Глава 5. Дом Гильяно

Во все времена Дом Гильяно был лучшим домом на свете. В нем жили самые счастливые мальчики, которые мечтали занять место дона Гильяно и стать главой Дома. В нем жили самые счастливые девочки, которые мечтали выйти за своих избранников в Свадебный День Гильяно. В нем жили их родители, которые верой и правдой служили своему дону. И в нем жил дон Гильяно – защита и глава Дома.

В стене, что окружает владения Дома Гильяно, есть калитка чугунного литья. Говорят, когда-то в стене были и ворота – их открывали всего раз, после чего заперли навсегда и, наконец, заложили кирпичом. Стена тянется вдоль всех угодий Гильяно, но ее почти не видно – так велика территория Дома.

В калитку можно пройти только по одному.

Вокруг дома разбит цветник. В нем растут розы. Каждый из Дома Гильяно может посадить розовый куст и ухаживать за ним. Не все делают это, но все знают, что лучшее удобрение для самых прекрасных на свете роз – кровь.

Тот, кто хоть раз побывал в Доме Гильяно, тоскует по нему и хочет вернуться. Тоска по Дому как сильная боль, и мучает она беспрестанно. Но в награду за эту боль на каждого, кто хоть раз побывал здесь, на протяжении всей его жизни продолжает действовать магия Дома Гильяно. Дом дает силу и сдерживает чуждые порывы.

Быть Гильяно означает больше, чем быть просто человеком. Сильные чувства – вот их дар и проклятие. Ненависть Гильяно кипуча и яростна, как волны океана. Их гнев – как гроза. Их радость – как солнце. Их любовь вечна, как Вселенная. И чтобы питать их страстные чувства, чтобы поддерживать их юность, которая цветет, как бесконечная роза, им дана была Книга сказок Дома Гильяно, а чтобы обуздывать гнев и ярость – Закон. И каждого, кто нарушал Кодекс, дон Гильяно должен был убить. Для этого он всегда носил при себе нож.

В ясные дни, когда небо сияет, будто сложенное из голубых топазов, завтрак накрывают на террасе. За круглые столы садятся по пять человек. Стол дона Гильяно в центре террасы, от него кругами расходятся столы Дома, и каждый знает свое место. Но также каждый знает, что он волен выбрать любое иное, то, которое подходит ему больше, если он так считает. Но есть места, которые ты выбрать не можешь, потому что не готов отвечать за свой выбор.

С террасы по ступеням можно спуститься к бассейну. Он выложен чуть голубоватой, почти белой плиткой, но вода в нем почему-то всегда такая синяя, как глаза тех, кого называют демонами Дома Гильяно.

В тот день казалось, что зря завтрак накрыли на открытой, подвластной четырем ветрам террасе. Сгущались тучи, собирался дождь. Но Служители следовали Кодексу Гильяно: «Когда в доме гость, завтрак накрывают на террасе. Потому что есть много свободных мест, а он должен выбрать одно».

Гостем был тощий мальчишка в линялой футболке и шортах хаки. Он затравленно озирался. Он был чужаком. Среди щеголеватой, изысканно одетой публики он выглядел оборванцем.

На пальцах женщин сверкали бриллианты, в петлях рукавов мужских рубашек горели изумрудные, рубиновые запонки. Из всех мужчин кольцо носил только дон Гильяно – старинный серебряный перстень с темно-синим сапфиром. Свободных мест было много. Но мальчишка никого не знал из этих людей, кроме дона Гильяно, и он прошел через всю террасу, чтобы сесть за его стол. Никто не пошевелился, никто не выказал удивления. Но мысленно каждый вздохнул с облегчением: вот, наконец, кто-то взял на себя ответственность сесть рядом с доном Гильяно. Одиночество хозяина Дома могильной плитой давило на всех, но никто не решался сделать и шага по направлению к его столу. И вдруг чудом их тревоги развеялись.

Когда мальчишка сел за стол дона Гильяно и заговорил с ним, пожелав ему доброго утра, домочадцы Гильяно с удивлением и радостью обнаружили, что дождь их за завтраком не застанет: один из четырех ветров разогнал тучи, и небо стало чистым, как умытые глаза ребенка.

«И у Бога бывают плохие дни», – говорил иногда дон Гильяно. Но сегодня был не такой день. День был хороший.

Во все времена Дом Гильяно обладал своим лицом и своим голосом. Его лицо – в прожилках мрамора и волокнах древесины, в узорах мозаик и фресок. Его глаза – окна. Его рты – порталы дверей. Его вены – коридоры, тайные и явные ходы, пронизывающие тело Дома. Его сердце в Башне, оно стучит в груди дона Гильяно и отмеряет распорядок дня. Его смех – звон бокалов. Его слезы – горьки, как вода в океане, и красны, как кровь. Его вздох и стон – дыхание древнего органа в Белой Зале. Его слова – в пронзительном пении половиц, скрипе ставен, глухом ворчании камней в стенах. Его голос – это голос Закона. А строки Закона тверды, как была тверда рука, начертавшая их. Эти строки тяжелы, как камни, из которых сложены стены. Главы Закона непреклонны и обязательны. Закон требует. Закон повелевает.

