Pt. 13: The frayed ends of sanity

Здесь было заметно теплее. Пар уже не клубился, лишь чуть показывался на выдохе. И свет, идущий из-за панелей, закрывающих стены, лился другой. Не дрожащий серебристо-лунный и не ритмичный ало-багровый. Нет. Из-за темных резных панелей, покрытых поверх дерева лаком, наружу пробивались мертвенно-зеленые ровные блики.

Над блестящими чередующимися черными и белыми плитами под ногами стлался туман. Настоящий, полупрозрачный на уровне пояса и непроглядный у колен туман. Подкрашенный зеленью и переливающийся изумрудными искрами, он завивался спиралями и растекался в стороны болотной тинистой пленкой.

Звук шагов прятался в лениво-густых завитках, пропадал, растворяясь в ровном гулком шипении, идущем со всех сторон. Скрип кожаных ремней отражался от низких стен и потолка, выгнутого полукругом, и окончательно пропадал в темных, матово поблескивающих листьях странных растений вдоль стен. Широкие керамические горшки, державшие их в прошлой жизни, резко выстрелили под ногами звуком ломающихся костей.

Туман пах. Не водой или грибной сыростью, нет. Воздух, странно сухой и удивительно легкий, пах плохо. Сладко и резко. Гнилью и формалином, смертью и тем, что случается после нее. Моргом, где сломались холодильники и в прозекторской кипит работа.

Запах сбивал с толку. Окутывал со всех сторон, налегал на плечи, стараясь заставить остановиться и ждать. Тех, кто пах именно так, боятся. И как не хватало сейчас маски с баллоном смеси, чтобы дышать только ею… Но его старушка осталась наверху, там, откуда он упал. Чертова сладковатая вонь…

Поднести карабин к лицу и втянуть его запах. Сталь, нагревшийся пластик, пот на кончиках пальцев, смазка и сгоревший порох. Именно так сейчас пахнет надежда.

Усталость обнимала мягкой медвежьей лапой. Давила на спину, на шею, на плечи, натруженные весом наплечников и нагрудника. И чуть отступала, если провести пальцами по двум царапинам, вскрывшим металл посередине. Памяти о сгоревшей твари и ее когтях.

Зелень потайных светильников успокаивала, чуть ли не заставляя веки слипаться. Пришлось потратить драгоценную воду, вылив немного на голову. Рассчитывать встретить здесь родник или хороший колодец? Глупости. А пить консервированную воду можно, только если она в банках из запасов КША, строивших подземелье. Пока такие не попадались.

Из-за спины еле слышно рокотала «Велкро Флай», запущенная на повтор. Дико звучащая посреди безумия, царящего вокруг. Но удивляться песне, пусть и играющей в работающем лифте посреди преддверия Ада? Это глупо.

До развилки, разделившей коридор на два, добрался без проблем. Замер, затаившись за пока еще стоящим, но сильно проржавевшим шкафом со стеклянной дверцей. Хотя нет, это не шкаф. Аппарат по продаже жевательной резинки, лимонада и прочей ерунды. Он видел такой один раз во Фриско. Правда, из него продавались презервативы, сигареты и банки с пивом. Здесь, если судить по остаткам красной краски, когда-то лежала обычная кола.

Черные листья ближайшего куста мерзко шевелились за спиной. Тянулись, расправляя мясистые блестящие ленты, сплошь покрытые мелкими зубчиками, посверкивающими алмазными кромками. Пришлось отодвинуться как можно дальше. Подошва за что-то зацепилась, оглушительно громко скрипнув твердым и острым по плитке пола. Туман от движения чуть подался, расходясь в стороны. Белевшая под ногой берцовая кость скрипнула острым обломком, когда подошва осторожно опустилась рядом.

Вот так… Растения тоже работают стражами, охраняя подходы к Козлоногому. Ад, как он есть. Что ожидать впереди? Замаскированных ловушек с дьявольским семенем, ни разу пока не встретившимся?

Правый или левый? Почему-то пришло решение двигаться в левый. То ли из-за тишины, царившей в нем, то ли по какой-то иной причине.

Снова идти вперед, осторожно и размеренно, просчитывая каждый шаг. Если ты один посреди чертова дома дьявола на земле, больше никак и не получится. Говорят, до Бойни в ходу были искусственные бойцы. Перед самым открытием Врат, из которых вышла Бездна. Сталкиваться с такими не приходилось. Говорят, те могли просчитать разведку, оборону и нападение за пару секунд и атаковать мгновенно. Точно зная, где должен ожидать противник. Не помешало бы такое умение прямо сейчас.

Зашипело. Прямо впереди. Через туман, мешающий рассмотреть хоть что-то, пробилось бледное движущееся пятно. Женщина? Женщина.

Отступить, спрятаться в тень, прикрываясь металлом умершего холодильника. Замереть.

