Война котов и помидоров
Тамара Яковлевна и Зинаида Ивановна были известны во Вьюрках своей долгоиграющей дачной дружбой. За жизнь старушки-соседки цеплялись крепко, как легкие сухие репьи. Никто в поселке не знал точно, сколько им лет: многие родились, выросли и даже состарились уже при них. Они вместе копались в огородах, вместе бродили по лесу, выковыривая из лиственной падали беломясые сыроежки и боровики. Вместе пили чай у Тамары Яковлевны перед не умолкшим еще телевизором, деликатно отламывая хлеб, сушки, сыр – есть сразу целиком им, детям тощих времен, казалось неприличным. Вместе предвкушали, как приедет Саша-Леша-Миша и выкосит наконец крапиву перед калиткой, поправит кривую туалетную будку, сделает забор. Саши и Леши приезжали, грызли шашлыки, надувались пивом, как ночные комары, до звонкого натяжения – и уезжали, пообещав в следующий раз уж точно сделать, починить, покосить.
Тамара Яковлевна увлекалась двумя вещами – просмотром телевизора и кошками. Кошек на тот момент было три: Муська, Кузька и Барсик. Зинаида Ивановна телевизором увлекалась тоже, даже теми же передачами – про тайные знаки судьбы, роковые проклятия, божьи чудеса и прихоти гороскопов. А вместо кошек у нее были сад с огородом. В отличие от Тамары Яковлевны, которая из года в год сажала одно и то же – зелень, картошку, да и пусть растет как получится, – Зинаида Ивановна выращивала и помидоры с баклажанами, и странную капусту кольраби, и даже парниковые арбузики. По зеленым, невозделанным по большей части угодьям Тамары Яковлевны лениво прогуливались коты, а у Зинаиды Ивановны каждый клочок был приспособлен под грядку или клумбу, и все было взрыхлено и прополото с необыкновенным старанием. Таким образом, граница между участками была видна довольно отчетливо, несмотря на отсутствие забора, который дети и внуки никак не удосуживались поставить.
Из-за этого забора все и случилось.
Однажды утром Тамара Яковлевна обнаружила на своем участке, у самой границы, кучку травы, присыпанную увядшими цветами. Как раз накануне Зинаида Ивановна говорила, что надо бы найти место под новую компостную кучу. И вот, значит, нашла. Скорее всего, в чужие владения она вторглась случайно, но Тамаре Яковлевне все равно стало неприятно. Ведь обе они знали, где проходит граница, и поболтать останавливались, не переступая через нее, каждая на своей земле, и даже в гости не ходили напролом, а только через калитку, как будто забор между участками существовал на самом деле.
Тамара Яковлевна вернулась с лопатой и аккуратно перекинула чужие сорняки обратно на соседкину территорию.
Вечером Зинаида Ивановна заглянула в гости с обещанным вареньем из ревеня со стевией, не всякому известной сахарозаменяющей травкой. Вьюрки успешно осваивали подножный корм, и дачники уже задумывались – пока молча, – что же будет, когда иссякнут запасы сахара, масла, муки и прочих ныне недоступных продуктов.
Варенье было кислое и странное. Старушки макали в него баранки, которых у запасливой Тамары Яковлевны было еще пять упаковок, обсасывали их замшевыми губами, обсуждали давление, укроп и жару. Разговор сочился как-то скудно, несмотря на взаимные улыбки и похвалы варенью. О компостной куче не было сказано ни слова.
На следующее утро, едва блеклый рассвет разлился по старым яблоням, Тамара Яковлевна вышла из своей дачки. Ее прямо тянуло к воображаемому забору, на место, оскверненное вчера чужим посягательством. Не то чтобы она внезапно и полностью утратила доверие к соседке – просто надо было на всякий случай посмотреть.
Заготовка под компост, увеличившаяся в объеме и присыпанная землей, вновь оказалась на территории Тамары Яковлевны. Более того, Зинаида Ивановна уже ее обустроила, подперев по бокам кусками шифера и битыми кирпичами.
Тамара Яковлевна постояла немного на месте, шумно дыша и покрываясь красными пятнами, и отправилась за лопатой. Растительный мусор был возвращен владелице, а сверху для пущей внятности припечатан шифером. Куски кирпичей Тамара Яковлевна воткнула в землю, решительно обозначив ими фрагмент отсутствующего забора.
Зинаида Ивановна сжала губы в сизую ниточку, когда увидела, что ее многолетняя приятельница не только разрушила компостную заготовку, которую вчера, как наивно полагала Зинаида Ивановна, раскидали кошки, но еще и завалила гниющими сорняками и шифером клумбу с анемонами и вдобавок устроила какую-то нелепую оградку из кирпичей, присвоив себе метровую полосу чужой земли. Зинаида Ивановна прекрасно помнила, где проходит их воображаемый забор.
