Уже не безумный юноша
Х. П. Ньюквист. Январь 1996, «Guitar» (США)
Хотя Дэвид Боуи производит впечатление художника, которому игра и притворство важны не менее, а то и более, чем глубокое содержание, под его блестящей хамелеоньей оболочкой бьется сердце вдумчивого музыканта, о чем говорит хотя бы неизменно высокий класс его работ. Вот почему в редакции журнала Guitar решили, что ему найдется что сказать о тех многочисленных гитаристах, которые играли с ним на протяжении трех десятилетий. И они не ошиблись.
Х. П. Ньюквист вспоминает: «Среди музыкантов, которых я интервьюировал за все эти годы, Боуи оказался одним из самых интересных. Он не только хорошо говорил — он был обаятельным, эрудированным и остроумным. У Дэвида было одно редкое качество — таких людей можно пересчитать по пальцам: с ним интервью из обмена вопросами и ответами немедленно превращалось в беседу двух людей. Его интерес ко всем формам музыки и способность рассуждать о творческом процессе ставят его намного выше архетипа скучающего и враждебного к журналистам рокера».
Примечание: Мир дс большим интересом ждал сотрудничества с Джеффом Беком, о котором Боуи говорит в этом интервью.
Дэвид Боуи — один из очень немногих людей, прямо повлиявших на то, по какому пути шла поп-музыка. Можно даже сказать, что Боуи единственный музыкант, сумевший за свою карьеру изменить лицо рок-музыки несколько раз. За эти годы с ним играли некоторые из лучших гитаристов мира, и многие из них прославились именно благодаря своей работе с Дэвидом. На своем двадцать четвертом альбоме Outside Боуи собрал еще одну эклектичную команду гитаристов. В этом эксклюзивном интервью Боуи рассказывает о гитаристах, с которыми он работал за последние двадцать пять лет. Он начинает с Мика Ронсона и намекает на возможное в будущем сотрудничество с Джеффом Беком.
Как вы принимали решение, с каким гитаристом работать в тот или иной период?
Думаю, это обычно связано с музыкой, которую я делаю. В начале, когда я только начинал, меня привлекла игра Мика Ронсона, потому что в ней было что-то от Джеффа Бека. В то время я искал чего-то… кого-то, кто мог бы работать в рамках рока и ритм-энд-блюза, которыми я тогда занимался, но кто также в достаточной степени интересовался бы возможностями гитары помимо простого извлечения нот. Мику более-менее нравилась идея играть с фидбэком и прочими шумами — до определенной степени; хотя и не настолько, насколько это нравилось некоторым другим гитаристам, с которыми я работал впоследствии. Но этого было достаточно, чтобы делать нечто более смелое, чем просто стандартная гитарная игра. Когда у меня начался берлинский период [Heroes, Low и Lodger], я больше хотел найти гитаристов, которые бы интересовались гитарой как источником звука. Их целью было создавать атмосферу, а не играть яркие соло, чтобы покрасоваться своей виртуозной техникой. Но нужно очень хорошее понимание инструмента для такой смелости — чтобы действительно делать что-то интересное. Это та самая расхожая истина о том, что необходимо знать правила, чтобы их нарушать, и это в полной мере относится к Ривзу Габрелсу и, само собой, к Адриану Белью и Роберту Фриппу.
Вы известны тем, что играете с очень разными гитаристами, которые часто никому не известны до работы с вами. Они вам сами подворачиваются под руку?
Да. (Смех.) Они сами подворачиваются. Мне просто очень везет. С другой стороны, я хожу и узнаю обо всем; мало что ускользает от моего внимания. Мне очень важно знать, что сейчас происходит в моей профессии. Я просто большой фанат современной музыки. Я хожу на все новые группы, чтобы увидеть, в чем их суть, как эти люди работают друг с другом. Я питаюсь чувством соревнования. Если я вижу что-то очень, очень хорошее, я автоматически говорю: боже, я могу сделать еще лучше…
— Роберт Фрипп был, пожалуй, единственным гитаристом, кого публика уже неплохо знала, когда вы с ним работали.