Изможденная, с выступающими ребрами, длинными спутанными волосами, закрывающими лицо. Даже не пришлось удивляться отсутствию одежды. Кожа говорила сама за себя. Покрытая сеткой тату, переплетающихся в странном узоре, идущая прямо на человека. Не сворачивающая, бесшумно и безмолвно. Хотя… шипение доносилось с ее стороны. Прямо из-за пелены волос, закрывающей лицо.

Туман заволновался, незаметно поднявшись до груди. Ствол «ли» смотрел прямо в ее лицо. Стрелять, если можно пройти незаметно, не хотелось. Женщина подняла голову, одним неуловимым движением убирая волосы с лица. И взглянула прямо в тень, на прячущегося человека. Черными, без радужки и белка, мертвыми змеиными глазами, пересекаемыми еле заметной алой щелочкой. Улыбнулась, превратившись в аллигатора, и ушла в туман, окунувшись по самую макушку. Плавно и даже красиво.

Чертова ведьма…

Он подался назад, присел и застыл, водя карабином из стороны в сторону. В этот момент автомат с газировкой дождался своего часа. Движение в постоянно дрожащей зелени он уловил краем глаза, почти решившись на не самый умный, но самый отчаянный шаг.

Металлическая коробка, жалобно звякнув и громко хрустнув стеклом дверки, рухнула, перегораживая коридор и разбрасывая в стороны испуганно шарахнувшийся туман. Зеленоватые густые хлопья разошлись, как волны после падения камня. Мелькнуло бледное тело, неимоверно быстро перебирающее руками и ногами. Черные полосы племенного тату лакота, бегущие по гибкому телу, шевелились живыми змеями.

Ее чуть задело, самым краешком. Сняло кожу, будто шлифовальный круг прошелся по плечу. Красное раскрасило белое, уже теряющееся в зелени вновь сгустившегося тумана. Карабин рявкнул, отправив две пули ей вслед. Гулко щелкнуло, когда те утонули в мягком мхе и плесени, ползущим по стене. В ответ, вырвавшись из кружащихся туманных язычков, хлестнуло что-то, блеснувшее в слабом свете.

Зашипело на плече, ударило в нос едким запахом. Пришлось вытаскивать клинок, срезая ремень, крепящий наплечник к нагруднику. Кожа шипела, разъедаемая плевком чертовой ведьмы. Два куска куртки удалось обогнуть лезвием и снять сразу. Третий, не поддающийся, напоследок подарил взрезанную мышцу на груди.

Ждать, пока он приведет себя в порядок, женщина-лакота не стала. Она снова вынырнула из тумана, и он ударил наугад. Клинок зацепил ее лишь кончиком. Худая и жутко сильная рука ударила по кулаку с тесаком ребром и по запястью с внутренней стороны. Нервы щелкнули электрическим разрядом, отдавшись белой вспышкой боли.

Получилось ударить ее под ребра стволом карабина. Лакота кхекнула, чихнула, плюнув под ноги новым блестящим сгустком. На полу тут же зашипело, повалил тот самый едкий запах. Мелькнуло бледное, звонко шлепнуло, холодная ступня приложила прямо по лицу, вывернувшись под немыслимым углом. Правую сторону обожгло, как после точного удара опытного боксера. Тут же к лицу как будто прижали плотную тугую подушку. Глаз заслезился, почти не видя.

Ударившись о стену и пытаясь поймать ведьму оставшимся левым глазом, вскинул карабин. Но лакота оказалась быстрее. Наотмашь хлестнула растопыренными пальцами по лицу, целясь острыми отросшими ногтями во второй глаз. Пули ушли вбок, лишь одна чиркнула по бедру, вздувшемуся узлами мышц. Темные капельки побежали по мучнисто-белой коже, отлетели в сторону, попав на что-то, влажно чавкнувшее.

Второй удар ноги попал в руку, чуть выше внутреннего сгиба локтя. Мускулы сжались, заныли, отказываясь работать. Хренова ступня ударила в грудь. Плевать ведьма-лакота хотела на осторожность и на знаки Господа Истинного. Удар отозвался в груди, выбив воздух. Он захрипел, хватая воздух широко раскрытым ртом и выплевывая остатки слюны. И тут же захрипел еще раз. Только теперь из-за ведьмы.

Длинные тонко-стальные пальцы, влажно хрустнув, подались вперед, становясь еще длиннее. Обхватили шею, почти сомкнувшись сзади, под затылком. Миг, и хрипеть пришлось вися в воздухе, влипнув спиной в плесень и мох. Крохотные зелено-черные частички взметнулись в воздух, налипнув на лицо и чуть не попав в рот, широко раскрытый и пытающийся втянуть кислород.

