Влюбленные до смерти

Простые, человеческие таблетки действовали совсем иначе полынных. Об этом думала Уля, наблюдая, как качает Рэма на волнах обезболивающего. Его тело расслабилось, даже рука, сжимавшая скорченными пальцами покрывало, вдруг повисла безжизненной плетью. После нескончаемого приступа боли, который сотрясал тело Рэма страшным ознобом, вперемешку с кровью, льющейся из носа, это спокойствие показалось Уле наивысшим благом.

Пока не подействовала третья по счету проглоченная капсула, Рэм метался на отцовском диване, а Ульяна сидела рядом, до белизны костяшек сжав кулаки. Помочь она не могла, даже на то, чтобы дотронуться до блестящего от пота лба, у нее не хватало решимости.

В перерывах, когда взгляд Рэма чуть прояснялся, она протягивала ему стакан с водой и снова отступала.

– У тебя там номерочка Зинаиды не завалялось? – чуть слышно хрипел Рэм, скаля зубы. – А то я не прочь уже прогуляться в туман.

– Молчи, а? – жалобно просила Уля, проверяя, когда же истекут двадцать минут, за которые должны были подействовать капсулы. – Может, еще одну?

– Отравить меня решила? – ерничал он и снова откидывался на мокрую от пота подушку. – Вот же гадство! Сразу и холодно, и жарко – как так бывает вообще?

Время превратилось в бездонную тарелку манной каши. Склизкая масса, налипающая на ложку, мерзкие комки, сероватый отблеск. И лужица застывшего масла посередине.

Но и это закончилось. Как заканчивается все на свете. Рэм затих, перейдя в особое, пограничное состояние боли, в которое попадают лишь умирающие, задержавшиеся на границе то ли чудом, то ли расплатой за все прегрешения. Ульяна осторожно поднялась с края дивана и двинулась к выходу.

Хриплый голос догнал ее у самых дверей:

– Побег с тонущего корабля?

– Заткнись… пожалуйста, – не оборачиваясь, бросила Уля.

– Удачной охоты.

Рэм всегда видел ее насквозь. Пусть даже глаза его заливал холодный соленый пот.

Улица встретила Ульяну свежестью и морозцем. День скатывался в сумрак по-зимнему раннего вечера. Под ногами хрустел снег, укрывший землю первым осторожным настилом. Каждый шаг портил это покрывало, оставляя на нем грязный след подошвы. Цепочку серых пятен тут же принимался подчищать новый слой медленно падающего снега. Уля подняла голову, вдохнула поглубже и зашагала в сторону остановки автобуса. Где-то там отец встретил свою первую полынную жертву. Женщину с каштановыми волосами. Ту, что умерла от рака спустя пару месяцев. Ту, что огрела его сумочкой, испугавшись безумных глаз и звериного оскала. Немудрено.

Остановка никуда не делась. Прозрачный пластиковый коробок, обклеенный цветастыми объявлениями, и расшатанная лавочка, на которой примостились преклонных лет дедок в черном пальто и женщина чуть его помладше. Они о чем-то оживленно беседовали, не забывая, впрочем, поглядывать на подъезжавшие автобусы.

Уля подошла ближе и встала напротив доски объявлений. Кто-то продавал гараж. Кажется, в этом мире кто-нибудь продает гараж каждую минуту любого дня. Как и породистых британских котят. Кто-то предлагал услуги компьютерного мастера – миловидный парень на фотографии представлялся Алексеем и обещал приехать как можно скорее. Уля порадовалась, что на плохо пропечатанном снимке не разглядеть глаз, а значит, полынь точно не покажет ей, как ловит этого парнишку за шиворот какой-нибудь массивный мужик с голодным оскалом. А после всех дел раскраивает тонкое горлышко ржавым ножом.

От собственных мыслей Улю передернуло. Когда она успела стать такой равнодушно-злой? Такой безотчетно-циничной. Она перевела взгляд на соседнее объявление. Ярко-желтая бумажка, кричащий призыв «записаться на ноготки». Уля так и представила, как особ, клюнувших на пять восклицательных знаков, встречает поехавшая маникюрша с острыми, обляпанными засохшей кровью щипчиками.

