Часть V

Артур понуро брел по улице, пиная измятую банку из-под «колы». Осторожно потрогал опухший глаз, под которым налился лиловый синяк.

– Что за непруха, – хмуро проговорил он вполголоса, наподдав по банке ногой. С дребезжащим звуком она влетела в бордюр и, отскочив от него, с плеском упала в лужу.

«Думаешь, я не ударю по тебе?» – мысленно ухмыльнулся он, войдя в лужу. Мутная вода с разводами бензина тут же намочила его белые кроссовки. Нога молодого человека уже была готова опуститься на жестяную банку, как в кармане запищал мобильник. Артур извлек телефон, вглядываясь в дисплей.

На нем лаконично мерцало:

Лицо парня закаменело.

– Але? – осторожно произнес он, приложив сотовый к уху.

– Привет, Арчи, – раздался до боли знакомый голос.

– Привет.

– Ты не забыл, какой сегодня день?

Артур наморщил лоб, продолжая стоять в луже. Прохожие, шагающие мимо, бросали на него недоуменные взгляды.

– Кажется, ты хотел поехать на рыбалку, – наконец выдавил из себя Артур.

– Не я, а мы, – с усмешкой поправил его отец.

– Мы, – тупо повторил Артур. – Конечно. Рыбалка – это здорово.

– Ты где сейчас?

Парень оглянулся, уткнувшись на табличку с названием улицы, пришпиленную к кирпичной стене дома.

– На Юбилейной, дом 16, – сообщил он.

– Я заберу тебя минут через пять-семь, – отозвался Малышев и тут же отключился.

Артур с унылым видом убрал телефон.

«Нужна мне это рыбалка, как зайцу стоп-кран», – угрюмо подумал он. С ожесточением посмотрел на измятую банку, словно эта деформированная жестянка была виновна во всех смертных грехах, затем резко ударил ногой, впечатывая ее в асфальт. Булькнули брызги, и его светло-голубые джинсы мгновенно запятнали темные пятнышки. Артур внезапно улыбнулся.

Он вышел на сухое место, застыв как каменное изваяние.

Теперь он будет ждать отца. Если тот сказал «пять-семь» минут, то так оно и будет.

Сергей приехал через шесть минут после звонка.

– Залазь, – бросил он, разблокировав двери.

Артур шмыгнул на переднее сиденье.

– Чего это с тобой? – спросил Малышев, мельком глянув на сына. Под правым глазом «фонарь», щека и подбородок расцарапаны, лицо хмурое и осунувшееся.

– Да так, – нехотя ответил Артур, глядя в окно. – С одними придурками повздорил…

– А подробней? – не отставал отец.

Артур вздохнул, собирая воедино хаотично пляшущие мысли. Откровенничать не хотелось, но по своему опыту он знал, что от отца лучше ничего не скрывать.

– Я к Лешке Язову ходил, лекции забирал.

Ну и…

– Погоди, – перебил его Малышев. – Ты свои лекции забирал?

Артур кивнул.

– Он по ним готовился к сессии, – добавил он.

– Почему этот засранец сам не ходил на лекции? – задал вопрос Малышев.

– Я его не спрашивал.

– А следовало бы. Ладно, хрен с ним, с прогулами. Но в любом случае этот твой Лешка должен был сам принести твои лекции, – отчеканил Сергей. – Не позволяй так с собой обращаться, иначе все будут об тебя ноги вытирать. Что дальше?

– Я на улицу вышел, а там на конечной остановке какие-то три урода прицепились. Мол, из какого района, че смотришь криво… То да се, дай десять рублей, дай покурить, – шмыгнул носом Артур. – В общем, забрали все деньги, а когда я милицией пригрозил, получил в глаз.

– Ты их видел раньше?

Парень помотал головой.

– Наверное, заезжие, – предположил Сергей. – Сколько у тебя денег было?

– Почти полторы тысячи, – вздохнул Артур и добавил: – Копил на новый мобильник. Я дурак, надо было дома оставить…

– Обычная гопота, – сделал вывод Малышев. – Я сам с такими сталкивался, когда был твоего возраста. Раз уж тебя кинули, было бы неплохо запомнить несколько правил поведения с этими персонажами. Вот с чего все началось?

– Ну они крикнули, мол, иди сюда.

– А ты?

– А что я? Я подошел, – с легким удивлением ответил Артур, словно даже не рассматривая возможность повести себя другим образом.

– Один-ноль в пользу гопника. Тот, кто начинает базар, тот и должен обосновывать его причину, – объяснил Сергей. Его голос звучал ровно и непринужденно, будто он вслух читал сводку о погоде. – Ты никому ничего не должен. На свист вообще не реагируй, так только собак и шлюх подзывают. Иди дальше по своим делам. Но если решил отозваться – стой на месте, если так надо – сами подойдут. Главная задача – обломать наехавшего, оставаясь в рамках его правил. Кто-то из них наверняка тебе руку протянул. Ты ему руку жал?

– Жал.

– Ну и дурак. Два-ноль в пользу гопа. Ты с ним знаком?

Артур покачал головой.

– Я понимаю, это стремно и даже вроде как неудобно, – растолковывал отец. – Но в данном случае ты не должен пожимать чужую руку. Ты его не знаешь, а он не знает тебя. Может, он вообще нерукопожатный, а ты об него, так сказать, «законтачился». Ясно?

Артур машинально кивнул.

– Во время базара напяль улыбку, – продолжал Сергей. – Знаю, это непросто, когда тебя окружили трое, но придется себя пересилить. Гопников это озадачит, они будут думать, что ты что-то знаешь о них. А может, сам что-то задумал. Или, по крайней мере, ты не простой терпила, которого развести – два пальца обоссать. На вопросы гопа не отвечаем.

– Как это? – удивился Артур.

– А разве ты обязан перед ним отчитываться? Нет. Ты шел своей дорогой, у тебя свои планы, а тут какая-то шваль начинает тебя отвлекать и лезть с идиотскими вопросами! Впрочем, есть универсальная фраза, она сразу поставит наезжающего в тупик. На любой провокационный вопрос отвечай: «С какой целью интересуешься?» И в этот момент улыбаться уже не надо. В общем, импровизируй на ходу. Обламывай гопника его же средствами.

Артур молчал, пытаясь переварить сказанное отцом.

– Никогда не оправдывайся перед ним, ты ему ничего не должен, – снова заговорил Сергей. – Никаких «нет» и «но». Будешь отнекиваться и мычать типа «я тебя уважаю, но…» – все, ты проиграл. У него будет формальный повод чувствовать себя оскорбленным. С его позиции он правильный пацан, а ты лох, которому следует преподать наглядный урок.

«Форд» съехал на дорогу, ведущую к частному сектору, где располагался их дом.

– Запомни, чтобы пустить в ход кулаки, нужен повод. Пока ты его не дал, ты в относительной безопасности, – объяснил Малышев. – Впрочем, все эти рекомендации условны, пока тебе не попадутся настоящие беспредельщики. Тогда у тебя два выхода – или драться, или делать ноги. Судя по твоей физиономии, пока что для тебя лучше тренироваться на беговой дорожке.

Артур недовольно поджал губы, и от отца это не ускользнуло.

– Не обижайся, – сказал он, подмигивая сыну. – На самом деле я мог бы научить тебя кое-чему. Сам ведь ты фиг обратишься за помощью, а?

Артур промолчал.

– Да, и напоследок, – вспомнил отец. – Предположим, ты достойно вел себя во время разговора с гопотой. Они «прощупали» тебя, так сказать, на «лоховскую масть», и ты не повелся. В таком случае вы расходитесь почти приятелями. Поворачивайся и уходи. Но ни в коем случае не оборачивайся, это признак трусости. Они будут наблюдать за тобой, и если заметят, что ты оглянулся, все твои предыдущие заслуги можешь свернуть в трубочку и засунуть в задницу…

Наконец они подъехали к воротам. Сергей вышел из машины, следом Артур.

– Переоденься, а я пока соберу снасти, – сказал отец. – Все остальное у меня в багажнике. Заодно спроси у мате…

Он умолк, глядя на приоткрытую дверь въездных ворот. Подул ветер, и под его порывом она тихо лязгнула о выдвинутый засов, словно желая сообщить о чем-то крайне неприятном.

– Ты когда ушел из дома? – мягко спросил Малышев, не сводя глаз с двери.

– Вместе с тобой, утром еще, – тихо ответил Артур. – Купил маме лекарства, оплатил коммуналку за квартиру… Потом заехал в торговый центр, присматривал телефоны… После этого мне позвонил Лешка и предложил заехать, чтобы забрать лекции. А остальное ты знаешь…

– Знаю, – кивнул Сергей, толкнув ворота. Он быстро прошел по дорожке, выложенной гранитной плиткой, поднялся на крыльцо и распахнул дверь, которая тоже оказалась незапертой.

– Что за дерьмо, копать-хоронить? – прошептал он, увидев в прихожей темно-красные капли. Их было много, на полу и стенах, словно кто-то исступленно разбрызгивал из пульверизатора багровую краску.

Артур пугливо выглянул из-за спины отца.

– Папа, что… – с тревогой начал он, но Сергей, обернувшись, прижал палец к губам. Глаза Артура расширились.

– Молчи, – хрипло приказал отец, и тот послушно закивал головой.

Малышев быстро прошел по коридору в сторону спальни. Цепкий взгляд отмечал все – и разбитую вазу на полу, и сдвинутый с места комод (за который наверняка цеплялись чьи-то руки), и подсохшие разводы крови, свидетельствующие о том, что жертву волочили, и волочили, судя по всему, в спальню…

Он открыл дверь и, оказавшись внутри, замер в оцепенении.

Звериный крик рвался наружу, яростно хриплый, рвущий гортань в клочья, и лишь громадным усилием воли мужчина смог подавить его. Горячее дыхание с клекотом вырывалось сквозь стиснутые зубы, кулаки сжались с такой силой, что задубевшие костяшки стали белыми.

– Папа? – пискнул за спиной Артур.

– Не заходи сюда, – процедил Малышев. Он медленно приблизился к залитой кровью кровати. Обезглавленная Ольга лежала совершенно обнаженная, беспомощно раскинув в стороны костлявые ноги. Вся внутренняя поверхность бедер была вымазана запекшейся кровью, а из влагалища высовывалась рукоятка бейсбольной биты. Кисти рук женщины были намертво приколочены толстыми гвоздями к изголовью кровати.

Малышев подошел к растерзанной жене вплотную, молча глядя на ее изуродованное тело. В мозгу, распуская ядовитые миазмы, медленно поднималась пурпурная волна бешенства. Испепеляющего бешенства, дикого, беспримесно-первобытного, от которого веяло едким дымом и запахом сочащегося кровью мяса.

«Кто?!! – гулко долбилось у него в висках. – Кто поднял руку?!!»

Артур, бледный, как талый снег, робко заглянул в спальню. Сделав пару шагов, он в ужасе уставился на мертвую мать.

– Чт… что… ма… – заикаясь, проблеял он. Ошеломленное лицо парня накрыла густая тень, его качнуло в сторону, колени подогнулись, и он рухнул в обморок. При падении Артур задел ухом выдвинутый из комода шкафчик, разорвав мочку.

Сергей брезгливо посмотрел на бесчувственного сына.

– Слизняк, – сплюнул он, даже не двинувшись в его сторону.

Взгляд мужчины переместился на бейсбольную биту, торчавшую из остывшего тела жены. Ему стоило огромного труда не выдернуть громадную палку наружу. Хотя бы потому, что он прекрасно осведомлен, что в таких случаях ничего трогать нельзя – на орудии убийства могут остаться отпечатки пальцев убийцы.