Застучало в висках, мир налился оттенками красного. Лакота, оскалившись в зубастой улыбке, зашипела. Разинула пасть еще шире, скользко блеснув длинным узким языком. Хрипнула, набирая воздуха, вздувая мешочки-железы на шее, чуть ниже ушей. Ударил ее рукой, едва дотянувшись до груди. Удар вышел слабым, ни на что не годным. Ногами сучить она не давала, второй рукой прижав таз к стене и проткнув ногтями кожу и мышцы.

Стучало все сильнее, мешки под кожей, бледной, с черными ниточками вен, надувались сильнее. Блестящие глаза довольно щурились, глядя на человека. А он все бил и бил левой рукой. Потому что правая была занята.

Чертова индейская сука и ее хреновы ведьмины фокусы отсосут. Правую ладонь обожгло резкой болью, но плевать он на это хотел. Рывком на себя руку с единственным доступным оружием. Темные зубчатые листья дерьмового кактуса-людоеда, живущего в разбитом горшке, упали на ее плечо. На, сука, лови подарок!

Ведьма вздрогнула, когда проголодавшаяся дрянь выпустила руку чужака и вгрызлась в ее плоть. Да, да, тварь, так тебе! Догадка оказалась верной. Листья, шелестя и влажно чмокая, выстреливали один за другим, обхватывая бледную кожу с татуировками.

Зубастый рот дрогнул, мешки-железы зашевелились, став почти прозрачными. Ведьма взвизгнула, взвыла зло и недовольно и отпустила человека. Он рухнул на пол. Ногти, пробившие одежду, пояс, кожу и мышцы, вышли, словно ржавые гвозди из тугой доски. Обожгло болью, но сразу стало не важно. Над головой зашипело, в ответ густо зашелестело листьями.

Откатившись в сторону, ничего не видя в плотном тумане, он вскинул «ли». Черт с ними, с дырками в животе, черт со всем остальным. Встать, вскидывая карабин и целясь ей в голову. Приклад в плечо, переключатель на автоматический, палец на скобу, щекой к пластику. И вынырнуть из зеленой тихой смерти, так и рвущейся в глотку, нос и легкие.

Ведьма-лакота почти справилась. Темный поблескивающий куст, желавший ею закусить, истлел практически полностью. Оставшиеся, самые длинные и широкие листья не сдавались, обдираемые с тела, залитого кровью. Не стоило давать ей закончить. Совершенно не стоило.

Лакота не ожидала, что человек встанет. Черные зеркала глаз на какой-то миг стали нормальными. Почти нормальными. И испуганными. На кратенький миг, между щелчком бойка по капсюлю патрона, крохотным взрывом, взметнувшим пламя и дымок, выбивший наружу резь сгорающего пороха, и пулей, крутящейся со скоростью ядерной боеголовки, одетой в медную рубашку пулей с острым широким концом, вошедшей прямо в голову, чуть выше уха и чуть ниже макушки. Хруст, влажный всплеск, липкий шлепок о стену, глухой удар отброшенного тела. И второй, третий выстрел, так, чтобы наверняка. Пули рассекли лицо по диагонали, выбив наружу костяную крошку и вылетающие зубы. Плесень со мхом стали бурыми, скользко поблескивающими, украсились длинными волосами.

Стена холодила спину. Холод продирался через куртку и ремни. Задрать рубашку, посмотреть… Чертова хрень! Рука сама собой вскинула карабин, в мелкие осколки размолотив выстрелом голову лакоты. Чертова тварь!

Чуть ниже пупка темнели три дырки. Мизинец прошелся вскользь, оставив глубокий порез, не более. Да какая разница? Что она раньше рвала своими черными острыми ногтями? Получить заразу в кровь… не хотелось. Да и кровь не останавливалась. Понемногу, но текла, стекала тонкими непрерывными струйками. Что остается? Хренова ведьма, чтоб ее!

Сесть, задрав рубашку. Снимать нагрудник долго и опасно. От такой кровопотери умрешь не сразу, в отличие от нового хищного вмешательства. Патрон для «винчестера», вскрыть и аккуратно присыпать каждую дырку порохом. Спички? Спички есть у каждого «пустынного брата». Без них никак. И, да, содрав наплечник, и так не держащийся на одном ремне, срезать один из ремешков. Зажать в зубах. Три дырки, три одинаковые огненные боли. Чудесно.

…больно… пламя ест плоть… больно…

На какой-то миг все же провалился в мельтешащую тьму. Позже в голове прояснилось, но хотелось плюнуть на все и не вставать. Так и остаться здесь, лежать почти трупом и никуда не идти.

Но он встал, конечно. Воняло паленым мясом. Тратить воду, чтобы смыть с живота кровь, он не стал. Во фляге и так плескалось не больше половины. Второй наплечник пошел вслед за первым. Баланс плохой, придется оставить только нагрудник. Подобрать тесак, подобрать тесак!

