIX и XX династий. В этот период были созданы свежие и полные жизни литературные сочинения. Прежде чем приступить к характеристике работ в области belles lettres, рассмотрим вкратце искусство постамарнского периода. В нем определенно исчезли гармония, достоинство, равновесие и подчеркнутая стилизация в том виде, в котором они были присущи искусству до того времени; за редким исключением снизилось и качество рисунка и рельефов, по сравнению, например, с росписями и рельефами в храме Хатшепсут или гробницах некоторых приближенных Аменхотепа III. Искусство того периода во многом следует амарнскому стилю, который сам по себе являлся выражением новой государственной идеологии. Оно было плавным, натуралистичным, живым, перегруженным деталями и часто не могло похвастаться высоким качеством. В основе доимперского искусства Египта, размеры которого были тогда значительно меньше, а его жители более расслаблены и уравновешенны, лежали представления о вечности. Благодаря этому художники кропотливо создавали композиции, рассчитанные на вечное существование. Империи же была присуща нервозность, взгляд был устремлен куда-то за горизонт; «здесь и сейчас» выходили на первый план, и старые культовые формы были забыты, уступив место перегруженной, наполненной красками живости. В гробницах XIX и XX династий прослеживается интерес к размерам, движению и точности в деталях, которые не имеют никакого отношения к вечности и придают сценам ощущение мимолетности и хрупкости; в них более нет места прежней возвышенности, которую мы считаем истинно и исконно египетской.

На литературу эпохи поздней империи глубоко повлияли два фактора: новые впечатления и новые контакты, возникшие в результате расширения горизонтов страны, и сложение «класса» бюрократов, необходимых увеличившемуся государству. Из текстов очевидна осведомленность египтян о существовании других стран, где они могли бы жить не пребывая в горестном изгнании. В «Повести о двоих братьях», Астарте и море, а также в длинном Сатирическом письме прослеживается сирийское влияние. Во многих текстах употреблены иноязычные слова и выражения, что указывает на космополитический характер образования писцов. Автор, с презрительным смехом утверждавший, что трус имеет репутацию «Казарди, вождя Асиров, когда медведь нашел его на миртовом дереве», ссылается на некий хорошо известный пассаж из ханаанского фольклора. Свободное культурное взаимовлияние уже нарушило сакральные барьеры долины Нила.

Растущей империи требовалось все больше и больше чиновников, что привело к расцвету школ, где готовили писцов. Школяры получали стандартное ознакомительное представление о классике, так как должны были копировать древние тексты, однако, судя по тому, как они искажали оригиналы, ученики не понимали или не проявляли уважения к изящной словесности прежних времен. Возможно, куда больше времени было отведено на изучение профессиональных навыков, полезных в будущей работе клерка, казначея или составителя писем. Для этих целей, к большому облегчению учащихся, использовали недавно принятый разговорный язык. Для любых ситуаций составлялись образцы писем, где присутствовали формула вежливого обращения и по-деловому краткое изложение официального послания. Преподаватели обыгрывали снова и снова одну тему: жизнь государственного клерка предпочтительнее любой другой карьеры. Они беспрерывно повторяли, что жизнь солдата, крестьянина, пекаря и даже жреца и благородного колесничего воина наполнена сложными и унылыми задачами, но клерк одет в белый лен, ему не нужно гнуть спину на тяжелой работе, но он сам руководит работой других. Учителя призывали мальчиков засесть за книги, вместо того чтобы посещать пивные или заниматься волокитством, ведь благодаря усердию в учебе они могли стать чиновниками с высокой репутацией. Ясно, что удовольствия юности и романтика приключений, которой манила солдатская жизнь, создавали учителям серьезные проблемы с дисциплиной.

В одном из текстов описано, как образование обеспечивает бессмертие человеку.

 

Мудрые писцы

Времен преемников самих богов,

Предрекавшие будущее,

Их имена сохранятся навеки.

Они ушли, завершив свое время,

Позабыты все их близкие.

Они не строили себе пирамид из меди

И надгробий из бронзы.

Не оставили после себя наследников,

Детей, сохранивших их имена.

Но они оставили свое наследство в писаниях,

В поучениях, сделанных ими…

Построены были двери и дома, но они разрушились,

Жрецы заупокойных служб исчезли,

Их памятники покрылись грязью,

Гробницы их забыты.

Но имена их произносят, читая эти книги,

Написанные, пока они жили,

И память о том, кто написал их,

Вечна.

Стань писцом, заключи это в своем сердце,

Чтобы имя твое стало таким же.

 

Затем перечислены имена некоторых из известных писцов древности, таких как два древних мудреца Хорджедеф и Имхотеп. Упомянуты Хети, которому приписывалось авторство часто копировавшегося Трактата о ремеслах, а также Птаххотеп благодаря его знаменитому Поучению:

 

Они сокрыли свое волшебство от людей,

Но их читают в их наставлениях.

Они ушли,

Имена их исчезли вместе с ними,

Но писания заставляют

Вспомнить их.

 

Такое возвеличивание понятий «мудрость» и «учение», без сомнения, является новшеством для Египта, отсылая в прошлое к эпохе Древнего царства и Поучениям Птаххотепа и Кагемни. Однако эта древняя «мудрость» была комплексом традиционных знаний, которые отец передает сыну; во времена империи же эта «мудрость» стала частью учебного курса школы писцов.

Когда школяр чувствует себя более счастливым на улице, чем над прописями, ему можно лишь посочувствовать. Его ожидает множество скучных упражнений, таких как длинные и часто неструктурированные каталоги того, что государственному клерку может потребоваться написать. Список из приблизительно шестисот таких слов начинается так: «небо, солнечный диск, луна, звезда, Орион, Большая Медведица…» – и далее может продолжаться так: «военачальник, писец, солдат, армейский представитель, начальник сокровищницы, царский посланник в зарубежные страны…», или «пивовар, пекарь, куритель фимиама…», или «ларь, кладовая, сундук, склад, окно», или «вино Египта, вино Палестины, вино оазисов…» – и завершается словами «свежее мясо, вареное мясо, подслащенное мясо». Это перечисление не было названием статей энциклопедии; это был всего лишь список-упражнение, «чтобы научить невежду знать все, что существует». Подобная монотонность иногда частично смягчалась, будучи облеченной в литературную форму, например в стихотворении о боевой колеснице фараона, в котором прославлялась каждая деталь колесницы. Подобная неестественная игривость затем появилась и в пространных гимнах богам, например в сочинении, прославляющем Амона, где заглавие каждого стиха увязывается с его первым и последним словом. Египтяне любили играть в подобные словесные игры, ставшие отличительной чертой литературы именно этого периода.

Самая незамысловатая литература того времени довольно привлекательна. «Повесть о двух братьях» – безыскусна и рассказана просто и естественно, недавно разрешенным разговорным языком. Мы понимаем и сопереживаем рассказам о ссоре Секененры с царем гиксосов Ипепи. Некоторые сочинения построены на более развитых художественных приемах, таких как аллегория ослепления Правды Кривдой. В этой истории Кривда, солгав, убедил богов ослепить Правду и отдать его в рабство. Сын Правды вырос, отомстил за отца и добился наказания для Кривды, рассказав такую же невероятную ложь. Мы можем быть уверены, что искушенный египтянин того периода мог насладиться иронией: доброе имя Правды было восстановлено тем, что его сын оболгал самого Кривду.

В то время были составлены любовные песни, очень приятные нашему уху, несмотря на то что для обозначения любовников используются слова «брат» и «сестра». Темой выбрана скорее романтическая любовь, нежели эротика: тоска по возлюбленному, который может быть недосягаем. В этом томлении ясно читается ожидание счастливого воссоединения, однако по сюжету любовники обычно не встречаются. В качестве еще одного элемента счастья в таких песнях присутствует наслаждение природой и открытым воздухом – темы, получившие значительное развитие в Египте во времена империи. Вот пример острой тоски:

 

О, торопись к Сестре,

Подобно посланцу,

Вестей которого в нетерпенье ждет царь,

Потому что он желает узнать их как можно скорее.