«Как бы я ни относился к Ольге, никто не вправе творить подобный беспредел в моем собственном доме… с моей собственной женой», – подумал Сергей, в ярости сжимая и разжимая кулаки. Он смотрел на худые ноги Ольги, испещренные темными прожилками, на ее обвислые груди со сморщенными сосками, на ее костлявые руки с облезлым лаком на ногтях, на выступающие ребра…

– Да. Она была наркоманкой. Тенью от собственной тени, – хрипло произнес Малышев вслух. – Но это было моим. Это было мое. Слышите?!

Он с яростью посмотрел наверх, словно его кто-то мог услышать. С трудом переборов искушение выдернуть биту наружу, Сергей вышел из спальни. Еще находясь у кровати, он мысленно набросал в своем воображении вероятную картину происшествия.

Кто-то пришел в их дом. Открыл дверь (у Ольги не было ключей, по крайней мере, он был уверен в этом), вошел внутрь. Очевидно, супруга услышала шум и вышла узнать его причину. Незваный гость начал свое дело прямо в прихожей, после чего потащил Ольгу в спальню. Учитывая количество крови на постели, голову ей отсекали тоже там. Вот только куда ее потом дели? И где само орудие убийства?!

«Ее прибили гвоздями, – тихо прошелестел внутренний голос. – Вряд ли он стал бы приколачивать мертвяка. А это означит, что твою жену сначала распяли на кровати, а потом изнасиловали битой… И лишь потом обезглавили».

Это было очень похоже на правду.

На кухне и в других комнатах царил порядок. Сергей проверил ванну и зашел в туалет. Поднял крышку унитаза, скрипнув зубами – голова Ольги была там. Волосы слиплись от засохшей крови, остекленевшие глаза, подернутые молочной пленкой, безучастно смотрели на застывшего мужчину. Рот порван, губы в глубоких трещинах, некоторые зубы раскрошены, на подбородке застыла кровяная корка.

«Значит, бита побывала и во рту, – с каким-то пугающим спокойствием подытожил Сергей. – Ну что ж, Оля. Наверное, я виноват перед тобой. Жаль, что все так случилось. Уж такого конца ты точно не заслужила».

Помедлив, он открыл шкафчик над унитазом, вынув оттуда сложенную вчетверо сумку из парусины. Когда-то давно в нее Ольга собирала яблоки с их участка, чтобы потом варить компот с вареньем. Вынув голову из унитаза, Сергей осторожно положил ее в сумку. На ее дне тут же проступили влажные пятнышки, и он поставил ее рядом с туалетным ершиком. После этого Малышев закрыл крышку унитаза и вернулся в спальню.

Артур все еще был в отключке, но отец даже не удостоил его взглядом. Теперь он смотрел на сумку, притулившуюся у тумбочки. Присев на корточки, Малышев расстегнул молнию, с интересом рассматривая скомканные вещи супруги. Казалось, их собирали в отчаянной спешке. Во внутреннем кармане он обнаружил стопку долларов, сложенную вдвое. Губы Сергея растянулись в холодной улыбке.

«Ты хотела сбежать, солнышко? Но кто-то помешал тебе. Осталось выяснить, кто именно».

Сергей выпрямился.

– Папа… – раздался вымученный голос Артура. Он пришел в себя, и, приподнявшись, тряс головой, напоминая собаку, которая вылезла из воды. Из рваного уха на плечо капала кровь. – Что это?..

– Ты сам все видишь, – глухо промолвил Сергей. Он медлил, собираясь с мыслями. – Мамы больше нет. Ее… убил какой-то изверг. При этом… хм… надругавшись перед смертью. Тебе, как мужчине, нужно собрать свою волю в кулак и принять это.

Тяжело дыша, Артур поднялся на ноги. Его трясло, как в лихорадочном ознобе, бледное лицо исказилось от страха.

– Я сейчас позвоню в управление и «Скорую», – продолжал Сергей. – Ты должен приготовить себя к тому, что тебя будут допрашивать. Просто скажешь все, что ты сейчас видишь.

– Где… – Артур с трудом сглотнул застрявший в горле ком. – Они… – он запнулся, и слезы потекли по его щеками, прокладывая блестящие дорожки, – отрубили ей голову…

Сергей молчал, сурово глядя на него.

– Я найду того, кто это сделал, – тихо пообещал он. – Найду, чего бы это ни стоило. Даже если его убьют раньше, я воскрешу его и снова убью.

Его взгляд упал на подушку, лежащую на краю постели. Точнее, на краешек чего-то темного, что выглядывало из-под нее. Он убрал подушку и уставился на темно-синий пакет из плотного полиэтилена.

«Это может оказаться бомбой», – пронеслась у него мысль, когда он вспомнил о своей службе в Афганистане. Моджахеды часто практиковали маскировку взрывных устройств под всевозможные предметы, будь то фонарик, детская игрушка или даже зажигалка…

– Плевать, – сипло произнес он, начиная развязывать пакет.

– Мама, – всхлипнул Артур, вытирая градом катившиеся слезы. Он закрыл лицо руками.

Между тем Сергей вывалил содержимое пакета на тумбочку. Его потрясенному взору предстала милицейская фуражка, у которой вместо кокарды на лбу зияла рваная дыра, и несколько цветных фотографий, перетянутых канцелярской резинкой, которую он тут же сорвал. До ломоты в челюстях стиснув зубы, Малышев безмолвно разглядывал лица, изображенные на фото. Вот Ольга. Вот его сын, Артур. А вот он сам. А это…

При виде последней фотографии у него внезапно возникло ощущение, что кто-то всадил ему огромный нож в живот. Со сладострастно-злобным «йи-и-ихх!», по самую рукоять, так, что лезвие пронзило податливое тело, словно торт, и со скрипом уткнулось в кость позвоночника.

В голове мгновенно вспыхнули события последних недель – инцидент на трассе, бойня в доме мажора, казнь четверых ушлепков в горах…

«Дядечка, хотите, я покажу вам сиськи?» – пропищал в голове девичий голос, и Сергей вздрогнул.

Это была она.

Наглая сучка, которой он «откусил» палец, после чего ею пообедал медведь.

«Как?!! – тяжело заворочалось в мозгу. – Как и кто это мог узнать?!!»

Мысли набухали закипающей кровью, краски перед глазами сгущались, превращаясь в однообразную вязкую пелену.

Артур убрал от лица руки, уставившись на отца.

– Что это? – скрипучим голосом спросил он.

– Это тебя не касается, – резко произнес Сергей. Он подобрал остальные фотографии, сложив их в стопку, поймав себя на мысли, что лицо Ольги перечеркнуто двумя глубокими царапинами.

– Папа… Нашу… маму кто-то убил.

Речь давалась Артуру тяжело, он выплевывал каждое слово с огромным трудом, будто липкий ошметок смолы, облепленный стеклянным крошевом.

– Ей… отрезали голову… Изнасиловали палкой… А ты… говоришь, что это не мое дело?

– Я разберусь с этим сам, – сухо произнес Малышев, пряча фотографии в задний карман джинсов. – Не хватало еще тебя впутывать в это дерьмо.

Молодой человек поднялся на ноги, прожигая отца взором, преисполненным ненавистью.

– Это все ты! – неожиданно взвизгнул он. – Ты! Ты во всем виноват!!

– Заткнись, – приказал Сергей, сверкнув глазами. Его голосом можно было резать сталь. – Закрой пасть, щенок.

Пошатываясь, Артур приблизился к отцу.

– Ну, давай, – прошептал он и ткнул пальцем в продырявленную фуражку. Было видно, что края отверстия обуглены, словно милицейский головной убор прожгли тлеющей головешкой.

– Как ты объяснишь это, папуля? – повысил голос Артур. – Я не слепой! Это знак, и это связано с твоей работой! Это не просто какой-то маньяк! Он из-за тебя убил маму! Он делает тебе вызов!

– Еще одно слово, и я вышибу тебе зубы, – так же тихо проговорил Малышев.

– Это знак! – заверещал Артур, брызгая слюной. – Кто-то хочет убить нас всех! Кому ты перешел дорогу?! Что ты натворил, гово…

Его вопрос захлебнулся в звонкой пощечине. Голова парня мотнулась, и он отпрянул, ошалело глядя на разгневанного отца. На щеке пламенела красная отметина.

– Звони своим ментам, – устало сказал Артур. Казалось, он вот-вот снова грохнется в обморок. – Звони. Каждая секунда дорога…

– Ситуация изменилась, – спокойно проговорил отец. По его невозмутимо-ровному лицу Артур понял, что тот принял какое-то решение.

– Мы не будем менять своих планов, – пояснил Сергей. Он вытащил из шкафа плед и, расправив его, аккуратно накрыл окоченевшее тело Ольги. Выпирающая наружу бита торчала небольшим холмиком, всем своим видом намекая, что никакие покрывала и одеяла не скроют страшной реальности.

Артур в оцепенении смотрел на отца, который бережно расправлял складки пледа. Даже высовывающуюся ступню матери, ногти которой уже начали покрываться синевой, он заботливо прикрыл.

– Как это? – выдавил парень. – Ты о чем вообще?!

– Так это. Мы едем на рыбалку, как и собирались, – с ужасающим спокойствием пояснил Малышев. – Мне нужно кое-что обмозговать.

– Нет. Нет… – залепетал Артур. Он мотал головой из стороны в сторону, словно пытаясь стряхнуть с себя остатки ночного кошмара. – Мы не можем…

– Это не обсуждается, – резко сказал отец.

– Ты сумасшедший, – разлепил губы Артур, но тот и ухом не повел.

– Иди, закрой все окна в доме. Задвинь занавески. Потом переоденешься, и выходи на улицу, – велел он.

Несколько секунд Артур не двигался с места, затем глубоко вздохнул и поплелся в свою комнату.

Всю дорогу они хранили гробовое молчание, каждый был погружен в свои мысли и не задавал никаких вопросов.

Вскоре «Форд» остановился в нескольких метрах от обрыва, нависающего над Яшенкой – стремительной извилистой речкой, богатой многообразием рыб. Гулко хлопая крыльями, вверх взвилась стайка уток, с кряканьем перелетев на противоположный берег. Над водой с мерным жужжанием кружили стрекозы, напоминая миниатюрные вертолеты.

Спустившись по узкой тропинке вниз, Сергей быстро приготовил удочки, насадил на крючки червей. Резкий взмах, и наживка со свистом полетела в воду. Через секунду на поверхности реки замаячил бледно-розовый поплавок.

– Я часто ловил тут рыбу. Место прикормленное, клев отличный. Держи, – сказал Малышев, протягивая удочку сыну, и тот, взяв ее в руки, молча сел на раскладной походный стульчик.

– Как ты собираешься их найти? – с опустошенным видом спросил он, вяло забрасывая леску.

– Я как раз думаю над этим, – откликнулся отец. Артур искоса взглянул на него, поразившись, насколько спокойно и естественно тот держался.

«Он словно отключил всю память на время рыбалки. Как компьютер, заблокировал ненужные файлы», – подумал парень, потрясенный самообладанием отца.

– Ты должен рассказать мне, из-за чего это могло случиться, – сказал он осторожно, едва ли надеясь на положительный ответ.

– Обязательно, – кивнул отец. – Только не сейчас.

Поплавок его удочки нервно дернулся, и Сергей мгновенно подсек клевавшую рыбу.

– Во, смотри! Хорошее начало!

Артуру начало казаться, что он сходит с ума.

– Хорошее начало? – прошептал он, до крови кусая губы. – Мама… Твоя жена… моя мама лежит на кровати, без головы. Ее трахнули бейсбольной битой, оставив проклятую палку торчать наружу, как нож из куска мяса… А ты ловишь рыбу и говоришь «хорошее начало»?

