Марото держался рядом с Феннеком и его телохранителями, пока они пробивались сквозь вал тотанцев, следуя за мечущейся над головами Мохнокрылкой. Но, заметив, как неподалеку рухнул дракон-кальмар, Марото припустил к нему со скоростью пушечного ядра. Еще на Джекс-Тоте он понял, что тотанские солдаты, хоть и летают на небесных монстрах, не могут ими управлять из-за отсутствия мозгов или необходимых пахучих желез или по какой-то иной причине. Кто-то из Ассамблеи вексов должен был контролировать драконов-кальмаров, находясь на спине чудища или поблизости от стаи. А это значит, что в пределах досягаемости, возможно, рухнул один из тотанских командиров. Марото еще не знал, как будет ловить древнего засранца с его невероятным проворством и колдовской силой, но надеялся что-нибудь придумать. Сумев вырваться из Отеана и провести солдат через поле боя, они с Феннеком еще раз доказали: порой храбрость или глупость помогает смертному совершить невозможное.

Впрочем, самое тяжелое им еще предстояло — соединившись с кобальтовыми Чи Хён, пробиться назад, в Отеан; вот когда жопа будет в мыле.

Солдаты Феннека и цеписты Марото глубоко проникли в ряды наступающей армии, и теперь уже можно было сделать два-три шага, не наткнувшись на тотанца. Можно сделать даже пять-шесть шагов — здесь большинство чужих воинов сражаются с воинами Чи Хён. Хотя все «хорошие парни» носят одежду различных оттенков синего, новых кобальтовых легко отличить от старых, потому что среди солдат Марото и Феннека, продвигающихся со стороны Отеана, дикорожденных совсем мало.

Новые кобальтовые совсем другие — дичайшерожденные, если можно так выразиться. С кожей прочной, как кольчуга, с острыми рогами, крепкими копытами и примитивными дубинками, которые разносили доспехи тотанцев в липкую пыль. Однако при всей своей непохожести эти солдаты точно так же истекали кровью, как и их человеческие соратники; ужасное оружие врага убивало их столь же мгновенно. Броня тотанцев была усеяна жуткими шипами, а зазубренные клинки и копья легко входили в плоть, но при попытке выдернуть их из раны дробились, оставляя в теле жертвы костяные осколки. А еще там были твари, похожие на лошадей, с острыми, как копья, ногами, и отродья, каких Марото не приходилось видеть за все время пребывания на Джекс-Тоте.

Белый проблеск мелькнул среди непохожих на людей бойцов. Марото поднырнул под демонского жеребца, выскочил с другой стороны, и один из дикорожденных тут же любезно накинул аркан на длинную ногу монстра. Упавший дракон-кальмар, самый крупный из всех, кого Марото довелось увидеть, лежал прямо перед ним, в центре поля боя. Но дорогу к нему преграждали с полдюжины тотанцев, окруживших дикорожденного с бычьей головой, ростом в десять футов, облаченного в железный панцирь. На его рогах развевались синие вымпелы. Из оружия у него остался только ростовой щит, которым дикорожденный отбивался от противников, но их было слишком много…

Пока Могучий Марото не уравнял шансы, вкладывая в удары булавой всю свою силу. Он проломил шлем на затылке одного тотанца и огрел по шее другого. Третий выставил шипастый клинок в его сторону, но отворачиваться от быкоголового варвара было большой глупостью. Дикорожденный острой кромкой прямоугольного щита отсек ему голову. Зажав остальных с двух сторон, Марото и диковинное чудище расправились с ними в считаные мгновения.

Мгновения, за которые Марото, откровенно говоря, полностью выдохся. Он с трудом удерживал в руке булаву, которой перед тем так лихо размахивал. Оказывается, тяжелое это дело — воевать, не наглотавшись жуков.

От изувеченных тел тотанцев поднимался пар. Марото обменялся кивком с дикорожденным кобальтовым и приподнял булаву. Он всего лишь хотел отсалютовать союзнику, но проклятый бык, вероятно, неправильно истолковал его намерение или же просто оказался засранцем. Выхватив оружие из руки Марото, он развернулся и вразвалочку пошел прочь, выискивая, кого бы еще прикончить. Хренов минотавр!

Хорошо еще, что поле боя было усеяно брошенными орудиями убийства. Некоторые из них, правда, еще сжимала чья-то рука, но это не имело значения. Обходя упавшего дракона-кальмара, Марото нашел вонзенное в землю копье и лежавший рядом меч с черным лезвием. И выбрал копье — отчасти потому, что оно было похоже на кремнеземельское оружие, отчасти — из-за странных колец на рукояти меча, делающих его ужасно неудобным.

