Pt. 10: For whom the bell tolls?

Слушая других – не пропусти правды.

Даже братья любят кого-то еще.

Запись из блокнота хирурга Форт-Кросса

Тень накрыла все. Камни, каменную крошку, каменные обломки. И «Орион», похожий на треснувшую глиняную игрушку. Его Дуайт рассматривал в бинокль командора. От машины они бежали как могли быстрее. Тень падала от скалы, где сейчас судорожно вдыхали воздух после бега… Бегства, так точнее.

Мойру тащил Хавьер, отдуваясь и сплевывая. Мойра ругалась и заставляла опустить ее. Не вышло, Хави точно выполнил указание командора.

Дуайт несся первым, держа «упокоитель» готовым к стрельбе. Оказалось, зря. Никто не ждал пятерых у провала, ведущего внутрь длинного каменного языка, растущего из песка хребтом давно умершего дракона. Никого… Пока что.

Сухо, пыльно и темно. Камень у входа чуть потрескивал, нагреваясь после ночной стылости, солнце выскочило как всегда: нежданно, сразу и раскалившись добела. Старуха Мохаве любила живущих на ней и около, дарила тепло, как могла. Греться, так до костей, чтобы мясо вялилось еще живым. Сука Мохаве всегда отличалась чувством юмора.

– Мойра, успокойся… – Командор прислонил свою непонятную ношу к стене. – Сейчас осмотрю.

– Здесь плохо пахнет, – заявила Мойра, – черт, очень плохо!

– Не стоит звать врага рядом с его домом.

– Насрать! – Мойра сплюнула. – Он здесь, ты знаешь, я знаю. Даже им, и то понятно. Чувствую…

Марк нахмурился. Цепко взял пальцами за подбородок, поднял лицо к свету. Белая веснушчатая кожа Мойры тут же покраснела. Девчонка прикусила губу, смотря на него дико и испуганно.

– Ты совсем не принимала препараты, – Марк вздохнул, – глупая самонадеянная дурочка.

– Вы о чем? – Изабель, включив фонарь, рассматривала черный зев пещеры. – Какие препараты?

Командор не ответил, откидывая клапан небольшого кармана, закрепленного на поясе. Матовый металлический цилиндр блеснул иглой. Мойра тонко заскулила, подставляя шею. Поршень двинулся быстро, сразу же, как игла проткнула вену, жутко пульсирующую под блестящей от пота кожей. Ее глаза поплыли, закатываясь, она задрожала, привалившись к камню.

– Что с ней? – Изабель покосилась, нахмурившись.

– Она – запутавшееся в себе существо, забывшее о своих слабостях. – Марк покачал головой. – И могу сказать, что уже скоро она постарается искупить свою глупость. И как ни больно признавать, но остановить ее даже не стану пытаться. Если не сказать наоборот.

– Слишком много недосказанности. – Дуайт, стоящий у входа, нацепил очки. Солнце резало глаза, забираясь все выше. – Стоит прояснить, как мне кажется. Мы же все равно добрались куда нам необходимо?

– Да. – Марк начал распаковывать вьюк, принадлежавший Мойре. – Все же добрались.

Командор расстегнул пальто Мойры, стянул его аккуратно и бережно. Рубашку, бурую и чуть хрусткую почти всюду, разорвал, сдирая с худого бледного тела.

– Madre de Dios… – Хавьер сплюнул. – Почему она жива?!

– Сила Господа нашего дарит чудеса даже тем, кто предался Врагу, – буркнул Марк. – Вот и жива.

– Врагу? – настороженно поинтересовалась Изабель. – Подожди, почему Врагу?

Марк не ответил. Из вьюка появился сложенный несколько раз кусок брезента, тут же разложенный прямо в пыли. Кожаная укладка, похожая на ту, что использовал хирург в Форт-Кроссе. Бриджи с широким поясом. Плотные наколенники и налокотники, такой же нагрудник с длинным гибким горлом. И странную штуку, смахивающую на неработающий «совиный глаз», только с одной большой линзой посередине. Два клинка, показавшихся странными из-за выгнутой формы.

Из укладки появилась длинная блестящая туба и прибор, смахивающий на совсем крохотный газовый резак из гаражей рейнджеров.

– Что-то мне уже неприятно, – одним из своих мерзких голосов заявила Изабель, – даже очень.

Марк посмотрел на нее и понимающе улыбнулся. Из тубы вокруг двух рваных дыр, оставленных картечью храмовника, потекла густая белая паста. Едко запахло госпиталем и операционной. Резак загудел, распустив сине-алый цветок на конце. И коснулся пламенем содержимого тубы, выдавленного на кожу Мойры. Зашипело, повалил дымок и пахнуло паленой кожей и мясом. Но девчонка так и не пришла в себя, лежа в странном оцепенении.

– Помогите. – Марк посмотрел на Хавьера и Марка. – Надо перевернуть.

– А промыть для начала?

Дуайт присел, взявшись за тощие Мойрины бока, приподнял, укладывая ее на живот и подкладывая пальто. Марк старательно держал под плечи и берег голову, висевшую беззащитно и страшно.

– Паста обеззараживает. Но и заставляет спать. Так что придется ее будить, времени мало.

Все повторилось. Шипение, запах, привкус барбекю на языке.

– Когда-то давно, чуть больше ста лет назад, – заговорил командор, убирая инструменты в укладку, – так густо покрывали себя тату только падшие женщины. А сейчас, глядя на нее, даже можно увидеть в этом какую-то красоту.

– Падшие. – Изабель дернула верхней губой. Своей прекрасной полной верхней губой. Чуть презрительно и весьма зло. – Женщины для мужчин частенько падшие. Особенно если…

– Извиняюсь, Изабель, – Марк наклонил голову. – Не имел в виду что-то плохое. Это просто факт, не более.

– Что это такое? – Дуайт кивнул на амуницию, лежащую рядом. – Для чего и для кого?

– Для нее… – Марк кивнул на Мойру, доставая из укладки два готовых инъектора. – Для ее умения эти вещи нам сильно понадобятся дальше.

– Что это?

Командор пожал плечами.

– Маска для того, чтобы увидеть необходимое и передать мне. А, да. Самая важная ее часть, ее тоже необходимо достать. Но не класть. Дуайт, подержи и постарайся не уронить.

Из вьюка появилось устройство, тут же разобранное Марком на две части. Маска, только меньших размеров, и штука, смахивающая на длинный ребристый провод с разъемами на концах. И старенькие, старательно запаянные аккумуляторы. Их командор вставил в обе маски.

И только после этого занялся инъекциями. Результат наступил почти сразу. И он не понравился никому, даже Марку, смотрящему на удерживаемую его руками бьющуюся Мойру с жалостью и желанием помочь.

Девчонку трясло, как в пляске святого Витта. Выгибало, задирая голову к пяткам, резко, до пота, бросило в жар, сменившийся странной белой кожей, каплями пота, катившимися по ней, как по навощенной, и почерневшими сосудами. Очень знакомыми почерневшими сосудами, змеями извивающимися по всему телу.

– Мне очень хочется вспомнить Виргинию и часть ее тела, что так любил Моррис… – Дуайт отошел дальше, прикрыв Изабель и поднимая «упокойник». – Командор, почему она так сильно смахивает на Стива Альмейду, когда тот заразился дьявольским семенем?

Хавьер стоял чуть сбоку от Марка, решительно уперев ствол своего короткого «бульдога» тому в затылок. Усищи зло подергивались, как и палец на спусковой скобе. И Дуайту совсем не хотелось запрещать ему вершить деяние, предусматривающее суд Церкви.

– Командор… – Изабель покрутила в руке револьвер. – Нам бы немного объяснений. Совсем чуть-чуть. Мы нисколько не подвергаем сомнению ваши действия с вашей протеже… Но как-то они странно похожи на результаты, привычные нам и ведущие к уничтожению. С помощью огня.

Марк кивнул. Медленно, так, чтобы Хавьер нервничал не очень сильно.

– Она Гончая. А Гончие получаются только из детей, прошедших адскую бурю и не обратившихся сразу. Я и мои братья пользуемся ими, как оружием, глазами, носом. Она – Божье дитя, погубленное Козлоногим, но оттого не ставшее ненужным Церкви. А еще она чувствует вину за свой проступок. Я знаю это. А дети Козлоногого не ощущают вины.

– Вина за Морриса? – Дуайт покосился на Мойру, наконец-то замершую.

– За Морриса… – глухо и почти неразборчиво буркнула Мойра. – Я встаю. Не снесите мне голову. Она мне дорога, я ей думаю, и еще я в нее ем.

Мойра встала. Тяжело, рваными больными движениями. Темнота вздувшихся сосудов опадала, терялась в коже, ставшей не такой прозрачной. Зрачки, заполнившие радужку, понемногу сжимались. Только вот говорила она резко, дергая челюстью в сторону и заметно похрипывая.

– Не учуяла тварей в бункере, Моррис погиб… из-за меня. Я виновата.

Дуайт опустил «упокойник». Почесал снова занывшую моко.

– Это ясно. И теперь ты хочешь что-то исправить?

– Да. Я сделаю путь лучше. И безопаснее.

Дуайт кивнул.

– Хави, убери ствол. Не стоит тыкать им в голову, которая нам очень пригодится.

Хавьер выругался, но спорить не стал.

– Пора идти. Днем не так опасно… наверху. – Марк начал копаться во вьюке. – Здесь опасно всегда. Тьма – вотчина зла, а здесь его столько же, сколько в маисе зерен.

Хавьер покосился на него и хрюкнул. От подавленного смеха.

– Не очень вышла мудрая мысль. – Изабель усмехнулась. – Вы, padre, все же не тот человек, что рос на полях.

Марк виновато улыбнулся. А такое зрелище стоило даже тыканья стволами друг в друга.

– Ничего лишнего брать не стоит. – Командор закрепил на поясе дополнительный подсумок, с зарядами к пистолету. – Патроны, немного еды и вода. Фонари из «Ориона» взяли все?

Фонари оказались у каждого. Удобные, с зажимом для крепления на плече. Путь в глубину темноты начинался просто. Как и любое серьезное дело, в принципе.

Мойра шла впереди. Пока без маски, уложенной в специальный чехол за спиной. Экипированная только той самой кожаной галантереей, выложенной из вьюка. И шла странно, порой почти срываясь на бег. Странный бег на четвереньках. Для чего ей нужны налокотники и наколенники, стало ясно сразу. Как и длинные кожаные перчатки, и все остальное. Угнаться за бледным пятном, резво бегущим впереди, удавалось с трудом.

Ход расширялся, становился выше. Камень под ногами казался все более ровным. Как будто… выглаженным сотнями или тысячами ног. Когда по бокам все четче проявились полностью покрытые затвердевшей солью деревянные крепи, все встало на свои места.

Шахта, именно она уходила в глубь горного массива, не казавшегося серьезным и большим. Верно, так и было. Только в глубь земли массив уходил куда основательнее.

Несколько раз попадались покрытые вездесущей солью тележки, стоявшие прямо посреди коридора. Рельсы для них впервые мелькнули в свете фонарей не меньше чем через милю от входа.

– Странная выработка… – Изабель недоверчиво покрутила головой. – Так не делают.

– Все убрано военными учеными. – Марк приостановился, подобрав что-то и бросив женщине. – Пытались создать видимость природной полости, непригодной для чего-либо, кроме проживания зверей.

Дуайт присмотрелся. На ладони Изабель с трудом, но угадывалась металлическая эмблема пехотных частей КША.

Мойра, вынырнув из темноты, недовольно цокнула, махнув рукой. И снова пропала. Через десять минут, когда проход вывел к повороту, впереди появились чуть заметные пятна света.

– Здесь должно быть место, откуда мои братья ушли внутрь бункера. – Командор не останавливался, двигаясь все быстрее. – И здесь должны спрятать подсказку для тех, кто мог прийти после них.

– Mildiables, – сплюнул Хавьер, – а мы ничего не должны оставить? Следующим тупым cabrones, лезущим в глотку к Сатане?

– Нет. – Марк обернулся на ходу. – Потому что если мы не сделаем необходимое, Сатана сам придет к добрым людям. Даже к тем, кто не слушает слова Новой Церкви.

– Что было в том караване, padre? – Дуайту очень хотелось услышать правду.

– Инструмент… Инструмент, должный запустить настоящее сердце Тьмы. И покрыть с его помощью несколько штатов своей завесой.

– Что? – Изабель даже остановилась. – Что именно? И почему здесь? Вы же контролировали здесь все. Как вы могли…

Марк мотнул головой.

– Нам нужно идти. Все ответы, даже неизвестные мне, впереди. И наше дело – добраться до них. И решить все загадки.

– И остаться в живых?

Марк кивнул.

– Да. Я в ответе за вас, и ваши жизни – не разменная монета.

Хавьер что-то пробурчал под нос. Что-то, касающееся лгунов, прикрывающихся ересью и ложью вместо Слова Божьего. Но командор явно предпочел не услышать этого.

