Шесть. Чудовище

Обстановка на Кубе в XIX веке была отмечена постоянными восстаниями против испанского владычества. В 1823 году бывший военный Хосе Франсиско Лемус с помощью масонских лож организовал мятеж по всему острову. Он планировал создать независимое государство, которое бы называлось на языке таино: Кубанакан. Но, как и во время восстания рабов во главе с Апонте в 1812 году, в ряды мятежников просочились шпионы, и выступление провалилось.

После восстания испанцы отправили сорок тысяч солдат для постоянного размещения на Кубе. До конца столетия почти все время эти войска либо были в состоянии готовности, либо вели боевые действия. Пенинсуларе, то есть приезжих из Испании (в противовес родившимся на Кубе выходцам из испанских семей), местные не любили все больше и больше. Разве что богатые землевладельцы верили, что солдаты защитят их от рабов, свободных чернокожих и аболиционистов, от всех, кто стремился к независимости.

В 1851 году на Кубу вторгся Нарсисо Лопес. Он родился на Кубе, воевал против Симона Боливара, венесуэльца, желавшего освободить Южную Америку от испанцев и создать единое латиноамериканское государство. Хотя Лопес служил на Кубе чиновником, представлявшим интересы Испании, его увлекла мысль об аннексии Кубы Соединенными Штатами. Американцы давно заигрывали с этой идеей. В 1808 году президент Джефферсон отправил в Гавану посла, чтобы разведать возможность купить остров, как это было проделано с Луизианой. Из этого ничего не вышло, но к концу 1840-х годов, с ростом напряженности между рабовладельческими и свободными штатами Америки, на юге заинтересовались приобретением того, что могло бы стать еще одним рабовладельческим штатом. Разумеется, это значило, что данная мысль встретила неприятие среди свободных чернокожих и аболиционистов.

Нарсисо Лопеса в Соединенных Штатах горячо поддерживали сторонники идеи «Явного предначертания» — весьма спорной уверенности, что белой расе предназначено судьбой подчинить себе весь североамериканский континент. Некоторые, например Джон Куинси Адамс, видели в этом убеждении заговор с целью распространить рабство. Авраам Линкольн был одним из противников «Явного предначертания». Предопределением судьбы обосновывали США свои действия, когда вторглись в Мексику в 1846 году и захватили почти половину ее территории.

Лопес набрал американских солдат, участвовавших в Мексиканской войне, и попытался убедить генерала Роберта Ли либо полковника Джефферсона Дэвиса (они обучались в Военной академии США) встать во главе армии, но оба отказались. В 1850 году Лопес принял командование на себя, вторгся на Кубу и захватил порт Карденас к востоку от Гаваны. Но, когда испанцы подтянули войска, Лопес вместе со своей армией отступил на кораблях обратно в США.

На следующий год Лопес высадился на кубинский берег западнее Гаваны. На сей раз с ним выступили 435 добровольцев. Все они были взяты в плен или убиты испанцами. Во время событий, напоминающих генеральную репетицию «Операции в заливе Свиней», спонсированную ЦРУ в 1961 году, многие были казнены расстрельной командой; другие попали в плен и в обмен на выкуп отправлены в Соединенные Штаты. Лопеса публично повесили в форте Ла-Пунта возле Хабана-Вьеха. Недалеко от места казни проходит, пожалуй, самая короткая улица Старой Гаваны, и ее назвали Калле-Лопес в его честь. Она переходит в Калле-Энна, носящую имя испанского генерала, который разбил Лопеса. На флаге Лопеса были изображены, на манер американского, красные и белые полосы, а также одна-единственная звезда. Как ни странно, знамя аннексии впоследствии стало знаменем кубинской независимости и по сей день служит флагом Кубы.

Нью-Йорк, где находили пристанище беглые представители гаванской интеллигенции, был штаб-квартирой кубинской борьбы за независимость, начавшейся в 1868 году с трагической Десятилетней войны. Та не увенчалась успехом, но после ее окончания интеллигенция стала готовить новую войну, и так начался процесс, остановить который уже было нельзя.

В Нью-Йорке Хосе Марти стал одновременно «апостолом независимости» Кубы и самым признанным писателем из этой страны; до сих пор он считается крупнейшей фигурой в испаноязычной литературе. Самый знаменитый гаванец в истории большую часть своих работ создал в Нью-Йорке.