Едва Марото взял копье и направился к гигантскому белому монстру, его словно укусила в мочку уха ледяная пчела. Он хлопнул ладонью, но пчелы там не оказалось. Однако укус продолжал жечь, точно раскаленный уголек, и эта боль вызвала дурацкий приступ ностальгии — как будто отец дернул его за ухо, как делал каждый раз, когда Марото невнимательно слушал его бесконечные поучения. Эта секундная задержка оказалась благословением небес, потому что на спине у растянувшегося по земле дракона-кальмара появилась фигура в самых абсурдных доспехах, какие он только видел в своей жизни. Тотанец спрыгнул на землю, повернулся к Марото спиной и направился к щупальцам монстра, обвивающим что-то большое. Судя по дикобразьему шлему, это был не простой солдат, возможно даже, кто-то из Ассамблеи вексов. Марото наклонился и поднял меч с необычной рукоятью. Благоразумно иметь при себе как можно больше оружия, когда предстоит схватка с могущественным жрецом… На худой конец, он просто метнет в противника этот дурацкий меч, если не придумает ничего лучше.

Тотанец поднырнул под сломанное крыло монстра и поднял изогнутый клинок. Сверкающий металлический полумесяц выглядел ничуть не привычней костяных копий простых солдат. Подкравшись ближе, Марото понял, что тотанец собирается отрубить голову огромной мокрице, придавившей к земле его летучего коня. Чешуйчатый зверь вцепился в противника зубами, а белые щупальца дракона-кальмара обвивали его мощные лапы, прижимая к ним еще и трупы двух людей. Тотанец замахнулся мечом, а Марото поднял свое оружие…

Драть-передрать, этот мерзавец оказался шустрее! Тотанец не тронул чешуйчатую мокрицу, учуяв Марото, как бы бесшумно тот ни приближался сзади. Марото отбил мечом стремительный удар и тут же выбросил вперед копье. Он должен был проткнуть тотанцу живот, хоть защищенный доспехами, хоть нет, но монстр как-то ухитрился отпрыгнуть на десять футов назад. Его черный гребень поднялся дыбом, словно нимб из сочащихся ядом игл. А потом враг атаковал так стремительно, что Марото успел лишь мысленно услышать слова покойного отца, назвавшего его круглым дураком.

В следующий миг кривой клинок полоснул варвара по голове…

И’Хома уже видела этого смертного. Точнее говоря, ее ангел видел, как он в подземных водоемах соскребал со шкуры левиафанов налипших моллюсков. Святая половина И’Хомы задрожала в предвкушении поединка с тем, кто выглядел на Джекс-Тоте таким испуганным. Так хотелось медленно-медленно резать на куски этого смертного с нарисованным на лице черепом! Но И’Хома понимала, что надо действовать быстро. Ее безгрешный ангел наслаждался болью и страхом в продолжавшейся схватке, но сама она была обременена ответственностью и понимала: если немедленно не освободит своего летучего коня от монстра, придавившего его к земле, то останется одна посреди поля боя. Сначала надо убить смертного, потом — чешуйчатую тварь и снова подняться в небо.

Это был неравный поединок. Это вообще был не поединок. В юности И’Хома не утруждала себя воинскими упражнениями, но после перерождения ее боевые способности, как и все прочие, достигли совершенства. Увернувшись от неуклюжего тычка копьем, она набросилась на смертного со своим древним тотанским мечом и срезала ему верхнюю часть головы. Один удар, и все кончено! Ее ангел был ангелом смерти.

И’Хома даже не почувствовала никакого сопротивления, когда кривое лезвие убрало помеху с ее пути, словно она разрубила воздух…

Но смертный как ни в чем не бывало контратаковал. Ангел помог ей отскочить от копья и меча, но теперь смертный двигался быстрее, как будто срезанная ею копна волос прежде только мешала ему. Или мешал крохотный кусочек кожи, которого он лишился, уклоняясь от клинка.

И’Хома отбила и копье, и меч и, хотя противнику удалось как-то уйти от ее атаки, сумела хлестнуть его колючим гребнем своего шлема. Иглы окрасили его белое лицо красными пятнами и прокололи ему левый глаз, словно тонкий мех с водой. Он вскрикнул, но не дрогнул и наотмашь ударил копьем. Оно пробило лишь маленькую брешь в живой рукавице, но панцирный рой отвалился до самого локтя, дымясь и отмирая. Очевидно, не только ее оружие было отравленным. Подумав об этом, она решила отступить и подождать, пока яд сделает свое дело.