Календарь Гильяно движется по кругу, один семейный праздник сменяется другим. Ничто не способно нарушить этот круговорот. И, прежде чем постичь все науки, каждый Гильяно должен затвердить наизусть Календарь, принять его, впустить под кожу, растворить в крови, жить по нему и не помышлять об ином.

Как кольца чудовищного змея, сжимаются круги иерархии Дома Гильяно, чем выше, тем малочисленнее. И если армия дальнего круга Служителей, или Червей, весьма обширна, то Стражей, или Львов, первого круга всего пять плюс несколько учеников, которых готовят на смену.

Ашеру Гильяно повезло – он родился в Доме Гильяно. И, как все мальчики Дома Гильяно, он мечтал о вполне конкретных вещах:

– преподнести лучший подарок в День рождения дону Гильяно;

– достичь круга Стражей Дома Гильяно;

– быть в первой или последней паре в Свадебный День Гильяно.

Но самой большой мечтой его было стать доном Гильяно. В Ночь Фортуны получить нож и кольцо. А утром занять место дона Гильяно за центральным столом.

Ради этого все мальчики Гильяно живут, совершают подвиги, добиваются любви прекрасных женщин, терпят лишения и всегда возвращаются домой. Они все очень хотят выиграть. Но знают, что победителем может быть только один.

Этому счастливцу нельзя сделать ни одного неверного шага к вершине имени Дома Гильяно. Он не имеет права на ошибку. Он не имеет права на сомнение. На отдых. На колебание. На отступление. Он должен видеть перед собой единственную цель – место дона Гильяно – и идти к ней. И он не может сожалеть ни об одном из своих решений, потому что каждое из них – правильное и каждое из них на шаг приближает его к цели.

Не в каждом поколении Дома Гильяно рождается такой герой. Задача дона Гильяно – дождаться его. Он один-единственный, и дон Гильяно сразу узнает этого человека. Если ждать придется слишком долго, то при встрече с преемником хозяин Дома почувствует облегчение, ведь ноша его тяжела, он только и ждет момента, когда можно будет передать ее.

Постороннему человеку трудно попасть в Дом Гильяно. Право на вход дает только приглашение дона Гильяно либо предложение руки и сердца одного из тех, кто принадлежит к Дому. Когда сюда пришел Ян Каминский, у него не было с собой приглашения, а это могло означать только одно – его жизнь и смерть отныне зависят от решения дона Гильяно.

Гильяно славились своим умением принимать решения. И какими бы те ни были, никогда не жалели о последствиях. Человек может взять судьбу в свои руки и даже совершить убийство, если сочтет нужным, считали они. Больше всего на свете Гильяно ценили право выбора, в то время как большинство людей предпочитали, чтобы за них принимал решения кто угодно, только не они сами. Например, Бог, который бы определил: это – добро, а это – зло. Или родители, которые бы сказали, что хорошо, а что плохо.

Люди утратили волю. Веками они теряли ее по капле и вот исчерпали до дна. Они разучились делать выбор. Так считали в семье Гильяно. Они считали, что люди отказываются от своего права на выбор всякий раз, когда утверждают, что их прародители – Адам и Ева – совершили грех, преступив волю Бога, нарушив его запрет. Нет, говорят Гильяно, эти древние люди совершили величайшее открытие. Память об этом открытии жива лишь в Доме Гильяно, а потому только Семья достойна дара Великого Садовника – дара вечной жизни.

Первые люди оправдали ожидания Бога. Они были героями, великанами. Они были неотделимы от природы, как камни и скалы. Они ни в чем не нуждались и даже не знали, в чем могут нуждаться. Единственное, что от них требовалось, это исполнить волю Бога, а они выразили свою волю и преступили Закон.

Эти люди были самим совершенством, истинным творением Бога, потому что оказались равны ему. Они покорились не его выбору, а сделали свой. Бог замер в восхищении, его план удался. Но первые люди устыдились своего выбора, своей смелости. А значит, устыдились своего Творца. Ведь они думали, что совершенны, а оказались непослушными детьми… Бог выслушал их, вздохнул, дал им Закон, как жить дальше, и удалился в Сад растить розы.

Такой была одна из сказок Дома Гильяно.

Кто бы мог подумать, что дон Гильяно – островитянин! Вообще-то на остров семья переехала чуть меньше года назад, до этого Дом клана Гильяно находился недалеко от Неаполя. А поместье на Ланке стояло заброшенным с XVII века. Дом сохранился, но в каком же он был упадке! До сих пор шли ремонтные работы, во многих спальнях еще только завершали отделку. Полностью восстановили первый и третий этажи. Заросший джунглями сад пришлось разбивать заново. Благо на острове достаток пресной воды, лужайки и кусты зазеленели через месяц, зацвели розы. Полосу пляжа, примыкавшую к поместью, ограничивал риф, а с другой стороны – изгиб труднопроходимых джунглей, но даже без этих естественных барьеров на пляж Гильяно никто бы не стал соваться – местные считали территорию запретной. Хоть за века память о грозном семействе стерлась и выветрилась, остались легенды и суеверные страхи. В пользу Гильяно говорило и народное поверье о том, что в заброшенных домах живут злые духи.