Мойра мелькнула впереди. Замерла. Совершенно как… гончая. Чуть ли не в стойке, как хорошая ирландская. Подняла руку, привлекая внимание. Марк шагнул вперед, аккуратно прислонив свою замотанную ношу к стенке. Остановил остальных и в одиночку пошел к ней.

И лишь добравшись до Мойры, позвал остальных. Не таясь, стоя в полный рост. Впереди светлело все больше.

Солнце заглядывало внутрь огромного проема через несколько немаленьких проломов в скале. Падало через густо затянувшие их поросли паутины и вьюна, переламывалось на росе, выпавшей по длинным зеленым ползучим растениям. И красило полость в несколько оттенков изумрудного, неожиданно и даже красиво.

Красоте не место посреди Мохаве. Либо с ней что-то не так.

Здесь, прикрученный к высокому сталагмиту колючей проволокой, висел коричнево-красный человек. Цвет объяснялся просто: с него спустили кожу. Полностью, со скальпом и не оставив без внимания даже пальцы на ногах. Командор шагнул к блестящему столбу. Не из-за христианского милосердия к погибшему или отвращения к самой композиции. Лишиться кожи во время Бойни – дело привычное. Те же самые огочи обожали так расправляться друг с другом, вернее, клан с кланом. Нет, дело совершенно в другом.

Привалившись спиной к сталагмиту, закутавшись в индейское одеяло с вырванной дыркой для головы, сидел человек. И Дуайту даже не хотелось биться об заклад, что это один из братьев командора. Кому еще могли вырезать крест на лбу, отрубить ноги ниже колен, прижечь культи и бросить здесь, с двумя банками открытых бобов и флягой из сухой тыквы? Понятно, что кого угодно. Только «кто угодно» не смог бы выжить и смотреть на приближающегося Марка прозрачными глазами. Плескающимися в агонии, боли и… не потерявшими разума.

Они украсили его шрамами, исполосовав тело вдоль и поперек. Но тот выжил. Человек, должный сделаться предупреждением для других, дождался. Порой Дуайту хотелось уверовать, глядя на чудо. Пусть чудо и смердело кровью напополам со страданием. А многие ли святые оказывались таковыми без них?

Командор осторожно, как ребенка, поил замученного водой. Тот глотал ее жадно, не сдерживаясь, плевался. Прозрачные капли катились вниз, мешаясь со слезами. Священник плакал открытыми глазами, смотрящими на своего брата.

– Здравствуй, Бен. – Марк присел рядом с ним, опершись на колено. Флягу не убирал, лишь дал человеку с вырезанным крестом передохнуть. – Сейчас сделаю укол.

– Не-е-т… – высушенная мукой, солью и обезвоженностью голова мотнулась в сторону. – Пригодится вам. Я рад тебе, брат. Ты подаришь мне покой.

Марк кивнул.

– Ты один?

Командор Бен, как смог, покосился наверх.

– Почти. Это проводник. Мы хотели… убежать. Не вышло.

И усмехнулся, криво и мучительно, черными потрескавшимися губами.

– Еле дотянул… Вчера стало плохо.

– Я горжусь тобой, брат.

Бен оскалился в улыбке. От зубов его мало что осталось.

– Гордись. Что еще остается?

– Что нас ждет?

Бен скрипнул тем, что осталось. И в его глазах заплескался страх.

– Она, Марк. И вам бы пройти через нее… Бедивер прошел дальше только из-за жертвы Уилла. Я и Артур отводили основную свору. Самуил смог оторваться от смертоглава… ушел через коридор в бункер.

– Кто она? – голос Марка напряженно задрожал. – Кто, Бенджи?

Дуайт сглотнул. Он уже знал ответ. И его он касался не меньше командора. Так думалось.

– Твоя чертова любимая ведьма. Ворон.

…за изумрудно-странными языками пламени, плюя на холод и снег, босая, на широком и плоском камне танцевала Алый Ворон. Белая, как снег, окружавший ее. Гибкая, как змея гремучка. Одетая в длинное платье из шелка и кожаный корсет. С длиннющими алыми волосами, прореженными широкой светлой прядью. Со свежевыскобленным черепом в одной руке и волнистым клинком в другой.

Она повернулась к ним боком, сдунула светлую прядь, закрывшую глаза.

– Сам командор Марк, надо же… – тонкие серые губы растянулись в улыбку, – и два самых настоящих техасских рейнджера, м-м-м…

Голос пробился через голос ветра. Низкий, пробирающий до печенок, отражающийся от ледяных и каменных стен. Моррис охнул и схватился за ухо. Дуайт покосился и увидел кровь, капавшую на снег. Чертова ведьма начала бой без единого движения.

– Я искала тебя, сраный крестоносец! – Алый Ворон переплела одну ногу вокруг другой, качнулась к ним, выгнувшись совершенно не по-человечески. – Искала и нашла, глупый святоша!

Девочка у ее ног шевельнулась и застонала.

– Да-да, джентльмены, вот так сюрприз…

– Puta… – почти проскрипел Хавьер. – Чертова…

– Не говори про дьявола, солдат, – хрипнул Бен, – скоро встретишься.

Изабель положила руку на плечо Дуайта, встревоженно подняла бровь. Что он мог ей ответить?

– Наконец-то закончим наши дела. – Марк пожал плечами. Кресты наплечников блеснули зеленью. – Мир избавится от еще одного куска злобы.

– Надо добраться до главного спуска. – Бен говорил тяжело, проталкивал слова через ходуном ходящее горло. – Из него дорога только одна. Основной тоннель. Ведьма ждала нас у приемника. Ниже его еще три яруса… Марк… ту дрянь, украденную в караване, пронесли мимо меня вчера. Возможно, время есть. И, Марк, мы не ошибались. Мы сами вырастили дьявола. Здесь.

– Спасибо, брат.

Бен кивнул. Но не соглашаясь, а указывая на рукоять стилета, торчащую из-за голенища сапога Марка. Тот склонился ближе к искалеченному обрубку, не так давно бывшему сильным и смелым человеком в наплечниках. Зашептал легко узнаваемые слова. Дуайт отвернулся.

– Идемте. – Командор взял свою ношу, протянутую Хавьером. – Путь сложный. Бой нам дадут… серьезный.

– О чем он говорил? – Дуайт кивнул на упокоившегося. – Дьявол?

Марк кивнул.

– Да. Козлоногий Джек. Отец Зла, насылающий бури на наших детей. Он здесь. Вы со мной? Изабель, Хавьер? Я рад, что не обманулся в вас. Спасибо.

И распустил веревку, связывающую брезент.

Свитое из двух металлических серых полос древко с оплеткой посередине. Сталь наконечника-креста, с острыми срезами симметричных навершия и плеч. Бегущие по зеркально-блестящему оружию угловатые буквы, складывающиеся в странно читаемые, хотя и знакомые, слова. На конце древка, отсвечивая гранями, свинцово блестел граненый шар-противовес.

Марк звонко ударил им о камень.

– Иногда дьявольское племя можно уничтожать не только огнем и свинцом.

Дуайт усмехнулся.

– Вы, padre, удивляете, когда и не ждешь. У него есть имя?

Марк, закрепляя ремень на древке и закидывая через грудь, усмехнулся в ответ.

– Почему у него? Ее зовут Лакрима. Она вызывает слезы даже у самых упорных и злобных сукиных чертовых прислужников. В основном слезы боли и страха.

Дуайт закинул в рот последнюю жевательную резинку, бережно хранимую в кармане. Хотелось бы закурить… но Моррис остался далеко за спиной. А впереди… Дуайт поежился. Неожиданно страх отступил. Тот, что заворочался во время разговора Марка и умершего Бена. Козлоногий все же не демон? Но как?

А ноги несли его вперед. Как и остальных.

Назад никто не оглядывался. Потому что из темноты вынырнула Мойра. Хавьер поднял «бульдога», глядя на мускулы, танцующие под кожей, на снова выступившие черные сосуды, на рот, искривленный в судороге. Командор шагнул вперед, рванул чехол на ее спине, доставая громоздкую страшноватую маску с линзой.

Надел ей на голову, быстро, привычно и даже как-то удобно. Изабель, закусив губу, смотрела на дальнейшее.

Командор быстро закрепил свою маску. Щелкнул проводом, вставляя его в боковое гнездо. Мойра повернулась затылком, опустившись на колени. Дуайт покосился на ее пальцы, вцепившиеся в камень и белые от напряжения. Хрустнуло, когда контакт вошел прямо в разъем, спрятанный на затылке под волосами. Мойра выгнулась, не по-человечески, задрожав суставами и стараясь отстраниться от командора. Тот терпеливо ждал, не двигаясь. Лишь когда руки девчонки поползли к затылку, тут же оказался рядом, положил одну ладонь на голову, ее крохотный участок, видневшийся между кожей и креплениями маски. Второй накрыл руки, уже ухватившиеся за провод.

Минута, две…

– Я не хочу делать инъекцию, моя хорошая… – Голос Марка стал теплым, добрым. Растекался, накрывая уверенностью в его заботе. – Ты справишься, мы оба знаем, что справишься. Давай, Мойра… ты мне нужна.

Руки Мойры скользнули вниз. Вцепились пальцами, казалось, ставшими длиннее, в камень. Тело напряглось, выгнув спину вверх, ноги налились вздувшимися мускулами.

Длина провода оказалась не меньше пятнадцати футов. И то командор держал его на бегу. Да, бежать пришлось сразу. Мойра, по-паучьи перебирая руками-ногами, стелилась впереди. Пропадала в тенях, появлялась на свет, скрадывалась темнотой, царившей почти безраздельно. Почти, ведь слабый свет пока еще пробивался сверху. Скала оказалась изрыта выщербинами и трещинами. И тоннель больше напоминал небольшой каньон с почти полностью сузившимися стенками.

Командор скользил по камню, практически не задевая его подкованными носами. Перекатывался, как волна в горной реке. Не задевал соляных наростов, то торчавших снизу, то пытающихся зацепить сверху. И не отставал от Мойры, почти совсем переставшей быть человеком. Или, кто ее знает, никогда им и не бывшей.

Дьявольское семя делает из людей зверей. Голодных, алчущих смерти и плоти зверей, ведомых лишь злобой и желанием дорваться до тех, кем сами были не так давно. А Мойра, бывшая девчонкой, разносящей пиво и текилу, с ее короткими юбчонками, чулками и татуировками, неожиданно оказалась почти такой. Опасной, чудовищно страшной в своей непонятности. И командор… командор, за несколько суток открывший больше, чем кто-то узнал бы за всю жизнь.

Марк, он…

Марк замер, заставив остановиться остальных. Присел, неподвижно замерев. Темный проем впереди светился. Нехорошим синим светом, смахивающим на подрагивающее ведьмино пламя. И запах, запах говорил сильно. Впереди ждал огонь.

Командор, застыв, не шевелился. Время текло песком, пропускаемым между пальцами. Хавьер чуть слышно скрипел ремнями. Изабель растворилась в густом осколке темноты, выдавая себя лишь слабым блеском линзы протеза.

Время шло со стуком сердца. Тук-тук в висках, тук-тук, сиди и жди, солдат. Или сержант, темноте вокруг и огню впереди наплевать. Темнота и огонь ждут нового мяса для своей чертовой мясорубки. И тех, кто сам идет сюда, не думая о таком конце, может ждать сюрприз. Они сами, ставшие фаршем для котлет, поджариваемых поваром с козлиными ногами.

Марк тронул Дуайта за руку. Пришлось тихо придвинуться. Командор стянул с себя маску, протягивая ему.

Смотреть чужими глазами… странно. Но если это дает какие-то преимущества? Дуайт пожал плечами и надел. И пропал, понимая: не просто видеть. Нет…

Оказаться в чужой голове. Ощущать чужим, странным и безумно притягательным способом. Мойра не просто видела, слышала или чуяла. Мойра погружалась в мир вокруг нее куда глубже. Пугающе глубже. И как жить, понимая свое отличие… Дуайт не понимал.

Свет шел снизу. От нескольких бесшумных полыхающих голубым костров. Чертовых ведьминых костров. Он позволял хорошо рассмотреть многое.

Они оказались на самом краешке обрыва. Спуск изгибался в сторону, пряча безумную четверку за нависающими сверху и снизу каменными зубами. Мойра сидела где-то впереди, Дуайт видел лишь правую руку, странно вцепившуюся в выступ. Лишь чуть позже, поняв, как та смотрит вниз, понял: девчонка висела на стене. Именно висела.

Настоящий путь начинался там, внизу. Все мили, проделанные по рассыпающемуся шоссе, каменистым землям Вегаса и песку Мохаве, остались позади. Они ничего не значили. Дорога шла хорошо заметной линией все еще светлого покрытия, ведущего на подъем. Тоненькая, отсвечивающая желтым полоска, разбитая на ровные сегменты-прямоугольники.

Она заканчивалась в черном зеве тоннеля, уходящего в глубь породы. А вот ее начало… начало терялось в полумгле, сотканной из теней, темноты и зеленоватого тумана, стлавшегося в полости скалы.