Не потому ли ангел отказался выполнить ее волю и дал схватке затянуться, что хотел насладиться зловонными эмоциями смертного? Заметив еще двоих грешников, вместе с их зверем сдавленных мощными щупальцами ее летучего коня, противник начал испускать мощный запах ярости и горя, и ангел решил продлить его мучения.

Смертный как будто прочитал ее сомнения, точно так же как она сама читала его мысли, и счел, что у него появился шанс… и повернулся к ней спиной. Что ж, трусость будет стоить ему жизни, И’Хома своего не упустит и зарубит врага небесным мечом.

Мрачный. Синий цвет лица был еще заметней на фоне белых колец. Странно, что Марото не узнавал мальчишку, пока тотанец не повредил ему глаз, но теперь он не мог отвести взгляд от племянника, хотя сражался с самым сильным противником за всю свою жизнь. Тотанец отпрянул под его яростным натиском и остановился, и в этот момент Марото сделал свой последний ход.

Мрачный был уже мертв, как будет мертв и Марото, если покажет спину этому демонскому наезднику. Дракон-кальмар выдавил жизнь из мальчишки, в этом никаких сомнений… Наверное, Мрачный умер еще до прихода Марото. Даже расставшись с собственной жизнью, племянника не воскресить. На такое способна разве что Черная Старуха, но Древние Смотрящие только наблюдают за своими потомками и никогда не действуют в их интересах. Мрачный умер и встретился с дедом в Медовом чертоге…

Марото принялся рубить щупальца мечом и копьем. Слезы текли из правого глаза, кровь — из левого. Он пытался освободить племянника, прекрасно понимая, что следующий удар тотанца срежет не волосы, а голову. Серая слизь брызгала в воздух, кольца дракона-кальмара разжимались, отпуская Мрачного и непорочную, лежавшую рядом с ним, а Марото все отсекал щупальце за щупальцем. Лишь разрубив петлю на шее мальчишки, он оглянулся, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Тотанец стоял прямо перед ним, слишком близко, чтобы уклониться от удара. Иглы на его шлеме вздыбились, с них стекали капли яда вперемешку с кровью Марото.

Меч-серп в когтистой перчатке тотанца тоже орошала кровь… Но куда больше ее было на лезвии, торчавшем из хитинового панциря.

По живой броне пробежали трещины, от них начал подниматься дым. Меч выскользнул из руки, и тотанец опустился на колени. Появившаяся над ним женщина с седыми волосами высвободила свой клинок и опустила снова, разрубая затылочную часть украшенного иглами шлема и череп под ним. Потребовалось несколько ударов, чтобы полностью отсечь голову, и как раз в это мгновение Марото узнал женщину с черным мечом.

Именно эта усталая усмешка, которой она одарила Марото, когда умирающий шлем слетел с отрубленной головы, и заставила заработать его утомленный мозг. Точно так же эта женщина усмехнулась двадцать лет назад, обезоружив его в своем тронном зале. Он бы обязательно поклонился, будучи уверен, что сможет проделать это, не упав. Яд обжигал ему лицо, глаз превратился в дымящуюся дыру, пылающую так же ярко, как и его безутешное сердце.

— Ваше величество, — с трудом выговорил он.

Женщина с большой птичьей клеткой проковыляла позади королевы Индсорит и остановилась, тяжело опираясь на украшенный перьями посох.

— Дело плохо, — заявила подошедшая. — Он умрет, если мы немедленно не вмешаемся.

— Умрет?

Это была лучшая новость из всего, что слышал Марото за целый день. Он оглянулся на Мрачного, но ноги подвели, и Марото упал в грязь. Слабеющей рукой он указал на племянника, женщину-непорочную и огромного чешуйчатого зверя, что лежали рядом на медленно сокращавшемся ложе из вымазанных в крови щупалец, и попросил:

— Помогите… ему.

— Он очень плох, но тебе еще хуже, — услышал он знакомый голос.

Только это дало Марото силы приподнять голову, и только потому, что он отчаянно хотел оторвать засранцу голову. Хортрэп, вонючий Хватальщик, опустился на колени рядом с Мрачным, склонился над ним и начал делать ему искусственное дыхание. Индсорит подошла к неподвижно лежавшей непорочной, а женщина с птичьей клеткой плюхнулась в грязь возле Марото и принялась что-то искать в окованном металлом футляре у себя на поясе.

— Открой, — велела она, поднося ко рту Марото серебристое яйцо.