Но с тех пор, как началась реставрация и ремонт, злых духов, похоже, в доме только прибавилось. Они с утра до вечера таскали стройматериалы, шумели и пилили. Джунгли мягко скрадывали грохот стройки, но люди в деревне неподалеку в тревоге прислушивались и вздрагивали, когда ветер доносил до них резкий звук. Дом Гильяно не мог принести на остров добро. Эту истину в ланкийских семьях передавали из поколения в поколение, и Гильяно здесь видеть не желали. Вот только хозяева Дома ни у кого разрешения не спрашивали. Они владели этой землей, и они решили вернуться.

Дом Гильяно перемещался в пространстве вместе со всей семьей, со всеми законами и традициями, даже с костями мертвецов. Мебель, кухонная утварь, постельное белье, занавеси, ковры, ширмы – все грузилось на корабль и путешествовало со своими владельцами. Дом на новом месте был один в один таким же, как дом прежний, спальни распределялись таким же образом, как раньше, и обставлялись в точно таком же стиле и точно такой же мебелью, как в Доме на берегу Неаполитанского залива.

После девятичасового перелета в аэропорту Вайнеров никто не встретил, пришлось взять такси, чтобы добраться до южного побережья. Сумерки сгустились, как чернила, и перешли во влажную тропическую ночь. Так что к поместью Гильяно гости доехали уже в полной темноте. Таксист принял деньги, но наотрез отказался помогать с чемоданами. Выгружая багаж, он понес по-английски какую-то несуразицу, понятно было только то, что он не хочет и не может заходить в ворота, потому что там живет «большой человек», и вообще ему нужно убираться отсюда немедленно.

Не было ни привратника, ни сторожа, ни звонка, чтобы вызвать прислугу, да чего уж там – не было и ворот как таковых. Только две облупленные колонны, которые венчали львы с недружелюбными мордами – так казалось в свете автомобильных фар, – и высокая стена вправо и влево от колонн. Машине не проехать, значит, предполагалось, что гости должны идти к дому пешком. Вайнеры растерялись. Элен злилась: в любой заминке, в каждой трудности этого путешествия ей виделось намеренное пренебрежение, козни семьи Гильяно.

Таксист воспользовался моментом и удрал, так что теперь они оказались в кромешной темноте, лишь за воротами дорогу обозначали редкие фонари. Похоже, их задачей было не освещать дорогу, а указывать путь. Ада предложила Марку и Элен идти в дом, в то время как сама она посторожит багаж – не от людей, которых и видно-то не было, а от обезьян, о любопытстве и проворстве которых предупреждают каждого, кто въезжает на остров.

– Не боишься? – спросил Марк невесту.

Ада улыбнулась в ответ:

– Идите. Я в порядке.

Но, когда мать и сын прошли за «ворота», ей показалось, что стена отделила ее от них. Она видела их спины, но ощущение было таким, будто между ними пролегли тысячи километров. Стояла теплая ночь, но Ада поежилась, как от внезапного холода. Вдруг подумалось: вот они приехали к тайному правителю, жестокому и могущественному, вступая на территорию владений которого, ты отдаешь ему свою волю, он становится твоим господином и может в любую секунду потребовать твоей смерти.

Тропический лес жил неумолкаемой жизнью: кто-то стрекотал, шелестел и вздыхал в ветвях. Ада прижалась спиной к стене, чтобы хотя бы сзади не ждать нападения неспящей мартышки или змеи. «Интересно, водятся ли тут большие змеи вроде питона или анаконды? А хищники? Тигры? Они ведь охотятся ночью, – перебирала она в голове. – Дикие слоны есть – это точно. Но слон ведь не кабан, он не бросится на тебя с разбега. А если бросится, то можно не беспокоиться о дальнейшем: мокрого места от тебя не останется».

Но случилось нечто более жуткое, чем нападение бешеного слона: черные тени вышли из ворот и окружили ее. И если бы они быстро не подхватили чемоданы, закричала бы, ей-богу. Пока мрачная процессия двигалась к дому, она пыталась с ними заговорить, но черные тени упорно молчали.

Дорога повернула – и открылся вид на Дом Гильяно в окружении пальм. Ни малейшего сходства с «Приемной Бога» Магритта. Светятся окна на последнем этаже высокой башни. От богато украшенного лепниной фасада расходятся скошенные назад крылья. Первый этаж прячется за частоколом колонн, второй – под черепичным козырьком. Понятно – защита от солнца. Оно, наверное, здесь никого не щадит. Массивная входная дверь. И запах… то ли гнили, то ли затхлости встречает на пороге. Где-то далеко слышался рокот голосов. Еще Ада успела заметить неглубокий пятиугольный каменный бассейн без воды прямо посередине холла. Слуги повели их: ее с Элен налево, Марка – направо. Спальню Ада не рассматривала, к ужину на подносе не притронулась, разделась – и сразу нырнула в постель. Простыни успокаивающе пахли лавандой, и она тут же уснула.

5.15 – первый час.

В Доме Гильяно не было часов. Ни электронных, ни механических, ни водных, ни солнечных, ни цветочных. Здесь не вели счет времени. Но в одной из древних книг Кодекса было записано: «5.15 – есть час первый, час Служителей Дома Гильяно. Они просыпаются первыми, а все остальные домочадцы – вслед за ними». Мальчики и девочки, одетые в черное, Служители Дома Гильяно, в этот час проходили по этажам, заглядывая в спальни и открывая окна. Только они знали, что творится за закрытыми дверями.