Трепеща от обиды, она отправилась к Тамаре Яковлевне. По дороге споткнулась об какую-то из кошек, отчего обиделась еще больше. У Зинаиды Ивановны на кошек была аллергия, а Тамара Яковлевна считала, что это не болезнь, а модная блажь, и никогда не выпроваживала животных из комнаты, когда Зинаида Ивановна принималась сдержанно чихать в платочек.
Скандал вспыхнул молниеносно, хотя со стороны это было не очень заметно.
– Извините, Тамара Яковлевна, но компост…
– Нет-нет, это вы извините. Я уж решила сама все убрать, вас разбудить боялась.
А ведь вчера, за кислым вареньем, они обсуждали, как раньше все на заре вставали, трудились, а сейчас молодежь спит до полудня, и все им на блюдечке подавай. Намекает, мегера, в долгом сне обвиняет, в замене дачной работы дачным же непростительным отдыхом…
– Да, умаялась вчера, работы-то сколько, – процедила Зинаида Ивановна. – Вот у вас, я понимаю, тишь да гладь – сиди, отдыхай.
– Но вы же, я надеюсь, не обиделись? – засвистела, как готовая выметнуться из травы змея, Тамара Яковлевна.
– Глупости какие, это вы простите за беспокойство. – Побелевшие глаза Зинаиды Ивановны дрожали за стеклами очков. – Всего вам доброго, Тамара Яковлевна.
И она неспешно поплыла в теплом неподвижном воздухе обратно на свой участок. Причем не через калитку поплыла, а напрямую, через воображаемый забор.
Тамара Яковлевна смотрела ей вслед долго и пристально.
И потянулась с этого дня цепочка мелких неприятных событий, которые по отдельности яйца выеденного не стоили и уж точно, по отдельности опять же, не вызывали подозрений в намеренном вредительстве. Кто-то обобрал у Зинаиды Ивановны всю вишню – росло деревце на краю участка, у настоящего, не воображаемого забора, но и невидимая граница проходила рядом, так что подобраться к глянцевым ягодам можно было с какой угодно стороны. Потом охромела кошка Тамары Яковлевны – может, упала неудачно или со своими подралась, а может, и человек зашиб. Клумба с любимыми лилиями Зинаиды Ивановны начала пахнуть совсем не лилиями, и в ней обнаружилась гниющая рыбина – может, те же кошки притащили, а может, закинул кто. А потом ранним утром Тамара Яковлевна заметила Зинаиду Ивановну, крадущуюся по ее владениям в ночной сорочке и с помойным ведром в руке. Тамара Яковлевна шумно распахнула окно и сердечно поприветствовала соседку. Зинаида Ивановна, лучисто улыбаясь, сказала, что вот угол решила срезать до своей компостной кучи, которая теперь, вы уж обратите внимание, обустроена не на спорной, а на самой что ни на есть ее собственной территории.
– А солнце-то какое с самого утра, – не сводя неподвижного взгляда с соседки, сказала Тамара Яковлевна.
– Припекает, – согласилась Зинаида Ивановна, у которой от напряженной улыбки уже ныли щеки.
На том и распрощались. Посрамленная диверсантка побрела к себе, а Тамара Яковлевна захлопнула окно так победоносно, что прищемила палец.
Ночью Зинаида Ивановна проснулась, подброшенная на кровати собственным громовым чихом. Темнота взглянула на нее желтыми глазами с мерцающей рыбьей пленкой в сердцевине. И Зинаида Ивановна поняла, что на груди у нее тугим удушающим шаром лежит кот.
– Брысь! – нелепо громким в мягкой ночной тишине голосом вскрикнула Зинаида Ивановна.
