Фэшн: поверните налево. Фэшн: поверните направо
Дэвид Боуи и Александр Маккуин. Ноябрь 1996, «Dazed & Confused» (Великобритания)
На обложке своего альбома Earthling 1997 года Боуи стоит спиной к камере, одетый в стильное пальто-сюртук с изображением британского флага. Дизайн этого пальто он создал сам вместе с Александром Маккуином, который также сделал для Боуи концертные костюмы для выступлений в 1996 и 1997 годах.
В 1996 году, когда Маккуин впервые получил титул британского дизайнера года, журнал Dazed & Confused, посвященный молодежной моде и культуре, дал Боуи возможность взять интервью у этого вундеркинда моды. Их разговор показывает, что Боуи собаку съел в вопросах моды, а также — что особенно интересно — что он относится к моде серьезнее, чем Маккуин.
К сожалению, Маккуин покончил с собой в 2010 году.
Этот разговор состоялся по телефону, как и все мои разговоры с Алексом. Мы больше года работали вместе над разными проектами и ни разу не встречались лично. В один прекрасный воскресный день он находится с визитом в доме своей подруги Изабеллы Блоу, среди изумрудно-зеленых холмов Глостершира. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь.
Дэвид Боуи: Не гей ли вы, и не употребляете ли вы наркотики? (Смех.)
Александр Маккуин: Да и да. (Еще более громкий смех.)
ДБ: В таком случае — ваши любимые наркотики?
АМ: Мужчина по имени Чарли!
ДБ: Как вам кажется, он влияет на ваш подход к дизайну?
АМ: Да, он делает его более непредсказуемым. И вот почему появилась фотография, где у меня взрывается голова. (Речь о фотографии, сделанной Ником Найтом на Флорентийской биеннале.)
ДБ: Что ж, однажды я попросил вас сделать мне пиджак определенного вида и цвета, и вы прислали мне что-то совершенно другое, сделанное из гобеленовой ткани, — должен сказать, очень красивое, но как бы вы выжили в более корпоративном мире?
АМ: Я бы не оказался в корпоративном мире.
ДБ: И это при том, что вы будете работать в таком крупном модном доме, как Givenchy?
АМ: Ага.
ДБ: И как же вы планируете работать в таких условиях? Как вам кажется, вам навяжут какие-то правила, параметры — или как?
АМ: Ну да, но понимаете, я могу работать только так, как я работаю всегда. Именно поэтому они меня выбрали, и если они не смогут принять мою манеру, им придется нанять кого-то другого. В конечном счете у них просто не будет выбора, потому что я работаю только по своим законам и подчиняюсь только своим требованиям. Я сейчас говорю, как вы!
ДБ: В отличие от большинства дизайнеров, своим чувством одежды вы обязаны не только истории моды. Вы заимствуете или крадете идеи откуда пожелаете: хоть из гротескных неокатолических фотографий Джоэла-Питера Уиткина, хоть из рейв-культуры. Как вы думаете, мода — это искусство?
АМ: Нет, не думаю. Но я люблю разрушать границы. Это не какой-то особенный тип мышления, я просто использую все, что в данный момент находится в моих мыслях. Это может быть все что угодно: человек, который идет по улице, или взрыв атомной бомбы — все, что вызывает во мне какое-то чувство. То есть я так или иначе все вижу существующим в мире искусства. Как люди делают разные вещи. Как люди целуются.
ДБ: Кто или что влияет на вас прямо сейчас?
АМ: Дайте подумать. Не знаю. Это очень трудный вопрос, потому что у меня есть мрачная сторона, а другая сторона моего мозга — нестабильная и непредсказуемая, и они все время борются между собой, и я выбираю столько разных вещей. Поэтому мои показы всегда совершенно сбивают людей с толку: в одну минуту я вижу чудесное шифонное платье, а в другую минуту я вижу девушку в клетке, которая двигается, как марионетка, и они не могут понять, что все это значит, потому что так много сторон моей личности конфликтуют друг с другом. Но влияет на меня мое собственное воображение, и я мало что беру напрямую из внешних источников. Обычно идеи рождаются одной только силой, скажем, того, как я хочу заниматься сексом, или как я хочу, чтобы люди занимались сексом, или как я хочу, чтобы люди действовали, или — что произойдет, если бы некий человек был вот таким? Понимаете, что я хочу сказать? Я не беру напрямую из внешних источников. Все берется, скажем так, из подсознания или из извращенности. Я думаю не так, как средний прохожий. Я сам считаю, что у меня бывают очень извращенные мысли.