Аромат роз, словно настоявшийся в саду за ночь, врывался в распахнутые окна и окутывал спящих тонкими одеждами душистого наслаждения. Все спали, спали беспробудным сном, как двор принцессы Шиповничек. Спали, не видя сновидений, еще раз переживая во сне уже прожитый день. И когда они открывали глаза, им казалось, что они и не спали вовсе, что жизнь их – вечное бодрствование. Ночь – лишь досадное недоразумение в череде прекрасных дней. Запах роз будил их. Поднимал с постели. И они вставали с ясными лицами, будто уже умытые розовой водой. Их волосы благоухали, глаза улыбались. Они были готовы к новому дню. Дом приходил в движение.

«И будет Дом разделен, как разделен род человеческий. Левая сторона будет принадлежать женщинам, правая – мужчинам. Мужчины смогут приглашать женщин в свои покои, а женщины вольны будут соглашаться или отклонять их предложения. Но ни один мужчина – принадлежит ли он Дому Гильяно или является его гостем – не ступит на женскую половину Дома. Право входить на женскую половину принадлежит только дону Гильяно».

С мужской половины на женскую переходили девушки и женщины в разноцветных пеньюарах, отделанных кружевами, украшенных бриллиантовыми нитями, стразами, расшитыми золотом и серебром. Это Служители каждое утро выбирали из их гардеробных утренний наряд, когда приходили проветривать пустующую спальню, и приносили пеньюар его владелице. По вечерам Служители зорко следили за Церемонией приглашения, чтобы не перепутать наряды и двери.

«Женщина должна входить в комнату мужчины с пустыми руками и не выходить из нее во вчерашнем платье» – этот Закон Служители соблюдали строго. Они приносили пеньюары, забирали вчерашние платья. Дамы приводили себя в порядок в женских комнатах, а затем спускались к завтраку.

Ада открыла глаза. Со всех сторон ее окружал белый прозрачный полог. «Красиво, – пришла первая восхищенная мысль. – От москитов!» – сообразил прагматичный ум в следующий момент. Она перевернулась на живот, вдохнула запах простынь. Как чудесно после проклятого самолета оказаться в удобной постели. «Раздельные спальни – так старомодно, – подумала она. – Дон Гильяно, похоже, человек моральной закалки позапрошлого века». Но Ада была благодарна старомодному дону за то, что он позволил ей отлично выспаться, не тратить силы на разговоры или, не дай господи, на что-то большее. Марк был неплохим любовником, не его вина, что их предпочтения в сексе не совпадали. Ада делала вид, что ее все устраивает.

Наверное, надо встать. Кто знает, какие в этом доме порядки! Да и, честно признаться, есть хочется. Она откинула полог. Комната – «корабельный сундук». Деревянные пол и потолок, стены выкрашены в кофейный оттенок, на гвоздях висят волосатые, зубастые маски. Не страшные, просто слишком экзотические. Вместо скамьи у кровати – три голубых разновеликих чемодана, сложенных один на другой, в медных клепках, с плетеными ручками. Комод – резной, пузатый, стол-бюро со множеством выдвижных ящичков. Туалетный столик на гнутых ножках, плетеная банкетка. Ада тут же подскочила, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Но зеркала не было. Пустая рама, по краю которой извивались розы и змеи. Протяни руку – коснешься стены.

Заглянула в ванную, но там на стене вместо зеркала сиял лист желтого, отполированного до блеска металла. Ада тусклым призраком без особых примет отразилась в нем. Видно, конечно, что нос у тебя не в саже, но как сделать макияж в таких условиях? Краны медные, ванна на львиных лапах. Мыло и шампуни с розовым маслом.

Вчерашнего подноса с ужином в спальне не было, значит, кто-то заходил сюда, пока она спала. Определенно заходил и пробыл не пять минут – все ее вещи были разобраны, платья отглажены, белье сложено, обувь расставлена. Она даже не вышла на балкон полюбоваться видом – кофе… ей определенно нужна огромная чашка кофе!

Наверное, она встала слишком рано. Торопилась и даже не взглянула, который час. Постояла на галерее второго этажа. Вернуться? Сойти вниз и осмотреться? То, что она вчера приняла за бассейн без воды, – выложенная камнем, углубленная в полу площадка непонятного назначения: пять углов, пять граней. Ада не решилась ступить прямо на дно, обогнула слева, по деревянному полу.

Витые индийские колонны кругом, кожаные диваны, ширмы, расписанные яркими птицами и зверями. Заглянула за ширмы – и угрюмый коричнево-красный интерьер взорвался сине-белым китайским фейерверком. Белый камин, рядом с ним высокие расписные вазы синего стекла. Белоснежный трон рядом. Пушистый ковер, по нему раскиданы подушки, стоят низкие кресла, а на стене и на каминной полке – множество фотографий. Она не успела опомниться, как отыскала знакомое лицо. Ее взгляд уперся в него. И Ада заплакала. Она стояла в волшебной гостиной, расписной как китайская шкатулка, и плакала, глядя на снимок Ашера Гильяно. Таким она его не знала: молодой парень с белозубой улыбкой, но взгляд такой же огненный, непримиримый.

– Привет, – раздался женский голос рядом. – Скорбное место. Сама тут все время чуть не плачу.

