Глава 29

Следующий день прошел в суматохе – не только в Великобритании, но и на большей территории земного шара. Солнечное затмение, обещавшее стать полным в 13.29 по местному времени, заставляло миллионы людей коптить стекла и переворачивать вверх дном коробки со старыми негативами. Как говорили, сам Галелео Галилей сильно подпортил зрение тем, что наблюдал затмение, не позаботившись о защите. Солнечных очков будет недостаточно, писали газеты, а смельчаки из последних сил сопротивлялись искушению взглянуть на солнце невооруженным глазом.

В городе царило праздничное возбуждение. Немногим доставало терпения усидеть над книгами. Другие же, наоборот, с головой погрузились в работу, демонстративно отвернувшись от безумствующей толпы. Газеты и телевидение готовили население к предстоящему космическому событию, которое, тем не менее, застало всех врасплох.

Потому что людям свойственно верить прежде всего собственным глазам – так уж они устроены. Что бы ни происходило, обращается для них пусть маленьким, но потрясением. Не стала исключением и эта накрывшая Кембридж тьма.

Иные снобы – или натуры, вечно одержимые духом противоречия, каковых всегда оказывается много в университетских городах, – сочли делом чести наплевать на всеобщее возбуждение. Поддаваться этой истерии, полагали они, недостойно свободного человека. В конце концов, что это затмение, если не обыкновенная набежавшая на солнце тень? Кому это может быть интересно, кроме астрономов и поэтов? Не всем задирать головы, кто-то должен смотреть и в землю, и по сторонам. Есть люди, каковым непременно нужно отделиться от основной массы. И не только ради того, чтобы оказаться в центре внимания – хотя этот момент, конечно, тоже присутствует, – но и потому, что только таким образом и можно заметить то, чего не видят другие. Настоящие таланты никогда не поддаются массовым психозам.

Иные остались в стороне, поскольку пребывали в мрачном настроении или были слишком озабочены другими проблемами. К последним принадлежал и Оскар Фарли. Он сидел в своем кабинете в Челтенхэме на только что купленном эргономичном стуле с телефонной трубкой в руке. Мистер Фарли задыхался от возмущения. Он с самого начала был против слежки за молодым полицейским, поскольку понимал, какая это глупость. Но противники, как обычно, взяли большинством.

Почему бы не сосредоточиться на главном, раз уж так приспичило затыкать места утечек? Конечно, этот полицейский тоже игрок и фигура, но посылать к нему Мюлланда – увольте… Артур Мюлланд – крайне неуравновешенный тип. Фарли не мог взять в толк, откуда у него столько защитников в ведомстве. Чего стоил один его выпад против гомофильства Тьюринга… Проповеди на моральные темы – последнее, что желал бы видеть Оскар Фарли в рапортах агентов. Но главное – этот телефонный разговор. Дело даже не в том, что операция провалилась; провалы – неотъемлемая часть их работы. Фарли возмутил его тон и детали – точнее, отсутствие таковых… Он вышел в коридор. Рабочий день только начался, поэтому Оскар не был уверен, что застанет Роберта Сомерсета на месте. После развода тот заимел привычку опаздывать на службу.

К удивлению Фарли, коллега сидел у себя в кабинете и пил кофе. При появлении Оскара он встал.

– Привет, Оскар. Ты видел это? – Сомерсет надел темные очки, делавшие из него пародию на тайного агента. – Специально для затмения.

– Мюлланд звонил из Кембриджа.

– Можешь дать мне минутку передохнуть? Я пью кофе…

– Он упустил полицейского.

– Он был пьян, полагаю?

– Этого я не знаю. Но он считает, что Пиппард прав. Этот Корелл что-то темнит…

– Странно видеть Мюлланда, вставшего на сторону Пиппарда.

– Разве это плохо?

– Ты рассуждаешь задним числом. Пробовал упражнение, которое я тебе показывал?

– Мюлланд утверждает, что полицейский от него отвязался. Он понял, что за ним следят.

– И ты этому веришь?

– Он говорил и другое. Будто был еще один агент, следивший за Кореллом. Молодой мужчина брутального вида. Мюлланд заподозрил в нем славянина.

– Хм… странно.

– И не говори.

– Думаешь, он это придумал?

– Или хочет добавить вес своим наблюдениям.

– Что ты собираешься делать?

– Поеду туда. Корелл еще не выписался из своего отеля, стало быть, рано или поздно объявится там.