Гильермо Кабрера Инфанте, сам сбежавший в Лондон от режима Кастро, писал, пожалуй не без зависти, что ни один кубинец не процветал в изгнании больше, чем Марти, который поднялся «из неизвестного начинающего памфлетиста» — в этом статусе 16-летний Марти был вынужден покинуть страну — «до одного из величайших авторов, писавших на испанском языке, и, несомненно, нашего ведущего прозаика». В эмиграции Марти отличался плодовитостью. Сегодня кубинское правительство издает его полное собрание сочинений в двадцати шести томах.

Кабрера Инфанте говорит о «плотности» прозы Марти, сравнивая ее с «твердыми металлами вроде платины». Марти писал о политике и литературе, о том, чего он жаждал и не находил на Кубе, о кубинской независимости и отмене рабства. Также он писал об Эмерсоне и Уитмене, Улиссе Гранте, Джесси Джеймсе, Кони-Айленде и заснеженном Нью-Йорке. Красоту слога Марти можно оценить по тому простому предложению, которым он начинает рассказ о Чарльзе Дарвине: «Дарвин был величественным стариком, светившимся гордостью за то, что ему удалось увидеть».

Стихи Марти наполнены образами и навевают меланхолию. Будучи одним из первых поэтов-модернистов, писавших на испанском, он оказал большое влияние на испанскую поэзию. Читая любое из его произведений — поэтическое или прозаическое, — наслаждаешься чувственностью человека, искренне любившего слова. Эти слова постоянно цитируются в испаноговорящем мире. И чаще всего первые строки сборника «Простые стихи»:

Этими словами начинается «Гуантанамера», одна из самых популярных кубинских песен среди когда-либо написанных. Известность этой песни удивительна, учитывая, что никто толком не знает, о чем она, хотя очевидно, что Хосе Марти тут ни при чем. Кажется, она о неразделенной любви к женщине из Гуантанамо. Написал ее популярный композитор Хосеито Фернандес Диас, вероятно, около 1929 года. В 1940-е годы он вел радиопередачу «Ла Гуантанама», в которой каждую рубрику открывал этой песней. Он по-разному объяснял, кем была та крестьянка из Гуантанамо. Guajira Guántanamera, пелось в припеве, что означает «народная песня из Гуантанамо»; однако Фернандес так и не рассказал, какое отношение Хосе Марти или его стихи имеют ко всей этой истории. Многие считают, что Фернандес не мог толком объяснить смысл слов, потому что на самом деле не он их написал, а выдающийся кубинский классический композитор испанского происхождения Хулиан Орбон. Именно Орбон отдал песню Питу Сигеру в версии, где было даже больше строк Марти, и именно эту версию Сигер сделал популярной в 1960-е годы.

Со временем песню постепенно забыли, как это бывает с песнями, все, за исключением живших в Майами кубинских беженцев (Кастро называл их gusanos — «черви»). Этот кубанидад застыл в Гаване 1950-х годов. «Они до сих пор поют „Гуантанамеру“» — так часто в Гаване ругали эмигрантов. Однако сегодня, когда туристы в большом количестве возвращаются в Гавану, музыканты в барах, ресторанах и отелях снова играют «Гуантанамеру».

В 1892 году Марти, находясь в Нью-Йорке, вступил в Кубинскую революционную партию, которая начала готовить очередную попытку избавиться от Испании. Он агитировал за кубинское государство, где будут представлены все классы и все расы, и говорил, что его надо создать как можно быстрее, пока не успели подтянуться Соединенные Штаты. Стоит американцам однажды вмешаться, предсказывал Марти, они установят свою власть и никогда ее не ослабят.

Марти, возможно придумавший понятие латино либо, несомненно, одним из первых его использовавший, в 1891 году написал эссе под названием «Наша Америка», под которой он подразумевал Латинскую Америку в противовес другой Америке на севере. В этом эссе он говорит, что Латинская Америка должна объединиться в один фронт и противостоять Соединенным Штатам. «Недалек тот час, когда с нашей Америкой пожелает установить тесные отношения сильный и предприимчивый сосед, который ее не знает и презирает», — писал он. Далее он говорил: «Презрение исполина-соседа, который не знает нашу Америку, для нее величайшая опасность».

