61. Глупость или измена
«Как бы я хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, только чтоб получить благословение нашего Друга! – писала Александра Николаю 25 октября. – Это придало бы тебе сил. Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, и его прикосновение к твоей груди очень бы утишило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение»1.
Александра черпала силу из одного лишь прикосновения Распутина. Но собственная его жизнь явно выходила из-под контроля. Из показаний Марии Головиной:
«В последнее время он сильно пил, и это возбуждало во мне к нему жалость. Пьянство не отразилось на его умственных способностях. Он говорил еще более интересно… В разговоре со мной Протопопов жаловался, что он очень устал, что ему тяжело, что ему только Бог поможет… и он уйдет куда-нибудь в скит, и как ему это хотелось бы, но он не может этого сделать из любви к «ним» – как я поняла, к Государю и Государыне…»
Это же замечали и другие. Издатель Филиппов отмечал, что, приходя к нему, Распутин сразу же стремился как можно быстрее напиться, а потом требовал цыган и развлечений. Георгий Сазонов заявил Комиссии:
«Помню, за полгода до своей смерти он приехал ко мне пьяный и, горько рыдая, рассказывал о том, что он целую ночь кутил у цыган и прокутил две тысячи, а в 6 часов ему нужно быть у царицы. Я увел его в комнату дочери, где Распутин среди рыданий говорил: “Я дьявол… я – черт… я – грешный, а раньше был святым… я недостоин оставаться в этой чистой комнате…” Я видел, что его горе неподдельно…»2
Сазонов говорил, что Распутин пил от угрызений совести, пытаясь избавиться от боли, связанной с осознанием глубины своего падения. Матрена приписывала пьянство тяжелым предчувствиям: «В конце 1916 года какая-то черная туча сгустилась над разумом моего отца. Начал ли он сознавать враждебность, которая окружала его и целью которой он был? Или у него было тайное предчувствие близкой смерти?»3
Другие полагали, что к осени 1916 года Распутин точно знал, что находится в опасности. Он ощущал угрозу и просил, чтобы охрана его была усилена. Однажды на Гороховую пришла какая-то дама. Распутин почувствовал опасность и сказал, чтобы она показала ему, что у нее в правой руке. Дама наставила на Распутина револьвер, сказав, что пришла убить его, но, увидев его глаза, поняла свою ошибку4. Возможно, Распутин уже смирился с тем, что скоро умрет. Через год после убийства Матрена записала в дневнике, что он часто говорил: «Смерть – мой дружочек»5.
25 октября (по новому стилю) в Париже умер Жерар Анкосс (Папюс). В 1905 году он предсказал Николаю, что использует всю свою силу, чтобы предотвратить революцию в России, но после смерти его сила иссякнет. Некая мадам Т. сказала послу Палеологу, что она видела в руках мадам Головиной письмо от Папюса к Александре касательно Распутина, которое заканчивалось словами: «С каббалистической точки зрения, Распутин подобен сосуду в ящике Пандоры, содержащему в себе все пороки, преступления и грязные вожделения русского народа. В том случае, если этот сосуд разобьется, мы сразу же увидим, как его ужасное содержимое разольется по всей России…» По-видимому, императрица показала это письмо Распутину. «Когда императрица прочитала это письмо Распутину, он просто ответил ей: “Но я же говорил тебе это много раз. Когда я умру, Россия погибнет”»6.
Группа депутатов Думы вызвала Протопопова в квартиру Родзянко 1 ноября. Они были в ярости от того, что один из них согласился служить с таким человеком, как Штюрмер. Не понравилось депутатам и освобождение Сухомлинова. Они хотели, чтобы Протопопов объяснил свои отношения с Распутиным. Им казалось, что он предал их, стакнувшись с врагом. Депутаты потребовали, чтобы Протопопов немедленно подал в отставку. Он оказался в западне. Он думал, что его пригласили для разговора, а не для допроса и осуждения. Протопопов объяснил, что Сухомлинов не был освобожден, а просто выпущен из тюрьмы и теперь находится под домашним арестом. Касательно Штюрмера Протопопов сказал, что для него главное – это любовь к царю, и он чувствует своим долгом служить, не обращая внимания на других членов правительства. Отвечать же на вопросы о Распутине он отказался, особенно на вопрос, действительно ли Распутин сыграл какую-то роль в его назначении. «Это секрет», – сказал он Милюкову. Депутаты заявили Протопопову, что он позорит Думу и октябристов. Когда Протопопов уходил, Милюков оскорбил его перед всеми, заявив: «Вы ведете на гибель Россию». А Шульгин назвал его «Иудой»7.