– Возьмешь с собой что-нибудь почитать, полагаю?

– Лучше одолжу у тебя очки. Там они будут кстати.

Оскар снял темные очки с носа Сомерсета и водрузил на свой. Коллега как будто не пришел в восторг от этого его решения.

– У тебя есть кому доверить связаться с полицией? – спросил он.

– Во всяком случае, не Мюлланду и не Пиппарду, – ответил Фарли.

– Пиппард слишком своеволен, – Сомерсет кивнул.

– Своеволен, – кивнул в ответ Оскар, снимая очки.

– И взвинчен.

– Все мы здесь своевольны и взвинчены, чертова сумасшедшая контора… – фыркнул Фарли и вышел из кабинета.

Он вернулся к себе и сел за стол. Взвинчены и своевольны… Вся эта истерия развязалась сразу после бегства Бёрджесса и Маклина. И было бы чему удивляться! Где есть два шпиона, непременно обнаружатся и третий, и четвертый… Да взять хоть того же Филби, который был в Блетчли и жил с Бёрджессом в Вашингтоне.

Фарли не возражал: гайки следовало прикрутить. Недостойные доверия не могут быть допущены в святая святых… Но в результате подозрительность толпы получала вполне определенное направление – против одиночек, отщепенцев, не похожих на большинство. Попахивало судами Линча. Наблюдая подобные настроения среди коллег, Фарли хотелось бежать как можно дальше от проклятой конторы.

Тем не менее он достал небольшую дорожную сумку, уложил в нее выглаженную белую рубашку, несколько дней провисевшую в кабинете на вешалке, и томик Йейтса. После чего позвонил Клер и попросил ее забронировать билет на поезд до Кембриджа.

– Я ненадолго, – пообещал он.

Артур Мюлланд сидел в своем номере в отеле и пил из фляжки. Видел бы его сейчас Фарли! Даже алкоголь не унял дрожи в руках. Мюлланд был бледен как мел, но не сдавался. «Я был вынужден сделать это», – шептал он. Как будто избиение полицейского было самообороной или чем-то вроде справедливого возмездия. Артур пытался найти своему странному поступку оправдание.

Версию для Фарли он сочинил ночью. Мюлланд прекрасно осознавал ее слабые места. Итак, был еще один преследователь – брутального вида парень, предположительно славянин. Слишком откровенно, и не только из-за русской агрессии. Версия призвана предотвратить другие возможные обвинения.

Мюлланд исходил из того, что полицейский мертв или почти мертв. И здесь агент возлагал большие надежды на Пиппарда. Джулиус должен его выгородить. А в общем, события вчерашнего вечера уже успели поблекнуть в его памяти. Сейчас Мюлланд видел их как бы глазами стороннего наблюдателя.

Сразу после избиения он почувствовал что-то вроде облегчения, связанного как будто с избавлением от накопившейся в нем злобы. Но это было обманчивое чувство, сменившееся вскоре паническим страхом, так что у Мюлланда едва хватило смелости взглянуть на полицейского. Тому было совсем худо – вот все, что понял агент, прежде чем отвел взгляд.

Мюлланд запомнил не лицо Корелла, а свои окровавленные руки, дождь и желание убраться как можно скорее. Он долго блуждал по городу, прежде чем вернуться в отель. Потом вымылся – весь, целиком. И забылся глубоким, но коротким сном.

Что же он сделал, боже мой… Мюлланд поднялся со стула, потом снова сел. Он пил глоток за глотком – виски и воду попеременно. Подумал было позвонить Айрен, жене, заверить ее, что все хорошо, но потом решил, что не стоит. Их отношения зашли в тупик за последние годы. И Мюлланду понадобилось совершить то, что он совершил, чтобы в приступе нежности вспомнить о ней. Он подумал о сыне Билле, который только начал учиться на врача. Попробовал вызвать в памяти его лицо, но перед глазами снова встал вчерашний полицейский. Неужели он все еще лежит там? Наверное, куда ж ему деться…

Артур взял телефон и набрал номер отеля «Гамлет» на Драммер-стрит. Ответил мужчина. Мюлланд положил трубку. Нет, нет, он не может вот так сидеть здесь. Ему нужно идти… Агент поднялся, глянул в зеркало и отшатнулся. Ну и вид… Он утер пот с верхней губы, причесал редкие волосы и улыбнулся, словно пытаясь обмануть самого себя. После чего оделся и вышел за дверь.

