Наконец все прошли через Врата Диадемы, чтобы вступить в бой, и оставили Софию в одиночестве… Ну хорошо, рядом с ней демон. Он был ее единственным спутником и в прошлый раз, когда она отправилась в такую же идиотскую самоубийственную миссию и напала на короля Калдруута. Целая жизнь прошла, и ничего, в сущности, не изменилось… Ну хорошо, почти ничего.

Индсорит хотела составить ей компанию, измученная королева устала от такой жизни ничуть не меньше, чем ее предшественница, но как бы ни ценила София ее общество, это была не лучшая идея. Индсорит едва не валилась с ног, и София не ожидала, что впредь будет значительно легче. Мрачный выглядел немногим лучше, пепельно-бледный и потный из-за донимающей его раны. Но стоило ему услышать об атаке на Отеан, как стало ясно, куда он отправится, пусть это и означает такую же верную смерть. Зато Хортрэп даже не притворялся, что желает помочь Софии в исполнении ее заведомо дерьмового плана, обидевшись, словно отшитый возлюбленной подросток, на отказ принести в жертву целый город.

Остальные тоже были удивлены ее нежеланием пробудить вулкан под Диадемой, и это слегка задело Софию, но затем она поняла: просто у нее сложилась определенная репутация. Истина же заключалась в том, что София была старовата для идеализма, и, как только Хортрэп переправил всех через Врата, она сделала Мордолизу предложение, которого он так ждал. Правда, с оговоркой: если она погибнет, пытаясь выиграть войну по своим правилам, демон получит свободу в обмен на то, что остановит вторжение по-своему. Нужно подходить к делу очень прагматично, когда от тебя зависит судьба всей Звезды, и София, прежде чем обращаться к Мордолизу, убедилась в том, что проклятый Хортрэп не подслушает и у него не возникнет идея самому прикончить ее.

Стоя в самом центре Диадемы, перед Народной Стаей и ее нервными охранниками, следившими за каждым ее движением, София смотрела не во Врата, а на площадь за ними. Вроде кто-то прыгнул вслед за Хортрэпом и остальными, но, возможно, ее обманули глаза, слипающиеся после тяжелой бессонной ночи. У дальней кромки Врат все еще стояло немало людей, тех, что пришли отдать последние почести багряной королеве, но получили гораздо меньше зрелищ, чем было обещано. В свете утреннего солнца они уже больше не казались ни мрачно-торжественными, ни безликими под своими капюшонами, а снова стали теми, кем были на самом деле, — простыми горожанами, собравшимися на площади, чтобы увидеть чуточку смысла в этом темном мире, но окончательно сбитыми с толку происходящим вокруг.

— Что ж, давай оставим этим людям что-нибудь достойное долгой памяти, — сказала София Мордолизу, ухватив его за загривок чуть крепче, чем было необходимо. — Отправь меня к вождю Джекс-Тота.

Он посмотрел на нее, подняв красную мокрую морду от лужи крови, и наградил жуткой ухмылкой из тех, без которых София вполне могла бы обойтись. А затем потащил ее вперед, и она шагнула во Врата.

София сразу поняла: что-то пошло не так. Когда они отправились через Врата Языка Жаворонка в Диадему, это было ужасно, но закончилось быстро, в одно кошмарное мгновение, а сейчас обволакивающая ее мгла расстилалась все шире и шире, истончалась, холодила, погружалась в нее и заполняла целиком. Изначальная Тьма была у нее внутри, и, даже когда Софию выбросило на жесткий шерстяной коврик, она все еще чувствовала, как этот поток пронизывает ее до костей. Она глотнула чуть задымленного воздуха, какое-то время не находя в себе сил пошевелиться; комната перед ней закружилась вихрем… И знакомые пальцы смахнули слезы и приподняли подбородок, чтобы София могла взглянуть в лицо.

Лейб.

Муж печально улыбнулся, сидя на полу рядом с ней и гладя ее волосы мозолистой рукой. Она пыталась что-то сказать, но из горла вырвалось только рыдание, и он нежно уложил голову Софии к себе на колени, успокаивая, а она все плакала, вцепившись в края парусинового плаща, который Лейб надел в то злополучное утро, когда повез собранные налоги для Багряной империи.

Руки Софии сжались в кулаки, и она задушила свою тоску.

«Только не открывай глаза, — приказала она себе. — Это все ненастоящее. Не делай этого. Он давно умер».

— Ты спасла меня. — Шепот Лейба разбивал любую защиту, которую она пыталась возвести. — Старина Мордик спас меня, как ты и просила. Защитил и перенес сюда. Это был единственный выход. Я так долго ждал тебя, Фи…

Теперь он тоже плакал, и теплые слезы стекали по волосам на ее кожу. Голос его дрожал:

— Я так скучал по тебе, любимая, так скучал, но теперь мы наконец-то дома.

