«Вечером имел отраду видеть Григория. Так было тихо и спокойно», – записал в дневнике Николай 15 января 1914 года. Распутин вернулся в Царское Село вечером 2 февраля. Вместе с царской семьей он сидел за столом, пил чай и беседовал. В придворном журнале, где визиты Распутина почти никогда не отмечались, было записано, что 18 февраля в 22.30 Александра приняла «странника Роспутина [sic]»¹. Об этом визите стоит упомянуть не только потому, что он был зафиксирован официально. Распутин прибыл во дворец очень поздно и встречался с императрицей наедине, без присутствия Николая. Неудивительно, что подобные визиты порождали подозрения и давали пищу для пересудов. 20 февраля Распутин вернулся во дворец, чтобы присутствовать на вечерней службе вместе с царственной четой.

12 февраля Коковцов был освобожден от должности премьер-министра и министра финансов. Распутин в это время находился в Петербурге, и это давало основания предположить, что за отставкой Коковцова стоит именно он. Сергей Витте заявил об этом репортеру немецкой газеты Vossische Zeitung, и статья была перепечатана в российских газетах². Через день после отставки Коковцова австрийский посол писал, что в Санкт-Петербурге об этом говорят все, осуждая то, каким образом все это было проделано. В Яхт-клубе посол слышал, как один из великих князей сказал: «Его выгнали, как слугу». О Распутине посол не упоминал, но характеризовал отставку премьера, как «триумф крайне правых партий и тайной придворной камарильи, в которой главенствуют женщины». Совершенно понятно, кого он имел в виду: Александру и Вырубову. Дипломатическая депеша завершалась мрачным предсказанием: с уходом Коковцова позиция «ястребов» значительно упрочится: «Пламя клокочет под относительно спокойной поверхностью. Одно неловкое движение – и вспыхнет пожар»³. Посол даже не понимал в тот момент, насколько он был прав.

В мемуарах Коковцов писал, что после беседы с императором о Распутине в 1910 году его отставка была всего лишь вопросом времени. Насколько ему было известно, Распутин никогда не требовал его отставки. Нет никаких свидетельств подобного. Скорее всего, судьба премьера была решена тем, что Коковцов не смог сдержать обсуждения Распутина в прессе и Думе, чего от него ожидала Александра. Но этого не смог бы сделать никто. И все же императрица сочла, что Коковцов просто пренебрег ее желанием и из слуги царя превратился в оружие в руках его врагов. Единственным выходом в такой ситуации была отставка⁴.

И таких историй было множество. Так, например, 9 января в газете «День» была опубликована короткая статья, описывающая происшествие в Казанском соборе Петербурга двумя днями ранее: Распутин сильно ударил женщину по лицу, когда та подошла, чтобы поцеловать ему руку. Его поведение было настолько ужасным, что все женщины в соборе закричали и убежали⁵. Охранка немедленно произвела расследование и выяснила, что вся история оказалась чистым вымыслом⁶. Такие газеты, как «День», не особо утруждались проверкой фактов: имя Распутина помогало продавать тиражи, поэтому репортеры были готовы писать о нем что угодно. Александра это знала и справедливо желала прекратить подобное. Впрочем, ей это так и не удалось.

25 февраля журналисты сообщили, что Распутин уехал из Петербурга в Москву, а оттуда надолго отправится в Сибирь⁷. О переездах Распутина газеты сообщали так же, как и о перемещениях самого царя. 9 марта Распутин вернулся в столицу со своим отцом, Ефимом – это был его единственный визит в Петербург. Ефим провел в столице менее двух недель, но этого времени хватило, чтобы сфотографироваться вместе с сыном и его поклонниками⁸. Недовольство Ефима написано у него на лице. Ему не понравились шум, грязь и толпы народа в большом городе. Он дождаться не мог, когда вернется домой. Распутин отвез отца обратно в Покровское и пробыл там с семьей до Пасхи⁹.

Еще до отъезда Распутина из Петербурга в прессе началась новая волна нападок. Первый выстрел сделал Андрей, епископ Уфимский (князь Александр Ухтомский), выступивший на страницах «Зари». Отвергая доминировавшее в правых кругах мнение о том, что Россия находится под угрозой западных влияний, Андрей утверждал, что истинная опасность угрожает изнутри и исходит от самых примитивных представителей русского народа. Россия вступила в новую эру, писал он, в эру «лжепророков и пророчеств», в эру, которая характеризуется разложением народа, даже если правители страны, попавшие под «гипноз» подобных опасных людей, такового разложения не признают. Слепые ведут слепых прямо к «пропасти», предупреждал епископ. Самого недавнего из таких лжепророков епископ Андрей называл «Предателем». Он ни разу не назвал его по имени, но в этом и не было нужды: все знали, о ком идет речь. Епископ Андрей писал, что давно знал этого человека (с приезда Распутина в Казань). Он называл его «преступником», волком в овечьей шкуре и «настоящим шарлатаном». Этот «господин Предатель» предлагал епископу высокий пост, если тот просто правильно ответит на один простой вопрос: «Веришь ли ты в меня?» Андрей отвечать отказался. Епископ предрекал, что Россия стоит на грани «духовной катастрофы», и никто не избегнет кары. Грядущая «темная эпоха» оставит свой след на страницах истории, и остается лишь молиться, чтобы она продлилась не слишком долго¹⁰.

