Глава 18

Сегодня канун Рождества, третьего, которое я встречаю в космосе. Такому не позавидует никто, особенно родители: быть вдали от семьи тяжелее всего в праздник, посвященный семейным узам. Помимо всего прочего, последние две недели совершенно нас вымотали. Отлет предыдущего экипажа, прибытие новичков, помощь им в адаптации, подготовка к выходу в открытый космос и сам выход – все это требовало напряжения сил и шло чередой. Я вкалывал почти две недели без единого выходного и встречаю Рождество далеко не в приподнятом настроении.

Праздник или не праздник, сегодня у нас очередной трудовой день, который становится еще более тяжелым, когда ломается тренажер для упражнений на сопротивление. Это более неотложная проблема, чем кажется, поскольку тренировки почти столь же важны для нашего существования, как кислород и пища. Пропустив даже одну тренировку, мы почти физически чувствуем, как атрофируются мышцы, и это крайне неприятное ощущение. Тим Копра и я тратим почти полдня на ремонт тренажера. Оказывается, сломался амортизатор. Наш рабочий день затягивается почти до восьми вечера, и я пропускаю обе дневные тренировки, отчего настроение становится еще гаже.

Прежде чем отправляться на ужин в российский сегмент, я звоню Амико. Последние несколько дней я чувствую ее раздражение, и подозреваю, что чем-то ей досадил. Возможно, я слишком долго соображал, поскольку у меня не особенно много возможностей досаждать ей из космоса.

Мой звонок застает ее в очереди в кассу продуктового магазина. Не лучшее место для разговора по душам, но в этот сеанс связи у нас остается мало времени, и выбора нет.

– У меня такое чувство, что тебя что-то беспокоит, – говорю я. – Я тебя чем-нибудь обидел?

Пауза, затем долгий вздох. В ее голосе слышна огромная усталость.

– Мне кажется, когда ты вернешься, нам придется заново сближаться, – отвечает она.

«Разумеется, придется, – мысленно отвечаю я, – я же отсутствовал целый год!» – а вслух спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду? Что мы отдалились друг от друга?

Амико объясняет, что праздники не задались, поскольку она осталась не только без меня, но и без моих дочерей. Она тащит тяжелый груз обязанностей: заботится о моем отце и своих сыновьях, о нашем доме и о многом другом, с чем я не могу ей помочь. Ее работа, и без того напряженная, стала источником еще большего стресса. Ее вытесняют с руководящей должности в области социальных медиа, а ее начальство прямо заявило, что она не может помогать мне с присутствием в соцсетях в свое рабочее время – контрпродуктивная позиция с учетом того, что у меня больше миллиона подписчиков в «Твиттере» и столько же в других социальных платформах. Ее вынуждают тратить свободное время или свой ежегодный отпуск, чтобы взять интервью, посвященное моему полету, или чтобы просто дойти до Офиса астронавтов, чтобы передать посылку для меня. Вся ее самоотверженная работа не ценится начальством. (Напротив, мои коллеги-астронавты неизменно поддерживают Амико как моего партнера, за что я очень им благодарен.)

Это давило на нее, а Амико все от меня скрывала. Она любит работать вместе со мной над моими кампаниями в соцсетях и гордится их успешностью, но в последнее время многие наши разговоры вертятся вокруг моих просьб сделать то одно, то другое и этим исчерпываются. Порой она чувствует себя моим сослуживцем, а не партнером. Более того, ее начинает беспокоить, что она уже не помнит, как я пахну, что чувствуешь, прикасаясь ко мне, и каково это – общаться со мной лично. Она жалуется, что истосковалась по живому прикосновению. Затем спутник связи уходит, и ее голос обрывается на полуслове.

Я на несколько минут уединяюсь в своей каюте, зная, что еще долго не смогу до нее дозвониться. Я совершенно уверен в наших отношениях, все шесть лет, что мы с Амико вместе, она была неизменно верна и честна. Но слышать о нашем «отдалении» и о «живом прикосновении» просто ужасно. Амико привлекательна и без малейших проблем найдет на Земле возможность удовлетворить потребность в нормальном человеческом контакте. Я не ревнивец, и это не ревность. Я просто позволил своему воображению разыграться, пока нахожусь на земной орбите так далеко от Амико, что дальше и быть не может, и увидел реальность, как она есть. Ей нужна самая простая вещь, – то, чего я не могу ей дать.