Для него запряжены все упряжки,

Для него приготовлены лошади,

Всюду, где он находится, закладывают для него

колесницы,

Он не должен отдыхать в дороге,

Кто достигает дома Сестры,

Сердце того начинает ликовать.

 

В другой поэме описаны физические проявления любовной тоски, которые могут заинтересовать современного врача:

 

Семь дней не видал я любимой.

Болезнь одолела меня.

Наполнилось тяжестью тело.

Я словно в беспамятство впал.

Ученые лекари ходят —

Что пользы больному в их зелье?

В тупик заклинатели стали:

Нельзя распознать мою хворь.

Шепните мне имя Сестры —

И с ложа болезни я встану.

Посланец приди от нее —

И сердце мое оживет.

Лечебные побоку книги,

Целебные снадобья прочь!

Любимая – мой амулет:

При ней становлюсь я здоров.

От взглядов ее – молодею,

В речах ее – черпаю силу,

В объятиях – неуязвимость.

Семь дней глаз не кажет она!

 

Одной из самых ярких отличительных черт того времени стал едкий юмор, поводом для которого было незавидное положение других. В частности, в яростных батальных сценах эпохи Нового царства высмеивались враги Египта. Юмор также проявляется и в исторических текстах. В рассказе Тутмоса III о битве при Мегиддо мы чувствуем мрачное удовлетворение, когда он описывает, как обращенный в бегство враг оказался заперт снаружи башни и был вынужден подниматься по веревке, связанной из одежд, или как вражеские князья, гордо приехавшие на битву на колесницах, были отправлены восвояси на спинах ослов. В сценах, описывающих сражение Рамсеса II при Кадеше, враг изображен брошенным в воды реки Оронт. Насыщенность и плотность композиции разбавлена изображением «жалкого князя Алеппо» – его собственные солдаты держат князя вверх ногами, чтобы вытрясти из него воду, которой он наглотался.

Аналогичным колким юмором пропитано знаменитое Сатирическое письмо, в котором писец Хори хлестко критикует профессиональную компетенцию писца Аменемопета. Поприветствовав Аменемопета как «своего друга, своего брата, ближе которого ему нет… мудреца, подобного которому не существовало никогда среди писцов» и отведя затем довольно значительную часть текста благочестивым пожеланиям, Хори отмечает, что письмо его друга к нему было некомпетентным и непонятным: «Я нахожу его ни похвалой, ни оскорблением. В утверждениях твоих перемешано то и это; слова твои сумбурны, они не связаны между собой… Твое письмо слишком плохо, чтобы позволить кому-то слушать его… Если бы знал ты заранее, что оно так плохо, ты бы не стал его отправлять… Я отвечу тебе в подобной манере, [но] в письме, которое будет оригинальным от первой до последней страницы». Затем следует продолжительная и саркастическая критика Аменемопета, высмеиваются слабые знания и письменные навыки товарища, его компетенция казначея на государственной службе и его способность служить царским посланником в Азии. Иногда автор надменно делает вид, что забыл имя Аменемопета, и называет его «Это кто?». В свои насмешки он постоянно добавляет ядовитую вежливость: «О, понятливый писец, чье сердце мудро, что не является невеждой, фонарь во тьме во главе войск», ты не имеешь ни малейшего понятия, как командовать военным отрядом. Нам не требуется рассматривать все уколы, которыми он награждает своего оппонента. Он заканчивает с ноткой небольшого превосходства: «И как же следует это закончить? Отступить ли мне? Но почему, ведь я [только] начал! Ты должен подчиниться!.. Я отрезал [самый] конец твоего письма и потому могу ответить тебе, что ты сказал. Речи твои собрались на моем языке и остаются на моих губах. Произнесенные вслух, они спутанны, и нет переводчика, который бы смог распутать их. Они подобны словам человека с рынка Дельты для человека из Элефантины… Ты не должен говорить: «Ты смешал мое имя с грязью перед лицом толпы!» Нет, я [только] сказал тебе о характере послания, которое для тебя пересекло дороги чужеземных государств [?] и расположило для тебя все чужеземные государства вместе и города по порядку [?]. Посмотри же на них спокойно, чтобы найти в себе силы повторить их, и тогда ты, возможно, станешь одним из нас – [компетентным писцом (?)]».

Если сцены и тексты пропитаны столь сильной сатирой, неудивительно обнаружить довольно большую волну непочтительности к вещам, которые ранее были сакральны.

Этот период дал нам карикатуры, на которых гордая фигура фараона, выступившего против врагов, низведена до кота, сражающегося с мышами. Даже боги не избежали пародий: история тяжбы между Хором и Сетхом за «должность» Осириса представлена как непристойный фарс, направленный против торжественного конклава богов, которые изображены подлыми и инфантильными. Когда совет богов поднял крик в поддержку Хора, Ра, председательствующий судья, благоволивший Сетху, обвинил юного Хора в том, что у него еще молоко на губах не обсохло. Затем бог в облике обезьяны поднялся к суду и крикнул Ра: «Твое святилище пусто!» Это оскорбление так ранило верховного бога, что он покинул суд и отправился в свою беседку, чтобы лежать там и дуться. Тогда боги отправили к нему Хатхор, богиню любви, чтобы та успокоила его с помощью своих чар. «Тогда великий бог улыбнулся ей, поднялся и сел с Великой Эннеадой, и сказал Хору и Сетху: «Молвите свои речи!» Затем Исида, мать Хора, была так настойчива, что боги отложили слушание и отправились на остров на обед, велев паромщику не перевозить ни одной женщины, похожей на Исиду. Разумеется, Исида переоделась и убедила паромщика, праведный гнев которого на ее первую, маленькую взятку и благодушие ко второй, более значительной, описаны с лаконичным цинизмом. Когда Хор и Сет договорились провести испытание – превратиться в гиппопотамов и проверить, кто из них сможет дольше находиться под водой, Исида вмешалась, чтобы с помощью удара острогой прервать испытание, но затем она смутилась, не решаясь ударить своего брата Сетха, чтобы помочь своему сыну Хору. Когда наконец боги обратились к Осирису, который пребывал в подземном мире, бог мертвых яростно потребовал отдать права своему сыну Хору, угрожая: «Земля, на которой нахожусь я, полна диколицых посланцев, и не боятся они никакого бога и никакой богини! Я могу прислать их, и они отнимут душу у всякого, кто творит несправедливость, и они будут со мной!» Боги тогда поспешно собрали совет и присудили должность Хору, Сетха же успокоили тем, что позволили ему быть богом небесного грома.

В чуть более почтительной плоскости построен миф о Ра и Исиде. У Ра было секретное могущественное имя, которое он скрывал от остальных богов, однако он был уже так стар и слаб, что слюна текла из его рта. Исида обманула его, превратив его слюну в скорпиона, который больно ужалил бога. Она отказывалась вывести яд до тех пор, пока он не сообщил ей свое секретное имя. Или миф об уничтожении человечества, в котором Хатхор находила наслаждение в убийстве смертных, но Ра пожалел о своем гневе и смог остановить богиню, лишь обманом опьянив ее. Приписывание богам человеческих недостатков и слабостей не является чем-то новым для Египта, однако распространенность такого отношения в период позднего Нового царства позволяет предположить, что сакральное более не пользовалось прежним почтением. Фундамент культуры Древнего Египта дал видимые трещины. Если ничего нельзя принимать полностью всерьез, то что сможет объединять общество?

Сохранилось два важных документа, относящихся к концу правления Рамсеса III. Мы располагаем протоколом о тайном сговоре в гареме, который, судя по всему, стоил фараону жизни, а также длинным завещанием, подтверждающим право храмов на их собственность и причитавшиеся им ежегодные сборы после смерти фараона.