– Что ты там бормочешь? – крикнул Малышев, снимая с крючка трепыхавшегося карпа.

– Ничего, – буркнул Артур, безучастно глядя на свой поплавок. Неожиданно тот вздрогнул, уйдя под воду, но парень слишком поздно среагировал, и, когда он запоздало поднял удочку, рыба успела сорваться с крючка, при этом проглотив наживку.

– Не спи, растяпа, – хмыкнул Сергей, наблюдая за сыном.

Артур скрипнул зубами. Достал из банки извивающего червя, пытаясь насадить его на крючок. Однако его руки тряслись, и стальное жало с зазубриной только бестолково взрыхляло несчастного червяка, выпуская из его скользкого тельца бледно-желтую кашицу. Выругавшись про себя, Артур швырнул ошметки червя в реку и взял другого. Со вторым вышло гораздо удачнее, и когда все было готово, он закинул удочку.

– Мне кажется, что это ночной кошмар, – сказал он, вздохнув. – Что сейчас я проснусь, открою глаза, и мы с мамой сидим за столом, ужинаем…

– Наша мать была очень больна, – заметил отец. – Она недолго бы протянула, если это хоть как-то тебя успокоит.

– Я знаю. Но это не означает, что ее можно насиловать бейсбольной битой и отрубать голову, – прошептал Артур. Его глаза снова заблестели от слез.

– Говори громче, я ничего не слышу, – сказал Сергей с легким раздражением.

– Я говорю, что ты никогда не любил маму, – мрачно произнес Артур. – Тебя постоянно не бывает дома. Я даже не помню, когда в последний раз ты дарил ей цветы.

Брови Малышева выгнулись дугой.

– Ты ничего не знаешь, – отрезал он, доставая из рюкзака коробку с блеснами. – Так что не делай поспешных выводов. Кстати, у тебя клюет.

Артур машинально посмотрел на поплавок, прыгающий вверх-вниз, как сумасшедший зверек. Неуклюже поднял удочку, вытаскивая из воды дергающуюся на крючке полосатую рыбешку.

– Окунь, – определил Сергей. – С почином!

Он привязал блесну к леске и посмотрел на спиннинг.

Артур уныло смотрел на пойманную рыбу, бьющуюся на траве. Ему почему-то даже прикасаться не хотелось к этому окуню…

– Ну чего залип? – позвал отец, заметив, что Артур не двигается с места. – Уснул, что ли?

Он подошел к прыгающей рыбе и, ловким движением сняв ее с крючка, сунул Артуру чуть ли в лицо.

– Мне она не нужна, – выдавил молодой человек. Он зачарованно смотрел на ритмично сокращающиеся жабры окуня, на его рот, который судорожно глотал непривычный для рыбы воздух.

– Не вопрос. Отпускаем? – прищурился отец.

Артур молчал.

Малышев вынул из кармана камуфляжных брюк перочинный нож и выдвинул блеснувшее лезвие.

– Я кое-что покажу тебе, – сказал он, молниеносным движением вспоров рыбе брюхо. Раздвинул края раны, деловито выковыривая внутренности. Обрезав лезвием болтающуюся полоску кишки, Сергей небрежно бросил окуня обратно в воду. Вильнув хвостом, рыба медленно скрылась в глубине.

– Видишь? Рыба ничего не понимает, она просто хочет жить, – пояснил отец, вытирая нож об траву. – Этот окунь еще проживет какое-то время. Есть он уже не сможет – вся пища будет вываливаться наружу. Если ему повезет, его сожрет щука…

Артур сгорбился, прижав руку к груди. Влажный мешочек рыбьих потрохов, такой жалкий и несчастный, который еще секунды назад был внутри окуня, послушно и добросовестно выполняя свои функции по перевариванию пищи, теперь лежал в траве, и на него, жужжа, опустилась первая муха.

Спазмы скрутили живот Артура в тугой узел, из глотки вырвался клокочущий звук, и он поперхнулся.

– Тошнит? – с сочувствием спросил Сергей, возвращаясь к спиннингу. – Я так и знал. Падаешь в обморок от распотрошенной рыбешки. Слабак. Возьми, к примеру, змею. Среди них есть такие, что даже после отсечения ее голова может укусить в течение тридцати минут! И все это время будет действовать яд! А крысы? Однажды я разрубил одну такую лопатой. Она уползла под сарай и пищала там два дня, пока не издохла! А теперь возьмем человека. Прищемив палец, он ложится на диван и стонет, будто с него живьем сдирают кожу…

Размотав леску с блесной, Малышев начал ее вращать в воздухе, словно лассо.

– Что ты хочешь мне сказать, сын? – спросил он, не глядя на Артура. – Я ведь вижу, тебя распирает от эмоций. Не держи это в себе. Тебе сразу станет легче, как только ты поделишься своей проблемой.

Артур исподлобья глядел на отца. Его губы беззвучно шевелились. В какой-то момент казалось, что резкие слова вот-вот сорвутся с языка, но в последние доли секунды он сдержался.

Сергей не спеша приблизился к сыну, продолжая лениво помахивать искусственной приманкой для рыб. Слегка изогнутая пластина в форме рыбки с хищными крючками поблескивала в предзакатном зареве.

– Ну? Говори же, – подбодрил он Артура. – Какие могут быть секреты между отцом и сыном?

Парень ничего не ответил.

Малышев сделал еще один шаг вперед.

– Тогда скажу я, – проникновенно заговорил он. – Вопрос в лоб. Это ты лазил по моим вещам в сарае? На верхней полке лежат два чемодана, и оба из них кто-то открывал. Отвечай не раздумывая!

– Н-нет, то есть… я хотел сказать… – промямлил Артур, покрывшись мертвенной бледностью.

– Отвечай! – рявкнул Сергей. – Ну же!

– Я заходил туда. В смысле, в сарай… Хотел найти изоленту…

Пронзительно-черные глаза мужчины сверлили перепуганного сына.

– Ты открывал чемоданы? – вкрадчиво спросил он.

Помявшись, Артур сказал, отведя взгляд в сторону:

– Да.

Отец удовлетворенно кивнул.

– Во всяком случае, ты не соврал, – сказал он. – И что же ты там такого интересного увидел, Арчи?

Малышев снисходительно смотрел на сына и, не дождавшись ответа, уже намеревался вернуться к удочке, как Артур внезапно прошептал:

– Я видел колпак. Там, у тебя.

Улыбка сползла с лица Сергея.

– Какой колпак? – холодно спросил он.

На лице Артура появилось выражение школьника, впервые осмелившегося возразить строгому учителю.

– Колпак с помпонами. Как… как у клоуна, – с трудом подбирая слова, проговорил он. – Тогда… там… Я все помню.

– Что ты помнишь, сынок? – тихо спросил Малышев. – Расскажи, что тебя тревожит.

– Я помню Подземный цирк, – выдавил Артур. – Я помню… Хозяина цирка. Я помню…

Он указал трясущейся рукой на отца:

– Это был ты.

Отец ухмыльнулся, его глаза вспыхнули злобным весельем.

– Але-оп! Вуаля, – хрипло произнес он. – Это был сон, Арчи. Всего-навсего нехороший сон. Тебе нужно было просто о нем забыть.

Артур отшатнулся, словно от удара плетью, к лицу прилила кровь.

– Сука, – выплюнул он, прежде чем мозг успел осознать произнесенное вслух ругательство.

Лицо Малышева потемнело, губы сжались так плотно, что стали похожи на две сложенные ниточки.

– Забываешься, сынок, – проворковал он. Его поза и лицо были спокойными, но в глазах бушевала слепая ярость. Он вновь принялся вертеть блесной, постепенно высвобождая пальцами леску, тем самым увеличивая диаметр раскрутки.

– Это все ты. Все из-за тебя, – бубнил Артур. Обличительные фразы выплескивались из него, будто гной из прорвавшейся раны, и отчасти он сам пугался собственных слов. – Это твоя вина…

Он умолк, завороженно глядя на отца. Неожиданно тот подался вперед, раздался тонкий свист, и через мгновение блесна, дважды перехлестнув его голову, впилась одним из крючков за уголок губы.

– Повтори, пожалуйста, – ласково проговорил Сергей, натягивая леску. Разорвав кожу, крючок вошел глубоко в губу, и Артур вскрикнул.

– Стой смирно, – приказал отец. – Или я рвану так, что ты будешь похож на Гуинплена. Читал Гюго, Арчи?

– Читал, – выдохнул Артур. Изо рта потекла кровь, пятная футболку алыми каплями. – Не надо, папа. Пожалуйста.

– Ага. Значит, теперь я уже не сука, а снова папа, – с усмешкой произнес Сергей. Он приблизился вплотную к Артуру.

– А ведь ты у меня на крючке, мальчик. И кроме сарая, у меня к тебе еще есть вопросы.

– От… отпусти, – прохрипел Артур. Он попытался зацепить пальцами леску, но отец лишь сильнее натянул ее. Боль резанула так, что глаза парня вылезли из орбит.

– Ты, конечно, слышал, что за последний месяц в Каменске много чего такого произошло, – начал Малышев. – Какие-то заезжие наркоманы убили своих приятелей, сожгли дом. Кто-то сварил в кипятке несчастного парня, как сосиску. А буквально на днях убили безобидную старушку, посадив ее задницей на заточенную деревяшку. Я навел справки, Арчи. Тот, кого сварили, был с тобой в одном садике. Его звали Олег Тюрин. А старушка – твоя бывшая воспитательница, Ирина Леонидовна. Врубаешься, дружище?

Однако, судя по всему, Артур не врубался. Все, что его волновало в данный момент, – застрявшая в губе блесна, крючья которой все глубже и глубже впивались в его плоть. Кровь тонкими полосочками вытекала из раны и, скапливаясь на подбородке, пачкала футболку.

– Я… ничего не знаю, – пробулькал он. – Папа, пожалуйста…

– Ты их знал.

– Папа… я ничего… не делал…

Несколько секунд отец в упор разглядывал сына. Затем опустил руку, и леска тут же провисла. Трясущимися руками Артур попытался вытащить блесну из кровоточащего рта, но отец перехватил его за кисть:

– Я сам. Не дергайся, ты лишь увеличишь дырку.

Когда блесна была извлечена, Сергей бросил:

– Следи за своим языком. Каждое брошенное тобой слово должно быть тобой обосновано. Ты не первоклассник, который в песочнице может назвать соседа дураком. Еще раз услышу от тебя оскорбление, отправлю тебя на больничную койку. Понял?

Артур молча кивнул. Отец кинул ему пластиковую бутылку с водой, и тот с обреченным видом принялся смывать кровь.

– Иди, разведи костер, – бросил Сергей, сматывая леску в моток. – Помянем мать. Фляга в рюкзаке. Заодно плесни водки на рану.

С этими словами он взялся за удочку, с плеском выдернув из воды еще одного трепыхавшегося карпа.

Артур присел на корточки, откидывая верхний клапан отцовского рюкзака. Нащупав жесткую поверхность фляги, он потянул ее наружу, как его глаза неожиданно наткнулись на рукоять ножа. Он помнил этот нож, отец как-то хвастался, что прошел с этим клинком всю службу в Афганистане.

Артур медленно вытащил его из рюкзака, искоса взглянув на отца. Тот сидел к нему спиной, с олимпийским спокойствием наживляя на крючок свежего червя.

Парень расстегнул ножны, зачарованно разглядывая нож. Лезвие было широким и потемневшим от времени, с застарелыми царапинами. И очень-очень острым.

Облизнув кровоточащие губы, Артур выпрямился, держа в руке нож. Затем впился взглядом в затылок отца.