Я прибываю в российский сегмент с деланной улыбкой. Русские празднуют Рождество не одновременно с нами – у православных оно приходится на 7 января, тем не менее с удовольствием принимают за праздничным столом остальных. Я обнаруживаю, что специалисты по питанию, отвечающие за наш рацион, не позаботились разработать праздничное меню, и в канун Рождества угощаюсь холодной индейкой в рассоле. Впрочем, у нас есть твердая салями, прибывшая на корабле Cygnus, и знаменитая черная икра от русских плюс свежие лук и яблоки, которые вчера доставил «Прогресс». Все произносят много тостов. Мы слушаем рождественскую музыку и недавно скачанный мною новый альбом Coldplay, который всем приходится по вкусу. Мы пьем за нашу привилегию находиться в космосе, за удачу, приведшую нас сюда, и за то, как много это для нас значит. Пьем за родных и друзей, оставшихся на Земле. Пьем друг за друга, за наш экипаж – единственных шестерых человек, встречающих Рождество не на Земле.

Через полтора часа у меня по расписанию видеоконференция с моими детьми. Саманта поехала из Хьюстона в Вирджиния-Бич провести праздники с матерью и сестрой, и мне приятно, что мои девочки вместе. Похоже, они рады видеть меня, хотя чувствуется, что им не по себе. Квартира выглядит не по-праздничному, но я надеюсь, что девочки отметят Рождество лучше меня.

Позже мне удается снова дозвониться до Амико, и она говорит мне то, о чем до сих пор молчала: я так стараюсь весь этот год в космосе держаться легко и непринужденно, что создается впечатление, будто я не скучаю по ней и не нуждаюсь в ней. Мы оба гордимся своей внутренней силой и умением словно играючи преодолевать трудности. Однако, неся груз в одиночку, я оставляю ее на обочине. Я объясняю: делать вид, что все просто, – единственный способ убедить самого себя, что мне это по силам, но это лишь видимость. Недавно я кое-что понял: Амико приходится скучать лишь по мне, в остальном ее жизнь практически не изменилась. Я скучаю по ней, а еще по дочерям, брату и отцу, друзьям, дому, возможности принять душ, пище, погоде – буквально по всему, что есть на Земле. Иногда тоска по ней может заслоняться тоской по всему остальному, и из-за этого у нее возникает чувство, что она, как ни странно, более одинока, чем я. И она права.

Этой ночью я спал мало и утром бодрствую в спальном мешке, оттягивая начало дня. Рождественскими утрами в Нью-Джерси, где я вырос, мы с братом обычно поднимались до рассвета и в пижамах бежали в гостиную искать подарки. Мои дочери, пока были маленькими, поступали так же. Сегодня меня ждут мероприятия по связям с общественностью, и меня будут спрашивать, что это такое, встречать Рождество в космосе. Я буду отвечать, что пребывание здесь в это особое время позволяет задуматься о смысле этого праздника и почувствовать, какая удача – увидеть нашу планету со стороны. Буду рассказывать, как скучаю по людям, которых люблю. Сейчас я просто парю внутри спального мешка, пока остальные члены экипажа еще спят: передо мной светится экран компьютера, а возле головы громко гудит вентилятор.

Наша долгосрочная экспедиция близится к концу, и тренеры из Космического центра имени Джонсона понемногу увеличивают интенсивность упражнений с отягощением, чтобы наши тела привыкли к нагрузкам, связанным с возвращением в условия гравитации. Я помню это по предыдущему полету – как и свое неудовольствие, – и, сознавая необходимость упражнений, боюсь что-нибудь себе повредить. Если я получу серьезную травму и не смогу тренироваться, моя жизнь в земной гравитации очень осложнится. На следующий день, выполняя приседания с большим отягощением, я чувствую раздирающую боль сзади в ноге и вскоре понимаю, что порвал какую-то из мышц задней поверхности бедра. Боль не проходит, и я больше не могу тренироваться.

Мой врач в этом полете, Стив, назначает мне миорелаксант «Ативан». Наш запас лекарств, включая «Ативан» и многое другое, хранится в сумке на полу лабораторного модуля вместе с медицинским оборудованием. В сумке-аптечке имеются лекарства всех типов: обезболивающие, антибиотики, нейролептики – буквально все, что можно найти в больничном отделении неотложной помощи. На наркотических средствах имеются ярлыки DEA (Drug Enforcement Administration – Администрация по контролю за применением наркотиков), предупреждающие, что применение разрешено только по назначению врача. НАСА учитывает любые возможности, у нас есть даже тест на беременность и мешок для трупа.