Если бы только он мог что-нибудь проглотить в такой момент! Лицо жгло, словно крапивой, все больней и больней, глаз затягивала пелена, живот сводило судорогой, как и все мышцы, — яд продолжал делать свое дело. Марото хотел сказать женщине, чтобы отстала, но, как только открыл рот, она запихнула яйцо, и, когда скорлупа треснула на зубах, Марото ощутил такой жар, словно проглотил солнце, демоны его подери!

Только это был приятный жар.

Он моментально почувствовал себя лучше и захотел еще много чего сказать, но женщина рывком поднялась на ноги, достала из футляра на поясе еще одно яйцо и отбросила его. Через мгновение тепло не только радовало рот Марото, не только щекотало в горле, но и растекалось по всему больному телу, и вдруг взрыв сотряс болото под ногами, и варвара обволокло знакомое покрывало жара и дыма.

Странно, конечно, но могло быть и намного хуже. Эта женщина, вероятно, перепутала яйца.

Все это напоминало дурной сон. Вынести бесконечные пытки Вороненой Цепи — и быть спасенной той, от кого меньше всего этого ожидаешь!

А затем колесо повернулось еще раз, поменяв местами надежду и отчаяние, желание помочь — с новыми муками, от тех самых людей, которых две королевы пытались защитить. И новый шанс на спасение, уже на грани гибели, на краю Врат Диадемы. Путешествие через всю Звезду и нежданная правда о том, что Изначальная Тьма — это не вместилище ужаса и страданий, а целительный бальзам, возвращающий силы. Бесчисленные раны исчезли, словно Индсорит не истязали дважды с небольшим перерывом… но только для того, чтобы она ввязалась в невообразимую битву с чудовищами, которых лицезрела в своих нечестивых видениях и кошмарах. Сны берут начало в Изначальной Тьме, и Индсорит, чувствуя, как приливают жизненные силы к ногам, которыми она едва могла шевелить, пребывая по ту сторону Врат, вынуждена была признать, что попала еще в один сон, последний.

Освобожденная этим открытием, Индсорит погрузилась в битву без долгих раздумий, стараясь удержаться за молодым кремнеземельским другом Софии. Она не все расслышала в их разговоре, но ясно поняла, что Хортрэп пытался втянуть Софию в невообразимо темные дела, а Мрачный умолял ее пощадить Диадему. В отличие от Индсорит, мальчишка не исцелился, побывав за Вратами, а все больше слабел из-за своих ран, и хотелось бы защитить его, когда он совсем выбьется из сил. Она была бы рада защитить каждого, кто этого заслуживал, хотя бы однажды, перед самым концом.

Воины с нечеловеческой внешностью окружили их, разделили. Они нападали снова и снова, но Лунные Чары били мощней, быстрей и беспощадней. Лезвие спаты прорезало дождь, сталь и плоть с одинаковой легкостью, давно забытый вой клинка заставлял Индсорит драться с еще большим ожесточением. Ее рубили и кололи; ее едва не проткнули насквозь, и, когда неповоротливая тварь ранила ее в левую руку, а Индсорит в ответ продырявила противнику шлем, она осознала, что это не сон. Но пробуждение лишь усилило ее отчаянное желание отыскать Мрачного среди дыма, бури и орды демонов.

Возможно, однако, что это все же отчасти было сном, — в какой-то момент Индсорит ощутила, что меч матери сам ее тянет вперед, в самую гущу сражения. Она прошла через последнее горнило среди грохота живых доспехов, скрежета клинков и шипов и выскочила с другой стороны, очутившись за спиной у очередного кошмарного врага. Лунные Чары знали, что нужно делать, Индсорит лишь подчинилась, и вскоре все было кончено.

Сколько раз в бесконечные дни страданий она представляла себе эту встречу, проговаривала слова, которые скажет мучительнице, если представится такая возможность. Но ни в одной ее фантазии, ни в одном кошмаре события не развивались по такому сценарию. Она пронзила И’Хому дрожащей рукой, не успев даже понять, кого атакует. Возможно, это и к лучшему. Если бы Индсорит знала, кто скрывается под этой чудовищной броней, то могла бы промедлить, пусть даже лишь миг, и это означало бы смерть для очень и очень многих.

Смерть. Единственный придворный, ни разу не оставивший багряную королеву. Исходящее желтой сукровицей и серым паром диковинное насекомое, которое И’Хома носила вместо шлема, выпустило последние струйки яда из стоявших торчком игл; фасеточные глаза казались такими же отрешенными и чуждыми, как и глаза Черной Папессы. Какими бы знакомыми ни были черты лежавшей в грязи отрубленной головы, что-то в этих пустых и мутных черных очах подсказало Индсорит: ее соперница в борьбе за Диадему мертва давным-давно. Это был удар милосердия… И любое удовлетворение, какое могла бы ощутить Индсорит, тут же исчезло, не успев созреть.