Ее нервный смешок заставил разговаривающую парочку обернуться. Уля выдавила из себя слабую улыбку и закрыла глаза. Нечего было медлить. В доме ее отца сейчас медленно, но верно умирал Рэм, которого она, кажется, пообещала спасти. Себе-то точно пообещала.

Темнота встретила ее податливым, живым объятием. Если время в квартире казалось Уле застывшей манной кашей, то тьма под веками была мягкой, услужливой тарелкой чего-то упоительно травяного. Сейчас Уле сложно было поверить, что темнота эта пугала ее когда-то, что она бежала от тьмы, как от врага. Но разве может быть врагом тот, кто встречает тебя так радостно? Разве может быть врагом стихийная сила? Пусть и повязанная со смертью. Нет, умение видеть смерть – не крест и не дар. Это возможность. Еще одно измерение, в которое ее, Улю, почему-то впустили.

А вот поступки тех, кто смотрит во тьму, – другое дело. Это они делают полынь гнетом. Это они обращают возможность в беду. Гус, кем бы он ни был, должен был не заманивать в свои сети меченых, а учить их жить с полынью в ладу. Может, даже помогать тем, кто обречен на глупую, несуразную смерть. Уля до сих пор верила в эту возможность. Иначе зачем в устройстве мира задумана эта лазейка, пахнущая так горько, дающая так много?

Но не время было думать об этом. Ульяна сделала первый глоток полынного духа, и тьма тут же рассеялась, наполнилась смутными тенями. Самая яркая из них сидела на лавочке перед Улей. Кто-то из этих общительных людей совсем скоро умрет. Вдруг – решив принять смерть во имя любви? Ульяна вдохнула еще раз и открыла глаза. Мужчина продолжал смотреть на нее равнодушно, но изучающе. Желтоватые белки, испещренные змейками лопнувших капилляров, блеклая радужка, черные точки зрачков. Взгляд скользил по Уле, ненадолго задерживаясь на грязных пятнах, которыми была украшена ее куртка.

– Ну же, покажись мне, – неслышно шепнула Ульяна.

Мир чуть покачнулся, воздух наполнился горьким привкусом туманного поля. Теперь Уля знала, почему смерть пахнет именно так, и знание это примиряло ее с горечью, пронизывающей все вокруг. Грязная улица тем временем сменилась тесной палатой. В углу примостилась кровать, над ней нависали аппараты, что-то жужжало и попискивало. Мужчина с остановки лежал, укрытый белым одеялом. Его дыхание становилось все тяжелее, аппараты пищали все отчаяннее до тех пор, пока хрип не сменился тишиной, а писк – надсадным визгом. Пациент умер. Ничего необычного. И уж точно не во имя любви, а от банальной старости. Никакого тебе полынного страха смерти. Просто конец, до которого, впрочем, ему оставалось еще с десяток лет.

Уля позволила тьме обступить себя, стирая картинку, и открыла глаза. Мужчина уже отвел взгляд, слушая собеседницу, которая принялась активно жестикулировать, с упоением рассказывая про какую-то Лидочку из офиса на Ордынке. Смотреть на Улю она определенно не хотела. Но проступающая тень принадлежала ей, поэтому Ульяна сделала шаг вперед и обратилась к сидящим.

– Не подскажете, а четыреста сорок второй здесь останавливается? – наобум спросила она, выискивая номер маршрута на стойке с расписанием.

Женщина осеклась и повернулась на голос – почти прозрачные голубоватые глаза в обрамлении густо накрашенных ресниц. Наверное, когда-то она была настоящей красоткой. Но время сыграло с ней злую шутку. Кожа потускнела, щеки обвисли, под глазами набухли мешки. Было заметно, что женщина пытается остановить старение, но получается не слишком хорошо.

Уля с жалостью посмотрела в ее глаза. Полынь хлынула тяжелым потоком. В этот раз смерть будет дарована не временем, поняла Уля. Заказанные по Интернету чаи для похудения изрешетят печень, кожа станет желтой, ноги опухнут, как только вслед за печенью откажут и почки. Но признаться врачам, в чем же все-таки дело, она так и не сумеет. Когда они догадаются сами, будет слишком поздно. И женщина с красивым именем Елизавета примет смерть, сидя на собственном диване в полном одиночестве. Только кошка придет согреть ее окоченевшие ноги. И, конечно, не сумеет.