Протокол суда о заговоре в гареме якобы указывает, что Рамсес III составил следственную комиссию после своей смерти, поскольку он заявляет, что находится перед Осирисом. Посмертная власть и деятельность фараонов были официально признанными факторами в Древнем Египте, то есть это было нечто большее, чем просто набожная ложь, когда новый царь издавал указы от имени своего отца. Царь, бывший богом на этой земле и ставший богом в другом мире, нес ответственность за завершение своих земных дел, а оракул мог передать его указания, как если бы они исходили напрямую от него, а не просто были изданы от его имени.

Почивший фараон поручил двору расследовать дело и назначить наказание преступникам. Однако он был достаточно осторожен, возложив всю ответственность за назначение казни или иного наказания на членов суда, и таким образом очистил себя для ответа перед богами. «Что же касается всего сделанного, это они, которые сделали это, и пусть падет все, что они сделали, на их головы, ибо освобожден я и защищен я на протяжении вечности, ибо я среди праведных царей, которые (находятся) перед Амоном-Ра, царем богов, и перед Осирисом, правителем вечности». Хотя очевидно, что умерший фараон не желал брать с собой в иной мир никаких моральных обязательств, его отказ от ответственности и подчеркнутое закрепление бремени отправления беспристрастного правосудия за судом гражданских чиновников вместо того, чтобы поручить дело мести своему сыну и последователю, говорит о падении личного могущества и авторитета фараона. Судебная процедура полностью перешла от царя к чиновнику, который номинально действовал от его имени, однако по факту полностью вершил правосудие самостоятельно.

Во главе заговора стояла царица по имени Тия, пытавшаяся захватить трон для своего сына. Преступниками также были названы многие чиновники, имевшие доступ в гарем, как потому, что они предпринимали действия по поднятию восстания, так и потому, что знали о заговоре и не сообщили об этом. Многие маги-практики были обвинены в пособничестве, потому что продали свое чернокнижное искусство заговорщикам. Некоторые из преступников были скрыты под псевдонимами, отражавшими насмешливое негодование: Демон, Злодей из Фив, Ра Ненавидит Его и Ра Его Ослепит. Виновный царевич именовался Пентаур, которого назвали другим именем, при этом избегалось упоминание его тронного имени, которое заговорщики попытались ему дать.

Суд состоял из придворных чиновников: должностных лиц, писцов, царского гонца, военных, а также служащих казначейства. Они все принадлежали к тому же «классу», что и большинство преступников, и это обернулось серьезной опасностью, так как впоследствии открылось, что двое из судей были настолько неблагоразумны, что встречались с некоторыми из осужденных и «пировали там вместе с ними».

Подобная распущенность превратила этих двоих судей в подсудимых, и их «наказали отрезанием их носов и ушей из-за того, что они пренебрегли сделанными им хорошими указаниями» фараона.

Некоторые из убежденных заговорщиков понесли наказание за измену. «Они допросили их. Они нашли их виновными. Они установили их наказание. Их преступления схватили их». Таков деликатный способ сообщения о том, что они были казнены. С преступниками высокого ранга, включая принца Пентаура, поступили в соответствии с кодексом чести – их осудили, но не привели приговор в исполнение. «Их допросили. Они нашли их виновными. Они оставили их на их руках в зале допроса. Они умертвили себя сами. И не было сделано им ничего дурного».

Чтобы осуществить свой замысел, заговорщики обращались к колдовству. Их магия был направлена против пользующихся доверием придворных, чтобы «ослабить их тела», чтобы они не смогли раскрыть заговор или помешать ему. Кроме того, предполагалось, что изменники обретут сверхъестественные силы. Один из преступников попытался наложить заклинание на стражников гарема, чтобы те не заметили сообщений, проносимых заговорщиками: «Он начал делать восковые [фигурки] человечков, начертал на них надписи, чтобы надзиратель [гарема], Иррем, мог взять их с собой и обезвредить один отряд и заколдовать остальных, так чтобы одни слова могли влететь, а другие вылететь». Один из заговорщиков получил от мага свиток для наделения его необыкновенными силами, которые были предназначены только фараону. Он сказал магу: «„Дай мне свиток, который наделил бы меня силой и могуществом“. – И тот дал ему магический свиток (Рамсеса III), великого бога, и он начал творить божественную магию над людьми». Нам было бы интересно узнать, что же было написано в этом свитке, однако, без сомнения, речь шла о величайшем оскорблении царского величества: какой-то надзиратель за царскими стадами мог самонадеянно претендовать на магические силы самого фараона. Это еще один из симптомов нарушения сакрального характера государства и общественного устройства в то время.

Другой важный документ, которым умерший Рамсес III подтверждает права храмов Египта на их собственность, дает представление о необыкновенном богатстве жреческого сословия в конце Нового царства. На одиннадцатом году правления фараон разбил народ машауши, ливийцев с запада, и захватил более 40 тысяч голов скота. Две трети животных были подарены Амону: 28 337 «животных, которых могучий меч фараона привел [от] павших машауши и которые стали стадами, вновь предназначенными [для] отца его Амона-Ра, царя богов». Из Папируса Харрис, завещания в пользу храмов, известно, что у Амона было 400 тысяч голов крупного и мелкого рогатого скота и за одним из стад в Восточной Дельте ходили 971 машауши. Из этого примера видно, как имущество богов возросло с процветанием империи.

Мы не будем давать подробный анализ этого документа. Его суть сводится к тому, что благочестивая щедрость фараона была направлена в основном в сторону Амона в Фивах, Ра в Гелиополе и Птаха в Мемфисе; прочие боги были относительно бедны. Длинные списки собственности и доходов каждого храма делятся на три категории. Есть перечни регулярных доходов храмов, получаемых в виде законно установленных даров от царей, а также от пожертвований, предусмотренных по основным праздникам. Есть постановление об увеличении размеров основной собственности храмов благодаря дарам Рамсеса III на тридцать первом году его правления. Это свидетельство царской щедрости показывает, как великие храмы Египта, особенно храм Амона-Ра в Карнаке, оказывали давление на фараона, что в результате стало разрушительным для экономики страны. Наконец, свод прежнего имущества и недавних даров показывает владения храмов в том виде, в каком они существовали на момент смерти Рамсеса III: все здания, земли, рабы, скот, корабли и т. д. Все перечисленное имущество было признано Рамсесом IV как обязательство, оставленное ему отцом.

Ежегодный доход, поступавший в храмы через налоги, входил в две перечисленные выше категории. Доход с полей измерялся в мерах зерна, «зерно из податей крестьян» и прочие поступления, будь то в виде товаров или услуг, измерялись в мерах серебра, «серебро, имуществом и работой, передано в качестве подношений богам». Преимущество доли Амона видно из того факта, что его храм получал 86 процентов от ежегодных податей серебром, храм Ра – 11 процентов, храм Птаха – 3 процентов и ни одного процента не направлялось более мелким храмам. Доля зерна для храма Амона составляла 62 процента, храма Ра – 15 процентов, храма Птаха – 8 и 15 процентов более мелким храмам. Мы не имеем представления, как доходы храмов соотносились с доходами государства, однако ежегодный доход в виде 373 килограммов серебра и 40 010 кубических метров зерна должен был составлять значительную часть экономики страны. В собственности храмов находились 169 городов, девять из которых располагались в Сирии, более 500 садов, виноградников и фруктовых садов, более 50 судоверфей и 88 кораблей, около полумиллиона голов скота и т. д.