Глухо рыча, кот заметался по комнате, уронил что-то, ударился в закрытое окно и наконец удрал, подцепив дверь лапой. Зинаида Ивановна, схватив халат, кинулась следом, чтобы уж наверняка выгнать зверя. Спросонья ей казалось, что кот подослан Тамарой Яковлевной с какими-то коварными целями. Оставляя во тьме пунктирный след из упругого топота и дребезжания потревоженных предметов, зверь бежал на веранду. Выскочив за ним, Зинаида Ивановна оторопела. Уже не одна пара, а целое ожерелье горящих кругляшков уставилось на нее – и раздался басовитый дружный вой. У Зинаиды Ивановны сдавило горло – не то от аллергии, не то с перепугу, и она поспешно захлопнула дверь. А по веранде тем временем метались звери, тянули свое тоскливо-злобное «у-у-о», звенели заготовленными под соленья банками. Подослала Тамарка кошек, думала Зинаида Ивановна, беспомощно отступая в свою спаленку, конечно, подослала, предательница…
А Тамара Яковлевна обнаружила, что дорожки на ее участке успели обрасти за ночь кусачей крапивой и вонючим красным пасленом, похожим на мельчайшие помидоры, и беленой, которую она помнила по деревенскому детству, а во Вьюрках и не видела никогда. И шиповник, и цепкие колючие побеги малины пробивались из-под земли там, где еще вчера росла только мягкая трава. Заметила все это Тамара Яковлевна не сразу, сначала никак не могла понять, отчего так жжет и щиплет ноги. А заметив, поспешила к сараю, чтобы взять перчатки, тяпку и избавиться от растительных захватчиков.
И остановилась на полпути, пораженная совершенно неправдоподобным зрелищем: весь сарай был опутан плетьми «бешеного огурца». Его много росло на берегу реки, и дети с удовольствием кидали об асфальт колючие взрывающиеся огурчики, хоть им и объясняли по сто раз, что они ядовитые. Но чтобы эта гадость выросла на участке, да еще за одну ночь, причем сразу с плодами… Зеленые плети оплетали старый, хлипкий сарай так густо и плотно, что казалось – он вот-вот затрещит под их напором.
Ядовитый шипастый шарик лопнул с сухим хлопком. Тамара Яковлевна вздрогнула.
Она, конечно, сразу поняла, что все это – дело рук Зинки. Всегда Зинка ей завидовала, и что дом у нее – полная чаша, и внуки вон какие красавцы, и даже телевизор на даче есть. А каким образом она устроила это молниеносное вторжение жгучего, колючего, ядовитого – дело десятое. Может, порчу навела. В последней передаче, которую успел показать телевизор, речь как раз о порче и шла. И Зинка эту передачу тоже смотрела, и баранками хрустела, неблагодарная.
На веранде огорченную и исцарапанную Тамару Яковлевну ждали кошки. Они сгрудились вокруг тумбочки с телевизором, на ослепшем экране которого еле заметно светился бледно-серый кружок: бывало с ним такое в последнее время: то кружки, то точки какие-то появлялись – кинескоп, как видно, окончательно доламывался.
Только кошек было не три, а целых шесть – Муська, Кузька и Барсик друзей привели. Кошки смотрели на Тамару Яковлевну внимательно и, как ей показалось, сочувственно. Она погладила худые полосатые спинки, и кошки страстно заворковали, стали тереться, биться о покрытые волдырями ноги меховыми волнами. Боль утихала от мягких прикосновений, а Тамара Яковлевна постепенно успокаивалась – кошки любили ее, жалели, хотя бы на них она могла положиться после потери подруги. Ведь была, была вероломная Зинка ей подругой, родной душой, и сколько лет дружили, и как она не заметила, когда проросла в Зинкином сердце беленой завистливая злоба…
Зинаида Ивановна, напротив, чувствовала себя прекрасно. Понаблюдав в окошко за тем, как соседка, дуя на обожженные руки, воюет с крапивой и дурман-травой, она преисполнилась уверенности, что есть все-таки справедливость на белом свете. Сама природа проучила мстительную, как ее проклятущие коты, Тамарку – пусть по мелочи, но проучила ведь. Удовлетворенно вздохнув, Зинаида Ивановна накинула любимый зеленый платок и отправилась прогуляться. Мимо забора Тамары Яковлевны она прошла молча и нарочито медленно.
Вернулась она через пару часов, успев пожаловаться на тяжелый характер соседки нескольким знакомым и собрать сведения о том, что происходит в поселке. Пропало еще два человека – пенсионер с Цветочной улицы и Таня, скандальная и несчастная женщина, которая каждое лето проводила во Вьюрках со слабоумным сыном; местный огородный гуру Валерыч вознамерился во что бы то ни стало найти выход «в мир», и все его отговаривали – ведь так люди и исчезают: шаг за ограду – и все, пропал дачник; на участке нелюдимого скульптора, известного в поселке своей коллекцией спасенных из заброшенного лагеря гипсовых пионеров, какие-то озорники поставили необыкновенного глиняного урода, и был скандал; мужа Светки Бероевой что-то давно не видно. Странности обсуждались уже без вытаращенных глаз и хватаний за сердце – дачники начинали привыкать к новой необъяснимой жизни с ее причудливыми, темными законами.