Чуть покачивало. В подсумке совсем согрелись оставшиеся полоски вяленого мяса. Прожевал один, стараясь проглотить только со слюной. И…

Бой оказался не просто схваткой. Бой подарил возможность идти к цели по маршруту. Тонкую табличку из пейперпласта, когда-то висевшую на стене, бой освободил, когда ведьма падала на пол.

Схема бункера, с лестницами, коридорами и лифтами. Это пятый подземный этаж. Нет, третий, третий, уголок просто заляпан. И сейчас он вот здесь. Впереди лестница, через три поворота и два больших помещения. И парочку поменьше. Это если идти именно здесь. Если вернуться, пойдя по правому коридору, получится выйти раньше. Но что-то не нравилось в проходе через пять крохотных офисов, помеченных значком биологической опасности. И возвращаться не хотелось. Иногда длинный путь короче.

Жаль, что он не прихватил еще кусков от плаща храмовника. Пригодились бы, живот замотать. Но придется идти как есть. Вставить полный магазин. Подтянуть ремни. Глотнуть, мать ее, остатков воды. И, не удержавшись, пнуть бесформенное месиво, оставшееся от головы лакоты. Ему еще повезло… никакая она не ведьма. Окажись здесь другая, хотя бы на четверть силой, как Алый Ворон, остался бы здесь гнить. А так – повезло.

Туман лежал все так же ровно и лишь лениво перекатывался. Заполнял пространство, но уже не так плотно. Вернулся на уровень пояса полупрозрачной дымкой, лишь понизу, у колен, перекатываясь волнами густой зеленоватой смолы. Хотя есть и хорошее: под ногами больше не хрустели останки мертвецов.

Стараясь обходить хищные злобные кактусы, двинулся дальше. Осторожно, прижимаясь к стенам, стараясь не задеть и их тоже. Любой толчок, плечом, ногой, подсумком, и в воздухе тут же клубится облачко плесени и мелкого мха. Что случится, если вдохнешь… неизвестно. Проверять не хотелось.

Работать в одиночку тяжело. На самом деле тяжело. Когда прикрыта спина, чувствуешь себя увереннее. Когда прикрыт один из флангов, можно драться со всем миром. Только вот ему никто и ничего не прикрывал. Экспедиция казалась сейчас не просто безумной. Она казалась искренне глупой. Если бы не то, что он до сих пор жив и готов бороться дальше. А бороться, до самого конца, хотелось все так же сильно. Слабость, замутившая сознание, удрала, стоило привести в порядок амуницию. Дед бы гордился. Наверное.

Из тумана выплывали новые странные вещи. Как странные? Странными они стали именно здесь.

Стойка-рецепция, густо поросшая гибкими лианами. Над ней, под ковром мха, лишайника и вездесущей плесени, еще виднелся щит с портретом Мак-Джи, последнего президента КША, мертвенное лицо генерала Ли и герб конфедератов. Наверное, здесь сидел дежурный. Да, так и есть. Он и сейчас здесь сидит. Его плоть объедена временем и падальщиками, кости кажутся стеклянными и чуть заметно светятся привычным уже зеленоватым светом.

Снова стало жаль маску, оставшуюся наверху. Но, хорошенько подумав, жалеть он перестал. Маска здесь – иллюзия защищенности, не больше. Командор не говорил про радиацию, а светиться скалящийся скелет мог и благодаря козням Козлоногого. Такое дикое чувство юмора, как у него и его детишек, еще поискать.

В длинном низком холме, торчащем у противоположной стенки, удалось признать диван. Такой же был у Шепарда в кабинете. Наверное, все кабинеты военных комплектуются именно такими диванами. Хотя этот очень точно маскировался под огромную кочку, сплошь покрытую острой травой. Ему бы еще пару цветочков, так, натурально, могила могилой. Не хватает только грубого каменного креста.

Вместо него на плотной зеленой поросли лежит череп. Совсем обычный, если не считать зубов, куда больше подходящих бладтерьеру. И размера немного не человеческого. Немного… медвежьего, что ли. Сталкиваться здесь с медведем не хотелось совершенно. Если бы была третья рука, сейчас бы в ней красовалось обрезанное ружье. И зарядил бы в нее два из трех патронов с картечью. На всякий случай.

Когда впереди, не скрываясь, возник силуэт, поначалу даже не поверилось. Но тот, высокий, сгорбленный, никуда не делся. Лишь чуть поднял вверх руки, тут же украсившиеся двумя багровыми сгустками. Хотелось дать тумака самому себе за недавние мысли об Алом Вороне. Кто еще может вырастить на ладони пылающий шар, если не серьезное дитя местного хозяина? Вот-вот, именно так.