— Ну, во-первых, на Фриппа мне указали — это сделал сам Брайан Ино — как на человека, который готов работать над тем, чем мы с Ино тогда занимались, и которому это, наверное, будет интересно. [Ино] сказал: послушай, я очень много работал с Робертом, и он действительно умеет сотрудничать; он может по-настоящему увлечься тем, что мы делаем. Так что его на самом деле задействовал Брайан. (Смеется.) И Фрипп был захвачен работой с самого начала. В случае с Адрианом все получилось, [потому что] я пошел на концерт Фрэнка Заппы. Я был в бэкстейдже, смотрел из-за кулис, и когда ему не надо было играть, он все время уходил за кулисы и заговаривал со мной. Кажется, Фрэнк немного рассердился, потому что Адриан большую часть концерта болтал со мной за кулисами, спрашивал, чем я сейчас занимаюсь и есть ли шанс сделать что-нибудь вместе, потому что ему нравилось, как я работаю, и так далее. Так что с ним мы познакомились на концерте.
С Ривзом получилось очень необычно. Я шапочно познакомился с ним в туре 87-го года, потому что его жена Сара заменяла нашего заболевшего пресс-агента. Он был просто человеком, с которым я часто болтал, он хорошо разбирался в искусстве. У нас просто были некоторые общие интересы, да? Но Сара тогда дала мне кассету — или прислала ее вскоре после окончания тура, — и я положил ее к себе в багаж и сказал: послушаю, когда вернусь домой в Швейцарию. И потом я разбирал записи, которые получил во время тура, и нашел кассету Ривза. До этого я как-то упустил из виду, что он играет на гитаре, и меня совершенно поразили вещи, записанные на этой кассете. Я сразу позвонил ему и спросил, хочет ли он поработать со мной, хотя тогда у меня даже не было определенных планов. Но мне ужасно понравилось, как он играет, я подумал: родственная душа.
Я был очень рад найти его, потому что у меня тогда был в некотором роде творческий застой. Музыка перестала меня волновать. Я снова увлекся изобразительным искусством. Не думаю, что я перестал бы сочинять музыку, но я был почти готов уйти в тень. Я обязан Ривзу: он вернул мне чувство приключения и эксперимента. Я действительно очень благодарен ему. Когда мы собрали Tin Machine, он, так сказать, вытащил меня из моей норы. Для меня это был опыт освобождения — надеюсь, для нас обоих. Для меня точно. У меня появился стимул продолжать делать то, что, как я понял, мне нравится больше всего — делать более смелые вещи, чем то, чем я занимался между 84-м и 88-м годом. Это было очень тусклое, вялое, летаргическое время для меня. (Смеется.)
— Ривз записывался на альбоме Outside и играет в туре, но кроме того вы снова позвали Карлоса Аломара. Почему вы так решили?
— Я просто почувствовал, что с тем материалом, над которым мы работали, мне снова нужен очень сильный ритмический элемент. Наверное, я мог бы использовать сэмплы или синтезаторы, но Аломар делает это с таким чувством стиля, что я решил попробовать их совместить. Я не знал, сработаются ли они друг с другом, а я всегда беспокоюсь о том, как разные люди работают вместе. Так что когда мы заканчивали работу над Outside, я позвал Карлоса и Ривза вместе в нашу студию в Нью-Йорке, и Карлос записал партии ритм-гитары, кажется, в пяти песнях, но мне было важно, чтобы Ривз тоже там находился. Я увидел, что им обоим хватает широты души, чтобы ужиться друг с другом, и так я окончательно решил, что Карлос снова будет играть в моей группе. По-моему, Ривз и Карлос великолепно сочетаются друг с другом. Каждый из них автоматически нашел себе место в группе. Мне кажется, между ними не было особого соперничества. Может быть, был дух соревнования, но это не плохо, это даже хорошо. Собственно, так получается очень хорошая музыка.
— Как вы привлекли к проекту Outside Трента Резнора?
— У нас с Брайаном практически ничего не было заготовлено, когда мы пошли в студию. Я тогда увлекался группой The Young Gods, это три парня из Швейцарии [см. «Groundwire», ноябрь 1995. — Ред.]. Я знал их еще до того, как услышал Nine Inch Nails. На мой взгляд, у них были замечательные идеи: они брали кусок гитарного риффа, делали из него сэмпл и затем луп, и этот паттерн постоянно звучал в песне. Я стал думать: да, это мне очень нравится, я тоже попробую это использовать. Это очень интересная группа; мне хотелось бы узнать, что у них теперь происходит.
Когда я узнал Nine Inch Nails — главным образом, через интервью, — на меня произвело сильное впечатление, как они эволюционировали от своего первого альбома [Pretty Hate Machine] ко второму [Broken]. Они так быстро созрели — всего за один альбом; по-моему, это потрясающе. Уже по этому было понятно, что Трент не исчезнет с горизонта. И — на что обычно не обращают внимания — если вынести всю звуковую информацию за скобки, оказывается, что Трент очень хорошо умеет писать песни. Он пишет очень хорошую музыку. И, как и у большинства молодых групп, мимо него ничего не проходит; у него слышны все периоды истории рока, пусть они и скрыты за этой апокалиптической, постиндустриальной музыкой. В ней на самом деле есть и многоголосие, как у The Beatles, и много чего еще. (Смеется.)
