Давным-давно по Земле бродили демоны. Они принимали разные обличья. Кто-то подстраивался под людской образ, но не отвечал ему полностью, кто-то выбирал звериную шкуру или рога, приставлял себе вместо человеческой головы голову быка или льва, сочетал звериную страсть с высоким сознанием. Демоны были большие выдумщики, любили посмеяться над собой и своим внешним видом.

В жены они брали земных женщин. Учили своих земных детей разным наукам и ухищрениям. Они открыли мужчинам секреты различных руд, показали им, как строить башни и храмы. А женщинам дали власть над драгоценными камнями и золотом, научили их гармонии, танцам и пению.

В одних местах демонов почитали как богов. В других – гнали как злых духов. В третьих – принимали за мирных чужестранцев. В четвертых – объявляли им войну. Потому что Земля кругла и велика, и порой невозможно предугадать, что таится на другой ее стороне и какие люди там живут, какие обычаи у них в ходу, какие мысли им свойственны.

Там, где началась война, пролилась первая кровь демонов и первая кровь людей. И стало очевидным, что и те и другие нарушили Закон, потому что убивать без причины, ради игры и забавы, не позволено никому. Число демонов на Земле стало множиться. На смену одному павшему приходили десять. Человеческим женщинам стало не до искусств и украшений – они вынуждены были каждый год приносить в мир по ребенку.

Демоны начали творить то, что прежде было за гранью дозволенного, – входить в людские тела и пожирать души. Их нельзя было отличить от людей ни при свете дня, ни при лунном свете ночи. Убивая такое существо, человек не знал, демон ли перед ним или его собрат по племени. И началась братоубийственная война. Люди восстали против людей.

Тогда-то и появились те, кого потом стали называть «убийцами демонов». Они хитростью заставляли демонов проявить силу, обменивали кровь на чудеса, а затем цинично лишали их крови, и те рассыпались, как хрустальные сосуды…

Антонио мельком взглянул в окно, где худой парень все еще топтался возле надгробий, не понимая, что за шутку сыграл с ним синьор Аменти. Ян не чувствовал, что могила Ашера Гильяно где-то тут. Он осматривал камни в полном недоумении. Еще минут пятнадцать – и он сможет назвать всех погребенных по именам, однако Ашера Гильяно среди них не окажется.

– Он лучше умрет, чем станет помогать Гильяно, – пробормотал Антонио, вспомнив, как Ян держался на суде. Юноша готов был понести наказание, лишь приказ адвоката удерживал его от чистосердечного признания в убийстве.

Дон Гильяно удовлетворенно кивнул:

– Для этого ты мне и нужен. Разве смысл твоей жизни не в том, чтобы каждой секундой своего существования приносить пользу Дому Гильяно?

– Да, это так, дон Гильяно, – смиренно ответил Антонио.

– Вот и скажи мне, ради чего стал бы этот лилу жить? Что его удержало бы в Доме? Давай! Ты умеешь располагать к себе, Антонио. Люди выбалтывают тебе свои тайны. Думаю, демоны в человеческом обличье слеплены из того же говорливого теста. Скажи мне, чего хочет этот лилу? Ты был дольше всех с ним, тебе он доверяет.

Антонио замялся. Он и хотел бы скрыть то, чем поделился с ним Ян, но не мог врать дону Гильяно. Связь раба и господина предполагала, что зависимый не может предать своего хозяина, не может солгать ему. Когда он находился рядом с доном Гильяно, Антонио всегда ощущал эту связь, как тяжелую цепь на шее. Он уже пробовал бороться, пробовал скрывать истину, тогда слова против воли выливались из него, как под воздействием «сыворотки правды».

– Он говорил, что влюблен, – промямлил Антонио.

Глаза дона Марко азартно блеснули:

– О, человеческие женщины! Лилу падки на земных красавиц. Найди мне ее, и она получит приглашение в Дом Гильяно.

– Но, возможно, это всего лишь юношеское увлечение… – слабо возразил Антонио. – Или бред воображения.

– Лилу влюбляются один раз в жизни. Это их свойство перешло и к Гильяно – после того как мы заключили с ними Завет. От своей любви лилу так просто не откажется. Стань его другом, разузнай все про эту девушку.

– Врать тому, кто читает мысли? – При всей покорности Антонио Аменти опасался браться за невыполнимое задание.

– А ты будь искренен в своей неправде, – криво усмехнулся дон Гильяно. – В суде ты лжешь, как дышишь, Антонио. «Tura per jura, secretum prodere noli!» – «Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны!» – разве это не девиз всех адвокатов Гильяно? И разве не Гарвард ты окончил, где установлена знаменитая «статуя тройной лжи»? Что ты знаешь о правде? Что ты знаешь о Лучших из Лучших?

– «Это дар Великого Садовника. Кто станет пренебрегать даром Великого Садовника? Но если кто станет, да будет проклят. Ибо создания эти держат Дом на своих плечах» – вот что знал Антонио о Лучших из Лучших, это знали все в Доме с детских лет.

– Не пренебрегай этим даром, тогда и проклятие не коснется тебя, брат Аменти. Последний из Аменти… – поправил себя дон Гильяно.

«Его здесь нет», – услышал дон голос мальчишки, хоть Ян не произнес ни единого слова. Дон Гильяно всегда слышал Лучших из Лучших на любом расстоянии. Этому мальчику долго удавалось скрываться, впервые дон Марко услышал его, когда Ян вошел в разрушенный Дом на Благословенной Ланке. Но тогда это было зыбкое ощущение, теперь же он не только отчетливо слышал мысли лилу, но и мог смотреть его глазами. Лишь временами эта связь прерывалась. Иногда дон пропускал целые монологи. Так бывает, когда лилу не связан с Домом кровью. Как управлять им? Как узнать о его тайных замыслах?

«Есть могила. Но она пуста. Он жив? – терялся в догадках юноша. – Нет, мертв, – отвечал Ян сам себе. – Но где он? Среди мертвецов Гильяно его нет. Как же это возможно?» – спрашивал он у камней, у ветра, у травы, что касалась его щиколоток.

«Его нет среди мертвых, потому что ты забрал его душу», – послал ему ответ дон Гильяно. И в окно увидел, как мальчик вздрогнул, будто его ударили.

– Время для новой лекции, Змей, – повернулся дон к Антонио. – Расскажи ему, кто он. Расскажи все, что знаешь. Уверен, твоих скромных знаний по этой теме вполне достаточно для лилу. Пусть, наконец, поймет, чем он отличается от людей.

И Антонио ответил так, как тысячелетиями отвечали в Доме Гильяно, когда приказывал дон:

– Слушаюсь, дон Гильяно.