Ада быстро вытерла глаза. Рядом с ней стояла… Девушка? Женщина? Возраст трудно было определить. Изумрудное платье-футляр с золотой брошью у сердца. Волосы уложены в высокую прическу.

– Не знаю, что на меня нашло. – Ада попыталась сказать это тоном, полным недоумения.

– Здесь на всех что-то находит. Мемориальная гостиная. Все равно что кладбище. Кстати, меня зовут Анжелин, Анж.

– Ада.

– Пойдем. Все, наверное, уже собрались на террасе.

Ада растерялась, когда увидела террасу Дома Гильяно. Круги накрытых столов, ветер перебирает складки скатертей, как струны арфы. Звон посуды вплетается в пчелиный гул застольных разговоров. Элен махнула ей рукой. И Ада присоединилась к ней и Марку. Столы были накрыты на пять персон, но они сидели втроем.

Кофе оказался отвратительным. Горьким, с ощутимым привкусом гнили. А ведь ни за что не скажешь, пока не попробуешь. Когда его наливали из фарфорового кофейника в чашку, благоухал, как напиток королей. На вкус – помои. Капучино у них не подавали. Пришлось кинуть в чашку три куска сахара и залить это безобразие молоком.

– Чай пить безопаснее, – пододвинул к ней чашку Марк. Чай был хорош: свежий, цейлонский, крепкий, отличная альтернатива ужасному кофе. – Кофе у них местного сорта «либерика», – объяснил он. – Во всем мире его и за кофе не считают, технический сорт, добавляют в смеси для аромата.

– Представляете, у меня пропали все зеркала, – поделилась новостью Ада. – Маленькое, из косметички, и даже из пудреницы!

– Наверное, при перелете в багаже разбились, – безмятежно предположила Элен.

– Но тогда остались бы осколки. Вы бы видели зеркало в моей спальне – пустая рама! А в ванной – лист металла!

– Лично я нашла элементы интерьера весьма оригинальными, – пожала плечами Элен. – Под старину.

Ада сразу поняла, кто на террасе дон Гильяно: оплывший, грузный мужчина за центральным столом, смотрит из-под седых бровей, как будто готов сердце из тебя вынуть. С ним старались не встречаться взглядом. Все делали вид, будто его и нет. На самом деле, старались вести себя так, чтобы не вызвать его неудовольствия. Террасу он покидал последним.

Дона Гильяно можно было увидеть еще и вечером. Весь день он проводил в своем рабочем кабинете в той башне, что возвышалась над фасадом. Вечером дон присоединялся к обществу около половины восьмого. Ужин по колониальной привычке называли обедом. С пяти пили коктейли.

17.15 – час коктейлей, как записано в Кодексе Гильяно.

Пили коктейли и наблюдали закат. В начале седьмого солнце закатывалось быстро, как золотой в карман. В небе повисали раскаленные докрасна гамаки. Они сочились кровью, и кровь неспешно заливала весь горизонт. Ада никогда не видела подобного заката. Честно признаться, до Ашера она редко обращала внимание на то, как садится солнце. Разве что заметишь, как в окнах мелькнул оранжевый луч. Стемнеет – включишь свет, вот и все. Здесь же люди салютовали уходящему солнцу, они провожали его, как в последний путь. И все знали, что дон Гильяно наблюдает за закатом из своего кабинета.

После заката старались без нужды не выходить из Дома. А уж тем более не подходили к воде. Ужинали шумно и всегда в столовой. Дон Гильяно – во главе стола. Это за завтраком каждая семья, каждая группа жила сама по себе, за ужином все были вместе. И разрешалось садиться куда угодно. Не было правил. И ты не выбирал себе место раз и навсегда, как на террасе. Ты мог сесть по правую руку дона Гильяно, мог – по левую. Можно было занять место в самом конце стола или посередине. Был шанс познакомиться с новыми людьми, поболтать на разные темы, посмеяться новым шуткам. Аде понравилось это время.

Ни телевизора, ни радио… Компьютеры в Доме под запретом, ни одной газеты Аде в руки не попадало. «Расслабься, ты на отдыхе», – успокаивала она себя. Они с Анжелин загорали на пляже, плескались в прибое. Плавать невозможно – слишком большие волны, а бассейн для взрослых только-только начали выкладывать плиткой («За год не сподобились!» – яростно сверкая глазами, кипятилась Анжелин). Жара угнетала, а в детском лягушатнике всегда было битком. Чтобы почитать книгу, нужно было обращаться к дону Гильяно, и он, на свое усмотрение, выдавал том из библиотеки.

– Он мне какого-то доктора Спока однажды выдал! – пожаловалась Анж. – Думала – про космических пришельцев, оказалось – про воспитание детей.

У Анжелин и Андре де Кавальканти было двое детей: шестилетняя дочь с таким пышным и труднопроизносимым именем, что все звали ее просто Лола, и годовалый сын Альфи.

– Скукота, – заунывно тянула Анж. – Хоть вы приехали! Пока молодежь не подтянется, здесь будет невыносимо. Невыносимо! – повторила она, повысив голос, когда мимо них проходил мальчик-Служитель. – Принеси нам выпить, кувшин мохито принеси, – отдала она распоряжение, мальчик тут же умчался его выполнять. – Поверь мне, ужасно жить безвылазно в Доме! Ладно еще дети – им много не надо. Но взрослые! Это все равно что похоронить себя заживо. Дом к Ночи Фортуны украшать – вот и вся их радость.