– Хочешь реванша? – внезапно подал голос Сергей. Он смотрел на поплавок, делая вид, что увлечен рыбалкой, но Артур видел, что боковым зрением отец внимательно следил за каждым его движением.

– Я тебя понимаю, – кивнул Малышев. – У самого кипит кровь, когда хочется отыграться и видеть перед собой поверженного врага.

Аккуратно положив удочку на траву, он встал и повернулся к Артуру, все так же неподвижно стоявшему с ножом.

– Значит, я твой враг? – глухо произнес Артур.

– Я могу дать тебе фору, сынок, – сказал Сергей, словно не расслышав сына. Он вновь раскрыл перочиный нож, которым минуту назад распотрошил окуня. – У меня будет этот ножик, а у тебя – тот, что ты держишь в руке. Ко всему прочему, я буду действовать только левой рукой. Правую я спрячу за спину и обещаю, что просто забуду о ней. Как будто у меня ее и не было. Я однорукий, больной, стареющий мужичок, который устал от жизни и страдает бессонницей, и в моем распоряжении лишь жалкий перочинный ножик. А ты молодой, пышущий здоровьем парень, и в твоих руках боевой нож, выкованный из камазовской рессоры. Знаешь, что им делали в Афгане, пока он не очутился у меня? Днем вскрывали консервы, резали хлеб, иногда, когда бывала, колбасу. А ночью вспарывали животы. Рассекали глотки. Вырезали глаза и гениталии. И так по кругу. Проверим, кто сильнее? Ты готов, Арчи?

Артур всхлипнул, продолжая стоять как статуя.

– В прошлый раз мы обсуждали общение с гопниками. А теперь представь, что ты нарвался на полных отморозков, – улыбнулся Малышев, медленно приближаясь к сыну. – У тебя и у них ножи. Не забывай, что по своей форме нож всего лишь инструмент. Зато в умелых руках он может создавать самые настоящие шедевры. Итак, что ты будешь делать, Арчи? Ты что-нибудь знаешь о кровотечениях? Капиллярное, венозное, артериальное?

Оказавшись рядом с сыном, он сделал резкий выпад вперед, но Артур успел отпрянуть, и отточенное лезвие лишь вскользь царапнуло его футболку, выпустив наружу несколько перерезанных ниточек.

– Самое опасное – артериальное, – безмятежно продолжал Сергей. – Кровь из рассеченной артерии бьет со скоростью 70 миллилитров в секунду. При повреждении крупной артерии, например, как бедренная, смерть от кровопотери наступает буквально через пару минут.

Артур взмахнул ножом, но отец пригнулся, с демонстративной легкостью уйдя от удара. При этом он словно ненавязчиво полоснул ножом предплечье сына, тут же отскочив в сторону. Артур испуганно охнул, попятившись назад. Разрез на коже моментально наполнился кровью.

– Потеряв от 800 до 1500 миллилитров крови, человек может сохранять сознание и даже довольно активно двигаться, – как ни в чем не бывало продолжал Сергей. Пригнувшись, как кошка, он кружил вокруг сына, сверля его прищуренными глазами. – Теперь перейдем к болевым точкам. Сразу оговорюсь, что в ходе уличной драки никого убивать не надо. Иначе окажешься за решеткой – наше правосудие с неохотой признает необходимую оборону. Поэтому главное – пустить противнику кровь, причинив боль и вызвав шок.

С пронзительным криком Артур кинулся вперед, но Малышев проворно ушел в сторону, молниеносным движением черканув лезвием по его колену. Ткань джинсов разъехалась, как кривая улыбка, показалась кровь. Артур побелел, его рот беззвучно открывался и закрывался, как у пойманной рыбы.

– Самое эффективное – скользящий удар в живот и забрюшинное пространство, – сообщил отец. Он медленно водил ножом перед оцепеневшим лицом Артура, словно учитель своей указкой перед нерадивым учеником. – Я имею в виду уровень живота со спины. Брюшная полость, как и грудная, выстлана изнутри специальной пленкой. И в ней содержится громадное количество болевых рецепторов. Рана в животе нарушает работу сердца и мешает функционировать диафрагме. То есть человек дышит как бы через раз. И быстрее изматывается. Над таким противником куда проще одержать победу. Понимаешь?

– Вполне, – процедил Артур, выставляя вперед нож.

«Рука не дрожит», – с удивлением отметил Сергей. Он был уверен, что после первой царапины сын выбросит белый флаг, но тот продолжал сжимать в руке нож, кряхтя и обжигая его ненавидящим взглядом. Тем не менее Малышев продолжил:

– Теперь о колото-резаных ранениях. Природа постаралась спрятать доступные клинку зоны, которые могли бы вызвать шоковую боль. А следовательно, главная задача – выведение из строя конечности при массовой кровопотери.

Артур замахнулся ножом, но отец вновь увернулся, стремительно нырнув под руку сына. Оказавшись сбоку, он легонько ткнул клинком в плечо сына, и тот дернулся, как от разряда электричества. На футболке начало расплываться багровое пятно.

– Запоминай, – проговорил Сергей, бесшумно отступая назад. – Прежде всего – кисти рук. Как только у твоего врага польется кровь, нож будет скользить в пальцах, и ему будет трудно удержать его. Далее – лицо. Дешево и сердито. Особенно лоб. Кровь, заливающая глаза, очень пугает даже тренированных бойцов. Можно рассечь щеку. Идем дальше. Подмышечная впадина. Область локтевого сгиба с переходом на верхнюю часть предплечья. Передняя и внутренняя часть бедер. Подколенный сгиб. Голени, как наружная, так и внутренняя поверхности. Улавливаешь?

Артур внезапно обмяк и, пошатываясь, побрел к воде.

– Я не закончил, – сухо произнес Сергей. – Или ты сдаешься?

Парень выронил нож и сел, тупо глядя перед собой. Футболка медленно окрашивалась кровью.

Малышев презрительно скривил губы:

– Не бойся. Все твои царапины поверхностны и совершенно неопасны для жизни. Чтобы ты знал, несмотря на то, что тело человека кажется хрупким, на самом деле оно весьма жизнеспособно. Оно будет жить даже при удалении желудка, селезенки, более 70 % печени, более половины кишечника, одной почки… и даже гениталий.

Артур молчал, ссутулив плечи. Со стороны казалось, он впал в глубокую прострацию, полностью утратив связь с реальностью.

– Вставай, – велел отец, подходя к нему. – Кстати, у тебя снова клю…

Он не успел закончить, согнувшись от удара толстым концом удилища в пах, который внезапно нанес ему Артур. Дыхание у мужчины перехватило, в нижней части живота горячей ртутью растеклась боль, и он хрипло выругался.

Через секунду Артур взвился, словно распрямившаяся пружина, и остервенело впился зубами в запястье отца. Той самой руки, сжимавшей перочинный нож. Пальцы мужчины непроизвольно разжались, и нож скрылся в траве. Стиснув зубы, он на полусогнутых ногах попятился назад, прижимая руку к паху.

Не теряя времени, Артур подхватил раскладной стул и с силой швырнул его в отца, целя в голову. Буквально в последнее мгновение Сергею удалось блокировать удар правой рукой. Тем не менее ножка стула больно стукнула его по тыльной стороне ладони, и она сразу же онемела.

– Ты… – прошипел Малышев, увидев как Артур подхватывает с земли оба ножа. – Что…

– Ты обещал, что не будешь пользоваться правой рукой, – трескучим голосом напомнил парень. Теперь он стоял, широко расставив ноги, глаза искрились животной злобой. В каждой руке он сжимал по клинку.

На щетинистом лице Сергея заиграли желваки.

«А ведь гаденыш прав», – подумал он в бессильной ярости.

– Ну, нападай, – тихо произнес он, выравнивая дыхание.

Глаза Артура сузились, как у рыси. Теперь он медленно кружил вокруг отца, постепенно подбираясь к нему все ближе и ближе.

– Долго думаешь, – заметил Сергей, и парень, словно очнувшись, неожиданно прыгнул вперед. Малышев успел увернуться, поймав в воздухе кисть сына. Заломив ее, улыбнулся, когда услышал, как хрустнули пальцы Артура. Боевой нож выпал на песок из расслабленных пальцев. Однако в тот же миг правый бок Малышева хлестнуло обжигающей болью, словно кипятком обдали. Он отшатнулся, глядя на пятно крови, постепенно расползающееся на рубашке.

Артур тоже отошел в сторону. Лезвие перочинного ножа было покрыто кровью.

«Ловкий, сученок», – скользнула у Сергея мысль. Он пытался не показать своего изумления, поскольку явно не ожидал такой прыти и смелости от сына.

– Ты стал сильнее, мальчик, – признал он, подбирая боевой нож.

Артур ничего не ответил, но в его глазах промелькнуло:

Так они и стояли, тяжело дыша и испепеляя другу друга сверлящими взглядами. Воздух буквально вибрировал, потрескивая от скопившейся злобы.

– Хорошо, – наконец сипло произнес Сергей. Он воткнул нож в землю и показал ладони сыну. – Ничья. Согласен?

Плечи у Артура поникли, словно признание ничьи было сродни позорному проигрышу.

– Пошли выпьем, – предложил отец.

– Ты за рулем, – сказал Артур, осторожно трогая рану на предплечье.

– Ничего. Не каждый день отец с сыном дискутируют с помощью ножей. Ты наконец-то становишься мужчиной. Это следует отметить.

С этими словами Малышев достал из рюкзака флягу.

– За маму, – тихо сказал он и, отхлебнув, протянул флягу сыну.

– Я не пью, – хмуро отозвался Артур, избегая встречаться взглядом с отцом. Но Сергей был непреклонен.

– Значит, сегодня самое время начать. Давай.

Проследив, чтобы сын не схалтурил и сделал глоток, Малышев сказал:

– В багажнике найдешь аптечку. Помочь с перевязкой?

– Сам справлюсь, – буркнул Артур.

Сергей пожал плечами. Шагнув к котелку с рыбой, он выплеснул воду вместе с уловом в реку.

Рыбалка была окончена.

Как только машина тронулась с места, отец проговорил:

– Ты сказал, что копил на новый телефон.

Артур кивнул. Все порезы были тщательно обработаны и забинтованы. Уставшее тело покалывало и ныло от пульсирующей боли, перед глазами мерцали бесформенные пятна.

– Сколько тебе не хватает? – спросил Сергей.

Артур назвал сумму, и отец, не сводя глаз с дороги, достал бумажник.

– Достаточно? – спросил он на всякий случай, протягивая деньги.

– Думаю, что да, – равнодушно отозвался Артур, забирая деньги. – Спасибо.

Он держал в руках купюры, машинально перебирал их, прислушиваясь к тихому шороху, а в сознании медленно выкристаллизовывалась картина из далекого прошлого – безлунная ночь… он сидит в потрепанной «восьмерке» отца. Они возвращаются домой после «представления» в Подземном цирке. В руках у Артура – маленькая машинка в глянцевой упаковке, военный джип. Он давно клянчил эту машинку, и папа наконец купил ее Артуру. Он сидит на заднем сиденье, держа в руках эту машинку, его трусы и шорты мокрые от мочи, а на бледном лице маска непередаваемого ужаса. Гибель бедного кролика еще долго будет преследовать его.

«Прошло пятнадцать лет… и я снова сижу в машине отца, – словно в дреме, подумал Артур. – Мы едем домой. К маме, у которой нет головы и которая прибита гвоздями к кровати. Вместо игрушечного автомобиля в руках у меня деньги, а вместо мочи я заляпан кровью…»

Обратный путь они проделали, не проронив ни слова.

Когда «Форд» остановился возле ворот, Артура охватил безотчетный страх, и от отца это не ускользнуло.