Не выслушав ответа, Уля улыбнулась и отошла к дороге. Слезы текли по ее щекам, от циничного равнодушия не осталось и следа. Ее душили рыдания. Сколько же ходит таких по земле? Одиноких, мечущихся, никому, кроме кошки, не нужных. Как Елизавета. Как Рэм. Как мама и отец. Как она сама, Ульяна, решившая, что сумеет спасти мир, пусть не весь, но хотя бы свой.

Подъехал автобус. Беседующие втиснулись в жаркий салон и уехали. Уля не пошевелилась. Даже если худеть бедная Лиза собиралась по любви, а значит, и смерть примет по той же причине, то случится это через пару месяцев. Может, полгода. А значит, третьей вещицей не станут ни ее любимые бусы из жемчуга, ни упаковка чертова китайского чая.

– Не черти, – голосом Рэма всколыхнулась в Уле тьма.

Ульяна послушно кивнула, вытерла слезы и пошла в сторону метро. Ей определенно следовало взглянуть на сто тысяч мертвецов. Уж кто-нибудь из них да готовится умереть в этот вечер по самой вечной и глупой причине – по любви.

К девяти вечера Уля окончательно выдохлась. Она оперлась спиной на резную колонну подземной станции и устало прикрыла глаза. Слишком много смертей прошло мимо, слишком много полыни вдохнула Ульяна, пропуская через себя чужую гибель. Разная, глупая, трагическая, кроваво-грязная, больнично-белоснежная, оправданная, даже заслуженная, логичная, внезапная, ожидаемая всеми, отрицаемая до последнего. Смерть. Кругом одна смерть, которая тянет руки к трясущемуся от страха куску мяса, чтобы все закончилось. И наступил благостный покой.

О таком покое Ульяна мечтала сейчас особенно нестерпимо. Ей хотелось принять обжигающий душ. Чтобы по коже расползлись алые пятна, чтобы тяжелый пар изгнал из памяти горечь полыни, чтобы глаза не видели больше ни тьмы, ни теней, ни чужих жизней. И особенно чужих смертей.

Она успела разглядеть и гибель от ножа в переходе, и спокойный уход в небытие, больше похожий на продолжение сна. Идущий резать вены мальчик, девочка, отказывающаяся от еды. Пышущий здоровьем крепыш, который нес в себе тикающую бомбу замершего тромба. Очень беременная женщина, которой не суждено было увидеть своего малыша. Старушка, мечтающая поскорее умереть, чтобы внучке досталась ее квартира, но обреченная влачить жалкое существование еще с пяток бесконечных лет.

Болезни, несчастные случаи, десятки аварий, гололед на дорогах и тротуарах, неисправные светофоры и пьяные водители, даже один взрыв на бензоколонке. Переедания, наркотики, паленый виски, петля, бритва, старость. Инфаркты, инсульты, Альцгеймер. Приступ паники, закончившийся шагом с балкона. Рак. Всевозможный. Дремлющий годами и сжирающий за месяц. Диабет, запущенная простуда, туберкулез. СПИД и заморская лихорадка, привезенная из Таиланда. Укус бешеной собаки рядом с мусорным бачком у дома. И снова старость. И снова рак, дающий метастазы прямо сейчас, и тот, что покажет свой оскал спустя десять счастливых лет жизни многодетного отца семейства.

Улю замутило спустя час. Через четыре она просто не могла больше видеть смазанные картинки мечущегося в агонии мяса. Лиц она не запоминала. Только причины и следствия. В них было что угодно – от дикой зависти к другому до преступного равнодушия к себе – но никакой любви, сильной настолько, что она вдруг стала дороже жизни. И весь этот переполненный людьми город разучился любить. И все, что занимало сто тысяч голов будущих мертвецов, было лишь суммой привычных действий с получением прибыли в итоге.