— Дома, — простонала она, пряча лицо в его латаную-перелатаную тунику; щека ощутила тепло небольшого животика.

Она разжала кулаки и коснулась его спины, провела пальцами по плечам, по изящным рукам, окрепшим в ежедневных подъемах в гору, к их хижине. Той самой, в которой они сейчас обнимали друг друга. Шорох листьев осины и звяканье костяных амулетов, развешенных на ветках, доносились через открытую, как всегда, дверь. Запах варящегося калди и дымящейся трубки наполнял хижину. Ту самую, которую она сожгла после бессмысленного убийства ее мужа.

— Ты хочешь сказать, в аду? Вот, значит, куда ты меня привел?

— В аду?

Драть-передрать, как же она скучала по его смеху, согревающему, словно огонь, что потрескивал в камине!

— Нет, женушка, я не стану притворяться, будто знаю, что это за место или даже где это место. Но если спросишь, скажу, что оно похоже на рай. Это наш дом. И мы здесь не одни — под горой лежит Курск, такой же, как прежде, и все в нем живы и здоровы, как и должно быть. Даже тот пастушок, что вечно был для тебя костью в горле. Помнишь его? Я научил Пао рыбачить на озерах за перевалом. Скоро он узнает, что ты вернулась. Я даже представить не могу, когда нас оставит в покое этот маленький…

— Прекрати! — Она еще крепче зажмурилась. — Прекрати, прекрати, прекрати!

— Я тоже сначала растерялся, — сказал он, массируя сильными пальцами ее шею, чего ей тоже очень долго недоставало. — Но мы видели столько всего невероятного. Стоит ли удивляться, что в этом мире существует такое, чего мы не в состоянии понять? И разве обязательно понимать жизнь, чтобы пользоваться ее дарами? Разве не достаточно того, что мы с тобой здесь, вместе, и никогда не оставим друг друга?

Ее сердце готово было клюнуть на наживку. Да, она хотела. Только этого она всегда и хотела. Ради этого сжигала дотла империи.

— Не об этом ли ты всегда мечтала — отгородиться от мировой боли и скорби и привести меня в такое место, где никто не сможет навредить нам? Вот о чем ты просила! И ты заслужила это, София, принеся столько жертв, выдержав столько испытаний, изменив к лучшему жизнь стольких людей. Это твоя награда. Так открой же глаза и прими ее, упрямая женщина!

Это было хуже всего. Лейб называл ее упрямой женщиной только в постели, когда она заставляла его кончить первым, несмотря на все попытки сдержаться, и теперь эта хрень разрывала ее на части. Вывернувшись из его объятий, но по-прежнему держа глаза закрытыми, чтобы не поддаться искушению, она прорычала:

— Прекрати! Не знаю, как ты это сделал, но прекрати. Есть только одно место, куда я должна пойти, — Джекс-Тот!

— Там нет ничего, кроме смерти, — печально возразил он. — Неужели ты до сих пор не поняла, что не в силах никого спасти? Бывают битвы, в которых победить невозможно, и единственный выход — признать это, защитить себя и жить дальше.

— Думаешь, я не в курсе? — Слезы катились так быстро и так обжигали, что стоило большого труда не открывать глаза. — Это и есть смерть — смириться с непреодолимым. Но я еще не умерла. Так что верни меня обратно.

— Время здесь течет иначе, София, и возвращаться на Звезду уже поздно, — сказал он, но это был уже голос не ее супруга, а Пао Пастушка, того самого мальчика, который умолял когда-то Софию спасти его от смерти, а теперь предлагал бросить на произвол неисчислимое множество других людей. — За те минуты, что ты провела здесь, утро миновало, сражение было проиграно и Звезда пала. Все кончено, и ты должна подчиниться…

— Это ты должен подчиниться моему приказу! — рявкнула она. — Верни меня обратно, даже если мне придется умереть вместе со всем моим родом. Верни немедленно!

Воздух вокруг стал холодней, из камина послышались завывания ветра над просторами Кутумбана. Вместо запахов калди, трубочного дыма и пропотевшего плаща мужа на Софию дохнуло углем и псиной. Уютный коврик под задницей растаял и сменился холодным полом с густым слоем пыли, а ответ на ее слова затерялся в собачьем лае.

София падала, и мучительный, изматывающий, смердящий путь сквозь Изначальную Тьму уже не так пугал ее. Она радовалась ему; дыхание времени высушило слезы. А потом она повалилась на мягкую землю. Голова кружилась, хоть и прекратился полет, и София, открыв глаза, увидела столь же чуждое место, как и пространство между Вратами.

Она понимала, что времени мало — возможно, его не осталось совсем, — но тем не менее ухватила пса и повернула виноватую морду к себе.