– Ты живешь здесь постоянно? – спросила Ада.

– Пришлось, из-за детей.

Откровенность Анжелин возрастала с каждым выпитым коктейлем. Она гоняла малолетнего прислужника в хвост и в гриву, требуя новых напитков.

– Мы ведь с Андре не Гильяно, как ни крути. Хоть из шкуры вон выпрыгни, никогда нам Гильяно не стать. Гильяно можно только родиться. Эту фамилию даже не получишь, выйдя замуж. Очень редко они женятся не на своих, но и тогда за женой остается ее девичья фамилия. А родившихся от такого брака детей они тоже делят на Гильяно и не Гильяно по одним им известным признакам. Но такие браки с «пришлыми» – раз в столетие, может, случаются. Я ни одного не помню. Обычно мальчики Гильяно «приглашают» только девочек Гильяно.

Еще один коктейль со всхлипом сдался. Анжелин продолжала болтать:

– Вся беда в том, что для мальчиков иных фамилий очень важно «принадлежать Дому Гильяно», а это значит родиться и вырасти в этом Доме, иначе их не считают полноправными членами семьи. А вот рожденных здесь девочек можно, после того как им исполнится три года, забрать из Дома, все равно их ждет брак с кем-то из семейного круга. Но мальчики должны до совершеннолетия жить в Доме и получить соответствующее воспитание.

Дон Гильяно требовал, чтобы матери находились при детях, потому что ребенок без матери – что шлюпка без руля.

– Вот и пасу свое дорогое чадо мужеского полу на просторах колониального Дома Гильяно, – вздыхала Анж. – Девочки – другое дело, им достаточно выйти замуж за кого-нибудь из семьи, чтобы получить все права.

За пределами Дома Гильяно Анж уже один раз выходила замуж за невероятно скучного человека, у которого от первого брака остались двое мальчишек. Но она так издергала этого мужчину требованиями о подарках, бриллиантах и мехах, а также столь явно изменяла ему со своим кузеном Андре де Кавальканти, что муж поспешил сбежать в неизвестном направлении.

– А какую рождественскую открытку я подписала этому неотесанному деревенщине! – говорила она, имея в виду своего первого мужа. – «Мужик, прими мои поздравления и пожелания новой шубы в Новом году!» И я получила новую шубу. Котиковое манто. Безумно роскошный мех!

Сдав пасынков в приют, Анжелин устроила судьбу с Андре, правда, этого повесу удалось приструнить только сообщением о внезапной беременности. До рождения сына они жили в маленьком городке, Андре работал на благо Дома Гильяно (Ада так и не поняла, чем именно он занимался), а с женой постоянно ругался из-за ее неумеренных запросов.

– Бриллиантов тебе мало? – кричал он, размахивая бокалом виски и щедро орошая напитком пол вокруг себя. – А на какие шиши, позволь, я тебе достану бриллианты? Кто оплатил тебе дурацкий ремонт? Ручки дверные бриллиантовые ты за чей счет поставила? Вот теперь открути их, возьми в руки и ходи!

Элен находила новую подругу Ады вульгарной, Марк считал, что Анж просто отвратительна, но Аде нравилась эта женщина. С ней было весело. С остальными дамами Дома Гильяно ей не удалось наладить отношения. Истинные женщины – фонтан женских гормонов, непредсказуемы, как стая обезьян. Они добиваются твоей дружбы, выведывают твои секреты, уводят твоего парня и напоследок втыкают нож сарказма в твою спину. Сначала они скорбят вместе с тобой, потом тебя оскорбляют. Они хитры, вероломны, прикидываются воспитанными и тонкими. Анж не прикидывалась. Она была как на ладони. Грубая, насмешливая, неуравновешенная. Алкоголь же приводил ее в состояние какого-то мистического откровения, будто ей в напитки по капле подливали настойку опиума:

– Ты думаешь, Дом Гильяно – обычный дом? Особняк на берегу океана? Чушь! Не просто дом, а существо архитектурной формы жизни! – И она откинулась на пестрые подушки, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. Ада сделала удивленное лицо. Анж была довольна. – Здесь происходят странные вещи. Очень странные. Настолько странные, что эти вещи все предпочитают не замечать. Разум не в силах объяснить, что здесь творится. У этого дома есть имя. А мы все только принадлежим ему. Он строит себя из нас, как из кирпичей. Он дышит, он перемещается вместе с нами по свету. Но не мы нужны ему. Мы – так… стены, полы и потолки, нечто неодушевленное, а ему нужна душа. Душа Гильяно. Ему нужна сила. Ему нужны чудеса. Но сила и чудеса ушли из этого дома. Представляешь, раньше под этой крышей не старели. Да-да… Старость не наступала в Доме Гильяно. И был смысл в том, что все эти тупоголовые мамаши сидели в Доме, – они же хотели сохранить молодость. Ха-ха, некоторые даже верят, что прежние времена вернутся. Не слушай меня – вранье полное, когда напьюсь, хочется кого-нибудь одурачить. Вот погоди, услышишь еще сказки из Книги!

Неудивительно, что ни Марк, ни Элен не выдерживали ее театра.