Разные трактовки данных списков дают разную оценку имущества храмов в людях и землях относительно населения и территории Египта. Исходя из цифры в 107 615 рабочих, за исключением женщин, детей и стариков, можно предположить, что, возможно, храмам принадлежали 450 тысяч человек, а 2849 квадратных километров земли составляло более ¹/₈ от возделываемой территории Египта. Однако идет ли речь о величинах, которые Рамсес III добавил к уже существующей собственности, или они отражают общий итог после его даров? Осторожно предположим, что эти цифры отражают итоговые величины, и примем все население страны за 4 миллиона 500 тысяч человек – у нас нет возможности рассчитать приблизительную цифру. Тогда мы придем к выводу, что храмы Египта владели каждым десятым человеком и каждым восьмым акром земли. Только храм Амона владел каждым пятнадцатым человеком и каждым одиннадцатым акром (0,4 га) земли. Однако, согласно другим интерпретациям, владения храма составляли от 2 процентов людей и 15 процентов земли до 15–20 процентов людей и 30 процентов земли. Мы попросту не владеем точными данными, и все наши предположения довольно приблизительны, однако они дают некоторое представление о потрясающей власти храмов в те времена.

Ответ на вопрос, облагалась ли эта обширная собственность храмов налогами, в настоящий момент неясен. В нашем распоряжении есть большой свиток периода XX династии, содержащий некоторые данные государственных налоговых оценщиков о полях в Среднем Египте. К сожалению, эту массу деталей не всегда удается разобрать, поскольку заметки представлены системой неясных, слишком коротких фраз и потому нельзя сказать, являются ли указанные там цифры количеством зерна по оценке на единицу земли или другими данными, которые оценщик позднее использовал для определения налога. Речь идет о государственных сборщиках налогов, а большая часть земли являлась официально закрепленной за храмами. Издатель папируса отмечает, что у Геродота и Диодора, а также в Бытии (47: 26) упоминается традиция, согласно которой египетские жрецы были освобождены от налогов, а также цитирует текст персидского периода о том, что храмы в виде исключения были вынуждены платить налоги во времена лишений, однако затем заключает, что привилегии храмов были лишь частичными. Он предположил, что от трудовой повинности были освобождены непосредственно сами жрецы и храмовый персонал и это было закреплено специальными указами о привилегиях храмов, однако храмовые земли подлежали государственному налогобложению. Таково было решение, направленное на улучшение ситуации, поскольку не облагаемые налогом земли, составлявшие от 12 до 30 процентов возделываемых площадей, легли бы тяжким бременем на экономику государства. Исходя из этого мы считаем, что привилегии храмов давали освобождение от трудовой повинности, возложенной на остальной Египет.

Мимоходом можно отметить, что люди, возделывавшие поля и описанные в документе налоговых оценщиков, составляют интересный срез египетского общества. В одном доме жили раб, женщина, наемник с Сардинии, жрец, слуга сардинского наемника, козопас, конюх и солдат. В других домах мы находим медных дел мастера, бальзамировщиков, клеймовщиков скота, пчеловодов, моряков, судебных писцов и различных чужеземцев: представителей «народов моря», ливийцев и колесничих, возможно, хеттов. Судя по всему, раб или чужеземный наемник мог быть владельцем и работником на земле на тех же условиях, что и жрец, военный или гражданские чиновники, – под общим надзором вышестоящего гражданского или религиозного распорядителя.

Документ с очевидностью показывает, что в царские сундуки в середине XX династии стекались значительные ресурсы. Однако фараоны были вынуждены отказаться от империи и столкнуться с забастовками рабочих в собственных некрополях из-за неспособности государства оплачивать их работу. Как соотнести очевидно высокий доход с очевидным банкротством? Издатель папируса уверен: ответ в том, что фараон не получал всех ресурсов, которые официально ему передавались, и что это имущество могло исчезать во вместительной утробе бога Амона. Верховный жрец Амона обладал крепкой хваткой в гражданских делах и финансах государства, как видно, например, из распределения должностей между членами одной семьи. Рамсеснахт был верховным жрецом Амона при Рамсесе IV. Его отец Мерибастет был главным управляющим налогами, а сыновья Рамсеснахта занимали два наиболее влиятельных поста в стране: Несамон и Аменхотеп по очереди становились верховными жрецами Амона, а Усермаатранахт – главным распорядителем налогов и управителем земель фараона. Таким образом жрецы Амона могли контролировать финансы государства и по собственному желанию удерживать доходы царя. Соответственно, божественный царь стал заложником храма или небольшой семьи, которая контролировала высшие храмовые должности. В конце концов власть фараона была окончательно ограничена этим семейством, получившим власть над Верхним Египтом.

Как будет видно далее, на этом история не закончилась, поскольку не менее важно было контролировать армию и полицию в Египте и Нубии. Рамсеснахт не командовал армией, однако охват ресурсов, власти и авторитета в Верхнем Египте, захваченных им, был очень широк. Его сын Аменхетеп, служивший верховным жрецом в царствование фараонов от Рамсеса IV до Рамсеса XI, осмелился частично отбросить придворное почтение и нарушить один из старейших канонов египетского искусства. Изображение фараона всегда значительно большего размера по сравнению с изображениями его подданых. В сцене из храма Амона в Карнаке мы видим Рамсеса IX, награждающего верховного жреца Амона Аменхетепа. Фигура царя имеет обычный размер больше натуральной величины, по высоте превышает две фигуры суетливых чиновников, выполняющих его распоряжения, однако Аменхотеп имел дерзость повелеть изобразить себя такого же размера, что и фараона. Более того, композиционно именно он, а не фараон находится в центре внимания. Едва ли возможно еще более ясное отражение реальности, игнорируемое благочестивыми текстами: царь был не более чем инструментом в руках правящей элиты.

Во времена Нового царства египтяне разрабатывали золотые месторождения Нубии и Судана и медные рудники на Синае. В Египте не было серебра, поэтому для получения этого металла страна полагалась на международную торговлю, его привозили, возможно, из страны хеттов. В записях о пожертвованиях Рамсеса III богам есть упоминание о ежегодных доходах основных храмов, где упомянуто поступление металлов в пересчете на килограммы:

Таким образом, экономика Египта в значительной мере стала зависимой от азиатского металла. В начале правления Рамсеса III Хеттская империя пала под наступлением «народов моря», и установившийся обмен египетского зерна и золота на анатолийское серебро был поставлен под угрозу. То же относилось и к железу, которое поступало из хеттских земель. К 1150 г. до н. э. завершился бронзовый век и наступил век железный. Египтяне обладали месторождениями меди, которая являлась основой бронзы, но своего железа в Египте не было. Примечательно, что официальная разработка синайских медных шахт была остановлена именно в тот период. Со сменой основного металла, руда которого у Египта была, на тот, который требовалось закупать за его пределами, финансовое положение страны пошатнулось. Интересно, что Египет достиг господства над Восточным Средиземноморьем, когда в основе всего лежала медь, а в железный век Египет не смог сохранить свое могущество. Экономический фактор стал не единственным элементом этого падения, однако значительно способствовал внезапной утрате превосходства.

Перестройка государственной экономики на новый основной металл, должно быть, происходила болезненно, особенно если учесть, что прежде не было недостатка в меди, а нового металла в Египте не было. Разрыв отношений с Хеттским царством значительно усложнил доставку железа, и перестройка потребовала времени и жертв. В течение 40–50 лет, начиная примерно с 1160 г. до н. э., в Фиванском регионе наблюдалась невероятная инфляция меди по отношению к зерну. В начале XX династии были стабильные цены, которые не менялись в течение 30 лет. Соотношение было 1:1 – один мешок полбы стоил 1 дебен меди. Перед смертью Рамсеса III произошло незначительное подорожание пшеницы, однако этот уровень продержался еще около 10 лет. Затем внезапно, приблизительно с середины XII в. до н. э., произошел головокружительный взлет цен. Полба подорожала с 1¹/₃ дебена за мешок до 2, затем до 4 и, наконец, до 5¹/₃ при Рамсесе IX. Ячмень также подорожал и стоил 8 дебенов за мешок при Рамсесе VII. Наконец ближе к концу века цены упали и вернулись к уровню 2 дебен за мешок полбы или ячменя, всего в два раза больше, чем 50 или 60 лет назад. Неудивительно, что в те времена в государстве царили нужда и смятение, а чиновники воровали, вместо того чтобы работать на благо государства. А ради чего маленький человек страдал в течение двух поколений инфляции?