Размахивая перед носом веточкой чернобыльника, отдающей душистой горечью, Зинаида Ивановна открыла калитку. И растущие у калитки кусты, со страшным визгом придя в движение, вдруг прыгнули на нее. У Зинаиды Ивановны потемнело в глазах, сердце больно провалилось куда-то вглубь – и она не сразу поняла, что прыгнули не на нее, а во все стороны, и не кусты, а кошки из кустов, и визжали, а точнее, истошно мяукали тоже они. Чернобыльник выпал из пальцев, в нос ударил едкий кошачий запах, и Зинаида Ивановна увидела, что за время ее отсутствия на участок был совершен разбойный налет.
Весь огород, все цветники оказались изрыты, лилии и розы увядали на земле, поломанные и вырванные с корнем, на грядках рдела выкопанная свекла, в теплице зияли дыры, через которые было видно растерзанные томатные кусты. Острый запах, заглушавший густой аромат высыхающих растений, следы, клочки шерсти вокруг не оставляли сомнений – все это сделали кошки.
Стремительно наливающийся аллергический отек милосердно лишил Зинаиду Ивановну обоняния, и она начала чихать. На эту оглушительную очередь из своей дачи выглянула сонно моргающая Тамара Яковлевна – она полдня возводила ограду на месте воображаемого забора, а сейчас, утомившись, задремала. В общем-то, воткнутые в землю палки и оградой назвать было нельзя – так, пунктирное обозначение границы. И, конечно, ни от чего эти палки оградить не могли – в чем Тамара Яковлевна немедленно и убедилась, увидев решительно идущую к ней напролом Зинаиду Ивановну.
Лицо соседки застыло в каменном напряжении, только ноздри трепетали, и Тамара Яковлевна успела подумать, что неплохо было бы запереть дверь. Но тут ветви растущего под окном шиповника – когда только вымахать успел – пришли в движение, точно на них подула узконаправленная струя сильного ветра, и с размаху хлестнули по стеклу. Удар был такой сильный, что стеклянные брызги разлетелись по комнате, чудом не задев Тамару Яковлевну, а секунду спустя колючие ветви, повинуясь уж точно не ветру, втиснулись через пробоину внутрь.
Тамара Яковлевна в молчаливом оцепенении отступала к двери, а шиповник, шевелясь по-осьминожьи, стремительно рос, точно в ускоренной съемке. Он шустро полз по подоконнику и стенам, сбрасывая баночки и чашечки, срывая календари и фотографии. А в эпицентре колючего смерча, в оконной дыре, где оставался пока не заросший «глазок», разгневанной гарпией маячила идущая к дому Зинаида Ивановна.
Вдруг Тамара Яковлевна почувствовала, как вздрагивает дверь, к которой она прижималась спиной. Что-то билось и скреблось в нее, пытаясь открыть, и Тамара Яковлевна ужаснулась – неужели управляемые ведьмой Зинкой растения зашли с тыла и уже проросли в дом? Но из-за двери послышалось знакомое требовательное подвывание, и Тамара Яковлевна с привычной торопливостью распахнула ее, чтобы впустить бедняжек, наверняка напуганных творящейся чертовщиной.
Стая кошек, басовито вопя, влилась в комнату, растеклась по полу многоцветным меховым ковром и набросилась на ползущие по стенам ветки. Во все стороны полетели шерсть и листья. Придя наконец в себя, Тамара Яковлевна схватила швабру и с яростным криком, почти ничем не отличавшимся от кошачьего, тоже кинулась в атаку. Вместе они одолели озверевший шиповник и бросились к окну, готовые продолжать сражение. Но из окна больше не было видно ни участок, ни ведьму Зинку. Теперь за ним вздыбились зеленой стеной настоящие джунгли: тут были и белена, и дурман, и крапива, и болиголов, и главный бич дачников – неистребимый борщевик. Костлявая кошка-трехцветка, самая смелая и глупая, прыгнула на подоконник, и ядовитые стебли качнулись навстречу.
– Кис-кис! – панически позвала Тамара Яковлевна. Мысль о том, что животное отравится и погибнет в муках у нее на глазах, была невыносима. Кошка не оборачивалась и шипела на одуряюще пахучий дурман. Тамара Яковлевна аккуратно спихнула ее шваброй на пол, и зеленая стена за окном тут же перестала волноваться.
Прижимая к лицу тряпочку, чтобы не нанюхаться всей этой отравы, Тамара Яковлевна быстро заткнула дыру в окне подушкой и отступила обратно в глубь комнаты. Вокруг ее ног вились взъерошенные, готовые к бою кошки. Тамара Яковлевна решительно скрестила на груди руки, покрытые набухающими кровью царапинами.