Ада помнила, что положила таблетки в сумку. Их ведь нужно принимать регулярно. Она все перерыла. Безрезультатно. То ли она их потеряла, то ли их кто-то стащил. Завтра она сходит в аптеку.

Анжелин ее просветила – контрацепция в Доме Гильяно под запретом!

– А как поддерживать постоянное количество слуг? Чужих в дом не допускают. Прислуживают, как правило, дети. Вот и подумай, откуда они берутся, – задала ей задачку Анжелин. – Служители изымают все презервативы, все таблетки после первой же ночи, которую проводят гости в Доме Гильяно.

– Они роются в вещах?

– И в карманах, – подтвердила Анж. – Как только мы с Андре не прятали презервативы! Никогда не удавалось оставаться их владельцами дольше суток. Правда, иногда можно отыскать парочку в мусорном ведре на кухне. Но представь, что скажет дон Гильяно, когда ему донесут, что ты прокралась на кухню и рылась в помойке?! А Служители ему донесут, ведь он – главный гарант продолжения рода Гильяно! Позор, да и только. Знаешь, сколько детей у дона Марко? Дочь от законной супруги и трое от секретарши. А сколько от остальных женщин Дома Гильяно, я уже и со счета сбилась! Ведь по Закону дон Гильяно может спать с любой женщиной в Доме и любая может родить от него ребенка.

– Возмутительный закон!

– Крайне возмутительный! – согласилась Анж. – Эти доны такие развратники! И тебя он не обойдет своим вниманием, дорогуша. Спорим, он уже на тебя облизывается. Совет на будущее: если планируешь стать принадлежностью Дома Гильяно, постарайся как можно быстрее забеременеть, беременных женщин дон не трогает и молодых мамаш тоже. Но если ты и после родов сохранишь столь же великолепную фигуру, познакомишься с ним очень близко.

– К тебе он приходил?

– Посещал меня дважды, пока я не забеременела Альфи, – скользнула по опасной теме Анжелин, и тут же выражение тревоги за судьбу Ады вновь возникло на ее лице. – И еще один момент: дону Гильяно ты не имеешь права отказать, не то что всем остальным.

«Никто не знает, где находится спальня дона Гильяно. Он всегда бодрствует, и никто не знает, когда он спит. На ночь он выбирает себе спутницу. И всегда покидает ее спальню до рассвета».

Женщины Дома Гильяно имели право отказаться от близости без объяснения причин. Никто их за это не наказывал, их слово было законом, и отказ не обсуждался. Приятно осознавать, что выбор зависит от тебя. И Ада не отказала Марку, когда он по примеру остальных мужчин в холле опустился перед ней на одно колено и произнес: «Марк Вайнер приглашает синьорину Аду провести с ним ночь под сводами Дома Гильяно. И пусть никто не знает, что творится за закрытыми дверями». Она шепнула: «Согласна», хотя могла бы отрицательно покачать головой, протянула ему левую руку с кольцом. И он, по обычаю Дома, коснулся лбом тыльной стороны ее ладони.

Некоторые женщины жалуются на отсутствие прелюдии. Мол, не успевают возбудиться, мужчины слишком спешат. Им бы в постель к Марку Вайнеру – интересно, сколько бы они продержались, перед тем как рвануть обратно к своим мужьям-скорострелам? Марк Вайнер… вот уж кто не спешит, а продлевает прелюдию часами. Ада готова была взвыть, грязно ругаться и кричать: «Да засади, в конце концов, ты, сукин сын!» Он не любил передавать инициативу, как правило, ее выступление было лишь частью его грандиозного спектакля. И все-то он делал правильно, и дрожь возбуждения пробегала по телу, и было приятно, и тысячи женщин молились бы на него… но после Ашера ей было нужно другое. Чтобы сильный мужчина без разговоров и околичностей сжимал ее в объятиях, чтобы чувствовать его тяжесть, подчиняться его бешеному ритму. А не стонать и умолять Марка: «Ну, пожалуйста, войди в меня!» – его еще не один час приходилось уговаривать. Каждый раз она чувствовала себя марафонцем, который бежит и бежит, а финиша не видно. Ему был присущ какой-то сладострастный садизм, без всякой там жестокости. Он любил смотреть, как она изнемогает от его ласк, которые ни к чему не приводят, а когда приводят, то, как правило, к этому моменту все эмоции настолько перегорели, что она нечеловеческим усилием воли заставляла себя не спать.

А еще он любил рассказывать, предвосхищать «удовольствие», которое ее ждет, стоит ночи опуститься на город. И в ресторане мог не меньше часа или даже двух расписывать, как все будет происходить в спальне. Уже одни его слова набивали оскомину, а потом (сюрприз, сюрприз!) повторялись в точности до жеста. «Да что с тобой такое! – хотелось долбануть его кулаком. – Это я уже знаю. Давай придумаем что-нибудь еще!» Но молчала, ведь любую попытку спонтанной импровизации он воспринимал как личное оскорбление.

Не беда, если бы он реализовывал свои фантазии утром или днем, но в светлое время суток у него находились сотни дел и никогда не было времени для секса. Утехи он неизменно приберегал на ночь. А ведь ночью иногда хочется всего лишь пять минут близости, чтобы сбросить напряжение, расслабиться и уснуть. Но с Марком сон мог не прийти до рассвета. Поэтому сто раз подумаешь, прежде чем соблазнять его и начинать всю эту волынку.