Такова великая загадка смерти, которую ее мать разгадала роковым утром в трудовом лагере, когда сама Индсорит была еще ребенком: не важно, как ты жаждал смерти, как молил о ней; по сути своей она всегда жестока.

Смерть была сном, но, по крайней мере, хорошим сном. Прежде чем эта сцена превратится из мучительного кошмара во что-то иное, Мрачный много раз переживет ее заново в своих снах, даже годы спустя, пребывая в безопасности и покое. Сейчас же знакомое видение принесло ему успокоение вместо страха, облегчение вместо паники. Возможно, потому, что в момент смерти все они меняются ролями. Дедушка нес его по снежной пустыне, а кровь из глубоких ран Мрачного теплыми каплями падала на грудь старика. Смерть не разделяет родных людей, а, наоборот, воссоединяет их.

На лице у деда был грим Черной Старухи, левая сторона черепа окрасилась кровью. Старик закрепил копье Мрачного у себя на спине, древко тыкалось в снег, уподобляясь черному дереву без веток. Густые белые хлопья, падая на щеки Мрачного, обжигали, а не охлаждали кожу. Он прикрыл глаза, пока старик тащил его в Медовый чертог под обледеневшей землей; его песня заканчивалась… И вдруг он снова раскрыл глаза.

— Чи Хён, — прохрипел он дедушке. — Возьми и Чи Хён. Она это заслужила.

— Не знаю, как сказать правильно, но она здесь, — сказал окровавленный череп, вот только это был не дед, не его голос.

Мрачного снова подняли, но в воздухе кружились вовсе не снежинки, а бледный пепел и красные искры.

— Трусливый, — пролепетал Мрачный. — Дядя Трусливый.

— Ничего похожего, щенок. — Единственный глаз подмигнул Мрачному, кожа с макушки коротко стриженной головы была содрана с кровью. — Твоего дядю зовут Могучий Марото, не забывай об этом. Никогда не забывай.

Затем другие руки подхватили Мрачного, помогая устроить его на спине большого чешуйчатого зверя. Руки Чи Хён. И зверь Чи Хён. Мрачный оглянулся на девушку через плечо. Выглядела она помятой. Как будто постарела на десять лет за несколько недель, что прошли с их последней встречи… Но тут он подумал, что у него самого вид должен быть еще страшней.

Левую сторону лица Чи Хён перетягивал кожаный ремень с неплотно прижатым к щеке обрывком кольчуги, обмотанным рваной тряпкой. Мрачный был рад, что она обзавелась самодельной повязкой; его пугала вторая радужка, заполнявшая ее глаз, пугал широкий зрачок, смотревший на Мрачного с совершенно непонятным голодом. Наверное, песня о том, как Чи Хён приобрела третий глаз и какие секреты он ей открыл, окажется не самой приятной, но Мрачный рассчитывал прожить достаточно долго, чтобы услышать и об этом, и обо всем остальном.

Она поцеловала его в затылок потрескавшимися губами. Совомышь нарезала круги в наполненном пеплом небе, пока Чи Хён помогала Мрачному устроиться в седле впереди нее.

— Я знаю, что Рогатые Волки не ездят верхом, но, надеюсь, ради меня ты сделаешь исключение, — прохрипела она ему в ухо.

— Когда угодно и сколько угодно, — ответил он с таким же мучительным хрипом. — Мы… У нас все в порядке?

— Даже не рассчитывай, — сказал Феннек. Он стоял неподалеку от панголина Чи Хён, рядом с Марото, Неми и Индсорит, но все смотрели на север, и только старый усбанец повернулся к Чи Хён и Мрачному. — Что бы ни происходило, вы должны перебраться через стену в Отеан. Мы постараемся не отстать от вас, но, если не получится, не пытайтесь нам помочь. Наш единственный шанс — увлечь как можно больше врагов в погоню, и когда Спящие Жрецы решат, что нужный момент наступил, это будет конец для всех, кто не добрался до надежного укрытия по ту сторону стены. Понятно?

— Да-да, мы поняли, — сказала Чи Хён, прежде чем Мрачный успел сообщить, что ни хрена не понимает из происходящего.

Ну хорошо, раз она понимает, остается только довериться ей.

— Если Марото любезно вернет наше оружие, мы готовы к броску на Отеан.

— Так это ваше?