Можно сделать предположение о двух факторах, которые немного облегчили тяготы инфляции. Первым является нормальная перестройка сельского хозяйства, сохранявшего свою производительность и при переходе в железный век, и при последовавшем за этим распаде империи. Второй фактор сильнее всего проявился в Фивах, откуда имеется наиболее количество сведений об инфляции, хотя, без сомнения, и другие части страны могли находиться в такой же ситуации. Речь идет о масштабном и постоянном расхищении гробниц фараонов и вельмож. Рассмотрим вкратце эту печальную историю, однако хотелось бы заметить, что золото и серебро, незаконно и кощунственно добытые из усыпальниц, вводились в активный оборот самими грабителями, торговцами краденым при потворстве чиновников, которые получали за это огромные взятки, и это стало фактором снижения инфляции. Это объясняет, почему, несмотря на все следствия и суды, разграбление гробниц продолжалось так долго. Грабители совершали святотатство против государства и его номинально почитаемых мертвецов, однако их подпольная деятельность вернула несбалансированной экономике государства некое подобие равновесия.

Период инфляции был временем острой нужды для египтян, которые были заняты на государственных работах. Рабочие, которые добывали и тесали камень, украшали и обслуживали гробницы в Западных Фивах (фото 30), были организованы в две бригады под непосредственным руководством трех надзирателей – двух бригадиров и начальника некрополя. Над этими тремя стоял правитель Западных Фив, который подчинялся визирю Верхнего Египта. Бригады рабочих с семьями жили в некрополе, их поселение было окружено стенами, за пределы которых им было запрещено выходить, за чем следили стражи ворот и полиция. Кроме непосредственных строителей гробниц были те, кто замешивал гипс, рубил дрова, строил дома, стирал одежду, выращивал овощи, ловил рыбу и приносил воду. Все эти работники получали ежемесячную плату зерном.

В самом начале инфляции, в поздние годы правления Рамсеса III, такая система найма рухнула, поскольку государство стало задерживать оплату. В папирусе из Турина есть мимолетное упоминание о забастовке работников в год, примерно соответствующий 1170 г. до н. э. В течение жарких летних месяцев единственным указанием о надвигающихся трудностях было увеличение числа тех, кто обслуживал работников некрополя: работали двадцать четыре водоноса вместо прежних шести, двадцать рыбаков вместо четырех, два кондитера там, где не было ни одного, и т. д. Возможно, замедление поставок от государства через реку требовало увеличения местного обслуживающего персонала, чтобы сохранить обслуживание работников в разумных пределах. Если это было так, то эти меры оказались неэффективными.

Осенью отступили воды разлива, и напитанные влагой поля покрылись зеленой порослью, однако работники некрополя были худы и голодны. Они не получили оплату за месяц, приблизительно соответствовавший октябрю. Примерно к середине ноября прошло уже два месяца, как они не получили оплату, и лишения наконец привели их к организованному протесту, первой забастовке в истории, о которой мы знаем.

«Год 29, второй месяц второго времени года, день 10. В этот день [случилось] пересечение пяти стен некрополя группой, кричавшей: «Мы голодны!» Затем они сели на задворках храма Тутмоса III на границе возделываемых полей. Три надзирателя и их помощники пришли, чтобы вернуть их в охраняемую зону некрополя, «тогда они произнесли великую клятву… «Вы можете идти, потому что у нас есть слово фараона!» Однако обещания от имени царя было недостаточно для бастующих, и они провели весь день у задней стены храма, вернувшись в свои дома в некрополе только к ночи.

Они вышли снова на следующий день, а на третий день они осмелились занять Рамессеум и вторглись на территорию заупокойного храма Рамсеса II. В огромной суете бегали казначеи, привратники и полиция. Начальник полиции пообещал послать за правителем Фив, который скромно держался вне поля зрения. Толпа была настроена решительно, но сохраняла дисциплину: судя по всему, захват храмовой территории оказался более действенным, чем предыдущее сидение. Чиновники выслушали их протест: «Мы дошли до этого места из-за голода, из-за жажды, не имея ни одежды, ни масла, ни рыбы, ни овощей! Напишите фараону, нашему доброму господину, об этом и напишите визирю, нашему начальнику. Сделайте так, чтобы мы могли жить!» Царская казна была открыта, и оплата за предыдущие месяцы была выдана им.

Рабочие смягчились, получив оплату, однако горький опыт укрепил их решимость не сдаваться под частичным удовлетворением требований: они желали получить плату и за текущий месяц тоже. На следующий день они собрались в «крепости некрополя», где, должно быть, размещалась полиция. Начальник полиции Монтумес признал справедливость их притязаний, но призвал бастующих сохранять порядок: «Слушайте, я дам вам мой ответ: возвращайтесь [в свои дома] и соберите свои инструменты, заприте свои двери и возьмите своих жен и детей. И я поведу вас к храму [Тутмоса III] и позволю вам сидеть там завтра». Наконец, на восьмой день забастовки, месячное жалованье было выдано.

Две недели спустя, когда в первый день месяца им снова не выплатили жалованье, они вышли опять. Теперь в их недовольстве скрывалась угроза их начальству за то, что они обманули фараона: «Мы не придем. Потому скажите вашим начальникам, когда станут они во главе своих товарищей, что мы определенно не выходили (из-за стен) из-за голода (только, но) потому, что мы должны сделать важное обвинение, ибо преступление свершается здесь, в этом месте фараона!» Мы не говорим о результате такого обвинения, однако беспорядки затянулись. Два месяца спустя визирь приехал в Фивы по официальным делам, однако был достаточно осторожен, чтобы не пересекать Нил и не встречаться с бастующими. Вместо этого он отправил полицейского исполнителя дать стандартные обещания трем надзирателям некрополя: «Когда чего-либо недостает, я не могу не прийти, чтобы восполнить этот недостаток для вас! Что же касается ваших слов: «Не забирайте наши пайки!» – зачем мне забирать их, ведь я визирь, который более дает, чем забирает!.. Если случится так, что ничего не останется в амбарах, я дам вам то, что смогу найти!»

Через одиннадцать дней бригада вновь вышла из-за стен с криками: «Мы голодны!» Когда они сели вблизи храма Мернептаха, управляющий Фивами проходил мимо, и они стали кричать ему. Он пообещал им помощь: «Смотрите, я даю вам эти пятьдесят мешков зерна, чтобы вы смогли прожить, пока фараон не даст вам вашего довольствия». Это выглядит как акт милосердия чиновника, однако через несколько дней мы увидим, как верховный жрец Амона обвинит градоначальника в том, что тот использовал подношения из храма Рамсеса II, чтобы накормить бастующих; «Велико преступление, которое он совершил!» Мы не можем определить, в чем: недостатке доходов, коррумпированности чиновников или мелочной политике – состояли причины бездеятельности государства. По-видимому, имели место все три фактора.

Конец документа, который мы рассматриваем, не сохранился, поэтому мы не можем сказать, уладили ли рабочие и чиновники свои разногласия. Однако другие тексты сообщают нам, что ситуация не всегда налаживалась. Сохранился журнал работ в некрополе, относящийся ко времени правления Рамсеса IX, то есть прошло более чем 40 лет после описанных событий. В нем отмечается, что рабочие бездействовали на протяжении многих дней, после чего писец сделал запись о том, что их жалованье просрочено более чем на девяносто пять дней. Четыре года спустя рабочие смогли изложить свои скромные жалобы во время официального визита в некрополь: «Мы слабы и голодны, потому что не получили причитающегося нам, что фараон нам дал!» Тогда визирь, верховный жрец… и главный казначей фараона сказали: «Люди из некрополя правы!» Если кто-то и мог исправить ситуацию, то это были именно эти чиновники, однако, судя по всему, они предпочли заплатить рабочим не мешками с ячменем и пшеницей, а праведным негодованием.