Протопопов рассказал о своих отношениях с Распутиным Комиссии так:
«Я к нему относился так – вся та мерзость, что была там, весь тот вред, который этот человек сделал, я не мог приписывать лично ему. Это – паршивый кружок, который его окружал, безобразных, безнравственных людей, которые искали личных выгод, которые проталкивали через него грязные дела […] Я ничего подобного не делал. Моя цель была ликвидировать, чтобы не было скандала, пьянства, чтобы кутежей было меньше, и, если хотите, это было до известной степени достигнуто»8.
Депутаты Думы подозревали Протопопова еще и из-за слухов о его поездке за границу в июне. Он путешествовал по Европе с делегацией членов Думы и Государственного Совета, встречался с английским королем Георгом V и королем Италии Виктором Эммануилом. Во время возвращения через Швецию Протопопов и еще два члена делегации, граф Дмитрий Олсуфьев и Александр Васильев, встретились с Фрицем Варбургом, советником германского посольства и братом влиятельного гамбургского банкира Макса Варбурга. Характер этой встречи долгое время оставался предметом слухов и сплетен. Говорили, что Протопопов встретился с Варбургом, чтобы проверить готовность Германии к идее сепаратного мира; другие утверждали, что, хотя это и было целью их беседы, Протопопов действовал не по собственной инициативе, а по инструкциям русского посла Анатолия Неклюдова. Оба слуха были неверны. Как вспоминал Неклюдов, идея встречи принадлежала Протопопову, хотя он не собирался говорить о сепаратном мире, а хотел получить общее представление о настроениях в Германии – такую же информацию он собирал во Франции и Англии. Когда слухи о этой встрече – что неудивительно, в искаженной форме (якобы Протопопов встречался не с Варбургом, а с немецким послом) – дошли до России, против Протопопова возникло всеобщее возмущение. Люди не могли представить, как человек, сделавший карьеру в Думе на поддержке войны, может стать шпионом и предателем на службе темных сил. Статьи в прессе вызывали гнев читателей. Вернувшись домой, Протопопов еще более усугубил ситуацию, весьма противоречиво рассказав о том, что происходило в Швеции9.
Шифрованная телеграмма из германских архивов показывает, что враги России развернули хитроумную кампанию дезинформации. Довольный чиновник посольства докладывал в министерство иностранных дел о том, что в результате этой встречи Протопопов и Олсуфьев «были ошибочно обвинены в участии в мирных переговорах», и описывал, как вся эта история освещалась в русской прессе. Немцы искусно подбрасывали информацию о том, что Штюрмер хочет передать Польшу Германии и считает, что Англия хочет погубить Россию. Это был заговор германской пропаганды10.
Представители Франции и Англии в Петрограде относились к возможности сепаратного мира очень серьезно. «Опасность реальна, – писал чиновник французского посольства, – и очень велика». Друзья при русском дворе и в министерстве иностранных дел говорили французам: «Готовьтесь, на днях вас ждет сюрприз. Вы предприняли меры предосторожности? Вы со всем разобрались?»11
В конце октября Николай и Алексей приехали к вдовствующей императрице в Киев. Два дня мать Николая вместе с великими князьями Павлом и Александром Михайловичем (Сандро), а также сестра Николая, Ольга, уговаривали царя избавиться от Распутина и Штюрмера. Он бесстрастно выслушал, ничего не сказал и вернулся в Ставку12. Через несколько дней в Киев приехал Николаша. Когда об этом узнала Александра, она пришла в ярость. Она обвинила Николашу и собственную свекровь в заговоре против себя. Она назвала их «партией революционеров» и написала Николаю, что они толкают страну в бездну. Императрица советовала супругу быть осторожнее: «Помни, что Гр. спас тебя от него и его дурных приближенных»13. Странная пассивность Николая породила слухи о том, что Александра и Распутин подмешивают ему порошки доктора Бадмаева, лишая его силы воли, и правят страной за него. Об этом говорили даже на съезде уполномоченных губернских Дворянских собраний в ноябре. Мысль о том, что Николай одурманен наркотиками, не так безумна, как может показаться. Во время войны он действительно был на кокаине, хотя в то время это не считалось опасным и неприемлемым. Врач прописывал барбитураты, опиум и кокаин и Александре тоже14. Мы не можем с точностью утверждать, в какой мере наркотики (и злоупотребление ими) влияли на мышление и поведение царской четы.