Мойра видела не по-человечески. Да и вряд ли по-звериному. Чуть подрагивающая в такт ее дыханию, чересчур частому, панорама затягивала. Даже тьма переливалась оттенками черного, синего и зеленого. Вспыхивала багровыми отсветами от тел, теплых людских и не только, таящихся во тьме. Темнота, танцующая неожиданными цветами, затягивала.

На плечо опустилась ладонь командора. Дуайт стянул маску, вытер рукавом мокрый лоб, выдохнул. Его чуть не засосало внутрь головы Мойры, видевшей столько странного.

Дуайт хотел спросить Марка, поинтересоваться: как она может так жить… Но тот приложил палец к губам. Да, заткнуться не помешает.

Командор почти прижался губами к уху Дуайта:

– Индейцы, восставшие и живые, пара каких-то крупных тварей. Придется идти вниз. И прорываться. Мои братья проредили их ряды. И почему-то ведьма их не восстановила. Странно… Но пусть будет так. Идем вниз.

Ничего другого не оставалось. Но начать спуск они не успели. Алый Ворон пришла к ним сама. Явилась не лично, прощупывая гостей. Только и этого оказалось много.

Мойра, с хрустом выдернув провод, бросилась вниз. Из темноты, справа, вылетело нечто, смахивающее на воскресшего поломанного гризли, выросшего раза в полтора и отрастившего несколько рук. Смердящее тухлятиной, слепленное из нескольких человеческих тел существо. С криво посаженной на место, где когда-то была шея, изуродованной звериной головой, блестевшей зубами. О стену, прямо у головы Изабель, со звоном ударило копье, ржавое и зазубренное. За демоном, созданным ведьмой из мертвых, шли огочи.

«Упокойник» выстрелил дробно и громко. Сорок четвертый, оболочка с вырезанным крестом на каждой головке, дополнительный заряд, разрывающий и перемешивающий медь, сталь и свинец, добавляя серебряную крошку. Любимый боеприпас «пустынных братьев», никогда не подводивший.

Не подвел и сейчас.

Пули кромсали наступающие блестящие фигуры, разрывали плоть, кроша кости и черепа. «Упокойник» бил веером, закрывая людей, даря командору время для полного упокоения человеко-медведя. «Лакрима» резала воздух и черное умершее мясо, движимое силой дьявольского семени. В тесной каменной кишке Марк показывал истинное чудо, творимое воинами Церкви. Серебро, попадая под редкие пробивающиеся лучи, переливалось чистым блеском. Серебро, слушаясь человека, расписывало воздух и плоть металлической вязью, оставляя посмертные строки прямо на детище Козлоногого. И от силы этих глубоких, на глазах разваливающихся слов уйти оказалось невозможно.

Распятие ударяло раз за разом, жаля острием наконечника и тут же, уводимое в сторону, плавно резало все, попавшееся под бритвы плечей креста. Марк, спокойный и прямой, медленно наступал, практически не двигая руками. Запястья, чуть локти, упор на правую ногу, шаг, упор на левую. «Лакрима» плясала завораживающим танцем, еле трогая существо. Легкие касания заканчивались тяжелыми последствиями. «Упокойник» ударил почти всем магазином, всеми тридцати пятью толстыми свинцовыми желудями, ждавшими своего часа в барабане. Марку хватило и этого времени.

Когда Дуайт пошел вниз, успев сменить магазин, существо с огромной пастью больше напоминало разделанную бизонью тушу. И его стоило обойти. Чтобы не оскользнуться на натекшей огромной луже густо-черного цвета. И на том, что натекло с погибших огочи. Дуайт оскалился, в который раз порадовавшись глупости, выдаваемой проклятыми краснокожими за доблесть. Только ножи, копья, дубинки, топорики, что угодно… кроме ружей, винтовок и револьверов. Окажись на их месте парочка диггеров, взятых Козлоногим на своей земле… дела шли бы хуже.

Туман поднимался, почти закрыв ровные ступени, высеченные в костях земли. Темнота, становясь ближе, чуть рассеивалась, отдавала прозрачной серостью. Их ждали. Ожидание говорило за себя спертым запахом давно не мытых тел, тленом, резкой медью недавно пролитой крови. Перекликалось между собой гортанными возгласами не таившихся врагов, еле уловимым рокотанием кого-то, не бывшего человеком, скрежетом острого по твердому.

– Пропусти меня, сержант… – Марк оказался рядом, пошарил взглядом вокруг. – Здесь необходимо идти именно мне. Первым.

– Padre… – Хавьер, закрывающий тыл, сплюнул. – Вы же можете, ну, призвать свою силу? Выжечь все внизу.

Все замерли. Луч, пробившийся через терявшийся в высоте потолок пещеры, отразился на протезе Изабель. Та, вслушиваясь в темноту, ждала ответа не меньше остальных, знавших, что умеет командор. Помнивших рыжее пламя, разгорающееся прямо в воздухе, следующее велению его рук, пожирающее плоть так же легко, как костер уничтожает дерево.

Марк кивнул. Спокойный, ровный, даже не вспотевший во время схватки Марк.

– Могу. Только это не главный бой… сын мой. И не моя сила, а Господа. И ее мне нужно не расплескать раньше времени. Понимаете?

Командор, так часто ходивший в патрули с Дуайтом, привычный, свой, надежный, снова удивил. Опять повернулся гранью, раньше не замеченной. Простой, как мачете на поясе Дуайта, и такой же опасной, если взяться умело. Неожиданно дунувшей ледяным ветром, порой проносящимся ночью над Мохаве. Острым, опасным и, такое случалось, гибельным. Разящим миллионом ледяных осколков и неотвратимым, если оказался прямо посреди пустыни. Новая грань командора отчетливо отдавала на губах привкусом близкой смерти.

Марк, непроницаемо спокойный, был готов открыть и выпустить силу Господа. Как только доберется до своей цели. Выпустить и сгореть вместе со своим врагом. Как первый из встреченных совсем юным рейнджером Оаху священников-командоров. Как тот, что погиб сам и выпил досуха проклятого краснокожего в подвале храма.

– Нас уже ждут, – улыбнулся Марк. – Дуайт, прикрой меня, пожалуйста. Изабель, я прошу тебя сделать нужное, если дальше пойдете без меня. Ты и твой язычник справитесь. Идти нужно только вперед.

– А мне? – обиделся Хавьер.

– Тебе… – протянул командор. – Вытащи Мойру, когда с ней что-то случится. Если будет хотя бы какая-то надежда, что она выживет. Спаси это дитя Божье, она заслужила жить дальше. Хотя и жить ей осталось немного, в любом случае.

– Почему? – только и смог спросить Хавьер.

– Она Гончая. Их век короток. Семя дьявола дает многое, а забирает куда больше. Пошли.

Туман, не поднимавшийся выше площадки, где они остановились, чуть подрагивал, волновался и стекал назад. Ложился плотными пластами, сгущаясь и становясь плотнее. Ступени почти не проглядывали. Шли осторожно, нащупывая каждую и следя по сторонам. Мойра пока так и не появилась.

Идти в открытую. Прямо на клыки врага. Такого Дуайт не помнил. Но шел.

Проиграть бой можно еще до его начала. Если упустить мелочи, не уловить подсказки, не заметить нужное. Каждая мелочь может выдать твоего врага. Каждая деталь говорит о следующем шаге. И раз уж Дуайт сообразил, что случится, Марк точно понял куда раньше. А ругань Хавьера сказала за него. Он тоже помнил, тоже понимал.

Холод соткался в воздухе почти заметной хрусткой паутинкой. Воздух еле слышно хрустел крохотными кристаллами, замерцавшими в разгорающихся внизу голубых огнях. Лицо стянуло стужей, жестко растекавшейся вокруг. Поскрипывало опадающим туманом, сразу превращавшимся в мелкий колкий снег.

– Круг замкнулся… – Марк, на миг остановившись, покачал головой. – Я шел по нему долго. А сейчас пути конец.

Она стояла внизу, у едва заметной отсюда желтоватой дорожки. Тропы, ведущей к хозяину Земли Дьявола, Козлоногому, Желтому Джеку, Убийце душ. Страшной безумной легенде, которой не верил ни один и которая заставляла верить в себя каждого. Если веришь в Господа, то веришь и в Дьявола. Им выпало самим убедиться в правоте слов проповедников. Или увидеть правду. Если повезет и кто-то из пятерых доберется. Или четверых, ведь Мойра так и не появилась.

Красное платье, разорванное по низу. Длинные волосы, пересеченные широкой белой прядью. Босые ноги, утопающие в оседающем крошеве снега. Алый Ворон. Ведьма, выжившая в бою по дороге в Вегас. Женщина, ненавидящая командора.

Но до нее еще надо добраться. А вот это казалось куда сложнее, чем уничтожить горстку огочи и пусть и страшноватое, но тупое существо из мертвой сращенной вместе плоти.

Камень под ногами, покрытый искрящимся снегом, колол через подошвы леденящим холодом. Пар окружал каждого, стоящего под сводом огромного подземного зала. Холод расходился в стороны, проникая все дальше. Туман, на глазах светлея и поблескивая льдинками, опускался, отступая. Сталагмиты, густо выступающие ближе к стенам пещеры, еле слышно звенели, обрастая коркой зеленовато-прозрачного льда.

Марк шел вперед, не смотря по сторонам. «Лакрима», тяжело лежавшая на плече, звенела металлом от холода, старавшегося сковать ее. Серебро светилось узкими кромками и острыми хвостиками букв, сплетающихся с узорами лезвий наконечника-распятия. Алый Ворон ждала поодаль, единственное яркое пятно посреди белой холодной пустоты.

Туман уходил, драными лохмотьями верхнего слоя поднимаясь к потолку и опадая снежно-алмазным крошевом вниз. Его место занимали желающие убить людей, незвано пришедших в их дом.

Дуайт остановился, оглядываясь.

– Я расстроена, – заявила Изабель, – нас должны встречать легионом демонов. А тут нет и полсотни чертовых грязных уродов.

– Неуважение к врагу… это плохо, – хмыкнул Дуайт, поднимая «упокойник», – но тут соглашусь.

Широкий и низкий бугай, смахивающий на очеловеченного броненосца, выступил из-за ледяной колонны. Втянул голову в плечи, присел, становясь еще кряжистее. Пластины, светлые и глянцево блестящие, зашелестели, вжимаясь и плотнее смыкаясь. Бугай зарокотал, хрустнув окостеневшими кулачищами. Но бой начал не он.

Мойра явилась сверху. Как она смогла незаметно и неслышно прокрасться по смыкающимся куполом стенам… Дуайт не знал. Похожая на паука и такая же быстрая, Гончая, безумно быстро перебирая руками и ногами, прокатилась по камню. Не замирая и не группируясь, сразу, прыжком оказалась внизу. И уже в полете выхватила из-за спины две выгнутых длинных косы, насаженных на короткие рукояти.

На кого она упала и чья кровь тут же окрасила лед колонн, Дуайт уже не видел. Броненосец ринулся вперед, потрясающе легко передвигая так и мелькающими ногами-тумбами. И метил, надо же, именно на Дуайта. Почему? Возможно, из-за не понравившихся моко на его лице. Возможно, из-за плохого настроения с утра. Или, куда вероятнее, из-за пуль «упокойника», выбивших чечетку по пластинам груди и плеч.

Огочи, парочка вездесущих ллос, пусть и странноватых, иссиня-черных, несколько замедленных упорных тварей, скроенных из чего попало. Алый Ворон не казалась всемогущей. Восстановить силы и своих бойцов после братьев Марка, бившихся с ней не так давно, ведьма точно не смогла. Предел сил есть у каждого… наверное.

Лед, трещавший под живым броневиком, летящим на Дуайта, разлетался брызгающимися волнами. Магазин опустел наполовину, но здоровяка это не остановило. Почти. Если только самую малость. Ровно настолько, чтобы успеть откатиться в сторону, когда топочущая дрянь оказалась слишком рядом.

Длинный ребристый осколок задел лицо, прорезав от виска к подбородку. Обжег холодом, но тут же пришло привычное тепло выступившей крови. Не зацепило лоб или глаз, так уже хорошо. Не помешает стрелять.

Броненосец вздрогнул, останавливаясь. Дуайт поймал его на развороте. Как ни получай подарки Козлоногого, они все равно дрянные. Сзади, чуть выше крестца, пластины смыкались не так плотно, выглядели тоньше остальных. Слабое место? Самое лучшее для сорок четвертого. Даже если осталось всего пять выстрелов. Их хватит.

Приклад вздрагивал, ударяя в плечо. Кожаный тыльник смягчал отдачу, и без того привычную. Данг! Данг! Да-да-данг! Пять оставшихся шершней прожужжали, долетая и впиваясь в прячущуюся под наросшей броней податливую мякоть дьявольского дитяти. Разрывали, разбрызгивая густую темную кровь, грызли плотное мясо, рвались к потрохам и костям. Кто-то из них смог. Тварь повело в сторону, заваливая на разом обмякшие ноги, державшие мощный корпус только за счет напряженных мускулов.