Марото вытащил из-за пояса черный меч и отдал Чи Хён, а затем потянулся за копьем. Половина его лица охрененно распухла, а левый глаз напоминал пересохшее озеро, но сам он в худшем случае выглядел немного одурманенным. Он приподнял копье, но Мрачный покачал головой:

— Можешь пользоваться им, пока мы не встретимся за стеной.

— Да? — Марото усмехнулся, и его обезображенное лицо дернулось под коркой запекшейся крови. — Ну, тогда договорились. До встречи за стеной, племянник.

Земля зашаталась у них под ногами, и панголин Чи Хён воспринял это как сигнал. Он тронулся с места, Мрачный обменялся с дядей понимающими кивками… А затем у него отвисла челюсть, когда он увидел, на что смотрят остальные. В сотне ярдов к северу столпилась тотанская армия, готовая к схватке. Десятки длинноногих демонов-коней гарцевали, перед ними раскинулось море черных доспехов, из которого тут и там выглядывали огромные бледные монстры. Над рядами парили среди пепла и дождя другие летучие осьминоги, а всадники на их спинах указывали шипастыми руками прямо на Мрачного. И тут вся зловещая армия снова пошла в атаку, нахлынув на рассеянных по полю кобальтовых и тотанцев, которые продолжали сражаться вокруг храма Пентаклей.

— Смотри! — воскликнула Чи Хён, когда их скакун набрал скорость.

Мрачный никак не мог отвести взгляд от атакующей орды, и трехпалая рука насильно повернула его голову.

Хортрэп Хватальщик бежал столь быстро, что мог бы обогнать панголина, если бы поставил себе такую задачу. Но на самом деле обнаженный колдун перескакивал матово-белым пятном на фоне черных рядов от одного тотанского солдата к другому, задерживаясь возле каждого лишь для того, чтобы пробить лбом его шлем и просунуть покрытое слизью лицо внутрь. Мрачному приходилось видеть немало всякого дерьма в исполнении Хватальщика, но это… Татуировки старого гиганта запульсировали черными огнями, когда он приземлился рядом с очередным солдатом, пробил шлем и набрал полный рот черной крови, словно лакомился устрицей.

Да уж, Мрачный мог бы и обойтись без этого зрелища.

Панголин галопом пронесся мимо еще одной группы тотанцев, и неистовствующий ведьмак исчез из виду. Когда обвалившаяся часть стены уже была рядом, Мрачный разглядел скопившихся на крыше солдат в черных панцирях. Он обернулся, чтобы предупредить Чи Хён о том, что они снова вляпались в дерьмо, но не успел сказать ни слова. Поле позади него внезапно вздулось. Без этого зрелища Мрачный тоже мог бы обойтись.

Хортрэп возвышался над рядами тотанцев, стоя на горе из черных насекомых. Она поднималась все выше и выше — десять футов, двадцать, — а затем жуки начали карабкаться на Хватальщика и покрыли целиком, так что он напоминал теперь ониксовую статую с распростертыми, как у цепистского святого на чарм-браслете Дигглби, руками. Вершина роя взорвалась подобно вулкану в видениях Падшей Матери, только вместо жидкого огня он выбрасывал в небо сверкающих жуков. Однако те не разлетались и не падали на землю, а кружились в воздухе. Где-то внутри смерча находился Хортрэп Хватальщик, и перед тем, как панголин взобрался на разрушенную внешнюю стену, Мрачный успел разглядеть состоящую из живых жуков пятидесятифутовую фигуру, что шагала вслед за ним и расчищала дорогу Кобальтовому отряду.

Слезы текли по щекам Феннека, когда он поцеловал в щеку Чи Хён, вручил ей копию своей карты и потребовал не останавливаться, что бы ни произошло. Она согласилась, но, развернув Шаграта и направив на толпу тотанцев, закрывавшую единственный проход в Отеан, решила, что Феннеку все равно придется простить ее, даже если она разок-другой забудет про обещание. В конце концов, это ведь он научил Чи Хён, как приятно нарушать клятвы… Ну хорошо, еще и Гын Джу.

— Полегче! — воскликнул Мрачный, едва не соскользнув с седла. Похоже, после первой в жизни поездки верхом в его словаре осталось только это слово. Забавно, что он, судя по всему, знал его с рождения, пусть даже Шаграт выполнял команду, только услышав ее от своей хозяйки. — Полегче!

— Да, теперь нам будет полегче.

Шаграт послушно остановился на развалинах внутренней стены, ошибочно приняв за приказ ту оценку, которую Чи Хён дала происходившему на поле боя. И это была правда, поскольку Кобальтовый отряд и без их предводительства не должен был испытать никаких трудностей при прорыве в Отеан.