Мюлланд направился в сторону Королевского колледжа. Пройдя несколько сотен метров, он замедлил шаг – не так быстро. Увидев на Маркет-стрит вывеску «Кафе Ридженси», заглянул внутрь – оказалось вполне приличное заведение без затей. Откуда такое в этом районе? Мюлланд вошел, взял чашку чаю и яичный сандвич. Для начала не мешало успокоиться.

Оскар Фарли пытался читать Йейтса – Йейтс был тот ландшафт, на котором неизменно успокаивался его взгляд, – однако мысли его блуждали где-то в другом направлении. Чем дольше он ехал, тем больше думал о Тьюринге. Не так много времени прошло с тех пор, как математик сидел у него в кабинете в Челтенхэме и говорил приглушенным голосом:

– Стало быть, вы мне больше не доверяете?

– Почему не доверяем? Дело всего лишь в том…

В чем? Фарли уже не помнил, что тогда ответил. Должно быть, присочинил какое-нибудь оправдание – до сих пор на душе гадко.

У них ведь с Аланом давняя общая история. Это Фарли вербовал его в Блетчли-парк. Так уж получилось, что математики и естествоиспытатели оказались более востребованы, чем лингвисты. Из Кембриджа доходили известия об Алане – молодом ученом, участнике дискуссии по проблеме определенности, который учился в Принстоне и интересовался криптологией. Что-то подсказывало Фарли, что это стоящий вариант.

Первые сомнения заронились, когда он увидел Алана Тьюринга в Блетчли. Бальный салон особняка служил и местом сборищ, и командной ставкой. Они пили, расположившись в мягких креслах. Стояла осень 1939 года, но тревога первых военных месяцев будто так и не просочилась в эти стены.

Фарли чувствовал себя счастливым. Бриджит была рядом. Их роман был в самом разгаре, но оба вели себя так, будто незнакомы друг с другом. Это была такая игра. Оскар, как всегда, взял на себя обязанность хозяина вечера – следил за тем, чтобы никто не оказался забыт или оставлен без внимания. Поэтому он сразу заметил странности в поведении Алана Тьюринга. Стоило беседе принять фривольное направление, как молодой ученый напрягался, будто не понимал, о чем речь. Он поддерживал общий смех, но не сразу – как мальчишка, который лишь делает вид, будто понимает шутки взрослых.

– Чем вы занимались в Кембридже? – спросила его Бриджит.

– Я… – замялся он. – Собственно, теорией постановки вопросов, касающихся…

Он не закончил фразы, сорвался с места и исчез. Общество недоумевало.

Со временем стало ясно, что доктор Тьюринг не переносит общения с людьми, находящимися за пределами сферы его интересов. В особенности с женщинами – и это не было снобизмом, как могло показаться на первый взгляд. Когда мимо него проходила женщина, он опускал глаза. Тьюринг привязал свою чашку к батарее, чтобы не потерять ее. Он вообще часто терял вещи и странно одевался.

Поначалу эти странности списывали на его гениальность, но потом… Оскар Фарли выглянул в окно. Всякий раз на подъезде к Кембриджу его охватывала тоска. Только здесь он и чувствовал себя дома. Как жаль, что он не в отпуске…

Оскар поднялся – боль ударила в спину. Выругавшись, он вышел на перрон. День клонился к вечеру. До солнечного затмения оставались считаные часы, и город будто вымер.

Артур Мюлланд двигался в том же направлении, что и Оскар Фарли. После завтрака на Маркет-стрит взгляд его просветлел, но в движениях чувствовалась все та же напряженность. Мюлланд заглянул в Королевский колледж – не думая о том, как будет бросаться в глаза среди тамошней публики, – и только потом отправился на место избиения Корелла. На подходе он стал задыхаться и замедил шаг. Агент ожидал, что это будет нелегко; помнил он и о преступнике, которого тянет на место преступления, – но все равно оказался не готов к таким мукам. Он непременно повернул бы обратно, однако засевшая в голове с утра идея побывать на вчерашней поляне стала слишком навязчивой.

Артур Мюлланд упрямо шагал вперед. Он до малейших подробностей запомнил местность, и это его удивляло. Каждый кустик и деревце казались ему знакомыми, как будто ярость и в самом деле обострила его чувства. Мюлланд помнил и трубу, и девичьи голоса в часовне, и собственные мысли. Почему-то он ожидал, что ничего не найдет.