Небольшая голова показалась над плечами, разворачиваясь к убийце. Изабель броненосец не заметил. Черный хвост волос только мелькнул, когда любимая женщина Дуайта оказалась рядом. Ствол «шарпа» хрустнул ломающимися клыками, грохнул в пасти. Пластина на затылке брызнула крошевом, смешиваясь с багровым и липким. «Шарп» выстрелил еще раз. В сторону Дуайта.

Пуля обожгла самую макушку, мягко поцеловав кого-то за спиной. По ней же, почти проткнув кожу куртки, скрипнуло острым. Дуайт упал, переворачиваясь, выкидывая опустевший магазин и доставая второй барабан. Очередь трех выгнутых коробок, ждущих своего часа в подсумке, придет скоро. Если судить по творящемуся вокруг.

Чертова черная ллос визжала, брызгая кровью из развороченной груди. Он добил ее, уклонившись от судорог лап-копий, тянущихся к человеку на камнях. «Упокойник» зарокотал, срезав трех огочи, почти успевших на помощь упавшему. Изабель уже оказалась далеко сбоку, пригибаясь, бежала вперед. Стоило поторопиться за ней.

Хавьер, прячась за густо торчащими ледяными колоннами, старательно двигался за командором. Усатый даже издали казался целым. Плотный увалень обманывал многих своей ленивой неповоротливостью. И многие, включая визжащую толпу рядом с ним, постоянно попадались на эту уловку. Как и сейчас. «Бульдог» огрызался экономно, пуская по два-три выстрела в каждого, желающего попробовать мексиканца на вкус.

А позади, старательно уничтожая всех опоздавших, чертовым взбесившимся призраком летала Мойра. И Дуайт практически не успевал за ней взглядом.

Серпы сливались в молнию, кружились дисками циркулярной пилы. Диск касался плеча, руки, шеи, ребер, бедер, паха… Кровь, всплеск, отлетающий кусок только что яростно орущего живого существа, еще не осознающего своей смерти.

Бледное паучье тело двигалось рывками, перетекая каплей горячего олова. Лишь мелькали два раскаленных сияющих диска, хрустели в невыносимом напряжении мускулы и суставы существа, недавно разносящего пиво и виски под маской смешливой красотки. Гончая была страшна. Страшна так, что Дуайт не смог бы описать.

Мойра стала размазанной, быстрой и бледной Смертью.

А потом Дуайт увидел Марка…

«Лакрима» уже не пела свою звонкую песню. Не писала слова Истинного Завета сталью по плоти. Песня распятия, ставшего оружием, закончилась. Красиво и навсегда. Сила Алого Ворона, ледяная и беспощадная, оказалась еще и коварной.

Марк закончил со второй ллос, оставив перед собой что-то, напоминающее огромную котлету для бургера. «Лакрима», свистнув в «мельнице», оказалась прямо у него за спиной. Алый Ворон шагнула вперед, сомкнув ладони в белой короткой вспышке.

Оно напоминало дыхание. Длинное белое облачко, протянувшееся от сомкнутых рук к командору. Живое, льдистое даже в своей невесомости, опасное и жаждущее человеческого тепла.

Как Марк понял, как успел повернуть голову? И успел опустить, пересекая путь странной белоснежной смерти наконечником своего оружия? Но он успел.

Ледяная белизна коснулась металла, растеклась по серебру паутиной, рассыпалась ломаным узором. Хрустнуло, звонко запело высоким, почти человеческим плачем. И «Лакрима», копье-распятие, разлетелось на сотню осколков, вспыхнувших голубыми огоньками от холодных ведьминых огней.

Ведьма улыбнулась, на глазах окутавшись бегущими по ней прозрачными искрящимися змейками, видя, что командор не сможет дотянуться до пояса с «кольтом». Шагнула вперед, разведя пальцы, к которым потекли наливающиеся ледяным сиянием всполохи.

Только «Лакрима» била не только наконечником. Шар-противовес, скрежетнув по камню, ударил раньше. Сбоку и снизу, невозможно сильно и ловко. Под вздрогнувшую высокую грудь. Хрустя ломаемыми ребрами, круша все на своем пути.

Марк бил правой рукой, держа тяжелое древко посередине. А левая, скользнув под плащ сзади, прожурчала вытянутой цепью и заточенным маятником-полумесяцем на конце. Металл дрогнул, лязгнули звенья, цепь, раскрученная кистью, свистнула.

Сталь вошла чуть ниже проломленной груди Алого Ворона, с хрустом вошла внутрь, рассекая плоть, как нож разрезает масло.

Она даже не вскрикнула, когда удар добрался до сердца. Запрокинула голову, падая. В белое, превращающееся в алое. Снег поднялся вверх, когда тело ударилось о камни. Марк выдохнул, замирая. Пот катился по лицу командора, древко «Лакримы» похрустывало под его весом.

Изабель и Хавьер оказались рядом, подхватили под локти, потащили к желтеющей плитке пути. Мойра, бледной фурией мелькавшая сзади, не пошла. Она держала оставшихся, после смерти ведьмы идущих в бой только из ярости.

Дуайт, прикрывая Хави и Изабель, отходил перебежками, отстреливаясь редко и точно. Патроны стоило экономить. Одной мере и мачете путь к Козлоногому не проложишь.

Крик Изабель донесся через грохот выстрелов. Он успел повернуться, заметив бурые разводы кровавого узора на мертвенно-бледной коже. И даже ответил ударом на удар. Но огочи успел больше.

Дубинка гулко впилась в голову, заставив ту зазвенеть. Глаза брызнули звездопадом, а нога пошла куда-то вниз, оскальзываясь и срываясь в пустоту сбоку от мостика, пустоту, прячущуюся за остатками тумана. И пустота превратилась в непроницаемую тьму.

Antem (The Unforgieven-V)

Когда Врата ада открывались повсюду, а гнев Господень стал осязаемым, выжигая язвы на теле земли, все будущие родные Марка жили в Городе ангелов. Вроде бы жили очень даже хорошо. До того дня, как Врата открылись в воде и огненные стрелы ракет прочертили штрихи прямо в них. Никто не ждал мести океана, но он отомстил. Практически сразу.

Океан ударил страшно. Смывая особняки в колониальном стиле и многоквартирные жилые ульи кондоминиумов, бульвары с пальмами и картонные коробки с бездомными. Унося с собой людей, собак, редких лошадей, представительские «Роллс-Ройсы» и дряхлые «Акуро». Океан, разозлившийся на людей, явил себя во всей мощи.

Два дедушки Марка Ковальски не ушли в глубь штата. Они остались на берегу, собирая осколки ушедшей в небытие жизни и строя новое жилье из чего придется. Чуть позже, в процессе сбора и строительства, дедушки решили облегчить себе труд. С помощью таких же, как и они сами, молодых, голодных и злых.

Дед Ян стал гражданином в первом поколении, приехав из захолустья рядом с Вильно. Дед Боб происходил от переселенцев Великого трека. Встретились они в день Волны и дальше по жизни шли рядом, бок о бок. Родных у обоих не осталось, желание жить оказалось сильнее любого другого, а злости, хитрости и ярости с избытком хватило бы еще на десятерых.

Эпидемии, голод, озлобленность. Человек вставал против человека, брат готовился перегрызть горло брату. Два совсем молодых парня, не входивших в состав банд чиканос, не гонявших в гангах мотоциклистов, смогли пройти через это.

В двадцать оба стояли во главе «Бешеных псов», крохотной армии злобных парней и девчонок. Среди руин одного из величайших городов мертвой планеты, на полях, полных костей и праха, Ян и Боб строили империю. Огромную империю, безумно крохотную для павших стран. Но и для этого куска умирающих земель стоило сделать многое.

Они проливали кровь, как воду, как проливали ее раньше, не думая, сколько угодно. Они проливали ее за чистую воду, драгоценную, как когда-то первые самородки на этой проклятой Господом Богом земле. Они щедро оросили алым землю, черную, еще готовую рожать, несмотря на пламя небесного гнева и семена дьявола, рассыпавшиеся по ней из щедро распахнувшихся Врат Ада.

Бойня, пришедшая сразу за гневом Господним, не обошла стороной крохотную империю дедушек Марка Ковальски. Одним спокойным весенним днем, спокойным и тихим, Бойня снесла ворота patio деда Яна, где тогда жили родители будущего командора. Самого деда и большей части его отряда в patio, больше похожем на крепость, не оказалось. Дед ушел усмирять бунтующие нищие кварталы, отказавшиеся платить положенное.

Ворота, толстые, из хорошей стали, прогнулись. Хрустнули, пуская трещину. Невозможную, нереальную, но самую настоящую. В распустившемся лепестками проеме, желтея на солнце, возник короткий и толстый рог. За воротами заревело. С барбакана ударил пулемет, запоздало, глупо и бесполезно. За стенами взревело еще раз, рог пропал, чтобы обнаружиться чуть позже.

Барбакан застонал, сминаемый снизу. Дико закричал проспавший все возможное пулеметчик. «Браунинг», только что рокотавший и поливающий снарядами, захлебнулся и смолк. Башни по краям стены вступили в бой.

Марк плохо помнил дальнейшее. Помнил, как отец потащил его и маму к подвалу. Но не успел.

Рог ударил в ворота еще раз. Громкий треск, смешавшись с лязгом, перекрыл грохот пулеметов. Рог нырнул обратно, но тут же вернулся. Вместе с хозяином. Огромная туша, ничем не напоминающая мирно жующего траву белого носорога из давно погибшего зоопарка, ринулась внутрь. Изжелта-бледная, раздутая от валунов мышц, судорожно сжимающихся под шкурой. С утолщенными наплывами кожи по всей длине мощного тела. Слепое, втягивающее воздух вывернутыми ноздрями существо. Тварь, явившаяся из Преисподней.

Отец, развернувшись, вскинул дробовик. Сидящая на спине твари крохотная женщина, одетая только в скальпы, вскинула палку-вампум. Воздух заискрился, запахло острым, по дворику, шурша и плюясь от злобы, расползлись раскаленные добела змеи.

Защитники патио, оказавшиеся на земле, не смогли ничего. Падали, вспыхивая ярко и жарко, падали, молотя руками и ногами, с лопнувшими глазами и вывалившимися из почерневших провалов ртов языками. Электричество бушевало недолго, сделав свое дело.

Марк, заброшенный мамой на козырек из обожженной красной черепицы, смотрел вниз. На ее белое-белое лицо, покрывшееся черными пятнами ожогов, на дымящиеся остатки волос, на уцелевшую кожу на самых кончиках пальцев. Смотрел и молчал.

Кроху, повелительницу молний, оседлавшую страшилище, закрыли со всех сторон высокие серо-голубые твари. Гладкая кожа с ветвящимися сосудами, черные огромные глаза, предплечья, ощетинившиеся мириадами иголок.

Марк, сидящий на ребристой крыше козырька, лег, вжимаясь в нагретую солнцем обожженную глину.

Его первой женщиной оказалась старая портовая шлюха Мередит. Мередит Вислая Жопа. Мередит, в свои двадцать семь выглядящая на сорок с небольшим. Мередит с обильной коркой апельсина на жирных ляжках с синяками. Мередит, мать пятерых детей от неизвестных отцов.

Марк, накачавшийся ячменного самогона с севера, плевать хотел на кислый запах и волосы, жидкие и тонкие, росшие от ее крестца вверх. Стать мужчиной хотелось сильнее. Но не получалось. Он смотрел то на сетку проступивших вен под кожей дряблых ягодиц, то на поникшего и жалкого собственного дружка. Пьяно качался, пытался залезть пальцами в щель красной вывернутой ракушки, но результата не было.

Когда она решила… помочь, крепко схватив чуть встрепенувшегося и начавшего твердеть червяка, потянулась раззявленным ртом, Марк не выдержал. Его согнуло пополам и вывернуло наизнанку. Прямо на висевшие вниз сосками растянутые мешочки грудей. Мередит пьяно захохотала и пошла к остальным muchachos, наплевав на отсутствие одежды и издалека рассказывая о его неудаче. Он догнал ее в два прыжка. Крепко взял сзади за шею, вцепился побелевшими пальцами, ощущая стук крови в ушах, пылая лицом. Жар накатывал, становился сильнее. И сжег Мередит. Всю, до головешки.

Когда Марк пришел в себя, мир вокруг несколько изменился. Мир оказался полон жителей портовых трущоб, оравших, спорящих и плюющих в его сторону. Сам Марк, привязанный к столбу, стоял на куче деревянных обломков старой мебели. И, как он понял сразу же, вопрос решался непростой: сжечь его сразу или все-таки позвать инквизиторов.

На счастье Ковальски, инквизиторы появились сами. Привлеченные сообщениями патруля о беспорядках среди самой мерзкой части населения. Хотя поначалу Марк понял, что бояться чего-то больше, чем костра, он научился за несколько ударов сердца.

Священники, в своих серых длинных плащах, в глухих полотняных масках, полностью закрывающих лица Младших братьев, плевать хотели на крики и требования. Непоколебимо и уверенно, разрезая толпу орущих знакомцев Марка, они двигались к нему. Идущий первым командор, единственный не скрывавший лица, сверкал крестами наплечников. Он даже сейчас, несмотря на страх, показался Марку Ковальски чертовски крутым muchacho, в стально-голубом плаще поверх кожаного жилета и прочих штук, испещренных узорами и начищенными металлическими вставками.