ДБ: Да, я бы сказал, просто глядя на то, как вы работаете, что сексуальность играет очень важную роль в вашей дизайнерской манере.
АМ: Ну, я-то думаю, что это худший умственный настрой. Сексуальность человека оставляет тебе очень небольшое пространство, и в любом случае это очень пугающий процесс — пытаться определить собственную сексуальность. К чему тебя тянет или что шокирует тебя в людях, и кто в конечном счете примет тебя, когда ты ищешь любви. Приходится идти по этим коридорам, и иногда это просто сводит с ума.
ДБ: В вашем творчестве есть нечто гораздо более языческое, чем, скажем, у Готье. Ваши вещи работают на более органичном уровне.
АМ: Возможно. Отчасти на меня повлиял маркиз де Сад, потому что я вообще-то считаю его великим философом и важным человеком своего времени, когда люди думали, что он просто извращенец. (Смеется.) Я нахожу влиятельным то, как он провоцирует людей думать. Это немного пугает меня. Вот как я думаю, но в конечном счете так выросла моя личность, и в целом, в жизни, я просто такой человек.
ДБ: Считаете ли вы, что сама одежда — это такой способ пытать общество?
АМ: Я вообще не придаю такой важности одежде. В конечном счете это просто одежда, и я не могу при помощи одежды избавить мир от болезней. Я просто стараюсь сделать так, чтобы человек в моей одежде чувствовал себя более уверенно, потому что сам я не уверен в себе. Я по многим причинам очень не уверен в себе, и, наверное, та уверенность, которая у меня есть, проявляется в одежде, которую я делаю. Я очень не уверенный в себе человек.
ДБ: Все мы такие, не правда ли? Вы могли бы спроектировать автомобиль?
АМ: Мог бы я? Если бы я спроектировал автомобиль, он получился бы плоским, как конвертик.
ДБ: Вы могли бы спроектировать дом?
АМ: Да, с легкостью, с легкостью.
ДБ: Вы занимаетесь живописью, скульптурой?
АМ: Нет. Я покупаю скульптуры. Я не делаю скульптуры, я их покупаю. Много, много скульптур.
ДБ: Случается ли вам вообще заниматься визуальными искусствами?
АМ: Нет, но буквально на днях я делал одно шоу. Не знаю, слышали ли вы об этом, но мы устроили шоу на воде: мы надели на девушку такой кокон из стальных прутьев, он был в виде трехмерной звезды, покрытой стеклотканью, через которую было видно эту девушку, и вокруг нее, внутри этого кокона, летали бабочки. Она ловила их, они садились ей на руку. Речь шла о собственной среде этой девушки. Я думал о новом тысячелетии, о будущем, и как тогда люди будут носить с собой свой дом, как улитки. Девушка шла в воде с этой огромной звездой, покрытой стеклом, вокруг нее летали бабочки и бражники, они садились ей на руку, а она смотрела на них. Это было прекрасно. Люди были просто в ступоре.
ДБ: Интересно, что вы описываете что-то среднее между театром и инсталляцией.
АМ: Ненавижу театр, ненавижу. Я раньше работал в театре. Я делал для них костюмы, и для кино, и если я что-нибудь ненавидел в жизни, это театр. Терпеть не могу ходить в театр, мне там скучно до усрачки.
ДБ: Ну, я не говорю о постановке пьесы.
АМ: Знаю, но я просто в любом случае хотел это сказать! (Смеется.)
ДБ: Хорошо, давайте скажем — ритуал.
АМ: Да, так лучше. Ритуал мне нравится… (Смеется.)
ДБ: Армани говорит: «Мода мертва».
АМ: О, а он… Господи Иисусе…
ДБ: Теперь вы говорите, как Версаче…
АМ: Это он почти мертв. Ну никто не хочет носить болтающийся пиджак из приятной шерсти — он работал чертовым декоратором витрин. Кому какое дело, что он говорит?
ДБ: Как вы считаете, может быть, он на самом деле говорит, что, может быть…
АМ: Его пора сдавать в утиль.
ДБ: С другой стороны, это может быть замечание о том, как исчезают границы…
АМ: Да.
ДБ: То, как моду представляют сегодня, это огромный шаг вперед по сравнению с тем, что было пять, десять лет назад. Это практически новая форма творчества, не правда ли?
АМ: Да, но знаете, нельзя полагаться на предсказания дизайнеров модной одежды о будущем общества — в конце концов это просто одежда, и я не забываю об этом ни на минуту.