Я хотел сделать нечто более смелое, чем то, что, наверное, сделал бы другой музыкант моего… гм, не знаю, как определить себя; скажем, то, что сделал бы другой музыкант моего (вставьте нужное слово сами). Я читал, что Тренту нравится моя музыка от Station To Station до Scary Monsters, между нами очевидно была некая эмпатия. Когда мне позвонили из Virgin Records узнать, с кем я хочу поехать в тур в поддержку этого альбома, я подумал, что с ним, наверное, будет очень хорошо работать. Я позвонил Тренту, а он как раз вернулся из тура. И он сказал, что будет счастлив поехать с нами в тур, но только если он продлится не больше шести недель, потому что он был совершенно без сил. Я был в восторге, что он согласился.
— Стиви Рэй Вон — пример гитариста, который прославился уже после того, как поработал с вами. Как вы его нашли?
— Он играл на джазовом фестивале в Монтерее. Я не очень хорошо запоминаю даты, но, наверное, это было в 82-м, за год до того, как мы начали работать вместе [над альбомом Let’s Dance, выпущенном в 1983 году. — Ред.]. Он играл со своей группой Double Trouble на разогреве у кого-то знаменитого и просто восхитил меня. Он был необыкновенным музыкантом.
— Вы рассорились после фестиваля US Festival 1983 года, об этом много писали. Встречались ли вы с ним после этого?
— Да. Собственно говоря, незадолго до его смерти, месяцев за шесть, мы снова стали общаться, и у нас были совершенно замечательные отношения. Мы стали ходить друг к другу на концерты — я ходил на его, а он на мои, и мы действительно стали приятелями. Он очень сильно изменился — он избавился от многих проблем, которые мучили его раньше. Он производил впечатление радостного человека, полного жизни и жажды жизни. Его смерть стала трагедией, настоящей трагедией.
— Вы сами сыграли все гитарные партии на альбоме Diamond Dogs, и получилось впечатляюще, особенно такие песни, как «Rebel Rebel» и заглавный трек. Почему вы решили не использовать другого гитариста?
— Наверное, потому что я думал, что мои идеи могут показаться людям странными. Я тогда был застенчивым, и меня пугали другие музыканты, особенно те из них, кто, как я чувствовал, превосходили меня опытом и тем, что они делали. И я подумал: господи, я лучше попробую сделать это сам, я не решусь просить профессиональных гитаристов делать то, что мне от них нужно. Кажется, в то же самое время Брайан Ино делал что-то похожее и сам записывал свои альбомы, потому что ему тоже было неловко просить высококлассных музыкантов играть на расстроенной гитаре и тому подобное (смеется). Я тогда был очень наивен. Но на этом альбоме мне удалось очень близко подобраться к звуку, который я хотел, используя не слишком много других музыкантов.
— Есть ли гитаристы, с которыми вы хотели бы поработать? Может быть, с кем-то, у кого уже есть своя репутация?
— Может быть, когда-нибудь с Джеффом Беком. Однажды мы даже обсуждали с Джеффом один очень интересный проект. Я бы очень хотел поработать с Джеффом — я всегда считал его одним из самых недооцененных гитаристов. По-моему, он совершенно невероятный музыкант, и я бы очень хотел поработать с ним.
Еще один человек, которого мало знают как гитариста, но который много сочинял для электрогитары, — Гленн Бранка [см. Guitar, август 1995. — Ред.]. Я мечтаю что-нибудь сделать вместе с ним. Я сам не знаю, что именно, может быть, мы бы придумали что-нибудь для гитар, хотя Гленн сейчас оставил гитары и работает главным образом со смычковыми. Я бы хотел поддержать и стимулировать его… Например, мы могли бы взять за основу идею струны и сделать своего рода комбинацию, это могут быть гитарные струны и жильные струны. Я его поклонник, и уже много лет. Еще я восхищаюсь Дэвидом Торном, хотя не ощущаю потребности работать с ним. Мне кажется, я знаю гитаристов, которые работают в той же области, что Дэвид. Эти мои потребности удовлетворяют люди, с которыми я уже работаю. (Смеется.) Но стили Бранки и Бека меня очень интересуют, я бы хотел исследовать их.