Сгусток огня прочертил в воздухе след, несясь к нему, нарушителю границы и убийце. И хорошо, если бы он просто летел. Очень не нравилась его траектория, неожиданно четкая и ведущая прямо к человеку с карабином «ли» в руках.

Заряжать двустволку не требовалось, патроны давно ждали своего часа. А вот выстрелить, прицелившись в ревущий шар, времени почти не хватило. Почти.

Дробь остановила его, разметав на десятки яростных огоньков, брызнувших в стороны. Затрещало, кажущееся влажным и живым покрытие по сторонам тут же занялось. Пламя брызгало искрами, чадящими и разлетающимися крохотными точками. Дым повалил почти сразу, серый и резкий.

Силуэт, не издав ни звука, двинулся вперед, взмахом отправив в полет следующий шар и готовя новый, волчком растущий на пустой ладони. Зеленые отсветы мелькнули по длинному плащу, шляпе-стетсону и лицу. Вместо лица… такого не должно быть. Но здесь, в Землях Дьявола, становилось возможным даже несбыточное.

Слуга Козлоногого, плавно и быстро двигающийся вперед, явно не пользовался популярностью у женщин. Сложно быть дамским угодником, когда вместо лица у тебя почти маска. Злобная, с бугрящейся сожженной кожей, безносая, с тугой повязкой поперек лица. Глаза прятались за зеркальными стеклами, утонувшими в коже пыльной маски. Сгоревшие губы не закрывали зубов, скалящихся в ухмылке. Торчащий вперед острый подбородок по самому низу полностью состоял из кости челюсти. К ней стальными скобами кто-то прилепил лоскуты кожи, идущей от нижней губы. Вернее, ее остатков.

Перезаряжать на бегу огрызок двустволки неудобно. Да и не стоило. А вот уклониться от ревущего сгустка огня – это обязательно. Тот разлетелся напалмом над головой, лопнув от копившейся дикой энергии. Ожгло ухо, скользнуло по шее, заставив скрипнуть зубами от пока еще не испытанной боли. Туман разошелся хлопьями, пропуская бегущего человека. Навстречу, постепенно ускоряясь, летело злющее нечто.

Не дать сделать второй шар. Сбить первый. Добраться и всадить полный магазин «ли» в не самого вроде бы опасного противника. Просто. Но не получилось. Хотя только что скрутившийся шар брызнул содержимым, лишь оторвавшись от ладони. Плеснуло огнем, жидким полыхающим золотом окатившим рукав плаща хозяина. А пули карабина никакого результата не дали.

Вошли прямо в грудь, выбив небольшие фонтанчики крови… и все. Пылающий кулак врезался в голову, прикрытую торопливо выставленным карабином. Отшвырнуло вбок, в стену, горящая рука ударила вновь, круша металл «ли», ломая казавшееся таким надежным оружие.

Мере слетела с пояса. Ударила наискось, с хрустом сломав сустав. Существо вздрогнуло, хрипло кашлянув через зубы. На свободной руке родился крутящийся огненный шарик, тут же спущенный с цепи. Голову в сторону, и пламя лижет правую щеку и шею. Боль стреляет в стороны, с треском хватает кожу, стягивая ее к себе. Та лопается, выпуская наружу тут же запекшуюся от жара кровь.

Мере бьет еще раз, подрубая ногу ублюдка, заставляя того завалиться вбок и назад. Пылающая правая висит вдоль тела и только трещит, стукаясь об пол. Левая делает движение кистью, круговое и явно привычное. Красная ороговевшая кожа светится изнутри, на глазах закипая не шаром… Нет! Наружу рвется разъяренный фонтан настоящей лавы, сметающий все на своем пути. Тянется к человечку, решившему бороться с хозяином огня, тянется, тянется… успевает лизнуть лишь каблук левого сапога.

На ходу – мере вниз, резко, метясь в голову. Тварь шипит и отклоняется. Железное дерево бьет по ключице, ломая ее, вгоняя осколки в тело. Рев, рывок вперед… раскаленные пальцы хватают ускользающего врага за лодыжку.

Боль разрывает ногу, скручивает пополам, заставляя кричать. Кожа сапога шипит, занимается пламенем и чернеет, пальцы урода в маске сжимаются тисками. Боль рвется наружу вместе с криком, вздымается красной, густой бурлящей волной, накрывает с головой…

Мир алеет. Мир вырезается из кровавой пелены черными контурами. Мир ждет.

Коридоры и тоннели огромного бункера пропитались многим за многие годы Бойни. Бойня захватила кусок пустыни разом, оторвала из мира людей и бросила отбитым куском мяса на малиново-жаркий противень новой жизни. Или того, что заменило жизнь. Гарнизон бункера оказался для Бойни жиром для бифштекса. Вскипевшим, сгоревшим, превратившимся в гарь в самых раскаленных местах.