Статья епископа Андрея произвела эффект разорвавшейся бомбы, особенно в высших церковных кругах. Ее перепечатали и прокомментировали во многих газетах. На случай, если кто-то не поймет, о ком идет речь, газеты называли «господина Предателя» по имени – Распутиным. Одна из газет предполагала, что после подобных нападок карьера епископа Андрея закончится¹¹. Распутин его уничтожит. Но ничего такого не случилось – Андрей оставался епископом Уфы до 1921 года и стал жертвой сталинского террора в 1937 году. Распутин же никогда не выступал против Андрея, хотя в «Воскресной вечерней газете» в середине марта писали, что Распутин готовится к выпуску собственного еженедельника «Жизнь русского человека», что можно расценивать как подготовку к ответу своим врагам в печати¹². Кампания против Распутина продолжалась весь март и апрель. Слух о том, что Распутин стал священником, был забыт, но затем вновь поднят на щит в качестве доказательства продажности Церкви. Ходили слухи, что Распутин развелся с женой, и влиятельные друзья активно помогают ему получить чин епископа¹³.

Дума подняла этот вопрос в апреле. Отец Федор Филоненко заговорил о печальном состоянии Церкви, находящейся под сильнейшим влиянием «некоторых проходимцев» из секты хлыстов, которых называют «старцами». (Голос из зала: «Распутин!») Следом выступил лидер партии кадетов Павел Милюков. Он повторил сплетню о том, что Распутин стал священником, словно это общеизвестный факт. А затем он достал пресловутое письмо Илиодора 1912 года, помахал им, сказал, что ему не разрешено читать его, но все же решил зачитать. Милюков сказал, что Саблер – «марионетка Распутина», что он получил свой пост благодаря Распутину. Милюков пошел дальше Филоненко, заявив, что не только Церковь, но и все государство находится под пятой «проходимца» Распутина¹⁴. Затем на трибуну поднялся князь Серафим Мансырев. Он сказал, что Распутин приобрел такую власть, что «терроризирует» всех, кто осмеливается критиковать действия Церкви и ее администрации. Церковные иерархи простерлись перед «этой личностью», и «наши несчастные барыни из великосветского общества» чуть ли не молятся на него, словно он какой-то бог. «Дальше идти нельзя», – заявил Мансырев. Его выступление было встречено громом аплодисментов¹⁵.

Все эти выступления печатались в газетах, и нападки Думы были хорошо известны всей стране. «Газеты полны описанием скандального заседания Гос. думы при обсуждении церковного бюджета», – писал в дневнике Лев Тихомиров 12 мая 1914 года.

Стоит отметить, что пресса подхватила ряд таких обвинений. «Петербургский курьер» повторил слухи о том, что Распутин развелся с женой и стал священником, а 20 мая напечатал статью, в которой утверждалось, что газета получила из Сибири убедительные доказательства ложности подобных заявлений¹⁷. Впрочем, опровержения никакого действия не возымели. Сплетня была слишком хороша, чтобы в нее верить.

Наконец, в мае внимание общества привлекла новая история о Распутине. В очередной статье сообщалось, что Распутин добивался принятия его дочери Матрены в Смольный институт благородных девиц, престижное учебное заведение для дворянских дочерей, созданное еще при Екатерине Великой. Начальница института, княгиня Елена Ливен, заявила «Петербургскому курьеру», что это всего лишь сплетни, что в Смольный институт ни при каких обстоятельствах не может быть принята дочь простолюдина, тем более такого человека, как Григорий Распутин¹⁸. Княгиня Ливен была преисполнена решимости защитить репутацию своего института, даже если царь не хочет защищать репутацию престола.

Примерно в то же время начальница казанского Родионовского института благородных девиц (куда принимали девочек простого происхождения), Ольга Ермолаева, получила любопытное и несколько угрожающее письмо, подписанное «Союзом святого Михаила Архангела и Филаретовским обществом». В письме упоминалось о том, что княгиня Ливен отказалась принять дочь Распутина в Смольный институт, а далее восхвалялось (саркастически) решение Ермолаевой принять Матрену, отец которой, как писали анонимные авторы, известен всем истинным патриотам «более десяти лет как тайный супруг ее величества Александры Федоровны и отец его высочества наследного царевича Алексея Николаевича, будущего самодержца Всея Руси». Ермолаева пришла в ужас от подобного послания и немедленно передала его в жандармское управление, свято заверив в том, что не имеет ничего общего с его авторами¹⁹. К тому времени Матрена уже давно покинула Казань и уехала в Петербург. Если она когда-то и училась в казанском институте, то это было несколькими годами ранее. Качество образования Матрены и ее успехи нам неизвестны. Вера Жуковская утверждала, что однажды она слышала, как Матрена жаловалась на бессмысленность своего обучения, но ей нравилась математика, потому что с ее помощью хотя бы деньги считать можно²⁰. Рассказ Жуковской не кажется достоверным, эта история более похожа на вымысел.

