Глава 28

На следующее утро Леонард лежал в постели в отеле на Драммер-стрит и разглядывал узоры на желтых обоях. Лишь к обеду он нашел в себе силы встать и, оставив вещи в номере, вышел прогуляться.

День выдался погожий. Назавтра ожидалось солнечное затмение. В зловеще потемневшем небе висело похожее на дракона облако. По улицам гуляли влюбленные пары, но и это не радовало Корелла. Он чувствовал себя чужим в этой толпе и все думал о Тьюринге.

Безусловно, он дошел до конца. Все, что теперь оставалось, – повернуть обратно. Тем не менее, словно движимый некоей сторонней силой, Корелл снова отправился в архив Королевского колледжа, где еще раз перечитал «О вычислимых числах» и еще одно сочинение под названием «Логические системы, основанные на ординалах», в котором понял не так много. Кореллу нравилась атмосфера библиотечных залов. Он оборачивался на каждый робкий кашель, наслаждался шелестом страниц и запахом бумаги – и не заметил, как пришел в себя.

Оправившись, полицейский снова отдался на волю фантазии. Он представлял себе разговор Пиппарда с Россом и Хамерсли и свою последующую отставку. Потом себя – в образе бездомного алкоголика в Уилмслоу, который наваливает во дворе полицейского участка кучи пустых бутылок и другого мусора. И еще Корелл думал о смерти и об отравленном яблоке. О котелке с булькающей черной жижей и несущемся сквозь ночь поезде. На обратном пути он купил восемь бутылок «Милк-стаут», которые выпил в своем номере в отеле, после чего его беспокойство сменилось приступом жалости к самому себе. Боже, как ему было тоскливо!

Леонард не только предал свою любовь, он отвернулся от друзей. Те немногие, что у него были, постепенно исчезли из поля его зрения. Жизнь незаметно развалилась, и то, что от нее осталось, было бестолковым топтанием на месте. И когда наконец подвернулось дело, которое всерьез его заинтересовало, он ринулся в него очертя голову – и все испортил…

Леонард включил радио. Диктор рассказывал о государственном перевороте в Гватемале. Корелл прикрутил звук и встал посредине комнаты, покачиваясь на нетвердых от алкоголя ногах. Потом вдруг принялся ходить из угля в угол – мимо стола, кровати, рукомойника. Он воображал, что думают прохожие, глядя на него в окно отеля. Наверное, принимают его за сумасшедшего гения, стоящего на пороге большого открытия… «Вы знали Алана Тьюринга?.. Я ведь расследовал дело о его гибели. Можно сказать, оно было стартовым трамплином моей карьеры. Конечно, это очень печальная история, он был гомофил и так далее, но… видите ли, он автор идеи программируемой машины… ну, вы понимаете, о чем я… Должен признаться, я тоже не чужд изобретательству… и даже внес в автомат Тьюринга кое-какие усовершенствования… Меня осенило, когда я читал его сочинения в библиотеке Королевского колледжа. Это было в июне 1954-го, тем жутко дождливым летом… Вы тоже его помните? Ну да, еще Роджер Баннистер… Тогда еще, в конце месяца, произошло солнечное затмение… Ну, вы его наблюдали, крайне любопытное зрелище…

Знаете, я ведь встречался с Джулиусом Пиппардом. Вам это имя о чем-нибудь говорит? Нет? Что ж, довольно незначительная персона, его научные изыскания полностью провалились. Пренеприятный тип к тому же… Не в моих правилах пинать лежачего, но знаете… этот мистер Пиппард и в самом деле встал у меня поперек горла. Он звонил моему начальству, представляете? Это был настоящий цирк! Хотя, знаете, я должен благодарить его за это. Ведь это из-за Пиппарда я ушел из полиции… Нет, нет, что вы… я очень уважаю полицейских, всегда на их стороне… но… это не для меня, понимаете? Мне это неинтересно… Да, да… теперь у меня другая жизнь… я почти доволен… Спасибо, спасибо, приятно слышать, что вы цените мою работу… И вам всего наилучшего… И вот, знаете, в один прекрасный момент я понял, что в этом мире за все надо платить. Я вернулся в свой номер в отеле…»