Боль, насилие, жажда смерти, жажда убивать, ненависть, отчаяние… Ужасная смесь демонического коктейля, замешанного рогатым барменом для аперитива. Огромный кусок скалы, лежавшей посреди Мохаве, прорытый, пробитый и пройденный людьми, перестал быть военно-научным объектом. Вот только ясно это стало только сейчас.

Ничего не проходит бесследно. Особенно в крохотном мире, спрятанном внутри огромного. В том, где смерти и мучения перетекли через край чаши терпения. И людского, и Господня. Крохотный мир под землей всегда ждал нового пойла, несущего утоление его постоянной жажде. Той, которую не унять водой, джином или бурбоном. Той, что уходит лишь с соленым привкусом и разводами всех оттенков красного на зубах и подбородке.

Этот дикий жуткий мир дождался. Он не знал лишь одного: теперь боль пришла к его детям. Потому что каждая полоска моко, выбитая костяными иглами в лачуге старого мудрого Чоу, сделана только по делу. Чтобы впитать в себя капельку того, что потратил ее хозяин, борясь за людей с демонами. Время пришло.

Ва! Боль не убивает воина. Воина убивает другое. Ва! Связки выдержали, прыжок оказался верным. Развернуться, выхватывая мачете и одновременно нанося удар мере. Старушкой мере, разбившей за свою жизнь не один десяток черепов. Ва!

Трещит лицевая кость, еле прикрытая туго натянутой оплавленной кожей. Трещит вместе с нижней челюстью, разлетающейся брызгами, проваливающейся внутрь пробоиной, скрипящей крошащимися зубами. Обгоревший хрипит, огонь с руки перекидывается на стену позади. Та вспыхивает, разгорается сразу, жарко, пузырясь пластиком, заросшим сверху плесенью.

Сталь догоняет, бьет точно между плечом и шеей, плавным скользящим движением, забирающим вверх. Скрипит разрубаемый и разваливающийся, как под мясницким топором, позвонок. Фонтан бьет влево и вверх, шипит, падая на пламя, испаряется. Голова подлетает в воздух, крутится, устремляясь в огонь, только что созданный ее хозяином.

Не попадает. Амок рвет душу арики, превращает в зверя. Зверь не уважает врага. Зверь жаждет доказать свою силу.

Удар ногой, голова летит по кривой туда, где зверь, только что бывший человеком, должен найти свое. Своих соплеменников, свою женщину. Кровь летит вниз каплями, строчит вспыхивающую неожиданно дорожку огня, указывающую путь дальше. Зверь принюхивается, воет, торжествует, бежит. Зверю не нужны металлические орудия, плюющиеся огнем. У зверя есть мере и надежный клинок.

Прыжками, время не ждет. Алые отсветы, подаренные отцом битв последнему из своих детей, ведут и направляют. Запахи открывают все и всех. Звуки выдают каждого и каждую с головой. Все становится ясным, все превращается в оружие. Ва! Кровь для Таматауэнги не стоит лить на алтарь. Его алтарь – поле боя. Любое, где угодно, с кем угодно. Каматэ!

Туман разлетается, сапоги выбивают дробь, выдавая с головой. Нужно защитить то, что дорого? Напади первым. Не дай напасть и сделать зло. Так правильно.

Первый длинный ангар встретил темнотой, прореженной лишь несколькими работающими прожекторами и горящими, но не дымящими кострами. Пламя, зеленовато-голубое, не дергалось, мерно колыхаясь высокими языками.

Несколько останков грузовиков, броневик и вездеходы. Длинный ряд бочек с газолином, крохотная кабинка дежурного, уходящий вверх пандус, замурованный стальной покореженной плитой.

И скелеты, разложенные по полу в затейливом лабиринте. Скелеты убитых ударами, раскроившими черепа, скелеты в истлевшей серой униформе конфедератов. В центре, куда указывают пальцы каждого принесенного в жертву солдата, пусто. Но запах выдает с головой. Тварь, получившая гекатомбу, еще здесь. И она не одна. Демон-привратник Козлоногого и его слуги. Зверь-арики несется, пригибаясь к бетону, летит к центру лабиринта, выманивая врагов.

Темнота выплевывает их. Трех бывших лаборантов, еще носящих зеленоватые костюмы медицинской службы. Сухие, искореженные тела, разбухшие головы с огромными глазами лемуров, привыкших жить среди черноты теней. Почти люди, хотя у людей колени не гнутся в обратную сторону. И люди не желают тут же расколоть голову первому встречному длинными кувалдами, когда-то необходимыми водителям, убитым ими. И люди не вешают на шеи ожерелья из вырванных нижних челюстей, раскрашивая их узором из бурых завитков. А если вешают, то это точно не люди. А чудовища, демоны, монстры, дети Козлоногого. Их убивают.

