Боуи: ретроспектива
Линда Лабэн. Март 1997, «Mr. Showbiz» (США)
В 1997 году интернет еще обладал прелестью новизны. Боуи всегда интересовался новыми формами медиа. В этом интервью для недолго просуществовавшего, но бойкого сайта Mr. Showbiz он с большим азартом обсуждает всемирную сеть.
Еще он всегда любил интересную новую музыку. Постоянная шутка в колонке «T-Zers» журнала New Musical Express в 80-е — Боуи расхваливает выстрелившие новые группы примерно следующим образом: «Это прекрасно. Обожаю этих ребят. У меня есть все их пластинки. А о ком, напомните, мы сейчас говорим?» В NME были немного несправедливы к человеку, которого они к тому же дразнили прозвищем «дама Дэвид». Боуи не был старцем, который отчаянно порывается тусоваться с молодняком. Да, считалось — и он сам это признавал, — что он использует поп-музыку как своего рода «удобный» флаг, но парадоксальным образом он всегда любил эту музыку. «Продвинутость» Боуи подтверждает и то, что он с энтузиазмом использовал драм-н-бейс на Earthling — альбоме, который он в то время рекламировал, — и его откровенные суждения о новых музыкальных сенсациях, которыми пересыпана эта беседа.
О самой этой беседе Лабэн вспоминает так: «Я говорила с Боуи намного дольше, чем мне изначально разрешили, и задала ему все вопросы, какие только смогла придумать. Я была наслышана о том, какой Боуи очаровательный человек, но все равно он совершенно меня околдовал. Он слушал меня и выказывал неподдельный, по-видимому, интерес к моим вопросам. Меня очень тронуло, с какой нежностью он говорил о Уорхоле».
Под именем Дэвид Джонс он родился в разрухе послевоенной Британии и вырос в безотрадном районе на юге Лондона. Под именем Дэвид Боуи он в начале 70-х хорошенько встряхнул хипповскую музыкальную сцену своими ошеломительными, постапокалиптическими идеями, которые до сих пор влияют на такие группы, как The Cure или Nine Inch Nails. Боуи никогда не желал стоять на месте, и он неизменно шел по пути художественного — если не личного — обновления, которое можно назвать либо хорошо просчитанной трансформацией, либо честолюбивым переосмыслением своего искусства и своей жизни.
Независимо от того, как мы это назовем — музыкальной эволюцией или цепким деловым чутьем, Боуи остается в числе самых успешных, изощренных и загадочных личностей рока. 8 января 1997 года ему исполнилось пятьдесят, и на следующий день он отпраздновал это событие концертом в нью-йоркском концертном зале Мэдисон-сквер-гарден. Выручка с этого концерта была передана фонду «Save the Children» («Спасем детей»), а на сцене к Боуи присоединились Лу Рид, Билли Корган из The Smashing Pumpkins, Роберт Смит из The Cure и многие другие. Весь мир был приглашен на этот концерт посредством прямой трансляции в интернете, а лучшие номера в начале следующего месяца станут доступны зрителям в виде специальной программы по принципу pay-per-view («плата за просмотр»). Неделю спустя после этой вечеринки Mr. Showbiz поговорил с Боуи по телефону из Нью-Йорка. День рождения остался позади, и теперь он с энтузиазмом обращается к своему новому альбому Earthling — проекту, в котором британское движение, известное как драм-н-бейс, скрещивается с роком, полным белого шума.
— Привет, — начинает разговор Боуи; его голос — густое, обезоруживающе игривое мурлыкание. Человек, который давно является воплощением притворства и инопланетной таинственности в роке, производит впечатление совершенно нормального, ясно выражающего свои мысли землянина. Исследователь до мозга костей, Боуи подробно рассказал о своих любимых новых артистах, об испытанных в последнее время музыкальных влияниях, о компьютерных программах, о том, как он сыграл в кино Энди Уорхола, и о том, как он мечтает сплавить все интересующие его области в новую гибридную форму исполнительского искусства.