Ну а в остальном – клад, а не мужчина. Вежливый, предупредительный, ненавязчивый. С ним можно с легкостью прожить годы.

– Тебе не кажется, что наш роман изначально был слишком предсказуем? – спросил ее Марк. Ада напряглась – ничего хорошего не сулят такие разговоры. – Познакомились на выставке, начали встречаться… И у меня возникает вполне законный вопрос: почему я? Тем более когда ты плачешь в Мемориальной гостиной. Там есть кто-то, с кем ты была знакома? Вас связывали сильные чувства? Длительные отношения? Скажи мне, что я о тебе не знаю?

«Вот оно, признайся, – подзуживал внутренний голос. – Самое время».

Но снова навалилась слабость, охватило безволие. Придется выслушивать упреки, что-то решать, скандал накануне семейного праздника – позор.

– Кто тебе рассказал? – вскинулась она. А ведь можно было поломать комедию: «Я? Плачу? В Мемориальной гостиной? Ты меня с кем-то спутал…» Но у Ады были свои правила. Если хочешь что-то скрыть – будь искренней.

– Твоя болтливая подруга Анжелин. Она сказала это, желая подчеркнуть твою чувствительность. Согласен, гостиная – скорбное место, но никто не плачет по чужим мертвецам. Если этот кто-то в своем уме и ничего не скрывает.

Аду тянуло в Мемориальную гостиную, там был спрятан ее магнит, и она плакала, глядя на его фотографию.

– Это не из-за кого-то… В Мемориальной гостиной я плачу, потому что у этих людей есть семья, даже после смерти у них есть семья, и они остаются в семье. У меня не было семьи и дома не было. Мою фотографию не станут так хранить после моей смерти.

И Марк посмотрел на нее, как смотрел только Марк. Он вырос без отца, он боготворил его и ненавидел, и ничего не мог сделать, чтобы отец им гордился или хотя бы просто пришел на обед.

– У тебя будет семья, я тебе обещаю. Она уже у тебя есть.

И все-таки он был хорошим человеком, этот Марк Вайнер. Будь он настоящим Гильяно, у него не осталось бы шансов стать хорошим.

Глянцевые улыбки на фотографиях в Мемориальной гостиной сияют безмятежностью. Эти люди улыбаются, потому что еще никогда не умирали по-настоящему. Но им пришлось умереть, на память остались лишь фотографии. Теперь в Доме Гильяно умирали не только те, кто должен был уйти. Уходили не только те, кто засыпал с улыбкой на губах, чтобы вновь проснуться в новом теле. Уходили самые сильные, самые живые, самые счастливые мальчики и девочки Дома Гильяно. Смерть забирала лучших.

Когда-то Дом Гильяно действительно был самым желанным местом на свете. До тех пор, пока Дом не посетили болезни, а затем и смерть. Могущество Дома Гильяно обеспечивали лилу – сгорбленные дети-старички с сапфировыми глазами и с серебряными волосами. Их называли «драгоценностью Дома Гильяно». Их никогда не рождалось много, но всегда было достаточно. Лишь перед тем как один дон сменялся другим, лилу становилось меньше. И это был знак для правящего дона Гильяно, что настала пора уходить.

Лилу обеспечивали домочадцев Гильяно вечной жизнью без болезней, без тревог и без боли. Они выполняли еще десятки различных мелких поручений, чтобы сделать пребывание Гильяно на Земле более счастливым, они приносили удачу, надували ветром паруса кораблей, ослабляли противника в битвах, копили богатства и открывали места залежей золота и драгоценных камней.

С помощью лилу Гильяно могли выполнять свою миссию на Земле. Они владели Великими Таблицами МЕ, которые раскрывали секрет всего сущего в этой Вселенной. Эти Таблицы хранились в Доме. И без вечной жизни Стражам Дома, хранителям Таблиц, трудно было бы держать Вселенную под контролем, многое бы ускользало от их внимания, что-то бы неизменно забывалось. Ведь эта Вселенная была царством сна, глубокого, почти беспробудного. С исчезновением лилу миссия Стражей оказалась под угрозой.

Лучшие из Лучших ушли, но сила их волшебства, накопленная под сводами Дома, затухала медленно, как свет погасшей звезды, который еще долго виден с Земли. Казалось, ничто в Доме не изменилось. По-прежнему прибывают гости, завтрак накрывают на террасе, по вечерам пьют коктейли и провожают закат. Но вечность, вечно юная вечность, начала умирать. Запах разложения, гнили чувствовался повсюду, его не могли заглушить благовония и терпкие масла. Дом умирал. Медленно, как корабль с пробоиной в боку, он клонился на сторону, наполняясь горькой водой. Его стены впитали слезы, стенания над больными, над умирающими. Дом пропитался ядовитыми испарениями скорби и отчаяния.

Здесь по-прежнему радушно встречали гостей – далекие по родству семьи, которые пока не заслужили право жить в Доме, и новых настоящих людей, которых разыскали Смотрители в серой биомассе человечества. Но каждый праздник теперь был омрачен скорым расставанием, семьи Дома Гильяно знали, что, возможно, видятся в последний раз, и тем ценнее для них были эти встречи.