Чертов засранец Пако, всегда косившийся на Марка, выскочил прямо на пути командора, зашепелявил, размахивал руками. Отсюда виднелась слюна, так и летевшая изо рта паршивца. Командор не обратил на него никакого внимания. Обратил один из Младших братьев, немедленно оказавшись перед крутым красавцем. Он просто снес Пако в сторону. Народ тут же заткнулся, уловив весьма красноречивые движения остальных ребят в сером, взявших наперевес толстенных «пастырей» с блоком-барабаном для зарядов.

Командор остановился напротив Марка. Что он видел? Марк не знал. Юнец, высокий для своего возраста, тощий, но хотя бы с какими-то мускулами. Светлые волосы, не особо обычные для этого куска Города ангелов, светлые славянские глаза. Хотя, подумалось Марку, трясшемуся все сильнее, наверняка командор видит в нем очередное Зло. Невеликое, не прячущееся и жалко обмочившееся зло.

– Закрой глаза, – голос у командора оказался спокойным и уставшим, чуть дребезжащим и старым, – закрой глаза, юноша.

Марк закрыл. Напрягся, ожидая самого последнего в своей жизни чего-то. Чем-то оказалась ткань, накрывшая лицо и, судя по запаху, бывшая ничем другим, как мешком из-под сахара. Мешком, изрядно помеченным кошками и отдающим пылью и мышиным пометом.

– Успокойтесь! – Голос командора изменился, прокатившись раскатом, не сулящим доброго, над толпой. – Это дело Церкви. Расходитесь, дьявольское отродье не причинит вам вреда! Расходитесь!

Его подняло в воздух. Ручищи Младших братьев казались стальными. Марка покачивало в воздухе, он болтал ногами, пытаясь дотянуться до земли. Когда на запястьях со звонким щелчком сомкнулись браслеты, он даже удивился. Зачем? Неужели не хватит сил у вот этих самых, несущих его, как маленького ребенка?

Браслеты из стали с покрытием из серебра. Он видел такие, когда забирали безумного шляпника О’Коннелла. Толстые, с черными внутри краями, покрытые неразборчивой вязью письма Господа, удерживающего сынов дьявольских. И вот теперь они на его, Марка Ковальски, запястьях.

Не стоило врать себе. Тогда, в патио деда, так и не вернувшегося за внуком, сгинувшего в жаркой долине у гор, он в первый раз «полыхнул». Сжавшись в комок на козырьке, ждал своей очереди, ждал тварей, рыскающих по патио. Но когда над черепицей поднялась крохотная фигурка, украшенная отпечатком кровавой ладони, когда с мерзким шорохом качнулись скальпы…

Огонь очищает. Огонь делает многие проблемы бывшими. Тогда Марк не думал об этом, испугавшись еще больше. Огонь заполнил все вокруг, поглотил даже его. Но когда он пришел в себя, одурев от запаха дымящейся плоти, в патио никого не оказалось. Только трупы, чадящие факелами. От крохотули с ее молниями и огромной страшной рогатой скотины остался только пепел. Вот так Марк открыл в себе многое и сразу: свое сиротство, свою силу, свою беззащитность от мира и свое пустое будущее.

И заодно похоронил родителей не по христианским обычаям. Марку очень хотелось верить, что их души так даже быстрее оказались в Эдеме. Ну, или на тверди небесной.

А, да… Дед Ян не вернулся. А дед Боб погиб раньше. Только Марк об этом тогда не знал.

В фургон его передали так же по воздуху. Приподняли, ухватили и перенесли. Усадили во что-то, холодящее металлом. Тут ему притянули и ноги. Марк замер, напрягся. Пол фургона тяжело гудел, прогибаясь под поднимающимися в него Младшими братьями. Люк мягко зашипел, закрываясь. Двигателя Марк практически не услышал, так мягко тот заработал. По вибрирующему полу под босыми ступнями понял, что поехали.

Он сидел, ничего не видя, ловил ушами любой звук, старался тихо втягивать воздух разбитым носом. И только после нескольких минут пути, когда стало ясно, что никто не убьет его прямо сейчас, подметил странности.

Пахло маслом, железом, сухостью, его мокрыми брюками, немытыми ногами, чем угодно, но не сидящими рядом с ним Младшими братьями Новой Церкви. Они не пахли ничем. Ни запаха пота, ни запаха табака. И он не слышал их дыхания. Просто не слышал. И вот тогда ему вновь стало страшно.

Он дрожал все время, проведенное в дороге. Младшие братья сидели молча, не перебрасываясь ни словом, не рассказав ни одной шутки, ничего. Командора Марк тоже не слышал. Фургон просто ехал, чуть трясясь. Если он все понял правильно, дорога вела в горы, в командорию Церкви. Когда Марк заснул, и заснул ли он сам по себе, он не знал. Просто провалился в сон, с головой окунувшись в спасительную темноту без страха и странных молчунов вокруг.

– Просыпайся.

Марк охнул, ощутив собственное тело. Холод, пробравший до самых костей, ледяная каменная плита, боль во всех суставах. Голос пришел снова.

– Вставай.

Марк приоткрыл один глаз. Второй заплыл полностью. Покосился на мягкий свет газолиновой лампы, ровно освещавшей его тюрьму. Лампу держал инквизитор. Без маски и не в сером. Женщина, не молодая, с волосами по плечи, в чем-то светлом и длинном.

– Встань.

В ее голосе прогрохотал металл. Марк шевельнулся, садясь. Одежды ему не оставили, пол казался не просто ледяным, он и был таким, покрытым в некоторых местах тонкой корочкой льда. Женщина шевельнулась. Рукав с длинными, по локоть, манжетами, дрогнул. Следом дрогнул воздух рядом с Марком. Бич, фута два с половиной, не больше, из кожи с хребта бизона, звонко хлестнул его по спине. Чавкнули кожа и мясо, боль пронзила белой вспышкой. Марк не заметил, как оказался в коридоре. Прижался к стенке из белого камня, озираясь и еще щурясь после тьмы ледяного мешка.

Факелы светили ровно, чуть потрескивая. Деревянные, с толстой паклей, пропитанной смолой. Коридор, весь в серых прямоугольниках дверей, усеянных заклепками, уходил в темноту в обе стороны. Кроме женщины и ее бича, никого больше Марк не заметил. Дверь лязгнула, сама собой щелкнув замком. Он покосился на нее и решил не искушать судьбу.

Марк, вымахавший до пяти футов и восьми дюймов, мог бы посмотреть на нее сильно свысока. Но почему-то понял, что, если даже смотреть в ее глаза снизу вверх, она окажется выше.

Волосы отливали серебром седины. Таким же чистым, как острые клепки-шипы, идущие от щитка наладонника до налокотника, прикрытого рукавом. Кожаный нагрудник, высокий, полностью закрывающий горло, переливался тусклой вязью густого серебряного узора. Широкий пояс, охватывающий крепкую талию коренастой бывшей девчонки с ранчо, мерцал шишечками светлого металла от круглой большой пряжки и дальше в обе стороны. Сколько стоила эта красота, Марк не мог и представить. И что-то подсказывало, что это не от щедрости Курии церкви и святых отцов-кардиналов.

И выпуклое металлическое забрало, блестевшее на месте глаз черными бриллиантами линз. Марк рассмотрел даже побелевшую плоть по его краям, там, где прибор вживляли. Волосы теперь казались не просто серебряными. Они были белее снега.

– Иди вперед.

Бич ткнул в левую сторону. Марк совершенно не удивился блеску граненого набалдашника на нем. И двинул, куда сказали.

Коридор, отполированный тысячами ног, казался лишь немного теплее камеры. Женщину он практически не слышал. Слышал других. За многими дверями сидели постояльцы. Кто-то бубнил странную скороговорку. Кто-то выл. Кто-то упорно и равномерно бил чем-то по металлу изнутри. Может быть, копытом, или, скорее всего, головой.

Командория Святого Арайи, он знал, что попал именно в нее. Проклятое место для бедолаг, упакованных братьями в сером. Как он сам. Из командории не возвращались. В командорию забирали только детей Дьявола, только по-настоящему вкусивших зла, плоти или колдовства. Изредка из-за ворот спускался длинный автобус и несколько бронемашин. На площади ближайшего городка, Пасадены, Аркадии или Анахайма, собирался народ. И просто смотрел на аутодафе, на наказание тех, кто преступил законы Господа и человеческие.

Марк споткнулся, чуть не упав. Бич щелкнул, мягко чавкнуло, и по спине побежала горячая струйка. А за ней и еще несколько. В первый раз он порадовался холоду. Боль показалась не такой всеобъемлющей, как предыдущая.

– Поверни налево!

Холод снова пробрался глубоко-глубоко. Зубы стучали дробь, ноги слушались плохо. Уже падая, он заметил Младшего брата, степенно шедшего к нему от тяжелой двери с бойницей и стеклом поверху. Чуть позже Марк ударился лбом об камень и потерял сознание.

– Садись.

– А нельзя полежать? – Марк разозлился. – Все равно же теперь.

– Сядь, юноша.

Он открыл глаза. Странно, но заплывший пришел в себя. Как оказалось, не сам по себе. Веко пульсировало болью, пульсировала вся сторона. И стянутая кожа говорила про засохшую кровь. Так что ему помогли. И, как казалось Марку, он даже знал, кто именно.

– Сядь.

Голос оказался мужским. Глубоким, немолодым и сильным. Он сел, поняв, что согрелся. Хотя изо рта густо валил парок. Он посмотрел на говорившего, огляделся вокруг.

Кто-то, трое, сидели в темноте. Силуэты, очень напоминающие командора, приехавшего за ним. Архангелы и спасители, мать их. Марк хотел сплюнуть, но слюны не оказалось. Захотелось пить. Он повернулся к немолодому и сильноголосому.

Вздрогнул, не понимая, как такое возможно.

Если сидящий перед ним хрен – человек, то он, Марк, краснокожий. И никак больше.

Бледный, весь, с ног до головы, покрытый татуировкой. С разноцветными косыми глазами, в красной хламиде, одновременно похожей и на рабочий комбинезон, и на платье крупной миз. С ногтями, выпуклыми и острыми, блестящими гладкими спинками. Марк присмотрелся.

Крест-накрест по груди странного создания шли широкие ремни с выпуклыми знаками из серебра. Большое распятие пряталось в складках красной материи. Вот оно что… дьявольское отродье, судя по всему, такой же пленник, как и он, Марк. Так и что дальше?

Отродье Сатаны ухмыльнулось и чуть наклонило голову набок. Марк успел лишь заметить голубовато поблескивающее что-то, потянувшееся к нему. Не успел ни уклониться, ни чего-то еще…

Боль пронзила всего. От корней волос на голове до треснувшего ногтя на большом пальце правой ноги. Марк закричал, смотря на хлещущую из него кровь, на расходящуюся в стороны плоть, рвущую кожу, сминаемую черной плесенью. На кости, проглянувшие через рвущиеся лохмотья мускулов, пожелтевшие, крошащиеся, впивающиеся светлыми осколками-занозами в пульсирующее мясо, протыкавшие еще целые склизкие черви сосудов. На вывалившиеся к его ногам клубки внутренностей, лопнувших гноем и разбросавших вокруг остатки ужина. Ужин, весело смотрящий голубым глазком, подмигивал орущему Марку.

– Нет, вы ошиблись. – Дьявольское отродье недовольно поморщилось, сплевывая на плитку с узором и пальцем давая раскуриться изогнутой черной трубочке. По залу поплыл сладкий запах берли, смешанного с марихуаной. – Возможно, что в этом бое есть что-то, да. Но не так, как рассказали свидетели. Он слаб.

Марк, задыхаясь, скорчился на своей лежанке. Чертов хрен, мать его, колдун траханый, что это было? Что за наваждение?! По животу, лениво и важно, набухая на неглубоких порезах, текла кровь.

– Он просто слаб, а не слаб телом или духом, – голос, шедший от силуэтов, отдавал мудростью, прожитыми годами и скорой смертью, – попробуй еще.

– Я попробую. – Отродье еще раз сплюнуло, провело по губам тонким темно-винным языком. – Но не более трех раз, монсеньор. Как того требует Книга.

– Не более трех, Мордекай.

Марк успел заметить голубоватое свечение чуть раньше, чем в прошлый раз.

Отец, с содранным одним ударом когтистой лапы скальпом, крушил топором кости кого-то в светлом платье. В том самом светлом платье с кремовыми оборками, что было на маме. Отец крякал, раз за разом бил топором все сильнее. Марк смотрел на него из креслица, где сидел во время еды. В одной руке погремушка, в другой ложка с молочным супом. Суп, правда, расплескался.