Одна только парочка заставила Улю оживиться. Совсем молоденькие еще, наверное, младше ее самой, они гордо вышагивали по станции, не видя ничего кругом. Девочка в длинном, до пола, платье и куцей курточке крепко держала за руку парня в узких джинсах цвета чернил. Было в них что-то тревожное. Что-то запретное. Уля двинулась им навстречу, лавируя в толпе, и вцепилась взглядом в сероватые глаза девушки. Полынь – яркая, горькая – была рядом как символ удачи. Кто еще может быть готов принять смерть во имя любви, если не эти двое? Молодые, озлобленные на весь мир, до зуда в зубах мечтающие впечататься друг в друга горячей плотью.

Так что сплетение потных тел на родительской кровати Улю ни капельки не удивило. Примерно так она и представляла себе смерть этой парочки. Сброшенные на пол чернильные джинсы, задранный подол платья, кружевные трусики, спущенные до тонких, по-детски хрупких щиколоток. Когда рука вцепилась в нежную шейку девушки, Уля поморщилась, но взгляд не отвела. Лишь задумалась: а можно ли считать это все смертью, принятой по любви?

– Можно? – в унисон с ее мыслями прорычал парень, а девушка застонала еще громче, позволяя ему делать все, что только может прийти в одурманенную гормонами голову.

Парень надавил сильнее, наваливаясь на хрупкое тело. Второй рукой он расстегнул верхние пуговицы платья и сжал оголившуюся маленькую, но крепкую грудь. Уля прислушалась к себе. По сути, сцена должна была найти в ней хоть какой-то отклик. Парочка делала это красиво. Грубо, страстно, даже ожесточенно, но красиво. Почему же ничего в Уле не наливается тяжелым теплом? Потому что она знает, что их звериное желание несет в себе смерть? Отчего же тогда ее не захлестывает отвращение?

Почему она стоит рядом, равнодушно наблюдая, как незнакомый парень душит свою подружку, а та отвечает взаимностью на каждое яростное движение его бедер? Почему думает лишь об одном: ну, кто из вас? Ты задохнешься и обмякнешь или ты вдруг захрипишь и навалишься на нее весом вмиг обессиленного тела? А может, оба? И как мне потом прорываться в квартиру, чтобы забрать вещицу, несущую в себе вашу смерть? Что это будет? Ажурные трусики, наконец соскочившие с щиколоток? Блестящая упаковка вскрытого презерватива? Отлетевшая с брюк пуговица?

Уля вдохнула горький воздух видения, желая лишь, чтобы скорее наступила развязка. Какой бы та ни была. Но картинка вдруг пошла рябью, словно кто-то швырнул в воду камень. Предметы смазались. Задранные к потолку ноги девицы слились с затейливым рисунком обоев. Хриплое дыхание парня затихло. Мгновение, и комната вовсе исчезла. Сменилась привычной суматохой станции.

Уля пошатнулась, схватилась рукой за колонну. Все тело ломило, ее будто спустили с лестницы кубарем. Она поискала парочку глазами. Те больше не вышагивали в сторону эскалатора. И даже руки, так крепко, почти яростно сжимающие пальцы друг друга, теперь покорно висели по швам.

Уля подошла поближе и прислушалась.

– Надежда Викторовна, мы просто в кино хотели сходить, – испуганным голосом отчитывался парень перед нависшей над обоими женщиной в синем плаще.

– Я не с тобой разговариваю, – отрезала та. – Вика, мне звонил твой куратор из колледжа. Ты где шатаешься? И с кем? С ним?

– Ну мам… – чуть слышно шептала девочка, еле шевеля побелевшими губами.

– Не надо мне тут мамкать! – Женщина схватила дочь за руку. – И куда вы направлялись? В нашем районе нет кинотеатра! Зато квартира есть свободная, да?

– Надежда Викторовна… – начал парень, но замолчал под гневным взглядом.

– Вот как почувствовала, что надо домой ехать, не оставаться на вторую смену… Вот как знала! Пошли! – Она потянула дочь к эскалатору. – А тебя чтобы я вообще рядом с моей дочерью не видела, понял?

Парень молча отвернулся и побрел к подъезжавшему вагону, оставив за спиной и свою подружку, и ее маму. И смерть – то ли свою, то ли нет.

Уля вернулась к колонне, прижалась к ней щекой и беззвучно рассмеялась. Вот как бывает, когда полынь вдруг совершает осечку. Чуткое материнское сердце оказалось сильнее. А девицу теперь ждет не сумасшедший секс, а неприятный разговор с матерью за кухонным столом.

