Глава тридцать третья
Пронизывающая преисподняя
Покои в башне
Camere din turn
Замок Бран
17 декабря 1888 года
Какой, однако, склонный к драматическим эффектам молодой человек! Если Томас писал записку, уже находясь в своей комнате, то это означает, что в каземате он пробыл совсем недолго. Набросав ответ, я сложила листок и добавив немного красного воска, запечатала его печатью с изображением розы, созвучной с моим вторым именем.
– Пожалуйста, отнесите это Томасу Крессуэллу.
Моя новая горничная непонимающе смотрела на меня. Я попыталась еще раз, надеясь, что мой румынский был точен. Мыслями же я была одновременно в нескольких местах. – Ва рог… дати… аста луи… Томас Крессуэлл.
– Да, домнисора.
– Спасибо. Мультумешч.
– Вам нужна помощь, чтобы приготовится ко сну?
Я глянула на свое простое платье и отрицательно покачала головой.
– Нет, спасибо. Я сама справлюсь.
Горничная кивнула, подхватила записку и засунула под крышку подноса, который держала в руках. Она вышла из покоев, а я взмолилась, чтобы она смогла доставить записку так, чтобы этого не увидели гвардейцы.
Я расхаживала по ковру в гостиной, до мельчайших подробностей прокручивая в голове все, что случилось сегодня. Убийца либо Раду, либо Иляна. Раду – потому что он разбирается в ядах. Иляна – потому что у нее была возможность подсыпать яд в еду.
Но могла ли она с ее минимальным образованием знать, как именно надо обращаться с мышьяком? И была ли возможность у Раду скормить его студентам? И все же Томас верит, что Иляна могла сама быть жертвой, что делает Раду главным подозреваемым. Но в глубине души мне что-то не давало покоя. У меня было ощущение, что каким-то образом Иляна тоже была вовлечена во все это. Но объяснить я этого не могла.
Я извлекла из сундука амазонку и бриджи, избавилась от объемистых юбок и уже в новом наряде продолжила расхаживать по комнате.
Кто еще, кроме Иляны, мог знать, что стыд за свое происхождение будет так сильно отвлекать Томаса? Как здесь кто-то мог настолько хорошо его знать, чтобы использовать это против него и помешать его обычно столь блистательному методу дедукции? Иляна могла собрать крупицы информации от Дачианы; возможно, она все время ее использовала. Я остановилась. Нет, тут что-то не то. Такую сильную любовь сложно сыграть. Что вновь возвращает меня к нашему профессору.
Сколько бы Раду ни занимался исследованиями, это не могло помочь ему разузнать личные тайны Томаса. Или, может, это простое везение, такое вот невероятное совпадение? И даже есть идея получше: может, мы вообще никак не пересекались с убийцей? Меня пробрала дрожь. Представлять себе безликого убийцу, который не только весьма искусен, но еще и удачлив, было особенно страшно.
Прошло полчаса, а от Томаса никаких вестей. Я села за письменный стол и взяла из чернильницы ручку. Я обещала отцу, что буду писать ему, и все еще не отправила ни одного нормального письма. Я посмотрела на пустой лист бумаги, не зная, что рассказать.
У меня не очень хорошо получается обсуждать убийства. Отцовское благословение и поддержка распространялись только на мою карьеру в судебной медицине. Если бы он узнал о трупе, который мы обнаружили в поезде, то немедленно вернул бы меня назад в Лондон.
Со стороны окна послышался какой-то приглушенный шум. Звук был такой, словно какое-то животное пробежало по крыше. У меня словно кровь вскипела.
Я вскочила с кресла и принялась всматриваться в заснеженный мир, заключенный во тьму. Сердце колотилось; я ожидала, что увижу смотрящее на меня мертвенно-бледное лицо с немигающими молочно-белыми глазами. Но ничего подобного не было. Похоже, с крыши свалился кусок льда или снега. Или птица искала укрытия от бури. Вздохнув, я вновь села за стол. Пуганая ворона куста боится.
Я повертела перо в пальцах, пытаясь думать о чем угодно, кроме упырей, вампиров и людей, умело обращающихся с ядами. Я почти забыла, что наступило время Рождества. Время для радости, любви и семьи. Трудно было помнить ту жизнь, что существует за пределами смерти, страха и хаоса.
Я посмотрела на фотографию отца и мамы, позволяя теплым воспоминаниям отогреть холодную, научную часть моей натуры. Мне вспомнилось, как отец просил нашего повара приготовить большую корзину лакомств, а потом играл с нами в прятки в лабиринте Торнбриара.
Тогда он часто и непринужденно смеялся. Я лишь сейчас поняла, как сильно мне не хватает той его части, что умерла вместе с мамой. Он понемногу оправлялся от безысходной бренности существования, что наступает, когда утрачиваешь часть души, но я опасалась, что сейчас, оставшись в одиночестве, он вновь пойдет по привычному пути. Я мысленно поклялась, что с этого момента буду часто ему писать, чтобы поддерживать в нем связь с жизнью. Нас обоих окружало слишком много смертей.
Я воспользовалась старым советом брата и на какое-то время забыла об убийствах и смертях, позволяя себе помнить, что даже в самые темные часы жизнь прекрасна. Я думала о величии этой страны, об истории, стоящей за ее архитектурой и правителями. О великолепном языке этих людей, еде и любви, которые были вложены во все это.