Отец бил, радостно и сумасшедше улыбаясь и что-то приговаривая. Хрустели, дробясь, кости, летели осколки и кровавые шматки. Марк заплакал. Отец повернулся к нему. Левый глаз довольно крутился в глазнице, правый, полностью красный, прищурился на сынишку. Когда он успел оказаться рядом, Марк не понял. Но первый удар пришелся прямо в плечо. Прежде чем пришла боль и кровь брызнула из перерубленных сосудов, Марк успел пожалеть суп, сваренный нэнни и полностью разлившийся по полу.

Марк, скорчившись на каменном лежаке, кричал от боли, схватившись за плечо. То отдавалось глухой бьющей изнутри болью. Кожа лопнула, окрасив всю руку кармином, влажным и блестящим.

– Кардинал, вы уверены в его надобности? – Мордекай затянулся. – Он ни на что не способен.

– Три раза, Мордекай, – кардинал, владелец уставшего голоса, вздохнул, – не заставляй меня…

– Ах, ваше преосвященство, что вы, что вы… – Мордекай ухмыльнулся, поворачиваясь к Марку. – Прости, юноша, ничего личного.

Голубоватое свечение поползло к Марку. Но оно сдвинулось на ярд, не больше. Пламя полыхнуло раньше.

Марк, шатаясь, встал с лежака. Двинулся вперед, оскальзываясь на покрытом копотью камне пола. Обугленный комок напротив шевельнулся. Красной ткань осталась только в одном крошечном месте, растворившись в коже. Марк замер, не веря глазам.

Чернота уступала место белому. Быстрыми червяками, лоскут за лоскутом, блестя на глазах сворачивающейся сукровицей, лицо Мордекая лепилось заново. Когда он добрался до него, тот уже ухмылялся. Очень довольно.

– Даже не знаю, малыш, – Мордекай прокашлялся и, кряхтя, сел, – радоваться мне за тебя или нет. Плюс – ты точно останешься жив, знать бы сколько, да? Минус – у тебя всего два выбора. Или в конце концов умереть, или получить вот такую красоту, как у меня.

Крест в круге, как ни странно, все еще блестящий, чуть шевелился над растущими мускулами и кожей груди. Марк потрогал его, подышал на пальцы. Его обожгло ледяным холодом. Он пригляделся к татуировкам на руках Мордекая, внимательно вчитываясь в знакомые буквы, складывающиеся в незнакомые слова.

– Это латынь, малыш. – Мордекай покосился на неподвижные фигуры в углу. – И она не даст твоему демону проснуться. Ну, или считай это дерьмом собачьим, но не забывай вот про эту самую блестящую штуковину в моей груди. Это твой пропуск в жизнь и прямая дорога к смерти, если что-то пойдет не так.

– Замолчи. – Кардинал встал, двинувшись к ним. – Ты слишком много говоришь, Мордекай.

– Умолкаю, ваше преосвященство. – Мордекай попробовал поклониться, но скривился от боли. – Могу идти?

– Да.

Марк покачнулся, оперся рукой о плиту. Рука скользила, не давая стоять ровно. Он поднял ее к глазам, слыша, как она с трудом отлипла от обожженного блестящего камня. Развел пальцы, посмотрел на тянущиеся между ними вязкие нити, понюхал. Пахло подгоревшим беконом.

– Да-да, малыш. – Мордекай вновь скорчил гримасу. – Так-то я жилистый, но… но жопа жирновата. Спасибо, вытопил немного сальца.

– Уйди, Мордекай.

Марк посмотрел на кардинала. Невысокий, худощавый, с ежиком практически седых волос, рассеченных с правой стороны вьющейся змеей шрама. Лицо с глубокими морщинами. Молодое лицо немолодого человека с глазами глубокого старика. Кардинал Грегори Рот. Глава Церкви «медового штата», высший судья совета инквизиции.

Мордекай отошел, но уходить не спешил. Сопровождающие кардинала командоры, тот, что забрал Марка, и его тюремщица, стояли рядом, не смотря на него. В глазах странного создания с врезанным в грудь крестом Марку почудилось сожаление и печаль.

– Марк Ковальски.

Кардинал коснулся его плеча тростью с тяжелым набалдашником-кристаллом. Ладонь оказалась затянутой в черную кожу перчатки. Алый рукав сполз, показался металл серебряного наручного щитка, прятавшегося под ним.

– Марк Ковальски, – повторил он, – ты из не самой лучшей семьи. Твой дед Ян, построивший церковь для прихода святого Джейкоба, всегда боялся пламени преисподней за грехи свои. Хочешь ли ты искупить его и твои грехи, равно как и всей шайки насильников, бандитов и убийц, называвшей себя твоими родственниками? И защитить стадо Господне, как пес пастыря защищает овнов его от волков?

Марк вздохнул. Он вновь замерз, и зубы выбивали дробь, напоминавшую «Янки-дудль». Хотел ли он жить? Да. Хотел ли он соглашаться? Нет. Но жить ему хотелось намного больше. Марк кивнул.

– Ты хочешь спросить о чем-то? – Кардинал наклонил голову набок смешным птичьим движением. – Спрашивай. Я отвечу на три твоих любых вопроса.

– Кто такие волки? – зубы стучали. – Койоты, понятно. А волки?

Мордекай усмехнулся. Куда больше, думалось Марку, но ведь каждая ухмылка отличается от предыдущей. Вот эта как бы говорила: молодец, малыш, не трусь.

– Суть то же, что и койоты. Порождение злой части мира Господня. Еще?

– Кто такие Младшие братья?

Кардинал прищурился.

– Слуги Господа, посланные нам на помощь и сотворенные гениями еще до Бойни.

– Они мертвые?

– Они не живые в твоем понимании, Марк Ковальски. Но ты все узнаешь в свое время. Это был третий вопрос. Но я разрешаю тебе еще один.

– Мне будет больно?

Ответила женщина, прячущая бич в складках одежды.

– Тебе будет очень больно.

И не обманула.

Марк плохо помнил дальнейшее. Повзрослев, пытался вернуться по реке памяти, используя все умения, данные учителями. Выходило плохо. Тот день из его памяти выжгло пламенем вездесущей боли.

Блестящая сталь и плитки операционной. Медики, молча работавшие с его телом. Почему-то не действовало обезболивающее, или действовало, но слабо. Или просто боль оказалась сильнее. Ремни, притягивающие его к холодному столу, еле выдержали первый рывок. Потом подействовало успокоительное, расслабив мышцы и сделав его кричащим и грызущим ткань повязки обездвиженным деревом.

Что-то разрезало его плоть, кромсало, растекаясь огнем. Огонь сверху, холод снизу. Боль повсюду. Острые и колкие корешки пускались в нем в пляс, проникая все глубже. Когда они добрались до сердца, Марк выл, как тот самый неведомый волк. Волк… Он видел его как наяву. Огромного койота, почему-то серебристого, с красной от крови вытянутой мордой.

Корешки, такие же холодные, как сталь хирургического стола под ним, плотно обхватили сердце со всех сторон, сдавили. Марк плакал, в лохмотья разжевав маску. Со щелчками и еле слышимым лязгом медики вставляли и закручивали что-то на его груди. Но он знал, что именно. Он видел его на высокой, чистой до бесконечной белизны, подставке у стола.

Серебряный круг с непонятными словами, написанными знакомыми буквами, и крестом в середине. И тонкие нити металлических струн, прячущихся за ним. Когда высокая медик с хвостом безупречно золотистых волос взяла изогнутую длинную иглу, смахивающую на иглу сапожника Герильи, Марк всхлипнул. После первых стежков он провалился в ту глубокую и теплую темноту, которой так жаждал.

Пять лет в школе при командории Сан-Габриэль прошли медленно. Было тяжело. Было страшно. Было опасно. Марк выжил и вышел из-под ее низкого свода, смотря прямо перед собой. Боль осталась позади и ждала впереди, но пока с ним были покой и вера в Господа. И командор Марк готов был идти дорогой воина Господня до самого конца. А экзамен? Он его сдаст. Солнце, не щадящее павшую землю, отражалось на сверкающих крестах наплечников. Не украшенных вязью и словами Господа.

Гончая сидела у низкой двери. Совсем молоденькая, лет двенадцати-тринадцати, не поймешь с первого взгляда. Тощая, смахивающая на легавых, разводимых цветными в Санта-Монике. Рыжие волосы, собранные в пучок мелких косичек, длинный нос, длинные голенастые ноги, длинные пальцы рук.

Гончая смотрела на песок, гоняемый ветром по плитке вокруг нее. Замшевый костюм, латаный, маловатый, сам казался сшитым из песка и пыли. Ошейник никто даже не подумал заново обтянуть кожей. Даже не задирая ее голову, Марк видел кровь и широкий рубец в нескольких местах, там, где сталь прилегала особенно сильно, растирая кожу и плоть.

На появление Марка она не среагировала, продолжая заниматься крайне важным делом: любоваться на причудливые спирали и круги, выводимые песком. Марк про себя досчитал до пяти, надеясь на милость Господню в виде терпения.

Гончих в Церкви терпели, но не любили. Дети, задетые дьявольским семенем, крайне редко не обращались. Более того, они выживали, около недели пометавшись в горячке и бреду, и перерождались. Дети, опаленные дыханием Козлоногого, могли чуять Зло. Пусть и приобретая при этом вредные привычки. Гончих называли так не зря.

Порой они вели себя хуже животных, поедая пищу с жадностью, отвращая от себя даже видом. Агрессия, замкнутость, нежелание жить среди людей. Век их был недолог. Чаще всего конец оказывался одинаковым для всех: помешательство, растерзанные тела людей, темный угол, куда загнали преследователи, жаждавшие мести. Разве что те, кого вовремя находили отцы-исповедники и остальные братья и сестры Марка, могли прожить свою жалкую жизнь достойнее.

Помеченные дьяволом, они шли по одной дороге, помогая Церкви искать следы Зла. Бесправные, помыкаемые и наказываемые за непослушание и стремление к свободе. Эта Гончая оказалась такой же.

– Пошли. – Марк ткнул ее носком сапога. – Вставай, Гончая.

Она медленно подняла голову, уставившись на него черными индейскими глазами. Рыжее и черное. Под левым глазом начинал желтеть синяк.

Девочка встала, заметно прихрамывая. Марк поморщился. Гончая нужна была целой и здоровой.

– Кто тебя так?

Она покосилась на него из-под упавших на глаза неровных грязных прядей волос. Ответила не сразу, чуть помедлив, еле слышно буркнула:

– Споткнулась, упала, ударилась.

Марк кивнул. Что ему оставалось?

Трое Младших братьев ждали у конюшни. Идти предстояло в горы, такие, что, кроме киберконей, ни один транспорт не годится.

Марк критически осмотрел навьюченное снаряжение, огляделся, ища мула для Гончей. Мула не оказалось. Младшие братья, что с них взять? Сильные, беспрекословные, бесстрашные, но совершенно не умеющие думать сами. Чудо Господне, воины для истинной Церкви, люди, восставшие из мертвых ради защиты живых и сопряженные с машинами. Они умели многое, но всегда следовали только вложенным в их головы заветам.

– Бен, – позвал Марк и дождался, когда Младший брат подойдет. Все имена у них одинаковы и просты: Том, Бен, Гек, Джо. – Необходим мул для Гончей.

Бен кивнул и ушел за мулом. Гончая уже снова сидела, только теперь у стены конюшни, подложив под спину старенький рюкзачок. На боковом кармане, прицепленная за металлическую скобу, висела старая пластиковая игрушка. Марк прищурился, рассматривая получше. Солнце било прямо в глаза.

Человек, в шортах, синей майке или рубашке, белой шапке с кроличьими ушами и мечом. Почему-то он сидел на желтой собаке. Да, точно, на желтом бульдоге. Как ни странно, краски сохранились очень ярко. Марк покачал головой, удивившись. Откуда в этом создании тяга к игрушкам?

Бен вернулся очень быстро, ведя на поводу потрепанного, с порыжевшей дырявой шкурой мула. Уже оседланного и даже имевшего пристегнутый к седлу спальный мешок. Марк постарался запомнить добрый жест Младшего брата, желая похвалить того позже за милосердие и участие к судьбе ближнего. Полумеханические бывшие люди редко нуждались в пище или воде, но доброе слово любили.

– Трогаемся.

Ждать чего-то дополнительного не следовало. Приказ от кардинала оказался четким и ясным. Следовало поторопиться.

Солнце уже опускалось, когда группа Марка добралась до подножия гор Санта-Анна. Марк покачивался в седле, уже приноровившись к излишне тряскому ходу коня. Было жарко, новая солнцезащитная маска чуть натирала потную кожу. Старая пришла в негодность, и ее пришлось оставить в командории.

Ветер поднимал пыль и песок, тучами вздымал рыжие взвеси красной местной глины. Колючие большие акации, торчавшие рощицами, прятались в алой буре. Плотный хлопковый платок, обмотанный вокруг лица, помогал. Странно, но один из наставников уверял, что акации здесь раньше не росли. Зато теперь они вовсю теснили кустарники кросса, пока не сдававшегося.

Марк смотрел на высокие лавры, уже видневшиеся у темнеющего предгорья, и страстно мечтал оказаться под их тенью хотя бы ненадолго. Неожиданно сильная жара утомляла, заставляла тратить воду больше запланированного. Три фляги из сушеной мексиканской тыквы, притороченные к седлу, рассчитывались на три дня пути. Собственный запас в армейской, пузатой, из пластика, Марк решил не доставать даже по возвращении.