Давайте начнем с нового альбома. Кто продюсировал Earthling?
Дэвид Боуи: Я. Вместе с Марком Плати, который делал запись и сведение. Материал я сочинил вместе с Ривзом Габрелсом — моим гитаристом, который вообще-то работает со мной уже лет десять. Но мы как будто только вчера познакомились!
Вы не продюсировали чужие альбомы после 70-х годов.
ДБ: Нет, не продюсировал, и поэтому особенно живо интересуюсь перспективой снова, может быть, заняться этим. Есть одна девушка, Гейл Энн Дорси — она наша басистка, а кроме того она чудесная певица, и еще она пишет песни. Может быть, я в этом году стану продюсером и на ее альбоме.
Вы продюсировали Transformer Лу Рида и многие из альбомов Игги Попа конца 70-х. Эти альбомы восстановили карьеру им обоим.
ДБ: Я сделал это, потому что уважаю их и восхищаюсь ими как художниками. Каждый из них по-своему оказал влияние на мою работу, и я хотел сделать что-нибудь для них.
Наверное, нам стоит вернуться к настоящему, а не пересказывать 70-е.
ДБ: Ну, Лу Рид тоже является частью настоящего: он недавно работал со мной на концерте в Мэдисон-сквер-гарден. Получилось чудесно, мы повеселились от души.
Вернемся к Earthling: как обычно, вы играете на многих инструментах — гитара, саксофон, клавишные…
ДБ: Да, я дурачусь со всем понемногу.
Все-таки вы не просто «дурачитесь».
ДБ: Вы просто меня не видели!
Это дуракаваляние очень хорошо звучит.
ДБ: Это очень креативное дуракаваляние. Я любого одурачу!
Ваша новая публика, возможно, не знает вас как музыканта. Они знают вас только как вокалиста.
ДБ: Когда мне хватает смелости, я не упускаю случая сыграть что-нибудь на своих альбомах. Кое-какие вещи я делаю весьма неплохо — может быть, дело в недостатке профессионализма, но в них есть какая-то грубая невинность, которая, случалось, срабатывала. Определенные аккорды и так далее, гитарные пассажи и саксофонные заикания. Я знаю, что никто другой не смог бы сыграть это так же, как я.
На Earthling есть моменты, которые напоминают о более ранних альбомах, скажем, какая-нибудь фортепианная партия, которая похожа на что-то времен Ziggy Stardust.
ДБ: Фортепиано это Майк Гарсон. Он работал со мной до 75-го года, начиная с конца 73-го, еще со Spiders, и он играл на альбоме Aladdin Sane. Мы с ним давно работаем вместе, хотя долгое время он занимался своими делами. Но теперь мы снова вместе, и это, кажется, уже четвертый альбом, который мы с ним записали в 90-е.
Кто еще играет на альбоме?
ДБ: Ривз, конечно, играет практически на всех моих записях с 88-го года. Гейл Энн Дорси и Зак Элфорд — сравнительно новые для меня люди. Они работают со мной где-то четырнадцать месяцев, а в этом составе — впятером — мы существуем с января 96-го.
Они были вашим гастрольным составом? Вы их так нашли?
ДБ: Да, они пришли в мой концертный состав в 95-м, в туре Nine Inch Nails. После этого я уменьшил состав, потому что решил, что он слишком большой и громоздкий. Было девять музыкантов, я оставил четыре. И они продолжали играть со мной весь прошлый год. Мы теперь вполне сыгранная группа, и они будут играть со мной в этом году, когда я поеду в тур.
Вы назвали тур Outside туром Nine Inch Nails.
ДБ: Да.
Разве это не был тур Дэвида Боуи?
ДБ: Я подумал, вы и так знаете, что я в этом тоже участвовал! Я имел в виду тур Nine Inch Nails в отличие от тура Пэта Буна.