– Вот ты как, значит, – прошептала она, и кошки ответили возбужденным воем. – Ну, смотри у меня. Ну, смотри…
И вскоре во Вьюрках опять стали происходить нехорошие изменения. Были они поначалу такими мелкими, несущественными, что даже самые чуткие из привыкших держать ухо востро дачников не насторожились. Разве можно было заподозрить неладное из-за того, что болиголов на пустырях как будто стал гуще, а вдоль дорог начали расти крохотные, совсем, видно, одичавшие помидоры. Или из-за того, что вдруг активизировались вьюрковские кошки – дачники и не знали, что бесшумные кругломордые зверьки водятся здесь в таком количестве. Или потому, что огородная и вообще всяческая зелень пошла в бурный рост, что легко объяснялось теплом и регулярными дождями. Наоборот, дачники обрадовались, надеясь на небывалый урожай, загремели банками. Электричество пока подавалось бесперебойно, но ведь неизвестно, откуда оно идет, и сколько это продлится, и не останутся ли они в ближайшем будущем без холодильников – а закрутки и в подвале долго простоят.
Потом Леша Усов из шестой дачи, которого все знали как Лешу-нельзя, поскольку иначе шумная мать его и не называла, наелся мелких помидорок до сизой пены на губах. Лешу откачали, к помидоркам пригляделись и установили, что никакие это не помидорки, а ядовитый паслен.
Катя проснулась на рассвете, вскинув голову с влажной, жаркой подушки:
– Поле горит!..
И, вынырнув окончательно из тут же забывшегося сна, увидела в окне пустельгу, вертолетиком зависшую над соседним участком. Буроватая, как все пригородные птицы, она быстро била крыльями, оставаясь на месте, точно приколотая к нежному утреннему небу. Катя засмотрелась, она вообще любила наблюдать за всякой живностью, и тут произошло неожиданное. Качнулась ветка калины, и с нее вверх серым метеором метнулась кошка. Взлетев на необыкновенную, птичью высоту, кошка закогтила пустельгу и вместе с добычей упала вниз. Все случилось очень быстро, и утро продолжалось, будто ничего не было, только перышки танцевали в воздухе. Но Катя сразу решила, что сегодня никуда не пойдет – куда безопаснее будет спрятаться в недрах знакомой с детства дачки, самоустраниться, переждать. Она уже научилась заранее чуять странности по малейшему сдвигу в привычном ходе вещей.
Отправившись вечером принять душ, Ленка Степанова с Вишневой улицы с головы до ног обожглась крапивой, почти вся ее кожа превратилась в горячий красный отек. Пока родители поливали ее из шланга, Ленка плакала и уверяла, что крапива сама собой, мгновенно выросла вокруг нее в деревянной душевой будке. Степанов-старший, человек все еще здравомыслящий, пошел проверить и убедился, что крапива действительно имеется и растет прямо сквозь щели в полу так густо, что в будку невозможно войти.
У бывшего фельдшера Гены, человека с недавних пор для Вьюрков совершенно незаменимого, не то кроты, не то еще какие твари в одну ночь так изрыли огород, что пропало все, даже чеснок с укропом.
На шестилетнюю Анюту напали кисы. Анюта прилетела домой зареванная и исполосованная, а кисы молчаливой стаей неслись следом и потом бились в дверь и в окна на глазах ошалевшей Анютиной бабушки.
Раздолбаю Пашке, который часто приезжал на пустую дедову дачу то в мотоцикле покопаться, то на гитаре побренчать – так он и застрял в ту ночь во Вьюрках, – так вот, Пашке куст боярышника сделал внеплановый пирсинг. Как утверждал Пашка, сам себе с перепугу кивая и подмигивая, ветки вдруг потянулись к нему, и он даже понять ничего не успел, а длиннющие боярышниковые иглы уже впились ему в лицо, прокололи насквозь щеку в двух местах, зацепили ухо и только чудом не проткнули глаз.
У Наймы Хасановны, хозяйки превращенного в склад магазинчика, задрали козленка. Взрослую козу, вьюрковское молочное сокровище и Наймину гордость, не тронули, но козленка было очень жаль. Хорошо хоть, мясо не пропало – неустановленные звери освежевали козленка заживо, раскидав клочки шкуры по всему двору, словно играли с ними, а тушку только пожевали в нескольких местах. Дачники забеспокоились всерьез – значит, в округе завелись опасные хищники, которые убивают не ради еды, а просто так.