– Тебе страшно? – приглушенно спросил Сергей. Он заглушил двигатель и барабанил пальцами по рулевому колесу.

– Я не могу себя заставить войти в дом после того, что я увидел, – медленно произнес Артур. Губа, пронзенная блесной, распухла, будто от пчелиного укуса, на ранке запеклась корочка крови.

– Нас всех убьют? – спросил он, с нарастающей паникой глядя на дремлющий дом. Дом, где в спальне на окровавленной кровати с раздвинутыми ногами и бейсбольной битой во влагалище лежала его мама. Которую он больше никогда не обнимет и не поцелует. Которая не погладит его по голове и не скажет ласковое слово. Которой больше никогда не будет.

– Я не допущу этого, – ответил Сергей, но Артур почувствовал, что в голосе отца уже не чувствовалось прежней уверенности.

– А если он сейчас дома? Следил за нами и, как только мы уехали, снова забрался внутрь? – чуть слышно спросил Артур. – Спрятался в шкафу с топором и ждет, когда мы уляжемся…

Про себя молодой человек подумал, что едва ли он сможет уснуть этой ночью.

– Все будет в порядке, – отстраненно сказал отец. Глядя на него, Артур подумал, что мыслями отец находился в другой галактике.

Сергей посмотрел на сына.

– Иди ко мне, – неожиданно сказал он. Едва отдавая себе отчет, Артур доверчиво прильнул к нему, и тот крепко обнял его. От отца пахло водкой и несвежей рубашкой, и среди этого незатейливого букета витал едва уловимый, практически выветрившийся запах одеколона.

– Я люблю тебя. Запомни это, – прошептал Малышев ему в ухо. – Что бы я ни делал, я люблю тебя. И не позволю причинить тебе вред.

«Я тоже люблю тебя», – едва не сорвалось с языка Артура, но слова так и остались невысказанными.

Они вышли из машины, и Малышев вынул из кармана брюк табельный пистолет.

– Держись за моей спиной, – распорядился он, открывая дверь.

Однако все предосторожности оказались излишними – дом был пуст.

Артур прошел на кухню и, сев на стул, отодвинул занавеску, уставившись невидящим взглядом в темное окно.

– Ты что-то решил? – задал он вопрос, не глядя на отца. – У тебя было много время подумать.

– Да. Для начала ты отмоешь все дочиста, – сказал Сергей, выставляя на стол плоские бутылки с чистящими средствами. – Сделай свою работу на совесть.

Артур, моргнув, вытаращился на шеренгу пластиковых флаконов, словно видел их впервые в жизни.

– А как же мама?

Малышев долго молчал, затем, нахмурившись, нехотя промолвил:

– Арчи, ситуация очень непростая. Я пока не могу тебе сообщить всех подробностей. Но суть сводится к тому, что мы не должны никому говорить о том, что случилось. Прежде всего, это в интересах нашей безопасности.

Артуру показалось, что он ослышался.

– И что мы сделаем? Так и оставим ее лежать в спальне? – свистящим шепотом проговорил он.

– Оставь эту заботу мне.

Артур изучающе посмотрел на него. В сумерках лицо отца напоминало блеклое пятно с темными ямами вместо глаз.

– Более того, – продолжил Малышев. – Для всех остальных наша мама уехала в неизвестном направлении. Только так мы найдем убийцу. Как только это произойдет, мы откроем правду.

У Артура был такой вид, словно отец ударил его под дых.

– Черт возьми… я не могу поверить, – ошеломленно проговорил он, инстинктивно отодвигаясь от него. – Разве так можно? Разве мама это заслужила? Ты что, закопаешь ее посреди ночи? В какой-то канаве, как собаку?

– Замолчи. Никто ее закапывать не собирается. Я постараюсь сделать так, что ее кремируют. Другого выхода, к сожалению, нет.

«А может, и есть, – подумал Сергей. – Только я не собираюсь идти по протоптанной дорожке, как это сделал бы любой другой. Потому что я хочу лично вырезать сердце у того, кто это сделал с моей женой…»

– Я не смогу врать, – сказал Артур, и голос его дрогнул.

– А тебе и не придется врать. Подруг у матери нет. Есть троюродная тетка, но она живет черт-те где и раньше Нового года не спохватится. Ты просто ничего не знаешь, и все, понял? Оставь это мне, Арчи.

– Но это неправда, – шепотом произнес Артур.

– Это суровые реалии нашей жизни, сынок. Которая часто бывает к нам несправедлива.

Артур вздохнул, а отец растворился в темном коридоре.

«Оставь это мне», – мысленно повторил он, и его передернуло.

Он посмотрел на стол, в углу которого лежала книга Булгакова «Мастер и Маргарита». Артур вспомнил, что в последнее время мама часто перечитывал классику. Повинуясь какому-то неизъяснимому порыву, Артур взял ее в руки и, раскрыв, глубоко вдохнул запах.

«Пахнет мамой», – изумленно подумал он.

Вяло перелистывая страницы, парень внезапно поймал себя на мысли, что вряд ли сможет жить здесь, где буквально каждый квадратный сантиметр напоминал о маме… Вон ее кофта, накинутая на стул… Вон очки (у мамы за прошедшие пару лет сильно сдало зрение)… Куча лекарств… Косметика… Домашние тапочки… Лягушата из цветного стекла, расставленные в шкафу – мама как-то начала собирать их…

На глаза Артура вновь навернули слезы.

На кухню бесшумно вошел отец.

– Закрой глаза, – тихо сказал он, и Артур беспрекословно подчинился.

– Ты можешь попрощаться с ней. Только в темноте, – услышал он хриплый голос.

– Да, – с трудом выдавил Артур.

Он услышал шелестящий звук, и его лица коснулась прядь волос, слипшихся в закостенелую кровяную корку. Артур судорожно выдохнул, когда почувствовал едва уловимый запах металлических стружек. В губы ткнулось что-то холодное и шершавое.

– Прощай… мама, – всхлипнул он, целуя мертвые губы.

С каменным выражением лица Сергей убрал голову Ольги обратно в пакет.

– Посиди пока здесь, – сказал он, когда Артур открыл глаза. – Я уеду через полчаса, тогда начнешь уборку. Белье свернешь в узел, мы его сожжем. Дверь никому не открывать. В гостиной на диване – заряженное ружье. Помни о предохранителе, я тебе показывал. Прислушивайся к малейшему звуку. Если что – сразу стреляй.

Он продолжал говорить, внимательно глядя на Артура, но тот, как загипнотизированный, смотрел на сумку у ног отца.

«Мама… прости, если сможешь», – подумал он, вытирая глаза.

Вскоре отец скрылся в спальне.

А еще через несколько минут Малышев, сгибаясь под тяжестью тела, вышел из дома. Когда он шел к воротам, Артур не выдержал и задвинул занавески.

Вскоре послышался звук заработавшего мотора, и он, вздохнув, зашаркал в спальню.

Предстояла трудная ночь.

Владислав Сергеевич Тинеев поставил закопченный чайник на плиту, когда за окном прогремели первые раскаты грома. Хлынул ливень, дробью барабаня тяжелыми каплями по стеклу. Пожилой человек озабоченно поглядел на открытую форточку и после недолгих раздумий прикрыл ее. Сверкнула молния, рассекая мглистое, набухшее влагой небо пополам, и Владислав Сергеевич задвинул выцветшие от времени шторы.

«Так намного уютней», – подумал Тинеев. Он взглянул на настенные часы, после чего включил старенький кинескопный «Горизонт».

– …сделает ваши волосы густыми и шелковистыми, – томно хлопая ресницами, говорила грудастая блондинка. Вздыхая, она накручивала на палец поблескивающий локон, при этом у нее был такой вид, словно она только что слезла с постели после бурного секса, а не просто помыла голову. – В отличие от других шампуней…

Владислав Сергеевич машинально провел рукой по обширной лысине, лоснящейся в тусклом свете допотопной кухонной люстры.

– Где ж ваш шампунь был лет эдак тридцать назад? – пробормотал старик.

Когда чайник вскипел, Тинеев налил кипяток в чашку с пакетиком фруктового чая и уселся за стол.

Владислав Сергеевич с нетерпением ждал региональных новостей.

Наконец реклама закончилась, и на экране появилась миловидная ведущая.

– …продолжается расследование по факту смерти жительницы Каменска… Кожухова Ирина Леонидовна… Как уже сообщалось ранее из пресс-службы Управления Следственного комитета по Алтайскому краю, ее труп в лесу нашел сын… Уже установлено, что погибшая фактически была разрезана… заточенный брусок, по своей форме напоминающий гимнастический снаряд «козел»… убийца привязал ее… также найдена собака… ши-тцу, ее обнаружили задушенной возле тела хозяйки… Оперативники отрабатывают все версии преступления… эксперты не исключают, что жестокое убийство… связано со смертью Олега Тюрина… молодой человек был замучен до смерти… в котле с кипятком…

Владислав Сергеевич сделал осторожный глоток чая.

– Две смерти за две недели, – тихо проговорил он. Сюжет о гибели пожилой женщины закончился, и он выключил телевизор. – Две смерти, столь разные… и столь схожие между собой.

Тинеев снова потянулся к чашке, и в это мгновение раздался звонок в дверь.

Старик встрепенулся.

«Как я мог забыть!»

Едва не опрокинув чашку, он торопливо вылез из-за стола и заспешил в прихожую. Щелкнул расшатанным замком, со скрипом потянул дверь, обитую растрескавшимся дерматином, и молча уставился на крепко сбитого мужчину лет сорока пяти – пятидесяти с абсолютно седыми волосами. Темные глаза гостя внимательно смотрели на Тинеева изучающим взглядом. В руке черный дипломат, с мокрого зонта на вытертый коврик капала вода.

– Добрый вечер, Владислав Сергеевич, – произнес визитер. – Я начальник розыска Каменского ОВД, Малышев Сергей Александрович. Я звонил вам сегодня, мы договаривались о встрече. Я не поздно?

– Нет, все нормально, – кивнул старик. – Я живу один.

Он посторонился, пропуская Сергея, поймав себя на мысли, что на какую-то долю секунды почувствовал себя неуютно под пристальным взглядом милиционера.

– Вы могли бы вызвать меня в управление, – сказал Владислав Сергеевич, жестом указывая Малышеву на кухню. – Я не такая уж и развалина и приехал бы, если есть такая необходимость.

– Зачем такие хлопоты, – улыбнулся Сергей, усаживаясь за стол.

И снова Владислав Сергеевич испытал странное ощущение, словно невидимая иголочка кольнула его где-то в области шеи.

«Он мне не нравится», – неосознанно шевельнулось в мозгу.

Усилием воли Тинеев заставил себя улыбнуться.

– Чаю?

– Нет, благодарю. Не хочу отнимать ваше время.

С этими словами Малышев открыл дипломат, вынимая наружу пухлую папку с документами.

– Владислав Сергеевич, вы, конечно, знаете, что за последние дни в нашем городе произошли изуверские убийства, – начал он. – Преступники пока не найдены и до сих пор на свободе. Вы доктор медицинских наук, опытный эксперт в области судебной психитарии. Здесь копии материалов дела.

– Вы думаете, я способен чем-то помочь вам?

– Вне всяких сомнений, – медленно проговорил Сергей. За окном вновь пророкотал гром, и милиционер внезапно улыбнулся. Холодной, тяжелой улыбкой, но Тинеев не видел этого – он уже склонился над документами, начиная листать материалы.

Расплатившись, Мария вышла из машины, аккуратно закрыв за собой дверь. Частник тут же рванул с места, оставив женщину на обочине. Оглянувшись по сторонам, она поправила на плече рюкзак и не спеша двинулась по тропинке, ведущей к зеленеющему подлеску.