ДБ: Как вы думаете, британский ренессанс — это реальность или просто хайп? Мы заявляем миру, что это реальность. Во всех стратах британской жизни, и от моды до визуальных искусств, музыки, конечно, архитектуры — нет ни одного аспекта культуры, где бы не было вполне убедительных лидеров-британцев — взять хоть английских дизайнеров во французских домах моды, да? Как будто мы сейчас наполняем собой zeitgeist.
АМ: Вы же тоже британец, так что вы должны понимать, что Британия всегда указывала остальным путь во всех возможных сферах, от искусства до поп-музыки. Прямо со времен Генриха VIII. У нас такая нация — мы восторгаемся всем, что у нас есть, как ценным наследием, и хорошим, и дурным, но другого такого места на Земле нет.
ДБ: Но почему мы не можем, создав что-то, поставить это на поток? Мы хорошие инноваторы, но очень плохие промышленники.
АМ: Да, именно так. Но, по-моему, это хорошо. Я не думаю, что это плохо. Это делает нас святыми и придает нашим занятиям респектабельность, а то, что касается делания денег, это для жадных.
ДБ: Значит, вы не жадный, Алекс?
АМ: Боюсь, что нет. Деньги никогда не были для меня главной целью. Ну, то есть я люблю жить в комфорте, но в этом французском модном доме меня спросили, какой я устрою показ, и я сказал: что ж, в наше время люди покупают одежду за такие деньги, что не следует выставлять напоказ свое богатство перед обычной, простой публикой — это дурной тон, а с учетом всех проблем современного мира это просто нехорошо. Я уверен, что люди, у которых есть такие деньги, не хотят, чтобы их фотографировали, так что я сказал, что показ будет скорее интимным, а люди с такими деньжищами, которые ценят хорошее искусство и одежду высокого качества и для которых делают вещи в единственном экземпляре, просто уважают идеал, а не швыряние деньгами. Этим они где угодно могут заниматься.
ДБ: Значит, когда вы разбогатеете, а судьба, боюсь, уготовила вам именно эту участь, как вы с этим обойдетесь?
АМ: Я бы хотел купить дом Ле Корбюзье во Франции… (Смешок.)
ДБ: Приятная вещица. Расскажите про самый первый дизайн, который вы сделали. Когда вы были маленьким, еще ребенком.
АМ: Ну, я не могу помнить такое далекое прошлое, но в рамках профессиональной карьеры — «бамстеры». Ваша басистка Гейл их носит.
ДБ: Был ли у вас период, когда вы были юношей, когда вы экспериментировали и когда вы наряжались и ходили в клубы и так далее, и когда вы изобретали оригинальные вещи?
АМ: Вообще да. Я носил одежду моей сестры, и люди не узнавали ее вещи, потому что я носил их по-мужски. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я ходил по улице в ее лифчике, соседи решили, что я чудик, на меня бросали сердитые взгляды и так далее… а ведь это было в Степни.
ДБ: Мой отец работал в Степни.
АМ: Да?
ДБ: Сколько вам было лет, когда вы начали жить отдельно от родителей?
АМ: Девятнадцать.
ДБ: Это дало вам невероятное чувство свободы? Или вы вдруг ощутили себя еще более уязвимым?
АМ: На самом деле я чувствовал себя очень незащищенным. Потому что я был младшим ребенком, и мать меня всегда баловала — наверное, поэтому я и стал педиком. (Смех.)
ДБ: (Смеется.) Это был однозначный выбор?
АМ: Я думал о мальчиках еще в три года, когда ездил в Понтинс!
ДБ: Вы когда-нибудь ездили на каникулы в Батлинс, или Богнор-Риджис, или Грейт-Ярмут?
АМ: Нет, я ездил в лагерь Понтинс в Кэмбер-Сэндс.
ДБ: Кэмбер-Сэндс?! Я тоже туда ездил!
АМ: Боже мой!
ДБ: У них был трейлер-парк с фургонами…
АМ: Точно.
ДБ: … а рядом с нами жил очень знаменитый тогда комик Артур Хейнс — темная личность, это было его амплуа, и я ходил к нему, пытаясь выпросить автограф. Я ходил к нему с утра три дня подряд, и каждый раз он посылал меня подальше. (Со смехом.) Я тогда впервые встретил знаменитость, и я был очень разочарован. Я чувствовал: если это и есть слава… они просто обычные люди.
АМ: У меня есть два воспоминания о Понтинс: однажды я завернул за угол и увидел, как мои две сестры развлекаются с двумя мужиками. (Смех.) Я решил, что их насилуют, и с криком побежал к маме, в общем, сестры мне надавали тумаков! Второе воспоминание: мы впервые приехали в Понтинс — на такси, потому что в моей семье много таксистов — мы приехали как какой-то цыганский табор, и я посмотрел в окно и увидел двух человек в страшных масках, и я тут же обосрался, прямо в такси! Я буквально наделал в штаны! (Смех.)