Не хочу, чтобы вы здесь преувеличивали заслуги NIN.
ДБ: Но это очень хорошая группа.
У вас с Трентом Резнором получился потрясающий дуэт.
ДБ: Единственная песня, которую я спел с ним — ну же, боже мой, как же она называется… «Hurt», точно, «Hurt» — прекрасная баллада, одна из лучших его песен. В этом туре получилась необычная комбинация стилей. Нам обоим казалось, что это, возможно, самый смелый по концепции тур за много лет. Не думаю, что многие додумались до такого сочетания. И потом я не видел, чтобы люди часто делали что-то похожее. А вообще мы снимали этот тур, и однажды мы сделаем что-нибудь с этой съемкой.
Итак, у вас был гастрольный состав, с которым вы почувствовали себя очень комфортно, и, само собой, с Ривзом вы работаете уже давно. Как вы с ним собрались, чтобы сочинить песни для Earthling?
ДБ: Прошлый год получился ужасно трудным. Мы объездили Россию, Японию, Скандинавию и добрались до Европы. Под конец мы сыграли на европейских фестивалях, а это значит, что мы работали с другими группами, иногда их было целых четырнадцать. И мы просто стали очень хорошей группой. К концу тура мы были уже, как говорят в Англии, как собачьи яйца. И я решил, что было бы классно сделать что-то вроде моментального звукового снимка — какими мы были в тот момент. Поэтому мы с Ривзом начали сочинять песни сразу же после тура. После заключительного концерта прошло дней пять, и мы засели в студии и две с половиной недели сочиняли и записывали песни; честно говоря, мы все очень быстро записали.
Так что эта музыка была кульминацией совместной игры вас четверых?
ДБ: Аранжировки и структуры песен я в основном сделал вдвоем с Ривзом. Но индивидуальный отклик каждого музыканта был интересен. Например, Зак, барабанщик — в отличие от большинства драм-н-бейсовых записей мы не стали вырезать партии с чужих пластинок и делать из них сэмплы. То, что делает малый барабан, все эти очень быстрые, бешеные штуки — Зак занялся этим и сделал собственные лупы, придумал всякие странные ритмы. Потом мы их ускорили до обычных 160 ударов в минуту.
(Драм-н-бейс) теперь ускорили до 185. Можете себе представить? Под него теперь практически невозможно танцевать!
А вы пытаетесь?
ДБ: Я щелкаю пальцами, и уже это достаточно трудно. Это очень быстрая музыка, кто-то сказал, что в следующие полгода темп дойдет до 200. Двести ударов в минуту — это почти невозможно себе представить. А когда-то, несколько месяцев назад, темп все еще был 160. В общем, Зак сделал свои собственные сэмплы. И так мы подошли ко всему альбому: все сэмплы у нас собственного производства. Мы, можно сказать, создали собственный звуковой ландшафт.
Как получилось, что вы решили сделать альбом под влиянием драм-н-бейса?
ДБ: Кто же мог не поддаться его влиянию? Сейчас это самый интересный ритм.
А как же хип-хоп и джангл?
ДБ: Да, я до сих пор люблю хип-хоп. Наверное, я всегда слушал новые музыки — во множественном числе. Этим я питаюсь. А больше всего в музыках мне нравится то, что происходит на краю. Не могу вспомнить, чтобы мне когда-либо был интересен мейнстрим — может быть, только когда я был совсем маленький. Когда мне было под двадцать, мне стали нравиться маргинальные вещи или так называемый авангард. Я всегда в это врубался. По-своему эта ситуация повторилась в конце 70-х, когда мы с Ино слушали много немецкой музыки из Дюссельдорфа, а все остальные, наверное, слушали панк. Мы не хотели участвовать в этой мейнстримной движухе, потому что все это уже было нам хорошо знакомо. По-моему, это было просто развитием того, что Игги и The Stooges делали в конце 60-х. А меня всегда стимулировали вещи, которые я не очень понимаю: например, тот новый, технологический стиль таких непохожих друг на друга групп, как Can, Kraftwerk, Harmonia и Kluster, и всех этих групп из Дюссельдорфа, которые меня интриговали гораздо больше, потому что я не вполне понимал, как эта музыка работает. Наверное, по этой же причине мы с Брайаном так увлеклись тем, что сейчас называют деконструированным или даже «ржавым» индустриальным звуком — потому что он показался нам информацией из завтрашнего дня.