Из Сибири Распутин уехал в начале мая. В Тюмени он согласился сняться в фильме некоего «господина Шустера». (Распутина снимали еще раз, в Покровском, но ни один из фильмов не сохранился²¹.) Через несколько дней он прибыл в Москву, а затем в Петербург. После этого он отправился на юг, в Ялту, к царской семье. Он встречался с царской семьей трижды – 15, 18 и 21 мая. Затем Распутин поездом отправился в Петербург²². Как всегда, журналисты пристально следили за поездками Распутина и в Петербурге встречали его прямо на вокзале. Но к этому времени Распутин уже устал от такого внимания – и еще больше от кампании нападок, развернутой в прессе. Говорили, что он жаловался в полицию на преследования со стороны журналистов, говорил, что постоянное присутствие толпы репортеров у дверей его квартиры «заставляет его нервничать», и просил помощи. Сообщалось также, что он поменял номер телефона²³. Распутин быстро опроверг эти слухи. Репортеру «Биржевых ведомостей» в следующем месяце он сказал: «Скажи им, что я никогда в полицию не ходил, чтобы они репортеров не допускали ко мне. […] Я всегда рад любого принять. […] Каждый мне равно приятен»²⁴.

Но это была ложь. Распутин никогда не считал всех «равно приятными». В марте Михаил Новоселов, редактор «Колокола» Василий Скворцов и епископ Антоний (Храповицкий) на страницах «Солнца жизни» и «Голоса Москвы» назвали Распутина «хлыстом и распутником» и даже «слугой Антихриста»²⁵. Разъяренный Распутин немедленно отправил две телеграммы: министру внутренних дел Маклакову с просьбой защитить его от подобных «противозаконных» нападок и Саблеру, чтобы тот защитил Распутина от «врагов» и их «поношения»²⁶. Распутин изменился. Человек, который ранее считал подобные нападки всего лишь «тучами», теперь чувствовал себя в осаде и искал защиты у тех, кто обладал реальной властью.

Той весной кампании против Распутина велись не только в прессе. Во второй половине мая протопресвитер Шавельский встретился с князем Владимиром Волконским, товарищем председателя Думы и товарищем министра внутренних дел (с июля 1915 по декабрь 1916 года), и князем Владимиром Николаевичем Орловым, начальником Военно-походной канцелярии императора (с 1906 по август 1915 года) и одним из самых приближенных к императору людей. Волконский и Орлов хотели поговорить с Шавельским «совершенно секретно», поэтому он провел их в свой кабинет, где их никто не мог подслушать. Они сказали, что влияние Распутина на императора и императрицу быстро становится именно таким, как его описывают в прессе, причем говорят об этом не только в образованном обществе, но и в простом народе. Россия стоит на грани открытого бунта. Многие люди помогают Распутину, очень немногие ему сопротивляются. Ему содействуют те, кто должен был бы с ним бороться. Одним из таких людей является отец Васильев, с этого года личный духовник царственной четы. Все собравшиеся считали Васильева человеком безукоризненной репутации – честным, добрым, благородным. Но он пошел по неверному пути, подружившись с Распутиным и относясь к нему с уважением. Орлов уже говорил ему об этом, но Васильев к нему не прислушался. Поэтому Волконский и Орлов пришли к Шавельскому, чтобы тот поговорил с царским духовником.

Шавельский согласился. Был составлен тайный план, чтобы никто при дворе не догадался об их замысле. Шавельский должен был вызвать Васильева и встретиться с ним наедине, случайно, якобы просто для того, чтобы получше познакомиться. Он пригласил Васильева к себе домой, и они встречались в течение нескольких вечеров. Шавельский был осторожен. Он не знал точно, как Васильев относится к Распутину, поэтому не затрагивал в разговорах эту тему, а подходил к ней постепенно. Шавельский с облегчением понял, что Васильев разделяет его страх. Он тоже считал, что Распутин представляет опасность для династии и страны. Он сказал Шавельскому, что нужно постараться любыми доступными средствами прекратить это влияние. Шавельский полагал, что положение Васильева делает его лучшим орудием в борьбе за устранение Распутина из дворца. На этом разговор закончился. Шавельский и Васильев не встречались полтора года. Распутин, разумеется, никуда не делся, а Шавельский так и не узнал, говорил ли Васильев об этом с их величествами²⁷.

Васильев тоже никогда не говорил, выполнил ли он это поручение. Чуть позже он рассказал Белецкому, что цесаревич в присутствии родителей спросил, правда ли, что Распутин – святой человек. Возникла неловкая пауза. Васильев не знал, что делать. Николай посмотрел на него и попросил ответить мальчику. Александра пристально смотрела на духовника, страшась услышать его ответ. Стараясь не совершить ошибки, Васильев не стал отвечать на вопрос однозначно, а объяснил Алексею, что каждый, кто хочет угодить Господу, должен следовать заповедям. На этом царь поднялся из-за стола, и разговор закончился²⁸.