Оборвав на полуслове внутренний монолог, Корелл решил, что настало время снова проветрить мозги. Он вышел на улицу. За голубыми жалюзи паба на противоположной стороне улицы пел Дэвид Уитфилд. «Cara mia, why must we say goodbye…» Корелл взглянул на небо. Было пасмурно и холодно, но на Корелла этот вечер подействовал подобно освежающему душу. Он ощутил прилив сил и забыл о нависшей над ним опасности. Зря. Потому что загляни Леонард в этот момент в дверь ближайшего паба, непременно увидел бы там высокого мужчину с родимым пятном на лбу.

Этот тип, а звали его Артур Мюлланд, был старым сотрудником Центра правительственной связи и наблюдал из открытой двери паба за Кореллом. Стоило Леонарду продолжить путь по улице, как Артур Мюлланд покинул паб и последовал за ним. Корелл свернул на Сент-Эндрюс-стрит и пошел по направлению к вздымающемуся вдали римско-католическому храму.

В данном случае, чтобы заметить преследователя, не нужно было быть Шерлоком Холмсом. Мюлланд, как отмечал еще Алан Тьюринг в своем в письме, выделялся из толпы. Благодаря высокому росту и примечательной нетвердой походке, он не имел ни малейшего шанса остаться незамеченным и нередко плевал на самые очевидные из предписанных шпионам правил. С годами Мюлланд становился невнимателен и неуклюж. Инструкции гласили неопределенно: «Установить слежку за тем-то и тем-то…» Артур плохо представлял себе, что именно должен делать. Понимая, что и сам, в свою очередь, может находиться под наблюдением, Мюлланд тупо двигался вслед за Кореллом.

В известном смысле они были похожи: оба ненавидели свою работу и произносили длинные протестные монологи, оба плохо спали минувшей ночью и были не вполне трезвы. Несмотря на жену и троих детей, Мюлланд чувствовал себя таким же одиноким, как и Корелл, и в последнее время подозрительно много нервничал. Артур сам не мог понять, в чем здесь дело. Возможно, в алкоголизме. Мюлланд пил, а в промежутках между запоями страдал от абстиненции. Болел, лечился, валялся в постели, снова пил…

Он был экспертом по алкоголю. Мог объяснить, какой сорт спиртного вызывает те или иные физические или душевные муки. Ни для чего другого места в его мозгу не оставалось, поэтому Мюлланд не особенно вникал в тонкости шпионской работы. Бесконечные прятки и торчание под окнами порядком раздражали его. Нередко он ненавидел тех, за кем приходилось следить. На всю жизнь запомнился ему полный презрения взгляд гомофила Тьюринга. Мюлланду не нравилось, что полиция никак не может оставить это дело.

Он взглянул на наручные часы: половина седьмого. Полицейский, за которым следил Артур, вошел в бар «Ригал». На парне был подозрительно дорогой костюм. Мюлланд достал из кармана серебристую фляжку и приложился к горлышку.

Корелл заказал те же сорта импортного пива, что и Краузе в Уилмслоу. Пока пил, вспоминал дом на Эдлингтон-роуд, заново переживал свои впечатления – воспоминания об отце и ночном поезде, видел мертвого математика на койке и белую пену вокруг его рта. Неожиданно Кореллу пришло в голову, до чего это все было странно. Вот Алан Тьюринг мыслил, изобретал – а теперь он не мыслит и не изобретает. Целая вселенная канула в небытие. В статье в журнале «Майнд» Тьюринг определил место сознанию где-то в мозге, но где именно? Как можно локализировать себя самого? Кто знает, может, в этой точке снимается противоречие парадокса лжеца?

Корелл прикрыл глаза и попытался представить, какой частью мозга он думает. Искомое, как ему показалось, располагалось где-то в области затылка. Леонард усмехнулся, расплатился, не допив, и вышел на улицу.