Чем-то, с чем вы бы точно смогли работать. Новые идеи.
ДБ: Работа в этих рамках очень стимулировала меня. И потом я сделал с этим то, что всегда делаю: скрещиваю это новое с тем, чем уже занимаюсь сам. И это становится похоже на французское жаркое, которое ты ставишь на огонь, и потом каждый день, проходя мимо, ты бросаешь в него еще какой-нибудь овощ, и к концу недели у тебя получается невообразимая мешанина, с очень сочным вкусом, но ты не очень твердо знаешь, из чего она сделана. Примерно так я выстраиваю свою музыку.
Сейчас делают очень классный рок под влиянием хип-хопа.
ДБ: И этот диалог происходит в Европе; в Америке этого совсем нет. Самое большее, что происходит в Северной Америке — я не знаю насчет Канады, — но в основном это что-нибудь вроде Моби. Что совсем не плохо, я ничего не имею против Моби, по-моему, он очень хорош, но это не развивается во что-то интересное. Получается довольно стандартно, почти что диско.
А что насчет таких музыкантов, как Бек?
ДБ: Это симпатичная музыка, странноватая, но за ним стоит традиция таких людей, как «Wild Man» Фишер и the Legendary Stardust Cowboy. Он настоящий американский фолк-пионер, почти что за пределами фолка, поэт. Это необычная музыка, но она не устанавливает правила нового языка.
Попали ли на Earthling какие-нибудь песни, не вошедшие в Outside?
ДБ: Я начал сочинять «Telling Lies» прямо перед туром, потому что хотел поработать над ней более тщательно в этом формате. Мы все время изменяли ее аранжировку и опробовали на ней новые идеи. К моменту, когда мы ее доделали, стало ясно, что наш подход к такой музыке хорошо работает, и мы интегрировали этот подход в нашу работу — то есть мы, в сущности, скрестили очень агрессивный рок-звук с драм-н-бейсом.
Прежде мы поверхностно познакомились с этим звучанием вместе с Брайаном на Outside. Там есть несколько треков — «I’m Deranged» и «We Prick You», — которые в большой степени можно описать как джангл: так это тогда называлось. Но в том альбоме важную роль играл нарратив, история, и мы не хотели, чтобы музыка привлекала так много внимания. А сейчас я был свободен сделать что-то, что можно делать без оглядки на нарратив.
Именно «Telling Lies» первой появилась в интернете в сентябре?
ДБ: Верно — в трех версиях, которые мы сделали в процессе. На альбоме вышла та, которую я в конце концов счел самой удачной. Конечно, это была последняя версия.
По-видимому, вы ведете активную жизнь в интернете — например, на прошлой неделе транслировался ваш праздничный концерт, и именно в интернете вы впервые обнародовали «Telling Lies».
ДБ: Ну, я заглядываю туда-сюда! Я настоящий серфер!
Серьезно, вас интересует такое использование интернета?
ДБ: Это неплохой способ провести время. Делая это, я могу с легкостью забыться на пару часов. Вот в чем проблема: эта штука вызывает привыкание. Я развлекаюсь, но из-за этого стараюсь соблюдать осторожность. Еще мне кажется, что когда бродишь в интернете, то приходится продраться сквозь кучу дерьма, прежде чем найдется что-нибудь по-настоящему интересное. Половину времени попадаешь на разные страницы и перебираешь этот мусор.