Чи Хён не раз приходилось сражаться с великанами, но еще никогда они не сражались на ее стороне. Этот безголовый гигант, состоявший из черных блестящих хитиновых оболочек, пробивался сквозь ряды тотанцев, топча их ножищами и расшвыривая мощными руками. За ним текла синяя река, заполняя собой отпечатки его ступней в тотанской орде. Чужеземные кобальтовые и ветераны, которых Феннек привел на помощь, следовали за великаном к Осеннему дворцу.

Чи Хён молилась, чтобы сестры оказались среди тех, кто еще не пострадал от ее последней безрассудной команды, чтобы Сасамасо, Хассан, Дин и Ши были живы сами и помогали вести к цели остальных. Увидев почти божественную силу огромного голема, она поразилась самонадеянности, с которой решила, что только она одна способна свергнуть императрицу и управлять королевством, хотя не смогла контролировать даже ход битвы.

Разумеется, она обладает рядом преимуществ, просто не хватает решимости ими воспользоваться. Дрожащей рукой Чи Хён развязала повязку на голове и второй раз за утро дала волю демонскому глазу. Он всегда искушал увидеть больше, заглянуть дальше и смотреть до тех пор, пока ей не откроется все, что прячется за границей Изначальной Тьмы… Но за эти годы Чи Хён не стала его рабой, а, напротив, сумела приручить и подчинить. Ее взгляд проникал сквозь клубы дыма и рои искр, сквозь толпы смертных и монстров, сквозь плоть и хитин.

Хортрэп черным масляным пятном вертелся внутри беснующегося голема, призрачное сияние исходило от его рук. Чи Хён никогда не видела такой красоты, каждая крохотная оболочка мерцала под искрящимся дождем своим особым, не имеющим названия оттенком. Колосс был уже почти над головой у Чи Хён, но вдруг метнулся в сторону от раздробленной колонны тотанцев, прошел вдоль разрушенной стены и повернул обратно на север.

Проливной дождь и едкий дым не помешали Чи Хён увидеть второй тотанский полк будто ясным днем в подзорную трубу. Демоны мчались за отступавшими кобальтовыми, а жучиное подобие Хортрэпа вперевалочку шло им навстречу. Теперь его не заслоняли орды тотанцев, и Чи Хён заметила, как он ежесекундно теряет сотни жуков. Их внутреннее сияние гасло, и они падали на землю, а гигант уменьшался с каждым тяжелым шагом. Когда он поравнялся со скачущими галопом демонами-конями, то был уже вдвое ниже, чем в самом начале, и, хотя огромная кукла все еще сокрушала врагов, двигалась она теперь медленно и неуклюже.

Гигантское слоноподобное чудище посреди атакующей орды вскинулось на задние лапы и ухватило голема передними шестью, каждая из которых заканчивалась такой большой пастью, что Чи Хён различала зубы даже своим обычным глазом. Два великана схватились, зашатались, норовя опрокинуть друг друга… Исходящий синим паром голем опрокинул противника, и тот покатился, круша пехоту в черных доспехах. Победив самое большое чудище, Хортрэп снова начал высасывать силы из своих жертв, раздуваясь пуще прежнего. Колосс больше не растаптывал солдат, они взрывались, превращаясь в облако насекомых, от одного его прикосновения. Распавшись на части, они сами становились частью огромной куклы. Демонский глаз Чи Хён улавливал даже, как призрачное желтое сияние каждой жертвы льется в пульсирующую черную сердцевину голема… а затем гаснет, прекращая свое существование. Принцип этого обмена оставался для Чи Хён такой же загадкой, как и все отвратительное колдовство Хортрэпа, но было очевидно, что тот снова напитывался грубой силой.

Однако другие восьминогие монстры не собирались спокойно наблюдать за тем, как голем вычерпывает энергию из их армии. Четверо гигантов яростно устремились сквозь ряды солдат к Хортрэпу, раскаленные клубы пара поднимались над их рогатыми спинами. Голем шагнул навстречу, но не успели они столкнуться, как еще один летучий монстр, подобный тому, что едва не убил Чи Хён, Мрачного и Шаграта, расправив крылья, опустился сквозь полог дождя. На его спине ярко сияла такая же черная точка, как и внутри Хортрэпова великана, в чью грудь крылатый конь и врезался миг спустя.