На бегу подхватить расколотую в длину бедренную кость. Острую, как копейный наконечник огочи. Развернуться к ближайшему лаборанту, двинуться к нему и, почти добежав, обмануть. Прыгнуть, перелетая через сутулую фигуру, приземлиться прямо за следующим. С размаху, не останавливаясь, вогнать кость в горло, до отполированной зубами и временем головки. Рвануть на себя, раздирая бывшему человеку трахею, связки, сосуды, мышцы.

Развернуться к первому, встречая уже готовым тесаком, разрезавшим тяжелый воздух свистом броска. Широкая заточенная полоса врубается, куда и метился зверь-арики, от левого глаза и до носа. Лаборант падает, роняя кувалду, тут же подхваченную рукой его убийцы. Удар, один, чтобы наверняка, сзади и сбоку, в темя. Хруст, всплеск, глухой удар о бетон. Остался один.

Гулко ухнуло прямо над головой. Амок дарит многое, и чутье в первую очередь. Чуть пригнулся, и металл рассек только воздух и раскрошил бетон, врубившись в него. Существу пришлось хуже. Мере не промахивается, когда ее держит настоящий арики. И сейчас не промахнулась.

Позади взревело. Хозяин ангара пришел за своим. Зверь-арики оглянулся, всматриваясь в темноту. Да… привратник появился именно со стороны, ведущей его к цели. Зверь-арики криво ухмыльнулся, разглядев чуть блестящую тушу, приближающуюся к нему.

Ослабевшим и непонимающим людям, коснувшимся Бойни, тварь точно казалась всемогущим демоном. Как и те нелюди в зеленых костюмах, создавшие ее. Вот только все меняется. И арики, родившийся, выросший и живущий в Бойне, убивающий детей Козлоногого, спасающий людей от порождений дьявольского семени и видевший многое… думал иначе.

Огромная и неповоротливая тварь. Выращенная здесь и сопряженная с даром демона, живущего в бункере. Еще сутки назад думалось бы только о вратах, выпустивших его из преисподней. Как быстро меняются незыблемые истины.

Привратник вышел на свет костров. Шумно втянул воздух обрубком носа, прикрытым грязной, потемневшей повязкой. Растянул вислые губы, блеснув неожиданно мелкими зубами, и нашел врага, убившего его слуг, темными бусинками глаз. Фыркнул, выбросив блестящие капли, засопел, чуть нагнувшись. И взорвался неожиданно быстрой рысью, топоча ножищами без обуви.

Блекло-серый, закутанный в сорванный с грузовика тент с прорезанными дырками для рук и ног. Если бы демон был настоящим, было бы так? Вряд ли… Значит, его можно убить. С трудом, но без уловок. Это не ведьма, управляющая мертвыми порождениями Земли Дьявола. Это всего-навсего огромный кусок мяса и жира. Пусть и оказавшийся странно быстрым.

Из оружия… что-то, сделанное из рессоры от грузовика. Выпрямленное, заточенное, прикрученное болтами и гайками к толстой трубе и обмотанное посередке ремнями от карабинов. Грубое, страшное оружие. Особенно в руках-лапах такого чудовища. Футов семь с половиной ростом, и это сгорбившись. Вес… даже страшно представить. Четыреста-пятьсот фунтов, не меньше.

Уйти с линии атаки. Метнуться вбок, к одному из грузовиков. На платформе горбится кран с мощной стрелой. Чудовищная тварь еще не понимает, но конец у нее будет не героический. Мерзкий такой конец, совершенно некрасивый. Хотя смерть красивой и не бывает. Никогда.

Привратник развернулся споро, но не успел сделать что-то, чтобы догнать. Потопал, стараясь зацепить ножом-копьем, но уже уставая. Сил хватило на первый рывок, как и думалось. Беги, беги, мешок с жиром. Амок почти спал, и проснувшийся «пустынный брат» четко знал одно: заряд картечи всегда лучше хорошего ножа. Даже если заряжен в старенький двуствольный обрубок. Особенно если стрелять не в голову, куда можно и не попасть в темноте, а в толстые слоновьи колени. Главное – выждать момент.

Стволы грохнули почти одновременно, круша кости и суставы. Привратник взревел, взмахнув лапищей и швырнув свою железку. Та свистнула и загудела, пробив кабину и застряв. Но крюк крана уже пришел в действие, раскачался и полетел вперед.

Привратник успел поднять руку, опираясь только на правую, тяжело раскорячившись. Чудовищно толстой лапы не хватило для защиты. Человек-зверь оказался быстрее. Крюк ударил в грудину сбоку, вмялся, пробив ребра и погрузившись вовнутрь. Демон заревел, забулькал раздувшимся горлом. Грузовик захрустел металлом, подающимся под весом чудовища. Лязгнуло, платформа дернулась, проваливаясь вниз… и застыла. Намертво.