Это свойство интернета мне не очень нравится. Должен признать, что мне легче погружаться в это занятие в туре. Когда попадаешь в Кливленд, Акрон или другое похожее место, и уже сходил в местный музей, и тебе больше нечего делать, кроме как смотреть, кто входит и выходит из Макдональдса.
В такой ситуации интернет — настоящее спасение.
ДБ: Да. Это приятное занятие. Еще я беру с собой пару художественных программ, которые вставляю в компьютер. Балуюсь с графикой. (голосом актера в рекламном ролике) Вот когда мне нравится сидеть за компьютером! Иногда я даже вношу свою лепту, анонимно — вбрасываю ложные слухи и привлекаю к ним внимание. Почему бы и нет? Мне в любом случае нравится сама идея дезинформации.
Как вы заинтересовались интернетом?
ДБ: Мой интерес начался не с интернета, а с компьютера. Мой сын всю жизнь любит компьютеры. Мы с ним развлекались с программами, в которых он работал, и он сказал: «Папа, ты же любишь искусство и все такое. Может быть, тебе стоит завести вот эти две вещи? Тебе может понравиться». Одна программа называлась Kidpix — художественный редактор для шестилеток. По-моему, она замечательная, и я ей до сих пор пользуюсь. Есть две другие, более сложные — Painter и Photoshop.
Это было году в 93-м, и я стал возиться с этими программами и сделал целую серию литографий, основанных на том, что я сделал на компьютере. Было неизбежно, что кто-то открыл для меня модем, и я начал. (Говорит трагическим голосом наркомана-кокни.) Я пришел домой и обнаружил, что выхожу в интернет каждую ночь. Это продолжалось долгое время, а потом я нашел группу «Анонимные интернетчики» и присоединился к ней. Мы делились друг с другом своими проблемами, и, кажется, теперь я чист.
Как вам кажется, куда это все идет — с точки зрения влияния на музыку?
ДБ: В Кройдон!
Все так плохо?
ДБ: В КройдонЪ! Куда это все идет? Для нового артиста, у которого много материала, но нет аудитории и концертов, и которым не интересуются серьезные рекорд-лейблы, это возможность по крайней мере найти новую аудиторию и заинтересовать кого-нибудь своей музыкой. Возможность выложить свои вещи в интернет, чтобы люди скачивали их бесплатно, по меньшей мере дает ему какое-то пространство для действия. Еще это, по-моему, отличный инструмент для таких людей, как я: особенно для тех, кто, как и я, сочиняет слишком много. Моя проблема в том, что я пишу слишком много материала — слишком много для моего лейбла! Лейбл хочет выпускать только один альбом в год — и это считается часто — или в полтора года, а когда у тебя скапливается неиспользованный материал, это удручает. Пару недель назад я прочитал то же самое в интервью Принса. У него такая же проблема, он пишет слишком много. Музыку, которую корпоративные лейблы не захотят издавать — потому что она не для всех, слишком заумная, черт знает что такое, или что там говорят в таких случаях, — можно выложить в интернет и таким образом найти для нее слушателей. Так она становится доступной людям, и ты не чувствуешь, что твоя музыка просто лежит в шкафу, где ее никто никогда не услышит.
Но если какая-то часть твоей музыки слишком необычна для твоего лейбла, разве нельзя обратиться к независимому лейблу и сделать маленький релиз на стороне?
ДБ: Да, но даже если ты работаешь с независимым лейблом, все равно потребуется несколько месяцев на то, чтобы подготовить альбом к изданию, сделать оформление и так далее. А в интернет можно выкладывать свои работы буквально сразу же.
Быстро и без посредников.
ДБ: Именно этим интернет и привлекает — скоростью и непосредственностью. В туре было очень здорово иметь возможность сыграть на концерте что-нибудь вроде «Telling Lies», а спустя час, после концерта, ты заходишь в сеть и тебе рассказывают, хорошо получилось или нет. Это классно. Ты получаешь очень хорошую обратную связь — очень быстро.