А на следующую ночь после гибели козленка бессменная председательша Вьюрков Клавдия Ильинична Петухова проснулась от треска и густого травяного запаха – точнее, даже дымки из мельчайших капелек растительного сока, повисшей в воздухе. Клавдия Ильинична ушла спать во флигель от оглушительного храпа супруга, перестаравшегося с дегустацией яблочной бражки. И теперь стены этого флигеля ходили ходуном, ел глаза густой, одуряющий запах, и откуда-то доносился вдобавок утробный вой, точно в самой ткани ночи пораскрывались вдруг округлые рты.
Председательша пощелкала выключателем, удобно расположенным прямо над изголовьем, но света не было. Мобильный она давно не заряжала за ненадобностью. Где-то в прихожей на крючке висел фонарик, предназначенный для ночных походов по участку… Клавдия Ильинична спустила ноги с кровати и вскрикнула от боли. Глаза уже привыкли к темноте, и она отчетливо увидела на полу шевелящийся ковер. Запах, знакомый и ненавистный любому садоводу, не оставлял сомнений – по флигелю расползалась зубчатая крапива.
Звякнув, вылетело стекло. Стены трещали уже по-серьезному, как арбуз под пальцами знатока. Тугой шерстяной ком с воплем заметался по комнатке, круша и разбивая, сорвал штору, мягко упавшую на Клавдию Ильиничну. Темнота за окном, казалось, была гуще, чем внутри, и она как будто давила на стекло. Да, точно, давила, и с ледяным хрупаньем по нему уже бежали невидимые трещины…
Важная и решительная Клавдия Ильинична поступила так, как поступают маленькие дети при пожаре, наводнении или другом взрослом ужасе. Она с головой завернулась в одеяло, обмотала его вокруг себя коконом – и принялась кричать так громко, как только умела.
С помощью сбежавшихся соседей супруг Петухов спас Клавдию Ильиничну, а вот флигель отстоять не удалось. На глазах изумленных дачников он был смят и сплющен движущейся растительной массой, и во все стороны брызнули кошки, как семена из «бешеного огурца» – которого в этой массе было, кстати, очень много.
Клавдия Ильинична, уже не в первый раз переживавшая жуткие ночные происшествия, быстро пришла в себя и вспомнила, что она – ответственное лицо.
– Это что же творится-то, а? – особым председательским тоном спросила она у сонных, растерянных дачников. – Вы вокруг посмотрите, это что же такое?!
И вьюрковцы огляделись, водя по сторонам фонариками.
Вокруг высились жгучие и колючие заросли, над которыми раскинулись гигантские соцветия борщевика, этой марсианской отравы, свалившейся на пригороды невесть откуда в последнее десятилетие и через зонты-антенны, очевидно, передававшей сигналы в свой ядовитый мир. В зарослях мелькали быстрые звериные тени, сверкали круглые глаза, слышались вой и шипение.
Непонятно, как и когда, но Вьюрки превратились в джунгли.
– Ведь надо с этим что-то делать, товарищи! – возвысила голос Клавдия Ильинична.
Дачники неуверенно загудели.
– Искать надо, откуда оно идет, – сказал Валерыч.
– Это как?
– А так. Где гуще всего, оттуда и идет. Там и решать надо.
Слово «решать» Валерыч произнес так безапелляционно, будто сразу приговорил загадочную напасть к высшей мере, и дачники загудели уже гораздо увереннее.
– Идем, – коротко бросил Петухов, в котором еще бродила отвага от выпитого накануне. – Только возьмите чем отбиваться. Кошки совсем очумели.
И вьюрковцы, вооруженные дачным инвентарем, отправились в путь, прорубаясь сквозь белену и крапиву с мрачным упорством конкистадоров-первопроходцев.
Дачные джунгли волновались, лезли в лицо и брызгали жгучим соком. На свет фонариков огромными мотыльками кидались кошки. Влажная растительная чаща постепенно сгущалась вокруг уставших, покрытых багровыми ожогами дачников и в конце концов стала совершенно непролазной. Озираясь по сторонам, Петухов заметил вверху смутное, еле различимое в мареве травяных испарений пятно света и понял, что это фонарь. Прикинув, сколько было пройдено и в какую сторону, он догадался, что они дошли до того места, где раньше был выезд, – именно там, у несуществующего ныне поворота, стоял высокий фонарный столб. А что если вся эта шевелящаяся растительная масса ползет снаружи… Петухова прошиб пот, и он физически ощутил, как облепляет его темнота.
– Свет нужен! – крикнул он истончившимся вдруг голосом. – Не видать ничего! Огня бы, а?
Из джунглей молча прилетела и впилась ему в живот кошка. Клавдия Ильинична отбросила ее обратно черенком граблей.