Дорогой папа,
Королевство Румыния воистину чарующее. Когда я увидела замок Бран и его шпили, одна из первых моих мыслей была о тех сказках, которые вы с мамой читали нам перед сном. А черепица на его башнях уложена таким образом, что напоминает драконью чешую. И мне порой кажется, что вот-вот появится рыцарь на боевом коне. (Хотя мы оба знаем, что я, скорее всего, одолжу у него лошадь, чтобы самой найти и сразить дракона. И если он действительно рыцарь и джентльмен, то он, конечно же, не станет возражать.)
Карпаты – самые потрясающие горы во всем мире, по крайней мере та их часть, что я видела. Жду не дождусь, когда смогу восхищаться весной в этих краях. Мне так и представляется, как эти горы с заснеженными шапками покроются зеленью. Думаю, тебе бы понравилось провести здесь отпуск.
У них тут есть божественная мясная выпечка с начинкой из острых грибов и со всякими чудесными соусами и специями. Я питаюсь этими пирожками почти каждый день! По правде говоря, мой желудок урчит даже при малейшем упоминании о них. Когда я приеду навестить тебя, то обязательно привезу парочку с собой.
Надеюсь, что у тебя в Лондоне все хорошо. Я ужасно по тебе соскучилась и частенько желаю твоему фото доброй ночи. Не дожидаясь твоего вопроса, сообщаю, что мистер Крессуэлл ведет себя как весьма достойный джентльмен. Он очень серьезно относится к своим обязанностям и постоянно хлопочет надо мной. Ты мог бы им гордиться.
Его сестра, мисс Дачиана Крессуэлл, пригласила меня на рождественский бал в Бухарест. И если погода позволит, то мы прекрасно проведем время. Ах, если бы я могла приехать домой на Новый год и навестить вас! Пожалуйста, передай мои наилучшие пожелания тетушке Амелии и Лизе. И пожалуйста, позаботься о них и о себе.
Я вскоре снова напишу тебе. Я многое узнала здесь, в академии, и даже не могу выразить, как признательна тебе, что ты разрешил мне учиться за границей.
Твоя любящая дочь,
Одри Роуз
P. S. Как поживает дядюшка? Я надеюсь, что ты продолжаешь с ним видеться и приглашаешь его на ужины. Возможно, с моей стороны слишком рано об этом говорить, но я все же рискну сказать, что вы нужны друг другу, особенно в это сложное время. Счастливого Рождества, папа! Пусть новый год принесет много добрых вестей. 1889! Не могу поверить, что он уже почти наступил. Есть что-то волнующее и бодрящее в начале года. Я надеюсь, что он несет обещание новых начинаний для всех нас. Будет…
Топ. Топ.
Чернила брызнули на последние слова на странице, заляпав мои аккуратные буквы. Я вскочила из-за стола так поспешно, что перевернула кресло. На крыше что-то было. И хотя я знала, что это безумие, мне представлялось человекоподобное создание, едва восставшее из могилы; меня словно окутал запах свежевскопанной земли, а существо обнажило клыки, приготовившись выпить всю кровь из моего тела.
Я судорожно вдохнула, бросилась к своему сундуку с инструментами для вскрытия, схватила самую большую пилу для костей и выставила перед собой. Что, во имя королевы…
Шкряяяббб. Звук был такой, словно что-то проскребало по красной черепичной крыше дорогу вниз. И вновь перед моим мысленным взором предстал стригой. Человекообразное создание с мертвой, серой кожей и черными когтями, с которых еще стекает кровь после его последней трапезы, процарапывало путь в мои покои, чтобы вновь наесться досыта. В глубине души мне захотелось броситься в коридор и позвать гвардейцев.
Топ. Топ. Топ. Мне казалось, что мое сердце бьется вдвое быстрее обычного. Это был звук тяжелой поступи. Кто бы там ни находился на крыше, обут он был в ботинки на толстой подошве. Образы вампира и вервольфов сменились на более тревожные мысли о порочных людях. Тех, что успешно умертвили по крайней мере пятерых.
Я попятилась к ночному столику, не спуская глаз с окна, и опустила пилу, чтобы подкрутить фитиль масляной лампы. Стало темно, и я понадеялась, что темнота скроет меня от того, что продолжало медленно ползти вниз по крыше.
Я ждала, не дыша от ужаса, и смотрела. Вначале я видела лишь падающие за окном тяжелые хлопья снега. А на смену царапанью и тяжелым шагам пришел звук, похожий на шум от скольжения.
А потом все произошло стремительно.
Заснеженный мир за окном заслонила фигура чернее угля.
Она с такой силой встряхнула мой подоконник, что маленькая защелка на окне едва удержалась. Меня парализовало от страха. Кто бы ни находился там, снаружи, но через считаные мгновения он должен был разбить стекло или сорвать хлипкую защелку.
Я подняла пилу и сделала крохотный шаг вперед. А затем еще один. От дрожи оконного стекла мой пульс все ускорялся. Я подошла еще ближе к окну и услышала приглушенный шум брыкания – и ругательства.
Рука в перчатке стукнула в стекло. Я отбросила пилу, метнулась к окну, распахнула окно и вцепилась в эту руку так, словно от этого зависели наши жизни.