Кто знает, будь их с Никиткой мама такой же бессознательно чуткой, стояла бы сейчас Ульяна тут, среди толп будущих мертвецов, копаясь в их смертях, как золотоискатель в руде? Лелея надежду найти самородок, достойный быть третьим подарочком.

«Стояла бы, – сама себе ответила Уля. – Потому что ты – дочь своего отца. И хватит тут сопли наматывать».

Она еще немного покрутилась среди людей, высматривая добычу. Но случившееся с двумя непутевыми любовниками, кажется, окончательно сбило ее со следа. Охота не удалась. Пора было признать это. Подняться наверх, зайти в магазин, купить курицу, сварить ее и попытаться напоить бульоном еще одного будущего мертвеца.

Стоило вспомнить Рэма, как Ульяну охватил почти панический страх возвращения домой. Как смотреть в его остекленевшие от боли и наступающего манекенного оцепенения глаза, если знаешь, что эти мучения могли закончиться, стоило только отыскать сегодня третью вещицу? Но вещицы нет, а значит, нет и желания. Зато есть бескрайний океан боли. И Зинаида на расстоянии звонка.

Когда в тот же момент у самой Ули завибрировал телефон, она не сумела сдержать вскрик. Проходящий мимо мужчина обернулся, Уля на всякий случай пригляделась, но смерти в нем не было. По крайней мере, близкой, кровавой и страшной. Никакого интереса прохожий не представлял. Ульяна вежливо улыбнулась ему и вытащила трубку.

Звонила Вилка. В сердце предательски защемило от предчувствия беды. Но телефон звонил, назойливо требуя внимания, и Уля сдалась.

– Да, – сказала она.

– Улька, привет! Это я! Узнала? – кричала Вилка, как всегда, слишком громко.

– Привет.

– Привет-привет, – зачастила она. – Слушай, мы тут гуляем с Владиком, помнишь, я тебе говорила, это мой жених. – И засмеялась куда-то в сторону, видимо, отвечая на слова невидимого жениха. – Так вот. Мы с ним сейчас в кафешке сидим в центре… Во-от… Может, приедешь? Он очень хочет с тобой познакомиться, а я просто соскучилась. А еще нужно обсудить твое платье на нашу свадьбу… Ты же придешь на свадьбу? Ну конечно, придешь!

Казалось, Вилке и не нужен собеседник – просто она настолько переполнена силой своего счастья, что его срочно необходимо куда-то слить, как кипящий кофе из турки.

– Вил, я сейчас занята… Не самое подходящее время, если честно.

– Оно всегда у тебя неподходящее, – совсем другим, обиженным голосом ответила подруга. – Пожалуйста, Ульян, приезжай! Мы на проспекте Мира.

Уля прикинула: ехать минут пятнадцать. Посидеть, выпить кофе – еще полчаса. И пятнадцать минут, чтобы вернуться. Через час она уже начнет варить бульон Рэму. А может, по дороге ей повезет встретить смертельно влюбленного мертвеца. Чем черт не шутит?

И только когда поезд понес Ульяну навстречу Вилке и ее жениху, она вдруг поняла, что смертельно влюбленных на этой встрече будет как минимум двое.

Высокий блондин с волевым подбородком и совершенно детскими изумрудными глазами встал, помогая Уле снять куртку. В его ухоженных руках эта самая куртка выглядела пыльной тряпкой, достойной лежать у входа в самый грязный вокзал. Но блондин улыбался лучезарно и тепло.

– Очень рад с тобой познакомиться. Влад, – представился он, стоило Уле войти в кафе.

Ульяна слабо кивнула и ответила на объятия подскочившей Вилки. Теперь они сидели за маленьким столиком у окна. За стеклом, украшенным фонариками, пролетали машины, а Вилка все щебетала, украдкой поглаживая пальцами ладонь своего жениха. А тот щурился в ответ, изредка прикасаясь губами к пушистой Вилкиной макушке.

Словом, выглядели они как два счастливых идиота. Если бы в Уле оставались еще силы на простые человеческие чувства, она бы воспылала жгучей завистью. Но сил не было. Откуда им взяться в теле, напитанном чужой смертью?