Черная фигура Бена, идущего в дозоре, миновала лавровую рощу, обогнув ее по кривой. Марк нахмурился, не понимая действий Младшего брата.

– Там жуки. – Гончая, трясущаяся всю дорогу за ним, решила открыть рот. – Запах гнезд очень сильный. Но они в глубине леса.

Марк не ответил. В конце концов, на то она и Гончая.

– Вон там есть карниз, – она показала на выступающую скалу, – там останемся на ночлег. Время мы сократили. Завтра утром смогу начать поиск. Я уже чувствую их.

Марк кивнул. Ночь надвигалась стремительно. И если Гончая говорит про ночлег, и уверенно, то хорошо. Она на самом деле не ошиблась.

Сухих веток Младшие братья насобирали по краям лавров. Внутрь они не заходили. Тропа, узкая, на одного коня, привела наверх, к тому самому карнизу. Марк, осматривая темнеющую на глазах долину, улыбнулся. День прошел хорошо. Даже замеченная вдали огромная воронка дьявольского семени не распустилась, уйдя за добрую сотню миль, в земли Козлоногого.

Бен и еще один Младший брат, Сид, укладывали хворост на тропе, по которой поднялись. Бен полил сброшенные крест-накрест стволы горючим и приступил к установке зажигательных гранат и проволоки для них.

– Здесь опасно. – Гончая, уткнувшись лицом в коленки, еле слышно стучала зубами. Холод навалился сразу, сменяя раскаленный день. Марк посмотрел на нее и накинул собственное одеяло. – Тут кроме жуков хватает всякого.

– Сколько лет ты занимаешься этим? – неожиданно для себя спросил Марк.

– Пять, шесть, какая разница.

Он не стал ничего отвечать. Третий Младший брат подкинул хвороста и, подхватив «ремингтон», ушел наверх, караулить. Марк достал банку бобов с мясом, дернул шнур, дожидаясь, пока еда разогреется. Гончая жевала полоску вяленой оленины.

Марк ел быстро, желая оставить время на отдых. Перед тем, как присесть возле костра, Гончая сказала про конечную точку. Ее они должны достигнуть завтра к полудню.

– Ты знаешь, что там? – Она забралась в спальник, но пока возилась. – Нет?

– Что там может быть? – Марк отпил из фляги. – Несколько домов, сколько-то голов больных нелюдей.

– Ну да, пораженных сатанинской заразой, – она явно ворчала, – и мы же идем мстить.

– Мы идем вершить наказание. Детей, отправленных в командорию, убили. Целых… три будущих служителя Церкви. – Марк строго посмотрел на нее. – Что мы делаем в таких случаях?

– Находим. – Ее глаза казались еще темнее, поблескивая черными полированными драгоценностями. – Убиваем всех и оставляем напоминание.

– Потому что только так можно навести порядок в землях, подвергшихся дьяволу, – закончил Марк и лег. – Ты не одобряешь это?

Она промолчала. Но когда Марк практически заснул, ему послышалось тихое поскуливание из-под широкого капюшона ее мешка.

Детей погибло трое. Их и послушника, ехавшего с ними в командорию Сан-Габриэль, убили на пустой дороге при дневном свете. Следы вели сюда. Найденный в полузасыпанной яме нечеловек говорил об этом яснее ясного. Дикие и больные, искореженные дьявольской заразой, идущей от Врат в горах, они населяли небольшие нагорья.

Церковь сурово наказывала за смерть своих братьев. За смерть детей, должных быть обращенными к лику Господню, наказание оказывалось всегда одно: полное уничтожение. Чтобы никто и никогда не захотел повторить подобного. Хватало на пару лет, потом все равно все повторялось. Марку выпало возобновить наказание.

Бен, вернувшийся от тропы, сел, скрипнув кожей ремней. Марк сонно посмотрел на него. Младший брат что-то вертел в руках, кажется, лист бумаги. Когда Марк все же заснул, в руках Бена ожила бумажная птица, похожая то ли на большую хищную диатриму из окрестностей Фриско, то ли на страуса из книжки про природу до Бойни.

Утро наступило, как обычно и бывает, резко и сразу. Марк проснулся от холода. Выглянул из спального мешка, выпустив пар. За ночь камни вокруг покрылись льдинками, не спешившими таять. Небо заволокло низким серым киселем, бурлящим внутри ало-черными сполохами. Казалось, протяни руку, и окунешься в него. Но Марк уже научился понимать, когда до адского семени пара ярдов, а когда добрый десяток миль. Бен, доставший маску командора, стоял рядом. Гончую Марк нигде не заметил.

– Где она? – Он кивнул на рюкзачок и свернутый мешок. Одеяло Марка Младший брат уже приторочил к седлу коня.

– Ушла. – Бен замолчал. Из-за черного пластика маски невозможно было понять – думает он или просто идет сбой. – Отлить. Наверное.

Марк кивнул. Сид варил в небольшом котле утреннюю похлебку. Третий киборг, Том, сидел там же, где и вчера, на повороте тропы. Марк надел маску, понимая, что завтрака не случится. Жаль, что Сид этого не понял. Порой Младшие братья совершали очень детские поступки. Но что сделаешь с ними, чей возраст уже больше века? И если их все меньше?

Гончая юркнула из-за незаметной прогалины меж камней. Посмотрела на наливающиеся чернотой тучи, на Сида и Марка, надевающего дыхательную маску. Отцепила от рюкзака затертый алюминиевый котелок и навалила в него завтрака. Сид не препятствовал. Остатки они вдвоем вылили прямо в костер. Гончая забросила вещи на мула и уселась по-дамски, вооружившись ложкой.

Проклятье, полученное в детстве, позволяло плевать на дьяволово семя. Зато и жить девчонке оставалось не более десяти-пятнадцати лет. Хотя кто сейчас рассчитывает прожить более тридцати-сорока?

Спуск занял немного больше времени, чем они думали. Тучи разразились дождем, сбивавшим дьяволово семя. Марк смотрел на него, вспыхивающее на рукавах прорезиненного плаща и тлеющее, сгорающее, теряющее силу. Что они, люди, и даже Церковь, знают про него? Да ничего. Совершенно ничего.

Бен дернул его за рукав, ткнул пальцем на Гончую. Марк смахнул несколько зернышек, вспыхнувших алым, со стекла маски, и оторопел. Он еще не видел Гончих в деле. Марк сглотнул.

Девушка упала с лошади. Упала прямо на щербатые острые валуны. Разбила в кровь правую бровь, алое заливало лицо. Но Гончая плевать хотела на это. Ее интересовал только взятый след. Сосуды темнели, наливаясь черным, двигались змеями под кожей. Суставы ходили ходуном, мышцы плясали танец святого Витта, вздымая старенький костюм.

Пена изо рта, зрачки, заполнившие радужку, и пальцы, скребущие жесткую землю, срывая ногти. Гончая преображалась на глазах, из угловатой девчонки превращаясь в гибкую и страшную напасть для всего живого вокруг. Ее ломало, превращая худенькое тело в плотно перекрученный канат из напряженных мышц и сухожилий. Скрипели сцепленные зубы, грозя выкрошиться. Младший брат Том успел раньше. На пару с Беном.

Бен наступил тяжелой ногой, прямо огромной подошвой, на спину Гончей, одновременно выкрутив ей руки. Том мелькнул ладонями возле лица девчонки, и вместо собственных зубов она начала глодать плотную полосу кожи, затянутую на затылке узлом. Бен не отпускал, хотя Гончая рвалась изо всех сил.

Том отошел к своему коню, снял и аккуратно поставил рядом с беснующейся Гончей окованный рундук с хитрым замком. Нажал незаметные выступы, открывая его, и достал на свет ее линзомаску, пристяжь и цепь. Толстые, пусть и вытертые, перчатки и наколенники Гончая незаметно надела сама, видно, заранее предчувствуя случившееся.

Маска, пока скрывающая линзы под клапанами, закрыла Гончей верх лица. Та зарычала, явно не желая контакта с ней, но Том знал свое дело хорошо. Младший брат натянул концы маски, сводя вместе и застегивая первые крючки. Гончая бесновалась, но Младший брат не обращал на нее внимания. Его ловкие огромные пальцы добрались до плотных шнуров, притягивая маску под подбородком и закрепляя на затылке и шее. Гончая продолжала сопротивляться. Младший брат Бен кивнул оставшемуся из троицы, тот подошел и спокойно, не сбив шага, ударил ее ногой в живот.

Последний виток шнуров завершил работу. Том достал из рундука длинный кабель, поблескивающий металлом наконечника-разъема. Прижал голову девчонки к ее груди и сильно, не жалея ее ни капли, воткнул в затылок. Та вскрикнула, глухо взвыв через кляп. Том закрепил кабель в сумке между ее лопатками, снова наклонился к рундуку. Из металлического футляра, блеснув на солнце, появился инъектор. Темная жидкость вошла в кровь Гончей быстро, тут же заставив темные змеи сосудов посветлеть, а мышцы расслабиться. Спустя с десяток секунд она обмякла и упала на камни животом.

– Скоро придет в себя, командор. – Том аккуратно закрыл рундук и снова закрепил его у седла. – Сейчас пристегну цепь. Она хорошая Гончая, почуяла выродков так далеко.

В его голосе сквозило уважение. Оно мало увязывалось с его пальцами, пристегивавшими к ошейнику цепь с кожаным тугим жгутом между звеньями. Зачем? А, понятно. Так цепь не звенела.

– Я пойду с вами, командор. – Бен снял с седла большой чехол. Достал из него «пуританина», короткоствольный крупнокалиберный штурмовой пистолет-пулемет с дополнительным стволом под отстреливающиеся гранаты. – Том также. Потом он вернется за Сидом и транспортом.

– Потом?

– После того, как она выведет нас на дьявольских выродков. – Бен стукнул Гончую в бок. – Вставай, грешница. Пора зарабатывать прощение Господне.

Гончая шевельнулась, поднесла пальцы к клапанам и открыла широкий центральный. Линза, выпуклая, блестящая, смотрелась жутко. Марк поежился. Разом худенькая девчонка превратилась в истинное исчадие дьявола. Гончая усмехнулась, добавив жути. Губы, лопнувшие по краям, и зубы в красных разводах слюны, перемешанной с кровью, тонкий и бледный до синевы подбородок с хорошо заметным синим росчерком сосуда справа. Конец пульсирующей змейки прятался в ямочке, такой беззащитной и глупой.

– Да, нам надо идти, – голос Гончей звучал еще хуже ее внешности, – и торопиться. Их там немало.

Марк подошел к своему коню, снимая футляр, оклеенный кожей и покрытый тонкой металлической сеткой. Пристегнул к поясу короткий барабанный дробовик, понимая, что только имеющихся револьверов в случае чего ему не хватит. Сила Господа, подаренная взамен дьявольского дара нечистого пламени, кипела внутри, согревая металл печати в груди.

– Эй, padre? – Гончая явно усмехалась. – А вы справитесь? Я же опасаюсь за себя.

Младший брат Бен, вооружившийся и похожий на рождественскую елку, обряженную в оружейном магазине, вздохнул. Удар в бедро показался Марку сделанным из-за необходимости, для наказания.

– Все в руках Господа, – поморщился Марк, маска неожиданно натерла скулу, – мы лишь орудия в руках его.

– Это верно. – Гончая выгнулась, разминаясь. Хрустнули позвонки, она потянулась совсем как кошка. – Ну, я готова, padre. А вы, мальчики?

Младшие братья не ответили, что неудивительно. Марк перекинул ремень футляра на грудь, покрепче затянул крепления. Сила Господа в нем не бесконечна, и содержимое стоило беречь пуще Младших братьев, пусть те и необходимы Церкви.

Они тронулись. Бен и Том, ведя на цепи Гончую, держали Марка между собой, прикрывая. Сид пока шел поодаль, осторожно ведя коней и мула по неудобной тропе. Гончая стремительно рвалась вперед. Марк, видевший раньше такое только на учениях в командории, еле удержал руку, желая перекреститься. Движения девчонки полностью отличались от виденного им ранее.

Гончая скользила над гравием, камнями и валунами. Практически не касаясь их, опираясь сразу и на ладони, и на локти, на колени и ступни. Ловко перепрыгивала, постоянно прижимаясь и приостанавливаясь, ловя всем телом след убийц. В какой момент они все перешли на торопливый полубег, Марк не уловил. Просто и сразу: шли, и тут начали скакать, как козы, по валунам, крошащимся плитам и скользким, заодно, слава Господу, и редким проплешинам мха и лишайника.

Спуск начался резко, обрываясь острым оскалом надоевших валунов. Сама природа карала выродков, уничтожая все живое. Марк, поминутно рассматривая небо, ждал счастливого мига, когда он сможет снять маску. Здесь, в горах, выучки не хватило. Пот катился по лицу, спине, плечам и груди. Он слышал, что бывалые рейнджеры, те самые грешные «пустынные братья», могли таскать маску часами. Но не сразу. Сейчас он завидовал им.