Сила и вес сделали привратнику только хуже. Мосты, проломившись в нескольких местах, уперлись, сцепившись местами разломов. Запаса прочности тяжелого армейского автомобиля хватило. Осталось только повернуть рычаг механического подъема стрелы, встроенного для аварийных случаев. Лишь бы выдержали шестерни и поршни. И каркас самого крана, рассчитанного на удаление сожженной техники. Ведь время не щадит ничего.

Выдержали. Крюк пошел вверх, следуя за стрелой. Противовес крана, срабатывающий один раз, лязгнул, опускаясь. Демон рыкнул, попытавшись сорваться… и замер, лишь изредка всхрапывая лопающимися темными пузырями из пасти, разодранной во время рева. Накатила тишина. Только скрипел успокаивающийся металл и влажно хлюпало, вытекая из искореженной туши.

Алое и почти успокоившееся в арики недовольно шевельнулось, не желая уходить просто так. Не согласиться с ним не получалось. Дар отца воинов не стоит тратить, не давая ему пищи.

Козлоногий не владел легионами демонов, прячущихся в черноте подземелья. Но даже редких оставшихся слуг хватало на многое. Алого безумия, полыхающего внутри, хватит ненадолго. Его надо принять. Плата? Плата наступит. Но в свое время.

Вперед.

Вверх по широкому пандусу, покрытому засохшей хрустящей грязью. Амок злился, но терпел воняющий порохом огрызок, заряженный последними патронами. Пользы больше, чем вреда. Результат нравился даже пославшему боевое безумие.

Стены, плавно уходящие вверх и в сторону, блестели потеками. Масляная слизь, влажно перетекающая по ним, не стекала вниз. Она ползла из щелей бетонного пола, била наотмашь резью разложения, плевалась мириадами белесых жирных личинок, купающихся в ней. Грязь под ногами уже не хрустела, она превратилась в вязкую серую смолу. Чвак-чвак, сапоги желали остаться в жирном клее, чавк-чавк, идти становилось все сложнее.

Двери в конце пандуса разошлись, тихо зашипев. Два храмовника. Бледные пористые лица с выступившими черными сосудами. Направленные на пандус карабин и, надо же, «упокойник». Отец войны тут ни при чем, если только не договорился о такой удаче с Господом христиан, сделавших оружие.

Храмовники не успели, как бы щедро ни одарил их хозяин. Свинцовые осы свистнули, чиркнули по голове и плечу, не остановив. Дробь, прилетевшая в ответ, закончила обмен любезностями сразу. Замкнутая комнатенка и рой неровных шариков заряда будто созданы друг для друга. Выстрел, второй, порох рассеивается, пахнет сладкой медью, крик летит вверх, к низкому потолку. Дотянуться, ударить тесаком, отправив ренегата к адским сковородкам, так милостиво обещанным христианам их богом. И внутрь, в крохотную комнатку, ведущую дальше.

Двустволка щелкает, переламываясь. Патроны, два из трех, тут же оказываются в гнездах, блестят латунью донышек. Выход один, через самую обычную дверь. Никаких замков, запоров со штурвалами, ничего. Старенький стол и разломанный стул. Пинком – стол к двери, ненадолго, но задержит. Огрызок в чехол на спине, прыжком к храмовнику с «упокойником». Даже не взяв в руки – узнавание, теплое, как от встречи с другом. Такое почти невозможно, но здесь случилось чудо.

Винтовка легла в ладони удобно, будто создавалась для них. Так и было. Мастер-оружейник Форт-Кросса подгонял оружие братьев, делал его почти индивидуальным. Магазины? Где магазины? Здесь, на умершем храмовнике. Снять, быстро застегнуть пояс, срываясь в бег. По подъему, ведущему в логово чудовища, живущего в глубине горы.

Мерцающий серебристый свет, льющийся сверху, приближался. Никакого неровного камня и аварийного освещения, забранного в решетки. Полированный, зеркально сверкающий гранит, матовые металлические пластины следующей двери, пластик обрамляющих панелей. Он добрался, выжил и дошел. Почти. Осталось немного.

Жаль, но его маску и баллон с дыхательной смесью храмовник с собой не носил. Даже если нашел. Очень жаль.

Именно так подумалось, когда из скрытых полостей у почти разъехавшихся половинок входа зашипело. Лишь мазнуло по лицу холодным газом, под давлением, направленным на человека, бывшего недавно зверем.

Мир свернулся узкой воронкой, закружился, вспыхнул цветастым китайским веером, закрутил в круговерти ярмарочной карусели, переливающейся оттенками алого и багрового.

Дуайт упал на самом пороге дома Козлоногого. Всхрипнул разорвавшимися легкими. И затих. Мир закончился.