– А потом мы планируем поехать на Бали, – сказала Вилка, наконец закончив описательную часть свадьбы. – Ты знаешь, Владик у нас настоящий экстремал!

Уля вежливо посмотрела на Влада. Белокожему, ему сложно было скрывать румянец. И вот теперь легкая краснота выступила на гладких, без намека на щетину щеках. Уля вспомнила багряные пятна жара на смуглом колючем лице Рэма, когда тот метался на диване, не находя себе места от боли, и помотала головой.

– Нет, не знала, и чем ты занимаешься?

Влад было открыл рот, но Вилка даже подскочила на стуле от нетерпения. Она была в мятном пушистом свитере, похожем на облачко, и в розовой юбочке. Небрежный пучок, легкий макияж, светящиеся счастьем глаза. В какой-то момент Уле даже захотелось увидеть в них смерть. Но она тут же одернула себя, внутренне сжавшись от отвращения.

– Он и с парашютом прыгает, и в горы ходит, и серфингом…

– А еще дайвинг, – улыбаясь, подсказал Влад.

– Да! Вот на Бали мы попробуем нырнуть с аквалангами! Там такой подводный мир, Уля, просто неописуемый! Я на YouTube смотрела…

– Ты же плавать не умеешь, – вставила Уля.

– Я с инструктором позанимаюсь…

– Это безопасно совершенно, – мягко заметил Влад. – Я бы не стал подвергать ее опасности. – И снова улыбнулся, оголяя ровный ряд идеально белых зубов.

Первое ошеломляющее впечатление уже прошло, и теперь Уля с трудом сдерживала раздражение. Слишком уж невыносимо хорош был сидящий перед ней жених Вилки. Без единого изъяна, скола или язвы, подтачивающей его изнутри. Лучший на свете Кен для любой девочки, мечтающей стать Барби. Услада глаз, радость тещи. Макет идеального парня. Манекен.

Уля с трудом сдержала дрожь и перевела взгляд на Вилку. Та продолжала распинаться о невыносимых красотах подводного мира. Уля наклонилась к чашке – карамельный латте с корицей пах божественно. Но в нос ей ударила знакомая горечь.

«Нет, нет, нет», – беззвучно взмолилась Уля.

Но ее молитвы никого не интересовали.

Вилка умирала. В воде, не справившись с тяжелым аквалангом. В горах, оступившись на шатающемся камне. В поле, где приземлялись другие, более удачливые парашютисты. Умирала в ванной, куда из скользких рук Влада выпадал фен. Умирала, рожая его ребенка. Умирала, подхватив заразу в пешем путешествии по Индии. Умирала. Умирала. Умирала. Каждый раз, обходя одну смерть, она встречалась с другой. И каждый раз нес ее идеальный парень, самый лучший на свете жених, самый любящий в мире муж. Белокурый красавец Влад.

На подкашивающихся ногах Уля поднялась со стула, не замечая, как опрокидывается чашка с благоухающим латте. Глаза Вилки, полные смерти, изумленно округлились. Влад услужливо привстал, протягивая Уле руку, чтобы та не упала.

– Не трогай меня! – взвизгнула она, отскакивая.

Даже Гус, скользкий, как сама слизь, не вызывал в ней такого отвращения, как этот ангел смерти, принятой во имя любви.

– Да что случилось? – наконец выдохнула Вилка.

– Мне нужно идти… – Уля хрипела, горло перехватило, перед глазами все еще сменялись кадры сотен вариаций смерти самой близкой в ее жизни подруги.

– Уля, у тебя проблемы, да? Скажи мне… – начала было Вилка, но Ульяна уже схватила куртку, повалив вешалку, и выскочила наружу.

Она выбежала к дороге, надеясь поймать такси. Холодный ветер обдувал лицо. Сердце бешено стучало в груди. Только бы уехать. Только бы успеть. Только бы не видеть больше Вилкиных глаз, чтобы в голову не закралось даже краешка подлой мысли: а может, стоит подождать самой близкой из возможных смертей? Ведь вот он – третий подарочек. Все сходится. Любовь, во имя которой Вилка вступит на любой путь. И еще раз. И еще. И вещица, та самая, сверкающая камешком на правой руке, тоже тут. Дождись да возьми. Да выиграй. Да пожелай того, чего хочется больше всего на свете. Покоя.