Рассмотрим последний случай, произошедший в третий год правления Рамсеса X, через приблизительно 50 лет после первой забастовки. Верховный жрец Амона приводил доказательства того, что было бы технически неверно, чтобы он выдавал провизию голодающим, поскольку это зерно должно быть им выдано их непосредственными начальниками. Однако рабочие продолжили забастовку и провели ночь возле конторы верховного жреца. Затем высокопоставленные чиновники позвали секретаря визиря и заместителя управляющего царским зернохранилищем и повелели им: «Проверьте зерно визиря – дайте людям некрополя часть его в уплату жалованья». Благодарные рабочие затем передали двум из высокопоставленных чиновников дары: два ящика и чехол для письменных принадлежностей. В этом кратком сообщении не объясняется связь выдачи срочного пайка и дара ответственным чиновникам, однако можно предположить, что бедные люди были должны своему господину.

Крах империи и наступление железного века стали факторами, приведшими к сильной инфляции – это стало внешней причиной того, почему государство не платило рабочим. Однако существовали и внутренние и религиозные причины, которые восходят к середине эпохи Нового царства, к ослаблению централизованной власти и потере esprit de corps в государстве: очеловечивание царя-бога, ересь Амарны, построение жестко структурированного бюрократического аппарата и распри в администрации. Так или иначе, непорядочность в кругах чиновников отныне стала очевидной. Проиллюстрируем примерами.

При Рамсесе XI некий Тутмос был управляющим Великим некрополем. В числе прочих функций он был обязан объезжать Верхний Египет и собирать налоги зерном, часть которых предназначалась для выплат рабочим. В одном разделе его письма говорится: «Направь своих чиновников (?) и управляющих некрополем Иуфенамона и стража Тутмоса или стража Хонсумеса. Поторопи их собрать зерно, чтобы не дать людям голодать и не выполнять работу свою в доме фараона, осыпая тебя [упреками]». Было ли это гуманностью? Другой документ намекает на уменьшение веса при перевозке собранного зерна перед тем, как оно было передано на хранение в Фивы. Управляющий некрополем Тутмос и его помощники отправились на юг, в Эсне, чтобы собрать подати. Полученное им через храм в том городе равнялось 342,25 мешка. Однако 6,25 мешка было сразу же отдано Эсне «на издержки». Когда лодка прибыла в Фивы, управляющий Западными Фивами, Паураа, принял только 314 мешков. Различные удержания в счет «издержек» и «довольства» были отданы разным участникам поездки, однако записи составлены так, что после суммирования по-прежнему остается некоторое количество неучтенного зерна. Довольно очевидно, что счет был подделан и что Тутмос был уверен в своей безнаказанности.

Государственная неэффективность и взяточничество, возможно, скрыто присутствовали на протяжении всей египетской истории. В документах работников некрополя XX династии отражена ужасающая кульминация слабости, безразличия, ухода от ответственности и абсолютной непорядочности. Египет сильно отдалился от идеала Среднего царства – маат. Социальное сознание, осознание общественных интересов и государственная справедливость отошли в прошлое. Помимо расхищения гробниц, к которому мы вскоре перейдем, наиболее яркий пример порочности чиновников описан в папирусе, где перечислены нарушения и преступления жреца храма Хнума у первого порога. В одном из разделов этого документа рассматриваются годовые подати, полагающиеся храму. Речь идет о ежегодном получении 700 мешков зерна с определенных полей в Дельте, для перевозки которых был заключен договор с капитаном корабля. Ближе к концу царствования Рамсеса III этот капитан умер, и жрецы выбрали другого. В течение четырех лет новый капитан перевозил 700 мешков в полном объеме, «однако в первый год царя (Рамсеса IV), великого бога, он не исполнил своих обязательств». Вот запись о девяти годах «работы» капитана корабля Хнумнахта.

Другими словами, за девятилетний период храм получил лишь 576 мешков из 6300, то есть чуть больше 9 процентов. Капитан корабля не мог совершить такого крупного хищения без ведома и участия нескольких помощников, на всем протяжении цепочки, от крестьян, принесших зерно на корабль в Дельте, до писцов, регистрировавших его в храме Хнума на первом пороге. Исчезнувшие мешки были записаны как «общее количество зерна из храма Хнума, владыки Элефантины, которое капитан корабля, вступив в заговор с писцами, администраторами и рабочими храма Хнума, присвоил себе, и они распорядились им по своему усмотрению». Другое обвинение против капитана Хнумнахта состояло в том, что он потребовал по пятьдесят мешков зерна в год от каждого из двоих людей – всего тысяча мешков за 10 лет – «и распоряжался с ними по своему усмотрению; ни единого не принес он в зернохранилище Хнума». Очевидно, что правосудие в конце концов настигло дерзкого капитана и его подельников, однако тот факт, что он смог так обогатиться за 10 лет, является печальной иллюстрацией порядков, царивших в Египетском государстве в те времена.

То была трагическая эпоха для Египта, эпоха, которую можно описать сравнением с «годом гиен, когда все голодали».

Бродячие банды чужеземцев терроризировали мирных рабочих долины Нила. В письменных источниках из некрополя отмечено множество дней, когда работники не могли работать «из-за чужеземцев». Такая ситуация стала настолько обыденной при Рамсесе IX, что в журналах стали отмечать дни, когда чужеземцев не было. Иногда такие бродячие банды мародеров обозначались как ливийцы или машауши. Не похоже, чтобы они были пустынными кочевниками, пришедшими в долину Нила с запада; полиция некрополя могла бы справиться с небольшими бандами такого рода. Более вероятно, что речь идет о наемных солдатах, приведенных в Египет в числе пленных или зачисленных на военную службу и теперь страдающих от безделья из-за отсутствия военных походов (фото 31 г). Не имея возможности грабить врагов Египта, возможно, не получая жалованья, как и рабочие некрополя, они жили грабежами. Правительство с большим трудом справлялось с этими бандами. Постепенно, по возможности, праздные наемники, как ливийцы, так и представители «народов моря», оседали на земле, становясь крестьянами. Например, Рамсес III основал в Верхнем Египте поселение для «народа Сардинии и писцов царской армии». И даже несмотря на это, потребовалось несколько поколений, чтобы обуздать непоседливость и алчность чужеземцев, особенно когда нанявшая их страна ослабла и физически, и финансово. Вероятно, при Рамсесе XI произошел бунт против верховного жреца Амона Аменхотепа. Мы располагаем источниками более позднего времени, где содержатся лишь намеки и полностью отсутствует указание на то, были ли бунтовщики соперниками жреца за власть или теми, кого он держал в зависимости. Один рабочий заявил о вреде, причиненном переносному сундуку, относящемуся к храмовой собственности, и заявлял: «Чужеземцы пришли и захватили Храм (Мединет-Абу), я же вел ослов, принадлежавших моему отцу, когда Паати, чужеземец, схватил меня и отвез в город Ипип, и было это в то время, когда Аменхотеп, который был верховным жрецом Амона, уже шесть месяцев подвергался нападениям. Теперь случилось так, что я вернулся, спустя полных девять месяцев нападений на Аменхетепа, который был верховным жрецом Амона, а этот переносной сундук был уже поврежден и брошен в огонь. Затем порядок был восстановлен…» Другой свидетель также неточен в хронологии событий: «И тогда, когда случилась война против верховного жреца, этот человек украл собственность моего отца». Вероятно, этот бунт произошел приблизительно между двенадцатым и пятнадцатым годами правления Рамсеса XI, около 1105–1100 гг. до н. э., и мог быть связан с другими волнениями в Египте, такими как «восстание в Северном регионе» и «разрушение» города в Среднем Египте неким Панесхи, который, по-видимому, был наместником царя в Эфиопии и командующим армией. Вероятность соперничества за власть между правящей семьей жреца в Фивах и военными очень высока.