Там снова полил дождь. Куда идти? Леонард решил просто пройтись, но через несколько метров остановился. Ему показалось, что кто-то следует за ним. Должно быть, это была его паранойя, да и укрыться преследователю было негде – ни дверей, ни деревьев. Корелл двинулся дальше.

Артур Мюлланд шел в двадцати метрах от него по Санкт-Эндрюс-стрит, окруженный толпой туристов. Убедившись, что преследователь ему не померещился, Корелл ускорил шаг. Возле Кингс-Падейд поздоровался с группой студентов, те приветствовали его в ответ. Ободренный, Леонард снова погрузился в размышления о логических парадоксах и локализации сознания в мозге. Но вскоре опять отвлекся и обернулся, движимый неприятным чувством. В этот момент Корелл впервые увидел Артура Мюлланда. Агент стоял совсем близко. Леонард заметил даже, что костюм на нем надет не по росту – худые щиколотки торчали из-под слишком коротких штанов. Обратил внимание Корелл и на родимое пятно, но о письме Алана Тьюринга не вспомнил. К тому же оно совсем не походило на букву «сигма». Обычная красная метка, из-за которой Мюлланда дразнили в школе.

Только далеко за тридцать Артур перестал носить роскошную челку, да и то не по своей воле. Лысина, образовавшаяся по непонятной причине, сделала невозможными эксперименты с прической. Со временем Мюлланд возненавидел людей с пышной шевелюрой, а этот полицейский был как раз из таких. Он выглядел молодо и щеголял в дорогом костюме. Женщины бросали на него заинтересованные взгляды. Мюлланд достал фляжку, но та оказалась пуста. Полицейский стоял под дождем у входа в часовню Королевского колледжа. Он выглядел задумчивым.

Переступив порог часовни, Леонард окунулся в атмосферу органной музыки и теплых ароматических воскурений. Однако вскоре вернулся и спустился к каналу. Лишь ступив на висячий мост, он понял, насколько нетвердо стоит на ногах. Причиной мог быть алкоголь или так и не унявшееся волнение. Корелл вернулся и пошел по дорожке. Вокруг толпились люди, опасаться нападения было смешно. Да и кому мог понадобиться одиночка-полицейский?

Итак, опасности не предвиделось. Никакой, если не считать Артура Мюлланда, которого Корелл раздражал все больше. Теперь агент видел в нем одного из тех безнадежных типов, что направо и налево выбалтывают государственные тайны. Он вспомнил дискуссии об «утечках» в Челтенхэме и воодушевился, почувствовав, что его ненависть встала на прочную идейную основу.

Рыжий пушистый кот перебежал дорогу. Агенту тут же захотелось его пнуть, между тем как полицейский ощутил – почти физически – желание погладить зверька по спине и прижать к лицу, погрузив щеки в мягкую, щекочащую шерстку. Корелл прошел мимо большого дерева, под которым стояла скамейка. Позади хрустнула ветка. Дрожь пробежала по телу, но Леонард даже не оглянулся. Он продолжал идти вперед, убеждая себя, что позади никого нет – это все дождь и ветер.

Теперь Мюлланд почти дышал ему в затылок. Агент должен был обогнать его, с учетом того, как медленно шел Корелл. Беспокоиться все еще было не о чем. Но… тяжелые шаги и пыхтение за спиной становились все громче. Леонард подумал было обернуться, но не успел. Шаги за спиной убыстрились, потом кто-то дернул Корелла за плечо. Перед глазами мелькнуло родимое пятно, все еще никак не связанное с письмом в сознании Корелла. Все, что он успел, – почувствовать, что сейчас произойдет нечто страшное.