Две сияющие мглой сущности сшиблись, и все замерло — звуки сражения, отчаянные крики и даже дождь. Капли повисли в воздухе перед лицом Чи Хён, словно фрагменты хрустальной люстры. Всего лишь на мгновение, но это мгновение все тянулось и тянулось, и к ним откуда-то извне приближался кто-то еще, какая-то сущность, которую даже демонский глаз Чи Хён не мог толком разглядеть. У нее встали дыбом волосы, но она даже не успела опознать этот предвечный ужас. Потому что наступил переломный момент, и в сердце голема Хортрэпа вздулся пузырь Изначальной Тьмы.

Вот что, оказывается, приближалось, и, как бы ни хотела Чи Хён отвернуться, ее демонский глаз слишком долго ждал возможности заглянуть в эту таинственную глубину, так что теперь ему невозможно было помешать. В груди голема открылись миниатюрные Врата, и колдун вместе со второй адской сущностью рухнули в разверзшуюся бездну… по другую сторону которой, далеко-далеко от Отеана — и прямо здесь, над полем боя, — повисло окно. За ним виднелись какие-то существа, похожие на Хортрэпа, существа, забравшие его к себе, но еще до того, как демонский глаз Чи Хён успел рассмотреть их — а они успели рассмотреть ее, — пузырь Изначальной Тьмы лопнул и все снова ожило, да так неожиданно, что Чи Хён едва не выпала из седла.

Дождь, крики, лязг и скрежет. Летучее чудище вырвалось из спины голема в пене из бесчисленных жуков и прокатилось по рядам пехоты. Лишившись Хортрэпа, огромная фигура рассыпалась на части, и водопад насекомых обрушился на тотанскую армию.

— Твою ма-а-ать! — воскликнул Мрачный. Он обернулся, чтобы ободряюще сжать руку Чи Хён, но ее глаза смотрели на поле боя, поэтому его пальцы ткнулись в кольчугу на ее животе. — Хорошо, что мы выбрались оттуда.

— Еще не выбрались, — сказала Чи Хён, пытаясь очухаться от головокружительного видения.

Она хотела только заглянуть за завесу дыма и дождя, чтобы узнать, где находится второй полк, и придумать план действий, но демонский глаз, как обычно, показал больше, чем требовалось. Она сама ошиблась, решив обернуться, вместо того чтобы смотреть вперед, но теперь нашла глазу лучшее применение, изучая залитые дождем трущобы, что лежали на пути к Осеннему дворцу. Ее взгляд проходил сквозь стены, словно те были сделаны из витражного стекла… И Чи Хён, не очень обрадованная тем, что увидела по другую сторону, вернула глазную повязку на место. Удержаться в седле вдвоем и так нелегко, даже если тебя не отвлекает демонский глаз.

— Между нами и внутренней стеной все еще слишком много солдат. Надо бы убавить, чтобы наши люди смогли добраться до Отеана. Готов испачкать руки?

— Я родился в грязи. — Мрачный изогнулся в седле и быстро поцеловал Чи Хён. — Но рядом с тобой я никогда не буду выглядеть грязным.

— Чистая правда, — согласилась она, еще раз поцеловав Мрачного, и погнала Шаграта к трущобам между стенами Отеана.

Несомненно, оба должны погибнуть, но, когда Чи Хён была маленькой, она обожала притворяться. Некоторые игры человеку никогда не перерасти.

— Если у тебя хватит везения пережить этот день, варвар, ты увидишь, какой грязной я могу быть.

— Что за манеры? Назовешь меня еще раз варваром — отшлепаю.

Мрачный наклонился и выдернул копье, застрявшее в балке дома, мимо которого они промчались.

— Что ты сказал?

Он обернулся с виноватой улыбкой, и Чи Хён улыбнулась в ответ, увидев румянец на его щеках, настолько слабый, что могла бы и не заметить, если бы не впилась так жадно взглядом в позабытые черты. Он научился говорить дерзости, проведя столько времени с Гын Джу, но все же не стал другим. Было так приятно прижиматься грудью к его пропотевшей спине и скакать вместе с ним, притворяясь уверенной, что все окончится хорошо. Она наклонилась вперед и зашептала ему на ухо:

— Варвар, варвар, варвар…

Он опять повернулся в седле, чтобы сказать что-то остроумное или не очень, но тут Мохнокрылка на плече у Чи Хён запищала, и тотанцы, занявшие эту часть трущоб, хлынули из переулков и посыпались с крыш. Чи Хён пустила Шаграта в галоп. Очевидно, эти монстры хотят засвидетельствовать ей свое почтение, и было бы невежливо отказать им. Императрица Непорочных островов должна быть готова к приему гостей в любое время.