Поляна выглядела ужасающе невинно. Тела не было. Лишь следы крови на камне да взрыхленная земля напоминали о вчерашнем. Где-то замяукала кошка – неужели вчерашняя? В траве в стороне от тропинки лежала записная книжка без обложки. Подняв ее, Мюлланд обнаружил пятно на первой странице. Кровь? Оглядевшись, он тайком, как вор, сунул книжку себе в карман и повернул назад.

Возле Королевского колледжа силы окончательно изменили ему. Мюлланд опустился на скамью и открыл блокнот. Первым, что бросилось ему в глаза, было имя Фредрика Краузе, подчеркнутое двумя чертами. С какой стати Корелла так заинтересовал этот человек? «Наибольший интерес представляют не машины, а то, что вокруг них…» – что бы это значило? Далее ставился вопрос, каким образом логическое противоречие может быть использовано в качестве оружия в войне. Мюлланд нашел слово «Блетчли», рядом с которым стояла пометка «взлом кодов» и замечание о том, что ошибки и просчеты могут стимулировать интеллект. Не потому ли Тьюринг ставил перед своими машинами заведомо неразрешимые задачи?

Осознавал ли Мюлланд ценность своей находки? В его воспаленной голове крутилось одно: этот блокнот – его спасение. Он может оправдать то, что Артур сотворил с Леонардом Кореллом.

Взгляд агента упал на телефонную будку. Нащупав в кармане шиллинг, он направился к ней и набрал номер Джулиуса Пиппарда.

– Это Мюлланд.

– Что случилось?

– Вы были правы насчет того полицейского. Он действительно мутная личность, у меня есть доказательства.

– О чем вы? – удивился Пиппард. – Сомерсет сказал, что вы упустили его. Фарли едет в Кембридж.

– Фарли? – переспросил Мюлланд. – Где он?

– Понятия не имею, – рассердился Пиппард. – Полагаю, он направится в отель к Кореллу. Должен ли ваш подопечный там рано или поздно объявиться?

Мюлланд ответил, что такое вполне возможно. Известие о прибытии Фарли напугало его. Он пробормотал что-то про второго соглядатая славянской внешности, но Пиппард не отреагировал, и Мюлланд сменил тему.

– Фредрик Краузе, – сказал он. – Вам что-нибудь говорит это имя?

– О да… – снова удивился Пиппард. – О многом.

– Кто он?

– Один мой знакомый с военных времен.

– Похоже, у Корелла он что-то вроде связного. Его имя в записной книжке подчеркнуто двумя чертами.

– Что-что?..

– Позже расскажу подробнее, а сейчас мне надо спешить.

– Нет, подождите… Вы должны объясниться, понимаете?

– Мне нужно преследовать полицейского.

– Вы же упустили его?

– Нет… то есть да… но я знаю, где его искать, – солгал Мюлланд.

– Хорошо, хорошо… Преследуйте его. И проследите, чтобы он не выезжал из Кембриджа. Нам совершенно необходимо переговорить с ним… Фредрик Краузе… Боже мой, это серьезно…

– «Краузе» звучит не совсем по-английски…

– Именно.

«Я предвидел это…» – пронеслось в голове Мюлланда.

– До связи, я скоро объявлюсь, – сказал он Пиппарду.

Тот как будто хотел возразить, но Артур положил трубку.

В десяти метрах от телефонной будки он остановился. Потом достал из кармана еще одну монету, вернулся к будке и попросил оператора соединить его с отелем «Гамлет». Как долго, боже мой… Неужели это так трудно? Мюлланду нужно было уложиться в четыре пенса. Услышав в трубке голос портье, он попросил соединить его с Леонардом Кореллом – бесстрашие, граничащее с наглостью, но Мюлланд не сомневался, что полицейского нет на месте. Этим звонком агент всего лишь хотел успокоить себя. Однако голос в трубке отреагировал странно:

– Вы с ним договаривались?

– Но…

– Мистер Корелл просил его не беспокоить.

– Соедините, это важно.

– Что-нибудь случилось?

– Просто дайте мне с ним поговорить.

В ответ пошли сигналы. Некоторое время Мюлланд простоял с трубкой в руках, потом вышел.

Он побежал прочь, как будто за ним гнались. Агент заметил, что люди на улицах ведут себя необыкновенно тихо, но у него не было времени думать об этом.

В ушах эхом отдавались слова Пиппарда о Фредрике Краузе. «А ведь я был прав», – повторял про себя Мюлланд.