ДБ: И это подводит нас к вопросу: кто самый дерьмовый дизайнер?
АМ: О Господи…
ДБ: Кто худший дизайнер?
АМ: На мой взгляд?
ДБ: Да, на ваш взгляд.
АМ: Боже, Дэвид, меня могут обвинить в клевете…
ДБ: Как вы думаете, их больше одного?
АМ: Я думаю, что виноваты люди, которые покупают их одежду, а не сами дизайнеры, потому что, как оказывается, они толком не имеют представления, собственно, о дизайне. Проблема в покупателях. А мой любимый дизайнер — это Реи Кавакубо. Я покупаю только у нее, как дизайнер я покупаю только Comme des Garçons. В прошлом году я потратил около тысячи фунтов (мне не стоит об этом говорить) на одежду Comme des Garçons…
ДБ: Я никогда не платил, Алекс! (Смеется.) Пока…
АМ: Пока не встретили меня! (Еще более громкий смех.)
ДБ: Пока не встретил вас! Да, но я знал, что вам нужно!
АМ: Да, мне тогда это было нужно! Но знаете, что я сделал, когда вы мне заплатили? Я заплатил людям, которые изготовили это пальто!
ДБ: Нет, послушайте, та пара вещиц, которые мне были не нужны, которые вы мне просто подарили, — это было так мило с вашей стороны. Очень мило. Вы также хорошо работаете в сотрудничестве с другими людьми. По-моему, то, что…
АМ: Я с вами, черт возьми, еще не познакомился лично! (Смеется.)
ДБ: Я знаю, я думаю, что это поразительно — как мы хорошо сделали с вами те концертные вещи. Вам нравится сотрудничать?
АМ: Нравится, но когда ты с кем-то сотрудничаешь, нужна одна-единственная вещь: уважать тех, с кем работаешь; раньше мне звонили разные люди и просили поработать с ними, а я обычно отказывался.
ДБ: Ваши клиенты знают, чего они хотят и что им подходит, или вам обычно приходится одевать их «под ключ»?
АМ: Бывает и так, и так, и оба варианта меня устраивают: в конечном счете, это я дизайнер одежды, а они — публика. Если ты хочешь дом, никто не требует от тебя строить его своими руками.
ДБ: Теперь фанатский вопрос. Кого бы вы больше хотели одеть, чем всех остальных людей в мире, и почему?
АМ: Боюсь, что нет такого человека, которого я больше хотел бы одеть, чем всех остальных. Не могу придумать никого, кто заслуживал бы такой привилегии! (Смеется.)
ДБ: Вот готовый подзаголовок материала! (Смеется.)
АМ: В общем — нет, боже правый, потому что я атеист и антироялист, зачем бы мне ставить кого-то на пьедестал?
ДБ: Что ж, это снова заставляет обратить внимание на вашу одежду, и то, что вы делаете, на самом деле важнее, чем все остальное.
АМ: Я думаю, если бы вы сказали, что делаете музыку только вон для того конкретного человека, это несколько ограничило бы ваш стиль жизни.
ДБ: Ты просто немножко надеешься, что есть люди, которым, может быть, понравится то, что ты делаешь.
АМ: И такие люди всегда есть — мир большое место.
ДБ: Ага. The Prodigy или Oasis?
АМ: The Prodigy. По-моему, они гении.
ДБ: Так, на этот вопрос вы еще не отвечали. Я просто обязан вытащить из вас ответ. Армани или Версаче? (Смеется.)
АМ: Marks & Spencer. Извините. Не вижу смысла в тех двух, вместе взятых. Вообще им и следовало бы объединиться и из двух компаний сделать одну. Если вы можете себе представить стразы на этих деконструированных костюмах…
ДБ: Что вы едите?
АМ: Что я ем?
ДБ: Да.
АМ: Сегодня я ел цесарку… приехать сюда — это целое событие… Такое приятное место, я люблю сюда приезжать. Брайан Ферри здесь часто гостит. Это потрясающий дом в духе «искусств и ремесел», его построил дед мужа Изабеллы. Он стоит на холме в Глостершире, из него виден Уэльс и так далее. И в моей спальне висит гобелен Берн-Джонса по мотивам «Примаверы». Я постоянно приезжаю сюда, чтобы сбежать от всех.
ДБ: То есть это ваше убежище, да?
АМ: Да, именно так.
ДБ: У вас когда-нибудь был роман со знаменитостью?