Как вам кажется, американская публика увлечется новой волной британских электронщиков?
ДБ: Хороший вопрос, да? Хотел бы я знать. По опыту мне не кажется, что на это стоит надеяться. Взять хоть реггей — как мало им заинтересовались в Америке. По-моему, канадцы заинтересовались им больше. А в остальном в Северной Америке нельзя сказать, что реггей стало частью общей музыкальной ткани. Там не очень любят так называемые «внешние» музыкальные стили, музыку, которая происходит из других мест. Это, возможно, серьезная проблема. Не знаю, поживем — увидим. Есть несколько хороших признаков: в Нью-Йорке есть два клуба, где играют джангл, и парочка таких клубов есть в Лос-Анджелесе, но это на побережьях. Это не внутренние штаты, и я не знаю, встретим ли мы любителей джангла в Акроне. У индастриала в Америке рынок больше, это всегда было так. Но техно и драм-н-бейс — я не уверен, что они здесь когда-нибудь достигнут того же статуса, что хард-рок, гранж или что там еще. Но у них всегда будет какая-то аудитория, и это уже неплохо.
Некоторые британские группы пытаются пробиться в Америке, у The Prodigy это неплохо получилось.
ДБ: Да, получилось, они точно не остались незамеченными. Есть одна интересная новая мультикультурная группа, Pigeonhed, но это не джангл. Мне кажется, в Америке есть проблема с восприятием мультикультурной музыки, у которой больше одного источника влияния, культурного влияния. Они всегда с трудом воспринимали такое, сама идея гибрида или смеси не привлекает среднего американца. В Европе с этим легче. Хотя у нас в Европе тоже есть проблемы, в целом у нас картина более сбалансированная, чем в Штатах, где между расами пролегает настоящая пропасть.
Но есть и хорошее: на прошлой неделе в Нью-Йорке играл Трики, и я впервые за очень долгое время увидел смешанную публику в Америке. Это очень хорошо. Если драм-н-бейс станет популярным в Америке, может быть, появится какая-то надежда, что он что-то изменит в социальном плане. Было бы интересно увидеть, что музыка снова влияет на общество, как это было в 60-е.
Или хотя бы попытается.
ДБ: Или хотя бы попытается, и попытка это хорошо — хорошо по крайней мере попробовать.
На Earthling есть песня под названием «I’m Afraid of Americans» («Я боюсь американцев»).
ДБ: Да, в песне я не говорю о том, что именно меня пугает, но я хочу сказать…
Вы имеете в виду не столько отдельных людей, сколько американскую культуру в целом?
ДБ: Именно. Это песня об американской культуре, это песня о стереотипном среднем американце, «Джонни». Бедный недалекий Джонни, он всегда где-то рядом. Это такой традиционный объект для критики. Он хочет только причесаться и автомобиль.
Кажется, вы скорее говорите об усреднении культур, о том, как все становится безликим и одинаковым.
ДБ: Да, я всегда до смерти этого боюсь. Мы живем в век хаоса и фрагментированности, и нужно позитивно принимать это, не бояться этого и видеть в этом не разрушение общества, а материал, из которого мы строим общество заново. И когда видишь людей, которые копаются в обломках и пытаются снова вытащить наружу абсолюты, это производит тревожное впечатление. Довольно пугающее впечатление. Это ведет к нетолерантности, а это совсем не то, чего мы хотим. Это не то, чего мы хотим, так?
Окей, скажите пару слов о том, как вы ощущаете свои пятьдесят лет? Дэвиду Боуи пятьдесят лет.
ДБ: Прекрасно. Но знаете, я не чувствую, что мне пятьдесят. Я чувствую, что мне максимум сорок девять. Это потрясающе здорово. Я полон жизни, я чувствую себя полным жизни.
Вы так же, как всегда, продуктивны и довольны своими музыкальными занятиями?