Она шла, слушая стрекот цикад и щебетание птиц, беспечно парящих в безоблачно утреннем небе. Мария шла, осторожно ступая обутыми в теннисные туфли ногами по разрыхленным рытвинам, и думала, что в последнее время все идет наперекосяк. Катилось в тартарары, как пылающая огнем покрышка, несущаяся с горы, воняя и чадя паленой резиной. И все началось с того момента, как Сергей решил наказать тех желторотых мажоров, приехавших повеселиться в Каменск…

Он не выходил на связь уже два дня, и это не на шутку беспокоило Марию. Даже не беспокоило – тревожило, вызывая колючий страх. Служебные телефоны Малышева хранили гробовое молчание, мобильник был выключен, а приехать домой к Сергею она не решалась. Слишком много вокруг лишних ушей и глаз.

И слишком много было сделано непоправимых ошибок.

Взять хотя бы тех сопляков из так называемой «золотой молодежи». Куда проще было замести следы, если бы всех этих говнюков (включая тех четверых, что были убиты в доме) они отвезли бы в «Логово». Там, где тихо и спокойно, а время законсервировано, словно кусок льда в морозилке. Они бы разобрали этот молодняк на молекулы, не опасаясь, что их обнаружат. А когда нет тела, как любил говорить Сергей, куда сложнее доказать убийство… Нет, Малышеву была нужна триумфальная победа. Трах-бабах, топоры и молотки, маски и вопли и, наконец, на десерт пожар.

Мария обогнула поросший кустарником холм, миновала подлесок, и перед ней открылось громадное озеро, сверкающее зеркальной гладью. Вздохнув полной грудью лесной воздух, она двинулась по берегу, вскоре оказавшись у зарослей камышей. Пройдя еще несколько метров, женщина остановилась у высоченной ивы, чьи изящные ветви опускались прямо в прозрачную воду густой шевелюрой.

Она быстро разделась, оказавшись в купальнике лимонного цвета. Наклонилась к рюкзаку, выудив из его недр подводную маску. Мария уже намеревалась войти в воду, как брови ее сдвинулись, и она резко обернулась, обводя пространство внимательным взглядом.

«Мне показалось, или…»

Несколько секунд Мария стояла не шелохнувшись, пристально вглядываясь в листву. Она была готова дать руку на отсечение, что в кустах кто-то был. Хорошо, если это какой-то зверек. А если человек?!

Она медленно вошла в воду и, сполоснув маску, нацепила ее на голову.

Ей определенно не нравилось ощущение того, что за ней кто-то наблюдает. Или она настолько взвинчена, что ей уже начинает мерещиться черт-те что?!

Прохладная вода приятно обжигала кожу, усеяв ее мурашками. Босые ступни месили прохладный вязкий ил, но Мария улыбалась, чувствуя, как липкое месиво продавливается между пальцев. Она даже не могла вспомнить, когда в последний раз плавала…

Когда вода стала доходить женщине по грудь, она набрала в легкие воздух и нырнула.

Взбаламученная ногами вода была слегка мутной, но Марию это не смущало. Энергично работая руками и ногами, она поплыла вперед, пытаясь разглядеть дно. Отплыв метров на десять, она подняла голову, жадно глотнув воздуха, и вновь погрузилась под воду. Вскоре впереди мелькнуло что-то бледно-серое, и Мария остановилась, плавно шевеля ногами.

«Кажется, здесь».

Мария снова вынырнула и, отдышавшись, набрала полную грудь воздуха, после чего почти без всплеска стремительно ушла на глубину. Руки коснулись бетонной плиты, левым краем почти полностью вросшей в ил. Пальцы нащупали ржавую цепь, холодную и осклизло-позеленевшую из-за налипших речных организмов. Перебирая ее руками, Мария добралась до возвышавшего правого края плиты. Наклонилась, вплотную приблизив лицо в маске к грязно-желтому черепу. Она погладила гладкую кость, провела кончиками пальцев по белеющим, словно фарфор, зубам. Поросший темно-зелеными водорослями скелет, который был прикручен цепью к плите, почти полностью занесло илом и песком.

«Привет, – поздоровалась Мария, и ее губы изогнулись в улыбке. – С днем рождения, дорогая».

Она просунула руку под плиту, с величайшей осторожностью ощупывая кости. Наконец на запястье скелета пальцы Марии наткнулись на жесткий кольцеобразный предмет с рифленой поверхностью.

Браслет был на месте.

Между тем легкие начало покалывать, голова медленно набухала свинцовой тяжестью – кислород в легких заканчивался.

«Я все помню. Прости меня, если можешь». – Мария снова погладила череп. Пустые глазницы с равнодушным спокойствием смотрели на женщину в подводной маске. Весь вид черепа словно намекал, что ее визит ничего не изменит, и если она не хочет захлебнуться и составить ему компанию, то ей следует выбираться на поверхность.

Перед глазами Марии замельтешили серебристые точки, и она, резко оттолкнувшись от плиты, поплыла наверх. Жадно хватая воздух, она решила немного передохнуть и погрузиться на дно еще раз. По крайней мере, не так часто она бывает тут, чтобы…

Ее взгляд невзначай мазнул по берегу, и она стиснула зубы. Лицо приобрело холодное и настороженное выражение.

На траве возле воды сидел Малышев, сложив руки на приподнятых коленях. Он беспечно жевал травинку и, заметив, что Мария его увидела, приветливо помахал ей рукой.

Энергично работая руками, она поплыла к берегу.

– Отличный день для купания, не правда ли? – улыбнулся Сергей, глядя, как Мария выбирается на берег.

– Какого хрена ты тут делаешь, Малышев? – вместо приветствия спросила она, снимая маску. Женщина встряхнула волосами, обдав брызгами милиционера, но тот продолжал улыбаться.

– Отдыхаю. Как и ты, – ответил он, подмигивая любовнице.

– Ты что, следил за мной?

– А ты как думаешь?

Мария достала из рюкзака полосатое полотенце и принялась яростно растираться.

– Думаю, да, – произнесла она.

Сергей перестал улыбаться. Поднявшись на ноги, он выплюнул травинку.

– Хотел окончательно убедиться, что ты не имеешь отношения к убийствам. Я про сваренного парня и старуху, что нашла свою смерть на «испанском осле».

Мария смотрела на мужчину с выражением холодного отчуждения.

– Я думала, мы доверяем друг другу. Я же тебе сказала, я понятия не имею, кто это…

А ты продолжал вынюхивать за моей спиной. Спасибо, хоть сам следил, а не послал своих ищеек.

– Что ты тут делала?

– Раков ловила. В отличие от тебя, я не развожу их в корыте с дохлыми учительницами…

Сергей положил руку на еще влажное плечо женщины.

– Мы оба знаем, что ты шутишь, – мягко произнес он. – И перестань злиться на меня. Я действительно о тебе беспокоюсь.

Мария устремила взгляд на зеркальную гладь озера. Где-то глубоко внутри разрасталась бездонная дыра, из которой тянуло промозглым холодом и опустошенностью.

– Что уж теперь скрывать… – устало произнесла она. – У меня тоже была любовь, и сегодня день ее рождения. Ее звали Ива.

Малышев понятливо кивнул.

– Ясно. Как дерево.

– Заткнись! – вспыхнула она. – Ни черта не смыслишь в чувствах!

Сергей смотрел на нее, словно на капризничающего ребенка.

– Я не хотел тебя обидеть, – терпеливо сказал он. – Продолжай.

Помедлив, Мария нехотя проговорила:

– Это было давно. Мне казалось, что мы любили друг друга, но потом я поняла, что это не мой выбор. Ива умоляла восстановить отношения, но я уже приняла решение. Однажды она пришла ко мне вдрызг пьяная. У нее началась истерика. Она достала нож и сказала, что, если я не вернусь, она покончит с собой.

– А ты? – спросил Малышев, ковыряясь в ухе. У него был такой вид, будто он волею случая был вынужден слушать новости о политическом кризисе в Уганде.

– Я не меняю своих решений, – отозвалась Мария. Она повернулась к озеру, наблюдая за мелькающими водомерками, которые скользили по воде, словно по столу из зеленоватого стекла. – В какой-то момент Ива испугалась, и тогда я помогла ей сдержать свое слово. Она умерла, даже не поняв, что случилось – нож попал сразу в сердце. Следующей ночью я отвезла ее тело сюда и привязала цепью к бетонной плите.

– Почему ты ничего не рассказывала? – спросил Сергей. – Я бы помог тебе.

– Не сочла нужным. У тебя ведь тоже есть свои секреты. Вроде учительницы по географии, – не без ехидства парировала Мария, и глаза Малышева сузились.

– Ты могла бы похоронить свою возлюбленную у нас в «Логове». А не рисковать, таскаясь сюда каждый год на ее день рождения, как гребаный паломник.

Мария покачала головой.

– Несмотря ни на что, я испытываю к ней теплые чувства. Кроме нее и тебя, у меня в жизни не было никого, кто бы проявил хоть какую-то заботу обо мне. И я не хочу, чтобы она валялась в шахте среди обугленных костей. Это все равно что в яме с протухшей килькой хоронить дельфина. Я регулярно очищаю от ила останки Ивы и разговариваю с ней…

Сергей поднял с земли мелкий камешек и, размахнувшись, кинул его в воду.

– Хорошо, ты хоть привязала тело, копать-хоронить. Если бы ты просто утопила подругу, гнилостные газы подняли бы труп на поверхность, – сказал он. – У нас был случай, как мы выловили мертвяка, к ногам которого были привязаны две двадцатилитровые канистры с водой. Ты не боишься, что рано или поздно ее найдут?

Мария пожала плечами.

– Прошло почти двадцать лет. Никто ничего не докажет.

Сергей бросил еще один камешек и, прищурившись, смотрел, как по воде в стороны плавно расходятся круги.

– Ты плохо выглядишь, – заметила Мария, мельком глянув на проступившую щетину и ввалившиеся глаза любовника. – Где ты был эти два дня? Я звонила тебе.

– Кто-то убил Ольгу, мою жену, – сухо произнес Малышев. Не спеша нагнулся, поднял очередной камешек, швырнул в воду.

Бульк!

Марии почудилось, что земля под ее ногами зашаталась.

– Ольгу? Что?..

Сергей развернулся, острые, как жала, глаза впились в ее побледневшее лицо.

– Я невнятно выразился? – процедил он. – Повторяю, Ольгу убили. Приколотили гвоздями к кровати и запихнули в ее влагалище бейсбольную биту. Ей отрезали голову, которую спрятали в толчке. Артур был со мной и тоже все это видел.

Мария молчала, расширенными глазами глядя на Сергея. В какой-то короткий момент она подумала о том, что он выглядит, как изможденный долгой болезнью человек, который наконец-то смирился со смертельным диагнозом.

– Ты думаешь, это кто-то… – начала она, но Малышев ее перебил:

– Я не думаю. Я знаю. Под подушкой было послание – милицейская фуражка с дырой во лбу и фотографии моей семьи. Изображение Ольги было перечеркнуто чем-то острым. Кроме этого, было фото той самой сучки, что сбежала от нас, помнишь? Ее потом разорвал медведь.

Мария была так потрясена, что даже прислонилась к дереву. У нее возникло жуткое ощущение, словно ее кожу пронзили сотни ледяных игл.

– Значит, она успела кому-то позвонить, – тихо промолвила она.

Сергей сплюнул.

– Может быть. Я ведь не отдавал ее мобильник специалистам, – сказал он. – Сейчас уже поздно пить боржоми. Тот, кто это сделал с моей женой, недвусмысленно дал понять, что мы с Артуром следующие.

– Ты… похоронил жену?