Большая часть имеющихся у нас свидетельств о беспорядках, царивших в то время, почерпнута из протоколов об ограблении гробниц в конце XX династии. В какой-то степени разграбление богатых усыпальниц было всегда характерно для Египта. Например, во времена IV династии гробница матери Хеопса, по-видимому, была ограблена еще при жизни царя. Соблазн всегда был велик, но, пока народ был занят работой и благоденствовал, а правительство было сильно, бдительно и честно, гробницы предков находились в относительной безопасности. Острая эпидемия расхищений гробниц при царях XX династии разразилась потому, что государство было безнадежно больно. Здесь, в Западных Фивах, в гробницах царей и вельмож, были захоронены удивительные сокровища, золото, серебро и прочая богатая утварь. Инфляция породила бедность и голод. Полиция оказалась не способна справиться с бродячими бандами чужеземцев. Началось соперничество за власть между высокопоставленными чиновниками. Но самое важное, что признанные законы государства более не имели прежней силы и это привело к исчезновению эффективных моральных рычагов, которые сдерживали грабежи внутри государства и кощунственное нарушение вечного покоя богов и бессмертных. Содержащиеся в папирусах записи о расследованиях и судах над грабителями показывают, что для добычи сокровищ из гробниц нанимали обычных рабочих, а беспрерывность грабежей в течение целого поколения, проведение безрезультативных проверок и пребывание в должности одних и тех же чиновников на протяжении всего этого периода ясно свидетельствуют, что высокопоставленные лица были посвящены в происходящее и, возможно, сами обогащались за счет этих грабежей. Сильная и добросовестная администрация остановила бы эти грабежи или устранила чиновников, допустивших подобные бесчинства.

Наиболее интересные записи о действиях и бездействии правительства при расследовании грабежей появляются довольно рано – в серии документов от шестнадцатого года правления Рамсеса IX, приблизительно перед 1120 г. до н. э. Стоял июль или август, когда человеческий нрав смягчается из-за жары.

В число основных персонажей входят визирь Хаэмуас, действующий от имени фараона и остававшийся в своей северной столице большую часть года, и верховный жрец Амона, Аменхетеп, который делегировал свои полномочия для проведения расследования. Самое серьезное обвинение лежало на двух преступниках – «маленьких людях» меднике Паихару и каменщике Амонпанефере. Главными обвинителями были чиновники, ответственные перед визирем за управление и обеспечение безопасности Восточных и Западных Фив. Пасер был управляющим Фивами восточного берега, столицы, тогда как Пауро был начальником Западных Фив, где располагался некрополь, а также начальником полиции на западе, то есть ответственным за обеспечение безопасности гробниц и храмов в своем округе. Пасер был доносчиком, возмущенным грабежами, а его обвинения были в конечном итоге направлены против Пауро, который должен был охранять свою территорию от подобных нарушений. Мы никогда не узнаем, действительно ли негодование Пасера было вызвано пламенным желанием справедливости и чести, или он принадлежал к партии меньшинства и таким образом зарабатывал преимущество перед большинством, либо же он пытался проложить свой собственный путь в среду высокопоставленных чиновников, получающих выгоду от разграблений. Судя по внешним признакам, он был тем, кто призывал к справедливости и чести, то есть мы можем допустить, что он действительно добродетельно заявил о нарушении, а его окружали циничные взяточники. К сожалению, он был одинок и некомпетентен, возможно, не представил доказательств своих обвинений и официально был признан лжецом, вне зависимости от того, насколько могли быть справедливы его обвинения.

Исполняя свои служебные обязанности на восточном берегу, Пасер получил сведения об осквернении гробниц, находившихся на территории Пауро на западном берегу.

Теперь мы знаем, что в течение не менее трех лет до этого бригада каменщика Амонпанефера регулярно грабила гробницы по ночам, «как мы обычно это делали». Пасер не стал дожидаться проверки этих сведений. Он доложил визирю и другим чиновникам фараона, что десять гробниц царей, четыре гробницы цариц и множество гробниц вельмож были осквернены и ограблены, и далее он перечислил поименно царей и цариц, чьи захоронения были потревожены. Таким образом он вынудил своего соперника Пауро провести официальное расследование.

Чтобы выявить истинность донесения, визирь назначил комиссию из жрецов, писцов и других чиновников под председательством самого Пауро. Жарким летним днем комиссия усердно трудилась в раскаленном некрополе, посещая якобы разграбленные гробницы. Результаты ока зались весьма примечательными. Пасер утверждал, что десять гробниц фараонов в северном конце некрополя были осквернены. Девять из них были обнаружены нетронутыми. О гробнице Антефа XVII династии они сообщили, что воры начали рыть подкоп, но гробница «была найдена целой. Грабители не смогли проникнуть в нее». Был подтвержден только один из десяти случаев осквернения. О гробнице Себекемсафа XVII династии комиссия доложила: «Она была найдена поврежденной грабителями, пробу равившими отдаленнейшую комнату ее пирамиды от внешнего двора… Погребальная камера царя была найдена пустой от ее владыки… равно как погребальная камера великой царской супруги Небхаэс… Везиры, серы и дворецкие рассмотрели его (то есть подкоп) и обнаружили способ, каким грабители наложили руки на этого царя и его царственную супругу». Мы еще услышим об этом ограблении. Затем комиссия рассмотрела обвинения об осквернении гробниц в Долине цариц и в холмах, отведенных под гробницы придворных. Все результаты затем были сведены в таблицу:

Итого пирамид прежних царей, проверенных в этот день управителями:

Найдено целыми 9 пирамид

Найдено поврежденными 1

Итого 10

Гробницы певиц «дома верховной жрицы Амона-Ра, царя богов»:

Найдены целыми 2

Найдены поврежденными 2

Итого 4

«Гробницы и усыпальницы, в которых (погребены) почитаемые предшественники, горожанки и люди земли, находящиеся на Западе Города. Обнаружено, что грабители их всех повредили; их владельцы были выброшены из своих гробов и саркофагов и были брошены на землю, а их погребальная утварь, которая была дана им, вместе с золотом, серебром и ювелирными изделиями, которые находились в их гробах, были разграблены».

Пасер ошибся в цифрах. Только одна из десяти царских гробниц и только две из гробниц цариц были разграблены. Кажется относительно неважным, что «все» гробницы вельмож комиссия признала оскверненными, а останки выброшенными в пустыню. Пауро чувствовал, что с учетом конкретных цифр он мог оправдаться, но в сложившейся ситуации он был вынужден пожертвовать маленькими людьми. «Пауро, князь Запада, глава маджаев некрополя, дал письменный перечень грабителей перед везиром… Они были арестованы и заключены [в тюрьму]; они были допрошены, и сказали они то, что случилось».

В действительности допрос производился с ужасающими нарушениями. На следующий день вторая комиссия, возглавляемая ни много ни мало самим визирем, взяла пленника с собой через Нил, чтобы «он рассказал, что произошло». Несчастный обвиняемый был медником Пахара, который признался в нескольких грабежах в Долине цариц двумя годами ранее. Тогда ему завязали глаза, полиция стала толкать его, чтобы он потерял ориентацию, а затем его допросили высокие сановники страны. Когда повязка была снята с его глаз, он смог опознать только два совершенно незначительных места, которые ограбил: гробницу, в которой никогда не производилось захоронения и которая была оставлена открытой, и барак рабочего некрополя. Медник был торжественно приведен к клятве и «допрошен с крайней строгостью», что означает, что ему связали вместе руки и ноги и били по ладоням и ступням, а также пригрозили отрезать нос и уши и посадить на кол. Однако он настаивал: «Я не знаю здесь никакого места, кроме этой открытой гробницы, а также помещения, которые я указал вам». Чиновники затем изучили печати, наложенные на внешние двери гробниц, и обнаружили, что они не тронуты. Удостоверившись в том, что обвинение в халатности было сильно преувеличено, они вернулись на свой берег Нил.