Дума собралась вновь 14 ноября. На трибуну поднялся Милюков. Он произнес гневную обличительную речь, которая позже получила название «штурмового сигнала революции». Он обрушился на политику Штюрмера и Протопопова и открыто назвал имена Питирима, Мануйлова и Распутина. Тактика была опасной, поскольку Думе не было позволено делать какие-то заявления, которые можно было расценить как сомнение в репутации царской семьи. Но Милюков нашел способ обойти этот запрет. Он принес с собой экземпляр газеты «Нойе Фрайе Прессе» (Neue Freie Presse) и заявил, что просто читает текст немецкого журналиста. Он затеял опасную игру. Говоря о назначении Штюрмера, Милюков продолжал читать газету: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы». Перечисляя ошибки правительства, он продолжал повторять один и тот же вопрос: «Это глупость или измена?» Завершил свое выступление Милюков ответом на свой вопрос: «Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью». Зал разразился аплодисментами, но один из крайне правых депутатов закричал с места: «Клевета! Клевета!»15 Он был прав, но на его слова никто не обратил внимания.
У Милюкова не было никаких доказательств измены, и он это прекрасно знал. Он лгал намеренно. Главной его целью было не выявление грехов правительства, но желание сделать дальнейшее сотрудничество между Думой и престолом невозможным16. Он хотел спровоцировать реакцию, и ему это удалось. Хотя в официальных документах его слова были цензурированы, текст речи распространился по всей стране. Сам Пуришкевич сделал на гектографе множество копий и распространял их в своем санитарном поезде среди офицеров и солдат на фронте. Хотя Милюков отлично знал, что лжет, те, кто читал его речь, этого не знали и принимали его слова за чистую правду17. В первые дни после выступления Милюкова текст его речи продавали за 25 рублей. Те, кто купил текст, давали его почитать за 10 рублей. Русские были без ума от Милюкова. Княгиня Мария Тенишева благодарила его за то, что он наконец сказал «давно желанную правду», а выступление его назвала «подвигом мужества»18. Только когда бывшие союзники по Думе ополчились на Протопопова, пошли слухи о его сифилитическом безумии – так началась широкая кампания по устранению его любой ценой19.
Удивительно, но Милюкова даже не наказали за обвинение правительства и императрицы в измене. Никто не выступил в их защиту. Пошел слух о том, что Распутин организует заговор с целью убийства Милюкова. Говорили, что редактор «Русского знамени» нанял ему подходящего человека. Впрочем, все это были пустые разговоры20.
В день выступления Милюкова великий князь Николай Михайлович встретился с Николаем и передал ему письмо. Он предупредил, что царь находится в руках темных сил. Они скармливают Александре свою ложь, а он воспринимает ее слова как истину. Страна становится неуправляемой. «Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше – накануне эры покушений». Царь должен освободиться от этих сил, пока не стало слишком поздно21. Николай показал письмо Александре. Она написала едкий ответ, в котором называла великого князя «воплощением всего злого» и выговаривала мужу за то, что он не защитил ее. «Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, все давно было бы кончено». Александра дала Распутину прочесть письмо великого князя. «Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, – сказал он. – Как брат Милюкова, как все братья зла. […] Человек он ничтожный». Распутин сказал Александре, что видел сон, в котором Бог сказал ему, что весь этот конфликт “ничтожен”»22.