Но Ульяна не могла. Просто не имела права так поступить. Теперь-то она понимала, почему Гус так настойчиво советовал ей пить полынные таблетки. Горстями. Целыми пакетами. Чтобы третий подарочек, перечеркивающий все человеческое в сердце будущего полынника, все-таки нашелся. Чтобы никакая дурацкая совесть не помешала этому. Но таблеток не было. Их выпил Рэм, заглушая свою боль. Так что с собственной Уля осталась один на один.

Сжавшись в комок, Ульяна не услышала приближения Вилки. Секунда. И вот та уже встала рядом, крепко прижимая к себе подругу.

– Если тебе нужна помощь, мы поможем, – горячо зашептала она. – У нас есть друзья в реабилитационных клиниках. Там хорошо. Там правда помогают. Тебе нечего стыдиться… После случившегося… конечно, ты искала выход. Наркотики… Выпивка. Я не знаю, на чем ты. Но мы поможем. Вместе все преодолимо. А ты не одна, слышишь?

Уля растерянно отстранилась.

– Что?

– Я же вижу, Уль, я сама работаю с трудными подростками. У тебя ломка. У тебя галлюцинации… Но это пройдет. Вот. Возьми визитку. И позвони нам.

В руке оказался плотный квадратик картона.

– Молодец. – Вилка осторожно погладила ее по плечу. – А сейчас мы вызовем тебе такси, поезжай домой. Утро вечера мудренее, помнишь, так бабушка моя говорила…

Но Уля ее уже не слышала. Полынь разлилась сбивающим с ног горным потоком. Мир пред глазами остался таким же. Только Влад вышел на обочину дороги и взмахнул рукой, подзывая такси. Уля и себя увидела: растрепанная наркоманка в период ломки. Даже смешно. Если бы только не подошва кеда, которая поехала по льду, и Влад, скользнувший прямо под машину. Крик, визг тормозов. В этот миг Уля уже понимала, что увидит дальше. Как Вилка бросается к тому, кого любит всей своей душой, всем своим сердцем, нутром и жизнью, прошлой и настоящей, а главное, будущей, которой у них не случится. Вот она отталкивает парня в сторону и сама по инерции кубарем летит под колеса. А колечко соскакивает с маленького пальчика и падает на асфальт под ноги растрепанной наркоманки Ули.

Уля бессильно закрыла глаза. Полынь хлестала, как кипяток из сорванного крана. Просто переждать. Просто разрешить случиться неизбежному. Потом взять кольцо и побежать прямиком к Гусу. Вымолить у него Рэма. Проверить, что тот жив и здоров в своем новом мире без метки. А потом… а потом найти самый острый в доме нож и завершить начатое.

Визжали тормоза, кто-то кричал. А Ульяна стояла, вдыхая полынь, бессильная и беспомощная. Все будет так же, как в жаркий июльский день. Только вместо красной сандальки на асфальт упадет кольцо.

– Нет! – Уля не узнала свой голос.

Кто-то другой метнулся в сторону, отталкивая Вилку от бордюра. Кто-то другой подал руку Владу, помогая подняться. Кто-то другой наблюдал, как выходит из машины полумертвый от страха шофер, успевший затормозить за секунду до того, как парень рухнул, поскользнувшись на замерзшей луже.

Это кто-то другой слабо улыбался в ответ на сто тысяч благодарностей расплакавшейся Вилки и ее жениха, бледного до синевы. Это кто-то другой обещал позвонить им завтра же. Это кто-то другой садился в такси, чтобы зажать в зубах костяшки пальцев и тихо выть до самого дома. Потому что момент был упущен. А спасенная сегодня Вилка обязательно умрет. Может быть, завтра – от фена, может, через месяц – от лихорадки на Бали.

Но вибрирующий новым сообщением телефон из кармана куртки доставала точно Уля. Потому что написанное там могла понять только она.

«Дуй домой, – писал Рэм. – Твой папаша – долбаный полынник, но я скорее сдохну, чем поверю во всю эту херню».