Тем вечером случилось событие, поражающее бесцеремонной жестокостью. Чиновники позволили населению Западных Фив провести шествие в честь восстановления доброго имени их управляющего. «Великие серы повелели управителям, руководителями, ремесленникам некрополя, главам маджаев, маджаем… обойти Запад Города (то есть некрополь) вплоть до Города в великом шествии». Вполне естественно, что толпа дала волю своему торжеству совсем рядом с Пасером, который в пуританском унынии пытался изменить принятый порядок вещей. Они подошли к самой его двери, чтобы выразить свой восторг. Тогда Пасер вышел из себя и обвинил толпу. Он сказал, что следственная комиссия обнаружила признаки грабежей в гробнице фараона Себекемсафа. Рабочий из толпы перебил его и сказал, что божественная защита фараона лежит на некрополе, поэтому ни один царь, ни одна царица, царевич или царевна никогда не будут осквернены. Тогда Пасер назвал этого человека лжецом и пообещал выдвинуть пять новых обвинений по поводу разграбления гробниц. Когда об этом узнал Пауро, он перехватил инициативу и попросил у визиря провести новое расследование: «Услышал я слова, которые сказал князь Города этим людям великого и почтенного некрополя… и я докладываю их перед моим владыкой, ибо было бы преступлением такому, как я услышать слова и утаить их. И я не знаю конца этих тяжких слов… воистину я не могу постигнуть их. И я докладываю это перед моим владыкой – пусть мой владыка повелит пойти до конца этих дел…» Пауро затем выставил Пасера еще большим лжецом, сказав, что последний принял сведения, которые должны были быть переданы напрямую визирю.

Визирь очень быстро отреагировал на отчет Пауро. На следующий же день новая комиссия по расследованию провела заседание в храме Амона. Визирь самолично председательствовал, и верховный жрец Амона также оказал суду честь своим присутствием. Из чиновников в состав суда был включен сам Пасер, присутствовавший на слушании по его обвинениям. Ввели троих несчастных заключенных, однако, прежде чем клятвы были произне сены, визирь сделал вступительное заявление, которое было полно негодования: «Сказал князь Города некоторые обвинения, относительно управителей и ремесленников некрополя [позавчера], в присутствии царского дворецкого, писца фараона… Несиамона. Он высказался относительно великих гробниц, находящихся в Благом Месте… И вот, когда я… проверял эти великие гробницы… мы нашли их целыми и мы нашли ложным все, что он сказал. Вот эти медники стоят перед нами; дайте им сказать все, что случилось». Естественно, после столь пристрастного вступительного слова медник более не чувствовал себя обязанным поддерживать обвинения Пасера. «Они были допрошены; было установлено, что эти люди не знают какой-либо могилы в Месте Фараона… относительно которой этот князь сделал свои заявления. Он был неправым в этом. Великие серы дали свободу эти медникам… Был записан этот отчет. Он помещен в управление документов визиря».

Можно представить, каково было Пасеру сидеть среди судей и слушать, как его обвинения отвергаются вышестоящими чиновниками. Его перехитрили те, кто не хотел менять порочную ситуацию. Интересны последствия этого дела. Сведения о Пасере, управляющем Фивами, в более поздних источниках отсутствуют. А его хитроумный противник Пауро по-прежнему сохранял свой пост управляющего и начальника полиции в Западных Фивах еще 17 лет, и все 17 лет продолжались и усиливались грабежи гробниц. Через пятнадцать месяцев после суда одна из гробниц в Долине цариц была полностью разрушена грабителями. Ни в одном документе о расследовании нет ни единого упоминания об обвиняемом высокого ранга, были схвачены только простолюдины – каменщики, медники и крестьяне. Почему?

Показания под присягой каменщика Амонпанефера дают нам ответ. Он и его бригада грабили гробницу Себекемсафа. Он описывает рытье тоннеля в гробницу и волнение, когда он впервые увидел придавленного драгоценностями «бога лежащим в конце его погребального помещения». Когда с мумий фараона и его царицы было ободрано золото, серебро и драгоценные камни, воры предали гробы огню. «И мы распределили золото, которое мы нашли на этих двух богах, от их мумий, амулетов, драгоценностей и гробов на восемь частей: 20 дебенов золота пришлось на каждого из нас, восьми человек, а всего 160 дебенов». Всего из этой гробницы было вынесено около 15 килограммов золота, а каждый вор получил около 1,8 килограмма, что для крестьян было довольно много.

Амонпанефер продолжал: «И мы вернулись в город. Спустя несколько дней квартальный города услыхал, что мы грабили на Западе Города, и он схватил меня, и он заключил меня в служебном помещении главы города. И я взял эти 20 дебенов золота, которые пришлись мне как [моя] часть, и я отдал их Хаэмипету, писцу квартала гавани города. И он отпустил меня. Я (же) вернулся к моим сообщникам, и они возместили мне мою часть, и я стал вместе с другими грабителями, которые со мной вплоть до сегодняшнего дня, по обыкновению грабить гробницы знатных и людей земли. Большое число людей земли также грабят в них, и они [мои] сообщники».

20 дебенов золота – около 2 килограммов – это очень большая взятка. И каменщик не только избежал тюрьмы – ему было позволено продолжать грабежи. Что случилось с документами о его аресте? Вероятно, писец округа Фив разделил взятку с более высоким начальством, чтобы предотвратить распросы о причинах провала в поимке грабителя. Длинная и горькая хроника случаев осквернений гробниц при XX династии – это история о том, как высокопоставленные чиновники уклонялись от исполнения своего долга и извлекали из этого личную выгоду.

То было циничное отвержение сути маат при формальном сохранении внешней формы, как можно судить по сохранившимся документам. Крайними всегда оказывались простолюдины, которым угрожали, которых били и пытали во время допросов. Египетская духовность достигла своего дна.

Через столетие после того, как осквернения гробниц достигли кульминации, государство наконец примет меры по защите богов, которые когда-то были царями. Царские мумии были тайно перемещены в секретные гробницы в некрополе и уложены, как дрова в поленнице, – по тридцать в одной камере. Поскольку на них уже не было драгоценностей, их покой не нарушали в течение трех тысячелетий. Однако к тому времени, когда жрецы – цари XXI династии произвели это позорное перезахоронение, мумиям царей был нанесен значительный вред.

В борьбе за могущество в Египетском государстве фараон так и не вернул себе положения, потерянного в результате амарнского переворота. Однако ни верховный жрец Амона, ни визирь не получили власть. Новым правителем не стал ни один из членов семьи, контролировавшей верховное жречество: ни Рамсеснахт, ни Аменхетеп или их родственники, которые управляли Верхним Египтом. В конце эпохи Рамессидов власть перешла к армии. Следующим правителем стал некий Херихор, человек неясного происхождения, который служил в армии и в конце концов поднялся до положения наместника в Нубии и командующего. В конце правления Рамсеса XI, последнего царя XX династии, Херихор внезапно появился в Фивах и стал визирем Верхнего Египта и верховным жрецом Амона. Очевидно, что случился военный переворот, а религиозный сан нового диктатора Херихора был нужен ему для того, чтобы собрать все ветви власти в одних руках. Очень скоро династия Рамессидов, последних из рода истинных претендентов на высокое положение бога-царя, прервалась.

Через некоторое время Херихор сам короновал себя, передав должность визиря и верхового жреца своему сыну. Тем не менее он не смог достичь власти над всем Египтом. Крупные торговцы в северной столице, Танисе, установили собственную династию, и таким образом власть была поделена между Верхним и Нижним Египтом. И больше никогда Египет не станет единой страной, как в прежние времена. Внутренняя жизненная сила этого организма иссякла.