– Да. В «Логове», – последовал ответ. – Я не такой романтик, как ты. Килька, дельфины… Для меня мертвое тело – биомасса, от которой нужно избавиться. Рассадник червей и болезней. Все, что мне нужно, хранится в моей памяти. А мертвое тело – всего лишь скорлупа, от которой нужно избавиться.

– Ты сошел с ума, – с трудом выговорила Мария.

– А что мне было делать? – прошипел Сергей. – У меня что, есть время на эту канитель с отпеванием и кладбищем?! Поминками и прочей херней?! Я должен был объяснять своим коллегам, кто и зачем ворвался в мой дом и растерзал Ольгу?!! А потом каждый мне в спину будет тыкать пальцем и шептать: «Вон пошел мент, у которого трахнули битой жену… и отрубили голову, словно курице…»

Некоторое время они молчали, лишь слышался переливчатый щебет птиц и гудение стрекоз.

– Я тебя понимаю, Сережа… Но и то, что ты делаешь, выходит за все мыслимые и немыслимые рамки, – наконец сказала Мария. – Ты сам себя загоняешь в угол. И началось все это с того самого вечера, когда ты меня не послушался!

– Закройся! – рявкнул Малышев. – Будто я ничего не соображаю!

«Очевидно, нет», – с отчаянием подумала Мария.

– Я хочу застать ублюдка врасплох, – после небольшой паузы продолжил он. – Он сейчас наверняка рассуждает, как ты. Мол, будут похороны и прочая ерунда. И то, что никакой движухи не последует, поставит его в тупик. Он явно не ожидает, что я не подниму шума. Рано или поздно он совершит ошибку, и тогда уже я схвачу его за яйца.

Мария глубоко вздохнула и начала одеваться.

– У тебя есть мысли, кто бы мог это сделать? – глухо спросила она, натягивая джинсы прямо на влажный купальник.

Сергей сунул руки в карман.

– Я навел кое-какие справки, – медленно произнес он. – У этой девки богатые родители и теоретически могли кого-то нанять… Еще у нее есть старший брат, двоюродный. Служил в Чечне снайпером, потом в спецназе МВД. Вскоре его уволили за превышение полномочий – до полусмерти избил задержанного. Потом из ружья тяжело ранил соседа (вроде как тот громко музыку слушал), тот остался инвалидом. Кличка Грот.

Малышев в упор смотрел на Марию.

– Говорят, этот Грот стал полным отморозком и связался с криминалом. И сейчас никто не знает, где он.

Мария осторожно коснулась пальцами его грубой ладони.

– Ну, хорошо, – сказала она задумчиво. – Допустим, он как-то вышел на тебя. Наверное, та мокрощелка все же позвонила ему, когда сбежала от нас. Но что она о тебе знала? Только внешность? Мы даже по имени друг друга не называем, когда проводим наши мероприятия!

– Не имею малейшего понятия. Впрочем… Они могли запомнить номер моей машины, она ведь зарегистрирована на меня. Эти щенки могли меня сфотографировать, пока я валялся в отключке на обочине… В конечном счете сейчас это не имеет значения. Главное, этот беспредельщик дал понять, за что он хочет меня наказать.

– Мы должны быть вместе, – сказала Мария, вглядываясь в его глаза. Ей показалось, что она смотрит в сырое ущелье, откуда, окутанные вязким туманом, раздаются хриплые стоны умирающих.

Сергей покачал головой.

– Самый лучший способ помочь – не мешать.

– А что с Артуром? Представляю, какой у парня шок, – промолвила Мария. – Ты не боишься, что он проговорится?

– Артур – отдельная тема. Его нужно куда-то отправить на время. Я не могу рисковать единственным сыном.

– И куда ты его спрячешь? У себя в кабинете? Посадишь под домашний арест?

– Может, в кабинете. А может, и в камере, – обронил Малышев.

Мария уставилась на него, словно у мужчины вместо носа до самого пола вытянулся хобот.

– Чего таращишься? – усмехнулся он. – Уж в СИЗО его точно будет непросто достать. Ладно. Над этим еще предстоит подумать.

– Где он сейчас?

– В квартире. В доме сейчас ночую только я. И каждую ночь я готов к встрече. Да, кстати…

Малышев вынул бумажник, извлекая из него сложенный вдвое билет.

– Ты мне должна помочь.

Мария убрала с лица прядь волос:

– Что нужно делать?

– Здесь билет до Новосибирска, оформленный на Ольгу. Сегодня ночью ты сядешь в поезд с ее паспортом, а через пару станций незаметно выйдешь. Выходи через другой вагон, чтобы проводники тебя не узнали. Я буду ехать на машине и подберу тебя. Пусть думают, что моя жена уехала и потерялась в дороге. Конечно, потом я «заявлю» о ее пропаже, но только после того, как поймаю этого урода, который устроил охоту на мою семью.

Мария молча смотрела на билет. Летний ветерок мягко колыхал его в руке Сергея.

– Хорошо, – решилась она. – Если ты считаешь нужным, я…

– Я не договорил, Маша, – тихо перебил ее Сергей. – Твоей фотографии там не было, но я думаю, тебе тоже лучше на время исчезнуть. Уж слишком горячо здесь стало. Я уже чувствую, как раскаленная земля даже через ботинки печет мои пятки.

– Исчезнуть? – переспросила Мария, окончательно растерявшись. – Сережа, я не могу все бросить и уехать. Что я скажу на работе? Наш главврач обязательно будет вынюхивать, что случилось! И потом, где я буду жить? Снимать квартиру?

Малышев приблизил к ней свое напряженное лицо:

– Тебя больше заботит разговор с твоим начальником о твоем увольнении? Или перспектива быть прибитой гвоздями к кровати, после чего тебя оттрахают бейсбольной битой?

Мария побледнела.

– Малышев, не забывай, что я – не твоя жена, – взяв себя в руки, отчеканила она. – Я не дам себя распять, как лягушку перед препарированием.

Сергей раздраженно махнул рукой, показывая, что разговор окончен.

– Базар впустую. «Я бы…» «Мы бы…» Пошли, – сказал он. – Еще многое нужно обсудить.

Когда они вышли на трассу и сели в машину, Мария спросила:

– Послушай… Тот сваренный парень и старуха, из-за которых ты думал на меня… Как ты считаешь, тот, кто разделался с ними и убил твою жену, – один и тот же человек?

Малышев медленно покачал головой. Он завел двигатель, поправив зеркало заднего вида.

– Уверен, что нет. Мальчишку сварили в котле задолго до того, как я познакомился с этими мажорами на трассе… Это разные люди.

Он метнул на Марию сверлящий взгляд.

– Вчера вечером я был у судебного психиатра. Я уже говорил тебе, что он дока по серийным убийцам. Мы с ним беседовали до самой ночи, и мне кажется, что я знаю, кто это сделал.

Этой ночью на город обрушился сильнейший ливень. Пожалуй, самый мощный и неистовый за все лето. Капли барабанили по железной крыше с такой остервенелой яростью, словно пытались изо всех сил продырявить дом насквозь, добравшись до укрывшихся там людей.

Впрочем, из всех людей внутри частного домовладения находился только один человек. Малышев Сергей Александрович, майор милиции, начальник уголовного розыска.

Когда стемнело, он позвонил Артуру и, убедившись, что с сыном все в порядке, двинул на кухню. Достал из морозилки начатую бутылку водки и банку тушенки. Вскрыв консервы, сунул ложку в спрессованную говядину, после чего махнул рюмку, меланхолично зажевав холодным мясом.

– Я буду ждать тебя, сколько нужно, – сказал Сергей с набитым ртом. Он посмотрел в окно. В стекло злобно хлестал дождь, будто требуя впустить его внутрь вместе с приятелем-ветром и подругой-молнией, которая ледяным зигзагом время от времени рассекала небо.

Он немного постоял, с удовлетворением чувствуя, как алкоголь медленно разливается по телу, после чего принялся за дело. Занавесив все окна, он уставил подоконники стеклотарой – начиная от пустых бутылок, заканчивая чайными чашками. Тот, кто попытается проникнуть через окно, не сможет их убрать так, чтобы он этого не услышал.

На полу под окнами на кухне и в спальне Малышев установил капканы. Еще один капкан он поставил перед входной дверью, где также была протянута леска с крошечным колокольчиком. После этого он обесточил дом и сел в кресло, которое вытащил в коридор. Оно было расположено таким образом, что входящий в дом не мог его сразу увидеть. На коленях Сергея покоилось ружье, за поясом – табельный «ПМ» с полной обоймой. В верхнем кармане несвежей рубашки на всякий случай был приготовлен светодиодный фонарик.

– Ее родня вывернет тебя наизнанку, – произнес он. Слова того самого парня с громадными дырками в ушах, угрожавшего Малышеву там, в яме, загаженной кровью и дерьмом, вновь и вновь прокручивались в его мозгу заезженной пластинкой.

– Давай, парень, – глухо сказал он. – Если ты и правда так крут и готов мстить за свою шлюховатую сестричку, поторопись. Я жду тебя.

Немного помолчав, Сергей тихо запел:

Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и, уставившись тяжелым немигающим взглядом в дверь, продолжил хрипловато:

Малышев неторопливо гладил прохладный ствол ружья, и его веки постепенно наливались тяжестью. Монотонная дробь не умолкающего снаружи дождя убаюкивала, и он вскоре задремал. Изредка его пальцы вздрагивали, будто учуяв подозрительное движение за окном, с тонких губ срывался тихий болезненный вздох.

Он спал, и в эту ночь к нему вновь вернулись кошмары.

Впервые спустя двадцать лет, когда он вернулся после службы в Афганистане.

Ему снилось, как он оказывается в своем «Логове». В спрятанных глубоко под землей безбрежных катакомбах и тоннелях, в каждый квадратный сантиметр которых он вложил частицу себя – крови, пота, серебро своих рано поседевших волос… Только на этот раз его подземная вотчина выглядела как чужая.

Он бежит, задыхаясь от разрывающихся изнутри легких. Ноги плохо слушаются, ему кажется, что он топчется на одном месте, словно пол залит жидкой смолой. Тянет медью и металлическими стружками, Сергей опускает взор и видит, что его ступни елозят по дымящейся крови. Она пузырится, чавкая и хлюпая вязкими кляксами, и Малышев, потрясенный происходящим, видит, как в багровом озере проявляются искаженные лица. Лица тех, кто нашел свою смерть в этих покрытых плесенью стенах.

За спиной слышны булькающие звуки, и он оборачивается.

Медленно тащась на коленях, к нему приближается Ольга. Полностью обнаженная, забрызганная кровью, она волочит ноги по слякотно-алой жиже. Бейсбольная бита все так же торчит из ее промежности, чертя своей отполированной рукояткой неровный след на залитом кровью полу, как хвост. Со стороны кажется, что у Ольги три ноги. Отрезанную голову его супруга бережно держит в руках. Внезапно веки поднимаются, словно медные заслонки, выпячивая наружу блестящие глазные яблоки. Рот ухмыляется так широко, что трескаются губы, сочась гноем.

«Я все расскажу, – шипит Ольга, шлепая босыми ногами по кровяному озеру. – Всем все расскажу, кто ты такой…»

Наполненный парами крови воздух раскалывается от хриплого вопля, и лишь спустя мгновение до Сергея доходит, что кричит он сам. На негнущихся ногах он бежит, точнее, скользит прочь от мертвой жены. Ольга, хихикая, продолжает ковылять за ним, голова что-то бормочет, но он уже не слышит слов.