— Мы с тобой еще не закончили! — проревела она. — Не расплатились по самому-самому большому счету, демон. На твоем месте я бы сейчас, как никогда прежде, старалась загладить вину, иначе… иначе даже не знаю, что будет. Но ничего хорошего.

София снова подтолкнула его и оказалась в Затонувшем королевстве Джекс-Тот. Ей не раз доводилось потрошить добычу, поэтому она сразу поняла, что находится не просто где-то, а внутри чего-то, что эти похожие на ребра арки огромного зала на самом деле и есть ребра. Тринадцать живых тронов из сверкающей плоти и острых костей поднимались полукругом перед ней. Причудливые кресла были пусты, кроме одного, в котором сидел тщедушный человечек, до самых глаз закутанный в паутину.

Затем она узнала проступающие сквозь полупрозрачный шелк татуировки на тощем как скелет теле. Только это не он, конечно же нет — этого слишком мало, чтобы быть им. Но и никем иным он тоже быть не может. София отродясь не встречала такого высокого и сильного, словно горгонобык, человека, а сейчас иссохшее тело Хортрэпа выглядит ниже ее ростом. Только лицо осталось прежним, укутанная паутиной большая голова — словно в праздник тыкву насадили на хлипкое пугало.

Что же с ним случилось, демоны его подери? Что он вообще здесь делал? И как долго провела София в том, другом месте, если он успел доставить других в Отеан, обогнать ее и встретить ужасную кончину еще до того, как она сюда добралась?

— Драть твою мать!

София вздрогнула, когда бледно-голубые глаза Хортрэпа уставились на нее. То, что он все еще жив, делало его нынешнее состояние еще страшней.

Она хотела освободить Хортрэпа, но тут упругий и немного липкий пол плавно колыхнулся под ногами. Испробовав демонский способ путешествовать, она утратила чувство равновесия и сейчас, пытаясь приспособиться, добилась лишь того, что опустилась на колени. Хортрэп несколько раз подмигнул ей, но, если это был какой-то тайный язык заключенных, София владела им слишком слабо. В тусклом сиянии вен, что тянулись по полу, и по стенам, и даже по тронам, было отчетливо видно, что этот возвышенный участок, несколько превосходивший размерами тронный зал Диадемы, расположен в самом центре огромной пещеры. Вглядевшись в мягко мерцающий сумрак, София поняла, какую ужасную ошибку совершила, явившись сюда без армии.

Солдаты в черных доспехах окружили ее, отрезав от Хортрэпа и остальных тронов, и распределились по краям террасы, на которой она появилась. Покрытая жалящими шипами броня казалась опасней зазубренного оружия. Мордолиз утробно зарычал, а София сжала рукоять молота. Им придется очень постараться, чтобы исполнить желание Хортрэпа и принести в жертву Диадему… Но сначала она попытается выполнить собственный план, каким бы глупым и беспомощным он ни был.

— Выслушайте меня! — прокричала София, не зная даже, нужны ли ее слова этой армии телепатов, как назвал их Хортрэп, и способны ли они вообще понять ее. — Если я погибну, погибнете и вы. Убьете меня, и мой демон отправит вас назад, в Изначальную Тьму! — У Софии все еще кружилась голова, и она не решалась подняться с колен. — Вы же умеете читать мысли. Так убедитесь, что я не обманываю! — Ее голос дрогнул, когда они приблизились еще на несколько метров. Но не за себя она боялась, а за жителей Диадемы, которые должны обратиться в пепел просто потому, что у Софии не хватило ума придумать более хитрый план. — Мир для всех, если я останусь жива, или смерть для всех, если погибну! Загляните в меня, мать вашу, загляните, и вы увидите, что я говорю правду!

Они остановились. И что еще невероятней, отступили. Но Мордолиз продолжал рычать со все возрастающей злобой. София оглянулась и увидела, что он смотрит куда-то за спины солдат. Она встала, повернулась лицом к Вратам, через которые пришла сюда, и поняла, что так взбудоражило демона. Эти Врата отличались от всех прочих, которые ей довелось увидеть. Костяные арочные мосты скрещивались над ними, и у каждого пересечения стояла причудливая фигура.

Их было пятеро, и еще пятеро расположились вдоль внешней границы, в тех точках, где соединялись мосты, а с потолка над центром Врат свисали три гигантских кокона. Эти жрецы, или кто там они на самом деле, смотрели на нее запавшими глазами. Нельзя даже сказать, что они походили на трупы, потому что эти существа с уродливыми лицами были древней любой мумии.

— Ваш-ш-ше величес-с-ство, — прошептало ближайшее существо на высоком непорочновском и отвесило преувеличенно церемонный поклон.

И непонятно, что больше встревожило Софию: то, что одежда этого человека состояла из копошащихся белых муравьев, или то, что он обращался к Мордолизу, а не к ней.