АМ: Не со знаменитостью, но с человеком из очень богатой семьи. Из очень богатой парижской семьи.
ДБ: Вам было легко вместе или эти отношения были полны противоречий?
АМ: Ничуть — он был самым чудесным человеком, которого я знал, и я был с ним совершенно честен. Я никогда не замалчивал свое прошлое или происхождение, а мне тогда было лет девятнадцать, двадцать, мы с ним пошли развлекаться, и я сказал: все, что мы будем делать, мы будем делать «по-голландски», — а он меня не понял. Он решил, что это какая-то сексуальная техника! «По-голландски»!! (Смеется.) Я объяснил, что это значит — каждый платит за себя. Он решил, что это здорово, но он делал лучший на свете минет! (Смех.)
ДБ: Роскошно! А его семья — это были старые деньги или промышленное богатство?
АМ: Старое промышленное, аристократическое богатство.
ДБ: Вы часто ездите за границу? В смысле — для себя, не по работе?
АМ: Нет, не особенно.
ДБ: Значит, вы действительно счастливы в родной, домашней обстановке?
АМ: Мне нравится Лондон, но я просто обожаю Шотландию! Я никогда не бывал в Абердине, и вот я поехал туда впервые повидаться с друзьями Мюррея, и это было что-то нереальное: я вышел из самолета и просто почувствовал, что это мое место. Такое бывает со мной очень редко — я объездил почти весь мир, крупнейшие города в Японии и Америке, и там, когда выходишь из самолета, чувствуешь себя чужаком. Я вышел из самолета в Абердине, и у меня было такое чувство, словно я прожил там всю жизнь. Очень непривычное чувство. И мне нравится Хайленд. У моей семьи корни на острове Скай.
ДБ: Вы хороший друг, всегда готовы подставить плечо? или вы необязательный и легкомысленный?
АМ: Боюсь, что у меня очень мало друзей, но думаю, что могу положиться на них всех, а они могут положиться на меня. У меня нет прихлебателей, и я могу быть очень агрессивным к людям, про которых мне сразу понятно, что они не с тем связались. В общем, если я стал твоим другом, это на всю жизнь. И я сделаю для друзей что угодно, но у меня нет приятелей, которые меня используют и так и сяк, если я их об этом не попросил! (Смеется.)
ДБ: Вы радуетесь, что захватили власть в Givenchy?
АМ: И да, и нет. Как я это вижу, я спасаю тонущий корабль — и дело не в Джоне Гальяно, а в самой организации. Они, кажется, сами толком не знают, куда идти, и в конечном счете их сила должна быть в крутой одежде, а не в великом имени.
ДБ: Вы уже определились с тем, в каком направлении они должны развиваться?
АМ: Да.
ДБ: И ваша идея вас воодушевляет?
АМ: Да, потому что моя концепция вдохновлена одним человеком из сферы моды, которого я очень уважаю. Модному дому с их репутацией нужны определенные вещи, и, боюсь, это не маккуиновские «бамстеры».
ДБ: Последний вопрос. Найдется ли у вас время сделать мне одежду для тура следующего года? (Смеется.)
АМ: Найдется. Нам надо встретиться. На этот раз я хочу вас увидеть. (Смеется.)
ДБ: Занесем это в протокол… вы попадаете на церемонию VH1 Fashion Awards? Не припомню…
АМ: Когда это будет?
ДБ: 24 октября или около того…
АМ: У меня показ 22-го.
ДБ: Так что вы, наверное, не успеете. А то знаете, я там появлюсь в пальто с британским флагом. Потому что есть миллионы людей, которые заслужили увидеть его.
АМ: Вам нужно сказать: «Это сделал Маккуин!» (Смеется.)
ДБ: Гейл тоже выгуляет все свои наряды.
АМ: О, она замечательная!
ДБ: Она очень хорошо их носит.
АМ: Я буду очень рад снова сделать вам костюмы для тура.
ДБ: О, это прекрасно. Жду не дождусь, чтобы меня обмерили как следует!
АМ: Да, конечно. Но мне нужно вас увидеть. Я не хочу измерять ваши запястья по телефону, я уверен, что вы привираете и о своих запястьях! (Смеется.)
ДБ: Вовсе нет…
АМ: А то знаете, некоторые врут про длину! (Смеется.)
ДБ: Я просто сказал, что никогда не совру про длину внутреннего шва брюк.
АМ: А внутри брюк вы как предпочитаете — налево или направо? (Смеется.)
ДБ: И так, и так!
АМ: Ну да, конечно.
ДБ: Нет. Да. Ну, может быть.