Тем не менее в намерения Артура Мюлланда не входило причинять кому-либо боль. Он хотел удостовериться, что они одни, чтобы завязать разговор. Последнее, конечно, противоречило служебным инструкциям, но что ему оставалось делать? Корелл глядел ему в глаза – агент чувствовал лавинообразное нарастание страха. Стало ли это тому причиной, или же оброненная полицейским фраза «у меня нет денег» произвела на него роковое впечатление? А может, молодость и беззащитность жертвы спровоцировали Мюлланда… Неужели этот идиот не догадывался, чем это может кончиться?

– Я полицейский, – прошептал Корелл.

– Хорош полицейский… растрещал государственную тайну, что сорока…

– О чем это вы?

Корелл и в самом деле ничего не понимал. Недавняя беседа с Пиппардом – вот первое, что пришло ему на ум. Но какое она имела отношение к этому сумасшедшему?

Для математика или логика мужчина выглядел слишком брутально. Похоже, обыкновенный хулиган… Мюлланд шагнул вперед, дохнув на полицейского спиртом. Тот невольно скорчил гримасу. Агент схватил его за грудь – встряхнул, потом ударил. Корелл покачнулся. Следующий тычок едва не сбил его с ног.

Леонарду удалось сохранить равновесие. Лицо агента поплыло как в тумане, но взгляд полицейского привычно цеплялся за детали – желтые зубы мужчины, мягкий складчатый подбородок, глаза, один из которых был как будто крупнее другого. Наконец, пятно – оно показалось Кореллу подозрительным. Глядя на него, он решил, что где-то видел этого человека раньше. Хотя о письме так и не вспомнил.

Агент рванулся туда-сюда, прошмыгнул мимо полицейского, бросив взгляд на камень, который с минуты на минуту должен был окраситься кровью противника. Но Корелл нагнал его – слабо осознавая, насколько безумным или, по крайней мере, смешным выглядит со стороны его поведение. Артур Мюлланд повернул к нему изумленное лицо. Не зная, что думать, он первым делом почувствовал угрозу, и это разбудило его ярость. Схватив Корелла за грудь, он повалил его на траву.

Ситуация вышла из-под контроля. Само безумство происходящего было тем, что представляло собой наибольшую опасность. В двух шагах от Королевского колледжа и его исторической часовни отец троих детей Артур Мюлланд катал по траве полицейского Корелла. Обнаружив, что его колени запачканы глиной, агент окончательно рассвирепел. Дело было даже не в том, что он заботился о своих штанах, просто пятна на них напомнили ему детство – а вместе с ним давнюю боль и унижения.

И все это – обиды, побои, разочарования – вылилось вдруг в не подконтрольную ничему, разрушительную силу. Агент бил и бил – сначала открытой ладонью, а потом и кулаком. А после того, как Корелл плюнул ему в лицо, изо всей силы стукнул полицейского головой о камень. Все происходило не так далеко от канала и дорожек в парке, но, очевидно, агенту помогал дождь. Людей на улице было совсем немного. Город погрузился в молчание. Намокшие деревья склонились к воде. В часовне три девических голоса пели «Аве Мария» Шуберта. И если для Корелла это были звуки из лучшего – теперь уже не такого далекого – мира, то для его противника они стали дополнительным источником раздражения. Отдавая должное справедливости, девушки и в самом деле пели не вполне слаженно и профессионально. В этом можно было усмотреть даже иронию, но когда Мюлланд наконец остановился, переводя взгляд то на свои большие руки, то на кровь в темным волосах Корелла, звуки из капеллы зазвучали в его ушах как набат или призывное пение сирен.

Что он наделал? Агенту захотелось лечь на камень рядом с полицейским, но он все сидел, тяжело дыша. Силы покинули его, осталась только музыка. А когда стихла и она, мир вдруг опустел. Мюлланд боялся быть застигнутым на месте преступления, но еще больше его пугало одиночество. Он искал утешения. Ему требовался хоть кто-нибудь, и отчего-то вдруг вспомнилась шкатулка из черного дерева, которую он нашел в одном из переулков Анкары и время от времени разглядывал, проводя пальцами по резным узорам.

Наконец Мюлланд поднялся и ушел в темноту.