Потеряв равновесие, Сергей поскальзывается и кубарем катится в пыточную камеру – святую святых «Логова». С ошалелым видом он сидит прямо на полу, в хлюпающей луже крови, и смотрит на массивный стул, сиденье и спинка которого утыканы шипами. К стулу привязан костлявый мужчина с белым, как простыня, лицом. Раскачиваясь из стороны в сторону, он воет, как волк, угодивший в яму с кольями. За стулом тускло мерцает покатая спина рогатого монстра – сицилийского быка, внутри которого в древности запекали осужденных. И сейчас, судя по сладковатому запаху горелого мяса и нечеловеческим воплям, которые доносятся из ноздрей медного чудовища, там тоже кто-то поджаривается.

Малышев ползет, поочередно задевая плечами пыточные приспособления. Каждое из них кем-то занято и буквально вибрирует от душераздирающих криков и тошнотворного запаха крови.

С потолка, перехваченный крест-накрест ремнями, словно паук на своей паутине, плавно опускается раздутый от газов труп учительницы. Раскоряченные ноги, дочиста объеденные раками, тычутся Сергею прямо в лицо.

Он поднимает голову.

Варвара Петровна подмигивает ему, плотоядно ухмыляясь. Правой рукой, распухшей и почерневшей, с отслаивающимися лохмотьями кожи, она сжимает пальцы трубочкой, совершая недвусмысленные движения вверх-вниз. В другой руке мертвой старухи покачивается облезлый глобус.

«Пошли в кино, Сереженька, – проскрипела она. – Тебе понравится, обещаю…»

Сергей ползет дальше. Его расширенные от ужаса глаза выхватывают в сумерках дверь, и что-то подсказывает ему, что только за ней он найдет спасение. Малышев устремляется туда, как чьи-то цепкие пальцы клещами стискивают его лодыжку.

Он оборачивается и видит Жоржа. Того самого молодого парня, которого пару недель назад он с Марией прокатил по бревну с «препятствиями». Юноша совершенно голый, из разодранных ягодиц, словно хвост, тянется голубоватый шлейф внутренностей, который облепили гудящие мухи.

«Я скажу отцу, – бубнит Жорж. – Мы можем договориться. У него много денег».

Воздух дрожит и раскаляется с каждой секундой, размывая контуры предметов, от него слезятся глаза и першит в глотке. Практически ничего не видя, Сергей протискивается в дверь и, захлопнув ее, с облегчением выдыхает. Он в своей комнате, в спальне. Вот только… Прищурившись, Малышев пытается разглядеть кровать, на которой еще совсем недавно он спал вместе с Ольгой, и с криком отшатывается назад. Вместо постели перед ним зияет свежевырытая могила, рядом с которой валяется грубо сколоченный крест. На трясущихся коленях Сергей подползает ближе, чтобы разобрать надпись.

«Малышев Сергей Александрович», – читает он, и его словно обдает ледяным душем.

Он заглядывает в могилу, и вопль застревает в горле, как сухая кость.

Там, на дне, распластан полуобглоданный труп той самой девчонки, которую в горах изодрал медведь. Кости с тихим шорохом шевелятся, будто некая неизведанная сила пытается оживить и поднять останки на ноги.

«Тебя найдут», – шепчет разорванный рот. Один глаз девушки вытек наружу и лежит на бледной щеке, второй, наоборот, провалился в глазницу, зияя мертвой дырой.

«Я тебя не убивал!» – пытается крикнуть Малышев, но с его губ срывается едва различимый писк, как у крысы с перебитым хребтом.

«Это все ты, – продолжает шептать Тамара. – Мой брат найдет тебя. Он уже нашел твою жену. Тебе понравилось? Потом – твой сын. А потом – ты. Хочешь, покажу сиськи, дядя? Я красивая, даже мертвая…»

Гниющие пальцы елозят по ребрам, на которых еще сохранились клочья плоти. Ни грудей, ни живота у девушки давно нет, но ее тело, вопреки законам биологии и здравому смыслу, продолжает двигаться.

Сергей чувствует, как земля зашевелилась, начиная скользить под его руками и увлекая вниз, в сырое чрево могилы.

«Нет. Нет, нет, нет!» – закричал он, охваченный первобытным ужасом.

«Потом – ты», – ухмыляясь, хрипло шепчут обескровленные губы, и он с воплем летит прямо на зловонные кости…

Он закричал, широко открыв глаза и подавшись вперед. Ружье соскользнуло с колен и с грохотом упало на пол. И хотя ночной кошмар уже начал размываться, бесшумно рассыпаясь на осколки, подсознание все еще цеплялось за него.

Дождь закончился, и дремлющий дом окутала гнетущая тишина.

Тяжело дыша, Сергей наклонился, чтобы поднять ружье, и тут же замер, до крови закусив губу. Он был не один.

В прихожей кто-то стоял. Тусклый желтоватый свет выглянувшей из-за облаков луны высветил продолговатую фигуру, застывшую у шкафа-купе.

Пальцы Сергея медленно обхватили приклад, и он стремительно вскинул ружье. Указательный палец Малышева уже готов был нажать на спусковой крючок, выпуская из стволов заряд картечи, способный свалить лося, как черный силуэт качнулся, делая шаг вперед.

– Б…дь! – заорал Сергей вне себя от ярости, когда узнал человека.

«Артур, твою налево!»

– Какого лешего ты тут делаешь?! – зарычал он. – Я чуть не убил тебя, идиот!

Артур аккуратно отодвинул носком туфли капкан.

– Я не мог заснуть, – сказал он. – А потом я подумал, что нам лучше держаться вместе.

Сергей глубоко вздохнул, мысленно приказывая держать себя в руках. Хотя у него так и чесались руки вскочить с кресла и отлупить своего нескладного отпрыска.

– Я велел тебе сидеть дома, – хрипло сказал он, и Артур кивнул. Он сделал еще один шаг вперед. В его руках был зонтик, все еще влажный от недавнего ливня.

– Велел. А я вот пришел, – спокойно отозвался он, и Малышева неприятно кольнули странные нотки, проскользнувшие в голосе сына.

«Он больше не боится тебя, – прошептал внутренний голос. – Тогда, на рыбалке… когда царапнул тебя ножом…»

Малышев с трудом поднялся с кресла, чувствуя, как заныли отекшие конечности. Сколько он проспал?!

– Как ты вошел? – мрачно спросил он, прислонив ружье к стенке. Вытащив из кармана фонарик, он щелкнул кнопкой, и пронзительно-холодный луч осветил сына. На Артуре была темная куртка с накинутым капюшоном. Лицо ровное и безразличное, словно парень несколько часов подряд наблюдал за морским приливом.

– Я подумал, что ты решишь устроить засаду. Я посветил фонариком и увидел бутылки с капканами. Но ты забыл про окно в туалете, – сказал Артур. Раскрыв зонтик, он аккуратно поставил его на пол сушиться.

– Тебе нельзя тут оставаться, – продолжал настаивать Сергей. – Бери такси и езжай обратно.

– Ты не продержишься долго, если будешь сидеть сутками в засаде, – мягко произнес Артур. – Вечером кто-то подложил мне под дверь посылку, папа. Там были две дохлые крысы, связанные хвостами. Еще была картонка с нашей фамилией. Так что ты напрасно думаешь, будто квартира более безопасна, чем дом. Они знают, где я.

– Это правда? – после паузы спросил Сергей. Ему стало не по себе от собственного голоса, будто по толстой и надежной с виду доске побежали глубокие трещины.

Артур кивнул.

– Зачем мне врать? Крыс я выкинул, а бирку сохранил. Не знаю, поможет ли она тебе выйти на этого ублюдка.

Малышев открыл рот и тут же захлопнул его. Говорить с сыном не хотелось. Видеть его – тоже. Во рту стоял прогорклый вкус водки и тушенки, мелкие волокна мяса застряли в зубах. Он чувствовал громадную усталость, которая обволокла его затхло-прелым покрывалом вместе с головой.

Гнетущая пауза затягивалась, и он уже собирался сказать, что, если Артур боится возвращаться домой, он отвезет его в гостиницу силой, как тот его опередил:

– Папа… А ведь вы с мамой часто ссорились в последнее время.

Сергей вздрогнул, словно коснулся раскаленной плиты.

Голос Артура был вкрадчивым, и Малышев неосознанно поймал себя на мысли, что именно с такой интонацией он начинает допрос задержанных, которые не желают идти на контакт, хотя собранных улик достаточно для того, чтобы упечь их за решетку…

– Что ты имеешь в виду, черт тебя подери? – процедил он, снова плюхаясь в кресло.

– Я видел, – тихо сказал Артур. – Видел и слышал. Как ты поднимал на нее руку.

– Заткнись! – зашипел Сергей. – То, что между нами было, не имеет никакого отношения к тому, что случилось, маленький говнюк!

Артур хмыкнул:

– Может, я говнюк, но далеко не маленький. Впрочем, учитывая присланных крыс… вряд ли ты стал бы так заморачиваться.

Он приблизился к отцу вплотную, и Сергей мог разглядеть его тонкое лицо с темными пронзительными глазами. На губе, проколотой блесной, белел клочок пластыря.

– Ты хочешь, чтобы я преподал тебе еще один урок? – спросил Малышев, чувствуя, как все его нутро распирает от колючего бешенства. – Ты хоть слышишь себя, кретин?!

– Я просто подумал, что вы уже давно не ладили, – все так же тихо продолжил Артур. – И если бы ее не стало…

Договорить он не успел, отпрянув от увесистой оплеухи, которую наотмашь влепил ему отец. На мгновение Артур сгорбился, в его глазах мелькнул страх, и Малышев со злорадством отметил, что вся напускная невозмутимость его сына растаяла как дым. Сейчас он был тем самым Арчи, которого он знал всегда. И взгляд у него был таким, как тогда, когда Сергей затягивал на голове сына леску, все глубже и глубже погружая крючок в его губы… Затравленный, испуганный взгляд жертвы.

– Еще одно слово, и я изобью тебя прикладом, – с угрозой произнес Малышев. – Ты что, правда считаешь, что я способен это сделать с матерью?!

Артур молчал, глядя на отца с плохо скрытой ненавистью.

– Иди в свою комнату и ложись спать, – приказал Сергей. – Утром чтобы ноги твоей тут не было. Если надо, я дам денег. Снимем тебе квартиру на время…

– У меня все есть, – прошелестел Артур.

Он бесшумно скрылся в комнате, и вскоре Сергей с облегчением услышал, как скрипнули пружины дивана.

Он молча сидел в кресле, снова и снова, будто карты, перебирая в памяти события последних дней. Мысли путались, плавно сталкиваясь друг с другом и переворачиваясь, голова мужчины склонилась на грудь, с уголка губ потянулась нить слюны.

Сергей снова спал.

А спустя несколько минут пружины дивана вновь скрипнули, и в дверном проеме появился Артур. Он смерил отца ровным, внимательным взглядом, после чего неслышно прошел в коридор и сел прямо на пол. Из кармана куртки он извлек скомканный колпак с оранжевым помпоном. Натянув головной убор на голову, Артур снова взглянул на спящего отца. Теперь в его глазах полыхала дикая радость, такая, какая бывает у злопамятного человека, наблюдающего за цепочкой неурядиц в жизни своего обидчика.

Он медленно вытянул в сторону отца правую руку. Большой палец был оттопырен вверх, указательный направлен в мерно вздымавшуюся грудь Малышева.

– Але-оп, – чуть слышно произнес Артур. – Гоп-ля. Бум. Бум. Бум.

Ухмылка на его бледном лице стала неестественной и злобной, все явственнее принимая очертания звериного оскала. Артур приблизил воображаемый пистолет ко рту, делая вид, что сдувает дым со «ствола».

– Вуаля, – прошептал он.

Так он и сидел, с безумной ухмылкой на застывшем лице, пока за окном не забрезжил рассвет.