ДБ: Да, мне кажется, я мало что в своей жизни хотел бы поменять. Вообще ничего не хотел бы менять. За последние лет десять я пришел к тому, что могу честно сказать: сейчас я, наверное, получаю больше удовольствия от жизни, чем двадцать пять лет назад. Я могу это определенно утверждать.
Вы продолжаете актерскую деятельность.
ДБ: Да, но я не отношусь к ней слишком серьезно. Мне нравится этим заниматься, когда я получаю все эти маленькие роли — их приятно играть, потому что от меня не требуется проводить много времени на съемочной площадке. Тебе не кажется, что ты впустую тратишь восемь недель, сидя в трейлере неизвестно где. У меня нет амбиций актера.
Что скажете о роли Уорхола в «Баския»?
ДБ: Это было замечательно. Снимали всего десять дней и в Нью-Йорке, так что когда я не был им нужен, я мог сбежать и играть музыку. Это было легко, и над фильмом работали хорошие люди. Криса Уокена я знаю много лет. Фильм шел в кинотеатрах меньше недели — мы все этого и ожидали, но одновременно мы чувствуем, что это на самом деле очень, очень хороший фильм.
От Уорхола в фильме я хохотала до упаду, он очень смешной.
ДБ: О, это хорошо, я рад. Уже сил нет смотреть, как его изображают холодным и расчетливым. Потому что он был не такой. Мне кажется, он был неуверенным в себе геем, который не очень верил в то, что ужасно знаменит, и не очень понимал почему. Мне это показалось смешным, он был очень смешным. Причем в половине случаев — не нарочно. Он был человеком; он совсем не был роботом. Из него все время делают какую-то зловещую фигуру, а он не был зловещим. Он был человеком, который, как и все, просто жил своей жизнью, и большую часть времени ему это давалось не так уж легко.
По-моему, это очень ясно показано в сцене, где он умер. Вы это прочувствовали.
ДБ: Люди, которые знали его, очень горевали, когда он умер. Это произошло так неожиданно, так не должно было быть.
Какие у вас планы насчет Earthling в смысле тура?
ДБ: Мы начинаем репетировать в апреле, и тур продлится с мая до Рождества. Будет очень продолжительный, долгий, долгий тур. Кстати, у меня осталось буквально несколько минут — а потом пора ставить капельницу!
Оглядываясь на туры The Glass Spider и Outside, вы считаете, что можете передать на сцене повествование, сюжет?
ДБ: Если у меня когда-либо была серьезная амбиция, думаю, кульминацией всего, что я делаю, было бы создать, скажем так, театральное музыкальное представление. Я не решаюсь сказать «мюзикл», потому что я представляю себе нечто другое. Но это каким-то образом должно попасть на стадионы. Единственное, что по-настоящему теряется, это диалог. Я уверен, что есть способ работать с идеей прямого повествовательного сюжета для рок-театра, с чем можно поехать в тур по стадионам. Я знаю, что однажды сделаю это. Я сделаю это. Я подбираюсь к способу сделать это. Я начинаю понимать, как это можно сделать.
Как я понимаю, в этом году вы много времени проведете на стадионах. Это подскажет вам еще несколько идей.
ДБ: Да, я смогу еще кое-что прояснить для себя.
Какой вы видите свою жизнь после этого тура? Будет еще один альбом?
ДБ: Думаю, я сейчас не могу сказать, что будут какие-то конкретные вещи. Единственное, что я знаю, это что я не представляю себе времени, когда не буду делать музыку. Или не так постоянно, как сейчас. Я сейчас получаю такое удовольствие от этого процесса, какое не получал никогда в жизни. Я даже не могу объяснить, какое удовлетворение это приносит мне сейчас. С другой стороны, за последние пять лет визуальные искусства стали гораздо более важной частью моей жизни, и я до сих пор много работаю в этой области. Играть много концертов, делать коллаборации — думаю, эти две вещи и дальше будут идти рука об руку.