На следующее утро я отправляю Амико по почте вид восхода солнца на орбите. Поскольку на станции принято время по Гринвичу, я начинаю день на пять часов раньше и знаю, что изображение будет ждать ее, когда она проснется. Я пишу, что это фото не для соцсетей, а только для нее. Впоследствии она говорит мне, что мечтала о таком виртуальном объятии. Я не могу быть рядом, чтобы облегчить ее жизнь, но в моих силах хотя бы показать, что я о ней думаю.

Во второй половине дня, когда я готовлю ланч, появляется Тим Копра в поисках съестного.

– Вот отличный куриный суп, – подсказываю я.

– Отличный куриный суп! – выдает он, как будто я не произносил ни слова.

– Нда… Я еще возьму говядину барбекю.

Несколько минут мы вместе смотрим CNN и едим.

Вскоре я замечаю:

– Знаешь, если подумать, мне этот суп не нравится.

– Точно, мне тоже, – заявляет Тим.

Покончив с едой, мы возвращаемся к своим делам. Только через несколько минут я осознаю, что привычка Тима повторять за мной не раздражает меня. Не напрягаюсь я и тогда, когда мы теряем сигнал спутника, из-за чего прерывается трансляция репортажа CNN, который я смотрел. И даже когда крохотная коричневая капля соуса барбекю прилетает и садится мне на брюки. Я чувствую себя более спокойным и довольным своим окружением, чем в предыдущие месяцы, возможно, весь год.

Вечером я рассказываю Амико об удивительном эффекте миорелаксанта.

– Ты живешь в большом напряжении, – замечает она. – Конечно, лекарство влияет на тебя.

Я пересказываю слова врача экипажа, что это лекарство иногда назначают при расстройствах настроения и поведения, и утверждаю, что не чувствую настолько большого напряжения. Действительно, с учетом всех обстоятельств, я в норме. Думаю, меня просто достало здесь торчать. Я должен абстрагироваться от стресса, чтобы сосредоточиваться на необходимых действиях, но, поскольку стресс присутствует всегда, то может проявиться неожиданным образом – например, в недовольстве коллегой. Следует также учитывать, что я почти год живу при повышенном уровне СО2, который, как известно, вызывает раздражительность. Как бы то ни было, приятно чувствовать себя более расслабленным, и я стараюсь пользоваться благоприятным побочным действием лекарства, пока оно длится.

Ночью, в спальном мешке, я прочитываю несколько страниц книги Шеклтона. На Рождество 1914 г. старший помощник руководителя экспедиции записал в журнале: «Подходит к концу еще одно Рождество. Хотелось бы знать, как и в каких условиях мы встретим следующее. Температура 30 градусов». Он не представлял, как проведет следующее Рождество, – в походном лагере на дрейфовом льду с минимумом запасов, лишившись корабля экспедиции, «Эндьюранс», раздавленного льдами. При всех тяготах, выпавших на их долю, эти люди открыли в себе способность полагаться на собственные силы. «Можно сказать, они лучше узнали самих себя, – пишет автор книги Альфред Лансинг. – В этом заброшенном краю, в ледяной пустыне обрели, пусть относительное, довольство. Испытание показало, что это люди без страха и упрека».

Погасив свет, я не сразу погружаюсь в сон.

На космической станции канун Нового года – более важное событие, чем Рождество, поскольку представители всех стран отмечают его одновременно. Мы собираемся в российском сегменте на праздничный ужин. Все приносят что-нибудь к столу, кто-то произносит тосты. Застолье продолжается до самой ночи. Мы ненадолго выключаем свет, пытаясь разглядеть отблески земных фейерверков. Во время моей прошлой долгосрочной экспедиции нам удалось заметить крохотные искорки цветных огней, но в этом году ничего не видно. Все равно, мне очень повезло – для меня это уже вторая встреча Нового года в космосе, и я рад, что сохранил способность ценить это место и то, чем я здесь занимаюсь. На следующее утро я просыпаюсь рано и звоню друзьям и близким в США, чтобы пожелать им счастливого 2016-го – года моего возвращения на Землю.