И Младшим братьям, надевшим только пластиковое забрало с сеткой респиратора. Завидовал Гончей, лишь встряхивающей головой, сбрасывая с маски алую тлеющую золу дьяволова семени.

Мелкие камешки шевелились под подошвами, норовили не просто скользнуть вниз, но утянуть с собой и шагавших в неведомое людей. Хотя из людей на деле оказался только недавно вышедший из школы командор. Марк ухватился за торчащий из валунов корень давно высохшего дерева. Корень зашипел, обернувшись гремучкой. Младший брат Бен оказался рядом, что-то свистнуло, и Марк проводил взглядом половину змеи, улетающую вниз. Бен кивнул, возвращая в ножны изогнутый тесак, и показал вперед.

Они пришли.

Гончая присела в тени высокого валуна. Младший брат Бен, несмотря на комплекцию, ловко спрятался в колючих кустах терновника, неожиданно густо облепившего карниз, нависший над поселением внизу. Марк сел рядом с Гончей, огляделся.

Серое небо светлело. Тучу, полыхавшую внутри багровым, сносило в сторону невидимой отсюда пустыни. «Око серафима», закрепленное на левом предплечье, заморгало. Марк терпеливо ждал, наблюдая за набирающим обороты кругом посередине. Когда тот окрасился в небесно-голубой, командор не стал медлить. Стянул маску, щелкнул клапаном бачка, запирая воздушную смесь. Вдохнул жаркий воздух. И лишь после этого взялся за очки для наблюдений.

Гончая косилась на него, заметно вздрагивая. Марк нацепил неудобную маску, подвигал ею взад-вперед, проверяя надежность. Погладил девчонку по руке, извиняясь. В конце концов, Гончая такая же тварь Господня, как и все. Пусть и предавшаяся когда-то злу и искушению. Кабель крутить в руках не пришлось, он прекрасно помнил, что делать дальше. Щелкнуло, и Марк увидел панораму глазами Гончей.

Мир чуть поменялся. Он стал шире, цветистее, добавилось теней. Мир Гончей показал, насколько слаб человек. Марк вздохнул, чуть завидуя ей в очередной раз. Вздохнул еще раз, назначая себе епитимью за глупые и неуместные мысли. И положил ладонь на ее затылок, взявшись за специальную скобу. Каково это – быть глазами другого человека?

Поселение пряталось внутри частокола. Крепкого, пусть и не особо высокого, с остро заточенными концами бревен. На вышке Марк сразу заметил часового. Выродок спал. Уже хорошо.

Одно строение, второе, третье. Всего он насчитал с десяток низких, похожих на норы домов. Присмотрелся к жителям, стараясь не упустить ничего нужного. Мужчины… хотя как их отсюда разобрать?

Все одинаково заросшие, какие-то худые, болезненно-бледные. Дети? Детей ни с кем не перепутаешь. Марк старался не думать о них. Пусть себе пока играют в камешки и гоняют обод от бочки по единственной улочке поселеньица. Грехи отцов падают на детей тяжким грузом. Но Господь отделит праведников от грешников. Это он знал точно.

– Мне нужны все трое. – Марк не оборачивался, знал, Бен поймет и так. – Спустимся, когда стемнеет.

Чуть слышно прошелестели камни, Младший брат Том отправился за Сидом. Марк откинулся спиной на раскаленный валун и прикрыл глаза. Кабель он отсоединил сразу, как только все стало ясно.

– Сними маску. – Он покосился на Гончую. – Ну?!

Гончая послушалась. Как же она перемазалась в пыли, теперь, на вспотевшей коже, превратившейся в грязь… Кровь, запекшуюся корочкой, Марк старался не замечать.

Гончая старательно отводила глаза.

– Ты пойдешь со мной. – Марк взял футляр, отщелкнул крышку с помощью ключа. – Именно ты будешь прикрывать меня.

– Почему? – Гончая сжалась. – Это обязательно?

– Да. Младшие братья будут мне нужны в других местах. Ты боишься?

– Нет. – Она шмыгнула носом. – Я не хочу видеть, как…

– Придется. – Марк достал посох и нажал на защелку. Короткий, с фут длиной, жезл мгновенно стал больше. Кристалл огня Господня Марк хранил на поясе. Достал и аккуратно начал навинчивать граненое яйцо на верхушку посоха.

– Ты – слуга Церкви. И наш долг – выполнять все, что скажут нам отцы ее. Ты поняла?

Она кивнула. Уткнулась лицом в колени, засопела. Марк сплюнул, разозлившись. Злиться сейчас не стоило, совсем. Но справиться оказалось тяжело.

– А ты хотела бы по-другому? Наплевать на то зло, что они несут в земли, населенные людьми? Кто-то заставлял их убивать тех детей? Кто-то заставлял грабить на дорогах?

– Нет. Но там дети.

– Они вырастут и станут такими же. Если их души чисты, Господь примет их к себе.

Она открыла рот, но не стала ничего говорить.

Марк еще раз сплюнул. Червяк подозрения снова шевельнулся внутри. К чтению Ave придется добавить Pater Noster. Но как еще бороться с искушением?

Темнело быстро. Когда стрелка часов приблизилась к десяти, все пятеро уже оказались внизу, спрятавшись за тем же самым терновником. Марк прищурился. Горели лишь несколько жаровен по самому частоколу. Но ничего, скоро все станет видно. Как на ладони.

Младшие братья ушли в темноту. Младший брат Сид, самый незаметный из трех, спокойно нес на плече «гатлинг». Короб с лентой за спиной не звенел, снаряды прятались в брезентовую ленту. Запасной Сид нес в руке. Спокойно, как миз несет саквояж с вещами для поездки в соседний город. Еще по одному тащили его братья. Сюрприз от наставника Джорджа. А Марк всю дорогу гадал о больших прямоугольных узлах на боках коней. Судя по всему, станок-тренога брату Сиду был не нужен.

А вот поклажа запасного киберконя пригодилась сразу же при спуске в долину. Младшие братья уверенно и спокойно облачились в тяжелую штурмовую бронезащиту. Глухие шишаки шлемов с забралами, кирасы жилетов с боковыми дополнительными пластинами, наплечники, длинные, до середины бедра, пластинчатые юбки, наколенники и высокие перчатки. А как еще, если основную часть работы после Марка сделают они?

Гончая дрожала все сильнее. Марк вздохнул, положил руку ей на голову и тихо обратился к рассудку. Ее рассудку. Чуть позже она присоединилась, читая простые и доступные слова «Ясности», стиха, дарованного воинам Церкви первым кардиналом, Антонием.

Марк дождался момента, когда девчонка успокоилась. Прислушался, стараясь уловить шаги Младших братьев. Вместо этого услышал трех козодоев, скрипевших совершенно одинаково. Младшие братья заняли свои места. А раз так, ему совершенно не пристало тянуть.

Печать в груди потеплела, явственно говоря о рвущемся наружу огне Господнем. Марк двинулся вперед, выходя на частокол. Напротив ворот должен был встать Младший брат Сид с его мясорубкой. А ему, командору, следовало расшевелить муравейник, обрушив на него свой гнев.

Посох, ярко сияя алым внутри яйца, завибрировал. Наставник зарядил его полностью, подарив ученику дополнительные силы для экономии его собственных. Гончая позади всхлипнула. Марк замер, дожидаясь движения с ее стороны. Но нет, девчонка замерла. Он кивнул и с силой воткнул острый конец металлического рельефного шеста в твердую землю. Пошел дымок от сгоревшей травы. На башне залопотал наконец-то проснувшийся часовой. Но единственный шанс он все же проспал.

Марк ощутил энергию, толкавшую его ладони через кожу перчаток, вибрацию посоха, передающуюся от яйца, полного яростного пламени. И он не стал сдерживаться, выпустив его наружу. Багровеющий овал зашипел, выплевывая первого огненного змея. Росчерк оранжевого дымящегося хвоста мелькнул и пропал за частоколом. Следующий не заставил себя ждать.

За бревнами распустились рыже-алые цветы, выпустившие обжигающую пыльцу. Пламя бушевало, шипя и еле слышно воя. Вою вторили вылетавшие из посоха новые огненные змеи. Часовой на башне, снятый выстрелом кого-то из Младших братьев и повисший на ограждении вниз головой, вспыхнул. Но кто бы обратил на это внимание, видя все растущую стену огня, вздымавшуюся над частоколом?

Заревел «гатлинг». Да, выродки явно решили спасать свои жизни. Марк усмехнулся, чувствуя их страх и боль. Творить наказание непросто, потому командоров так мало. Желающих быть благородными паладинами мальчишек хватало. Большая их часть, проблевавшись на первом же уроке наказания и отступившись от данного слова, уходили послушниками в отдаленные обители. Он, Марк Ковальски, знал свою судьбу и был к ней готов.

За занявшимся частоколом стояли крик и ор. Дикий, не смолкающий ни на секунду. Позади скрипела зубами Гончая. Посох вздрогнул, заметно зардевшись красным. Его время прошло, и Марк убрал руки. Свое дело орудие возмездия сделало. А у него еще оставались силы, вдосталь. Печать в груди горела, желая выпустить наружу собственный его, Марка, огонь. Посох захрустел, обращаясь в прах и осыпаясь. Металл истлел, как дерево. Граненое яйцо рассыпалось мириадами осколков.

Он пошел вперед, не оглядываясь, слыша шаги Гончей. Слух обострился. Пылающий частокол лишь помогал зрению. Пора было заканчивать. Марк шел прямо к частоколу, зная, что пройдет. И не ошибся.

Тот заскрипел, затрещал и рухнул, выворотив землю. Появившегося в проеме обожженного выродка Марк встретил тем, что ему и причиталось: огнем. Тот закричал, скручиваемый спиралью пламени, бросился назад, но отбежал недалеко.

Поселение полыхало. «Гатлинг» уже замолк, выродков оказалось не так и много. Младшие братья тоже находились внутри огненного кольца, зачищая все и вся. Марк стоял посередине улочки, смотрел вокруг. Огонь пылал, отражаясь в лужах, еще не впитавшихся в землю. Пирамида из голов росла. Младшие братья, двое с карабинами, один с длинным мачете, работали споро.

Гончая прижалась к его ноге, вздрагивая и оглядываясь. Внутри Марка, ледяная и болезненная, раскручивалась спираль пустоты. Да, он был прав в своем возмездии, да… Не убий.

Он заметил движение среди груды, оставшейся от ветхого сарая. Присмотрелся, вздрогнув. Сколько пар детских глаз смотрели на него оттуда? Марк не знал. Поселение умирало, но теперь стало ясно, что детей Младшие братья пока не нашли.

– Командор… – Гончая смотрела на него умоляюще. – Пожалуйста…

– Многие ли твои сестры или братья так же милосердны? – Марк посмотрел на Младшего брата Сида, идущего в их сторону. – Ответь.

– Нет. – Гончая вытерла слезы. – Им наплевать. Мне нет.

Марк кивнул. Правосудие Господне должно быть твердым. Но не для детей.

– Уходим. – Марк кивнул Младшему брату. – Пошли.

– Мы не закончили. – Голос оказался глухим, низким. – Я знаю, где есть еще…

Марк вздохнул. Он знал, что случится с ним, если печать поймет его обман. Вот только речь никогда не шла о неживых. А Младшие братья были именно такими. На ладонях, заведенных за спину, возникли первые огненные цветы.

Младший брат Том тоже подошел к ним, встал, покосился на блестящие глазенки в развалинах.

– Оставь их, брат.

Сид покачал головой и шагнул вперед. Далеко не прошел. Том снес ему череп одним выстрелом из дробовика.

– У него что-то не то с милосердием, командор, – пробасил Младший брат, – мы говорили.

– Уходим. – Марк повернулся и зашагал в темноту. Но потом остановился, глядя на наконец-то вставшую на ноги Гончую.

– Как твое имя?

Она ответила сразу, не задумываясь. Хотя им было это запрещено.

– Мойра.

Марк кивнул и захрустел головешками под подошвами сапог.

Наплечники блестели крестами. Марк смотрел на надвигающиеся стены Форт-Кросса и не жалел о выборе.

Да, он все рассказал. Младших братьев отправили в отдаленную командорию. Ему наложили епитимью на год. Но год прошел. Ему вернули облачение, нагрудник, наплечники с его первыми и последними крестами. Чистыми, без вязи узоров. И отправили сюда, в пустыню, на самый фронтир. Но он не жалел.

Мойра, одетая в нормальную одежду, сидела на лавке напротив. Фургон трясся, зацепленный среди доброго десятка таких же в автопоезде. Мойра грызла яблоко и крутила головой. За год, отлученная от своей службы, девчонка подросла. Обзавелась и формами, если их можно было так назвать, и татуировками. Пока еще редкими.

– Наказание, – буркнул Марк, – сущее Господне наказание на мою голову.

Мойра показала ему язык.

– Я вас тоже люблю, padre.

Назад: Pt. 9: Creeping death

Дальше: Pt. 11: Broken, beat & scarred