– Я сейчас! – объявил раздолбай Пашка и начал прорубаться куда-то в сторону. Дачники тревожно заголосили. Кто-то из молодежи молча полез за Пашкой.
– Мы к выезду вышли! – выкрикивал стремительно удаляющийся Пашкин голос. – А я тут живу, через дорогу! Я сейчас!
Слабые лучи фонариков тонули во тьме, пятно света вверху исчезло. Вьюрковцы беспокойно переминались с ноги на ногу и жались друг к другу. Только сейчас они начали понимать, что цель похода была обозначена несколько расплывчато и что дальше делать – непонятно. Все вокруг шуршало, тянулось к ним, чтобы обжечь или уколоть. Истошно выли невидимые кошки, то и дело из джунглей вылетал шипящий меховой клубок, чтобы торопливо впиться в человечью плоть и тут же исчезнуть. Пока зверей удавалось кое-как отгонять, но исполосованы и искусаны были уже все.
– Фонари погасите, – посоветовал Валерыч. – На свет летят.
– А без света как?
– А если этот дуролом вообще не вернется?
– Да если и вернется – толку от него…
Но кошки все наступали и наступали, мерцая злыми инопланетными глазами. И фонарики стали гаснуть. Тоскующий по свету Петухов выключил свой последним.
– И чего поперлись… – после долгого молчания вздохнул кто-то.
– Ну найдем, откуда идет, а дальше?
– Могли бы и до утра подождать.
– Вот точно-точно.
– Очень удобно выражать всякие мнения, когда ничего не видно, – громко заметила Клавдия Ильинична. – Анонимно, как молодежь говорит.
– Ого-онь! – заорали сбоку, будто давая команду на залп. Отдавший в свое время интернациональный долг Валерыч даже пригнулся. Булькнуло, щелкнуло, и по кусту борщевика, внезапно выступившему из темноты, забегали прозрачные синие огоньки, а потом он, сухой и полый, вспыхнул и стал похож на горящего гуманоида: зонт – голова, стебли – руки.
Это Пашка, любитель шашлыков, приволок все свои запасы жидкости для розжига, полный рюкзак, и теперь остервенело поливал ею зеленые стены вокруг. Дачники начали щелкать зажигалками, кто-то обжегся и вскрикнул.
– Не надо сразу, пусть пропитается…
– Куда на меня, на меня-то куда?!
– Поджига-ай!
Ядовитые джунгли заполыхали сразу в нескольких местах. Они корчились и пытались в последнем рывке навалиться на поджигателей, роняя тлеющие струпья листьев. Почуяв опасность, по зарослям с визгом заметались тучи кошек. Они впивались в руки, ноги, лица, дачники отбивались чем придется, но кошки бумерангом прилетали обратно. Валерыч стащил рубашку, полил на нее из пластиковой бутыли, поджег и стал вслепую бить направо и налево, помогая себе топором.
– Сго-рим к хре-нам, – отрешенно повторял он, медленно продвигаясь вперед. – К хре-нам…
Первой заметила зарево Тамара Яковлевна. Она приподнялась на кровати, зашевелилось одеяло, покрытое теплыми котами. Осторожно, чтобы ненароком не наступить на питомцев, которым она уже потеряла счет, Тамара Яковлевна подошла к окну и увидела столб огня у самого забора. Поодаль лизали тьму еще несколько. Тамара Яковлевна охнула – пожар. Мало ей Зинкиных козней, так теперь еще и это. За помощью надо бежать, а как тут побежишь, как продерешься, если все Зинкиной крапивой и дурманом заросло. Спасу не было от этой зеленой дряни, хорошо хоть, кошки ей помочь пытались, душеньки невинные. Грызли, выкапывали – и не травились вроде, знают животные, что есть можно, а что нет.
Тамара Яковлевна толкнула дверь – ну точно, не открывается, опять «бешеным огурцом» затянуло или шиповником каким. Зинка ее постоянно так замуровывала в даче, и окон целых не осталось, еле успевала дыры затыкать тряпками, и стены проломило, непонятно, как дом вообще еще держался. Зарево разгоралось все ярче, и Тамара Яковлевна испугалась – ведь так и сгореть можно, и не поможет никто. Пожар тоже Зинка небось устроила, ведьма.