Похоже, что один член семьи уже задумал перейти от разговоров к делам. В субботу 5 ноября 1916 года полковник барон Николай Врангель приехал в Гатчину к младшему брату царя, великому князю Михаилу Александровичу, чтобы сообщить ему последние столичные новости. Разговор зашел о недавних скандалах с Распутиным и правительством. Великий князь сказал, что Распутина следует «устранить». Он предложил Врангелю немедленно поехать на его автомобиле и убить Распутина. В дневнике Врангель записал, что Михаил сделал вид, что шутит, но в его словах чувствовалось искреннее желание убийства23. Отец Шавельский записал в мемуарах, что 22 ноября в Ставке бывший министр просвещения Петр Кауфман напрямую спросил царя, дает ли он ему разрешение убить Распутина. Царь прослезился, обнял и поцеловал Кауфмана, но не ответил на его вопрос24.
В тот же день, когда барон Врангель приезжал в Гатчину, в Царском Селе был заложен первый камень в фундамент новой церкви. Вырубова решила построить ее в благодарность за свое чудесное спасение в железнодорожной катастрофе в прошлом году. Среди присутствовавших были Распутин, епископ Исидор, Мельхиседек, отец Александр Васильев и полковник Дмитрий Ломан. После церемонии состоялся небольшой прием в лазарете Вырубовой. Распутин, как писала Александра, «был очень весел после ужина в ризнице – но не пьян». Кто-то сделал фотографию этого события: Распутин с несколькими сестрами сидит за столом, уставленным едой и вином. Если посмотреть под определенным углом, может показаться, что это какая-то оргия. Позже кто-то отретушировал фотографию так, чтобы казалось, что старец весьма вольно обнимает одну из сестер. Пуришкевич взял фотографию, ручкой подписал всех присутствующих и добавил оскорбительную надпись. Он напечатал девять тысяч копий и распространил их в Думе и среди редакторов газет25. Фотография начала собственную жизнь. Скоро стали говорить, что на фотографии изображены оргия Распутина, на которой присутствовали Вырубова, княгиня Шаховская и графиня Игнатьева26.
Через четыре дня после церемонии Николай уволил Штюрмера, несмотря на возражения Александры. Его сменил Александр Трепов, министр транспорта, человек ничем не примечательный, консерватор и ярый монархист. Даже он понимал необходимость реформ. «Наш Друг очень огорчен его назначением, – писала Александра Николаю, – поскольку ему известно, что он настроен против него… и ему грустно, что ты не спросил его совета». Николай явно дал Трепову благословение на борьбу с темными силами, и новый премьер не делал секрета из своего желания уволить Протопопова с поста министра внутренних дел. Было совершенно ясно, что его основной целью является Распутин. Александра помчалась в Ставку, чтобы отговорить Николая от этого шага, а Распутин отправил императору четыре телеграммы, призывая его передумать27. В нескольких письмах Александра твердила Николаю, что они не выживут без Распутина:
«Еще раз вспомни, что для тебя, для твоего царствования, и Бэби, и для нас тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы нашего Друга. Вспомни, как в прошлом году все были против тебя и за Н., а наш Друг оказал тебе помощь и придал тебе решимости, ты все взял в свои руки и спас Россию, мы перестали отступать. […]Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы он просветил тебя, что в нем наше спасение: не будь его здесь, не знаю, что было бы с нами. Он спасает нас своими молитвами, мудрыми советами, он – наша опора и помощь»28.
Александра твердила, что Николаю необходимо «еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга, и все пойдет хорошо!»29
Николай изменил решение: Протопопов остался. Но Трепов не собирался признавать поражение. Он велел своему шурину, генералу Александру Мосолову, предложить Распутину две тысячи рублей, дом в столице, ежемесячное содержание и надежных телохранителей, если он перестанет вмешиваться в министерские распоряжения. Распутин был вне себя от гнева. «Ты думаешь, Мама и Папа это позволят? Мне денег не нужно, любой купец мне довольно даст, чтобы раздавать бедным и неимущим. Да и дурацкой охраны не нужно. А он, значит, – гонит!»30