И тут забор затрещал – но не от огня, его определенно кто-то рубил. Ошарашенная Тамара Яковлевна молча наблюдала, как ломают ее и без того ветхую ограду – теперь на фоне зарева были различимы силуэты людей. Тех самых людей, к которым она собиралась бежать за помощью. Размахивая топорами, вилами, какими-то палками, они продвигались к дому Тамары Яковлевны. И к дому ее соседки тоже, толпа даже не замечала линию воображаемого забора. Пинали кошек, рубили отчаянно хлещущие их ветки, цветы, отяжелевшие от плодов плети помидоров, винограда – всю ту изобильную садово-огородную роскошь, которая заполонила с недавних пор участок Зинаиды Ивановны. Сквозь треск слышались злые и деловитые выкрики, люди бесчинствовали на чужой земле азартно, с удовольствием. Факелы и топоры, думала в ужасе Тамара Яковлевна, совсем как в Средневековье, когда с ними приходили жечь ведьму.
Из памяти вдруг вынырнуло измятое страдающее лицо всеми старательно забытого Кожебаткина. А ведь тогда так же было – вломились ночью, толпой… Обыкновенные люди, дачники, соседи, соратники по борьбе с тлей и засухой, у которых она еще думала искать управу на Зинку – в последнюю, конечно, очередь, чтобы зря не беспокоить.
А Зинка-то спит небось и ничего не знает, заволновалась вдруг Тамара Яковлевна. Она же там одна совсем. Обе они и были всегда совсем одни, одни друг у дружки – детей не дождешься, у внуков не допросишься, а соседям какое вообще до них дело. Тюкнут тяпкой, как Кожебаткина, – и все, и вроде как их тоже не было. А когда у нее в прошлом месяце тяпка сломалась, Зинаида Ивановна ей свою отдала. Прямо так, без возврата. И вареньем из ревеня угощала, и баранками, и так хорошо они пили чай перед телевизором в прежние, нормальные времена. Всякое они, конечно, наговорили друг другу, и наделали тоже всякого, но Зинаида Ивановна уж точно не пришла бы к ней ночью, разломав забор, с огнем и топором…
И был-то на всем свете один проверенный, порядочный человек – Зинаида Ивановна, интеллигентная женщина, добрая, внимательная; всегда ведь думалось – как с соседкой повезло. Тамара Яковлевна опустилась на кровать, прижала к груди глупую кошку-трехцветку и заплакала – от страха, бессилия и от того, что натворила сгоряча таких непоправимых глупостей.
Зинаида Ивановна тем временем тоже сидела у окна, смотрела сквозь завесу девьего винограда на приближающуюся толпу, которая топтала беззащитные лилии и нежные сахарные арбузики, – и тоже плакала. И думала, что бес, бес ее попутал; рассказывали же по телевизору, как путают бесы хороших людей, заставляют творить невесть что, а она ведь хорошая, она никому зла не желала, и Тамара Яковлевна хорошая, что же они наделали…
Ветки, с шумом колыхнувшись напоследок, замерли, как им и полагается в безветренную ночь. Умолкли и растворились в темноте кошки. Взбудораженные дачники еще пару минут сражались по инерции, пока не заметили наконец полное отсутствие сопротивления. Только огонь потрескивал.
Перемазанный сажей Валерыч включил фонарик и поводил им по сторонам. Зверей нигде видно не было. Заросли пожухли и как-то поскучнели, за одно неуловимое мгновение превратившись из растительных монстров в обыкновенные сорняки. Это ж сколько полоть теперь придется, по-хозяйски подумал Валерыч, запущено-то все как.
– Затаптываем огонь, затаптываем, песку надо, земли! – спохватившись, принялась командовать председательша.
Тамара Яковлевна испуганно подпрыгнула, услышав стук в дверь. Зарево погасло, но на участке еще слышались шум и голоса. Решив, что разъяренная толпа линчевателей стучаться все-таки не станет, Тамара Яковлевна осторожно отодвинула щеколду, но цепочку оставила.
На пороге стояла взволнованная Зинаида Ивановна, в ночной сорочке и с фонариком.
– Вы уж извините, если что не так… – всхлипнула она. – Если вдруг там что, простите, бес попутал…
– Нет, нет, это вы меня простите, Зинаида Ивановна. Если вдруг чем обидела…
Тамара Яковлевна просунула в щель под цепочкой дрожащую руку, Зинаида Ивановна порывисто ее пожала. И соседки вежливо, с облегчением друг другу улыбнулись.
Дачные джунгли засохли в несколько дней. Кошек у Тамары Яковлевны прибавилось – теперь в даче и около паслось штук десять, все мирные и ленивые. А остальная стая как-то сама собой рассосалась.
Вьюрковцы, так и не понявшие, что же было причиной природного бунта, еще некоторое время посматривали на котов и крапиву с подозрением. Подозрения все не оправдывались и не оправдывались, коты терлись об ноги, крапива покорно гибла от рук садоводов. И постепенно о тех необъяснимых событиях забыли – на подходе были новые.