Марти помог собрать деньги на армию, чтобы занять Кубу, и в 1895 году он вернулся на остров, чтобы присоединиться к генералу Максимо Гомесу. И случилось так, что этот болезненный и лысеющий гаванец сорока двух лет, бывший нью-йоркский поэт, не умевший ни ездить верхом, ни обращаться с оружием, отправился на войну. Очутившись в сельской местности, он пришел в восторг, как это часто случается с горожанами, ликуя от каждого листика или птичьего чириканья, и стал вести дневник, который многие считают его величайшим произведением.

Генерал Гомес, доминиканец, закаленный в боях профессиональный военный, учился военному делу в испанской армии и был ветераном кубинской войны за независимость. У него была прострелена шея со времен Десятилетней войны, он все так же затыкал ее ватой. Во время тех событий он заработал репутацию солдата невероятной природной отваги и тактической смекалки. Его войска состояли преимущественно из добровольцев — чернокожих и мулатов, испанцы прозвали их мамбисес, — высмеивая их африканские корни с помощью ругательства, которое раньше применялось в отношении рабов в Сан-Доминго. Но это возымело обратный эффект, и слово стали с удовольствием использовать в рядах сторонников независимости.

Учитывая недостаток боеприпасов — по подсчетам, лишь четверть его солдат имела огнестрельное оружие — и то, что ему было известно о подспудном страхе испанских солдат перед чернокожими, Гомес изобрел тактику, названную им «атака мачете». Сталкиваясь со строем испанской пехоты, его войска делали один выстрел, а затем нападали пешком во главе с Гомесом, размахивая мачете. Такие атаки приводили испанских солдат в ужас.

Вскоре после того, как Марти присоединился к Гомесу на восточной Кубе, произошла небольшая стычка с врагом. Гомес приказал Марти отойти в тыл. Вместо этого поэт помчался вперед верхом с ружьем наперевес. Или он просто не справился с лошадью?

Как бы то ни было, он, как сам Гомес в Десятилетней войне, получил пулю в шею от снайпера, прятавшегося в высокой траве и вооруженного ружьем «ремингтон». По одним версиям, Марти умер на месте, по другим — пеший испанский солдат узнал его и добил второй пулей. Так что движение за независимость продолжило боевой путь без своего духовного лидера, своего «апостола». Фактически мученическая смерть очень поспособствовала апостольскому статусу.

На восточных холмах Кубы Марти накануне гибели начал, но так и не дописал то, что стало его последним письмом. Он адресовал его своему другу Мануэлю Меркадо, заместителю министра внутренних дел в мексиканском правительстве. В юности, когда Марти вместе с родителями жил в Мексике в эмиграции, Меркадо был его соседом, и они подружились на всю жизнь. В письме Марти рассказывал об опасении, что США приберут к рукам Кубу, стоит испанцам уйти. По его словам, он знал, что так и будет, поскольку жил в брюхе этого чудовища.

Чудовище в самом деле засматривалось на Кубу. Остатки испанской империи рушились на глазах, а Штаты со своей только что набранной империалистической мощью мечтали аннексировать Гавайи, Филиппины, Пуэрто-Рико и — в их глазах это был главный приз — Кубу, райский уголок совсем рядом с их берегами. Этот новый этап «Явного предначертания» пришелся по вкусу большинству американцев, и президент Уильям Маккинли, больше истинный политик, чем истинный империалист, не мог противиться народной воле. И поэтому в 1898 году Соединенные Штаты начали войну с Испанией в Карибском бассейне. Они осуществили именно то, чего боялся Марти, — выгнали испанцев и заняли их место. Плохо вооруженные кубинцы сражались против Испании почти сто лет; хорошо вооруженным американцам они сдались во время четырехмесячного противостояния.

1 января 1899 года Испания ушла с Кубы. В тот же день власть перешла в руки американского военного правительства под руководством генерала Джона Брука.

За год до этого захвата экзальтированный писатель Трамбулл Уайт выпустил книгу под названием «Наши новые владения» (Our New Possessions) с главами про Кубу, Пуэрто-Рико, Гавайи и Филиппины. Раздел про Кубу назывался «Антильская жемчужина» (Pearl of the Antilles) и начинался так:

«Величайший остров» оказался большим разочарованием. Американцы в свое время не осознали, насколько он истощен несколькими десятилетиями войны. Службы здравоохранения, дороги и мосты, школы и больницы срочно нуждались в улучшении. Полуторамиллионное население фактически сократилось на двести тысяч с того момента, как Кубинская революционная партия начала войну за независимость в 1895 году. Согласно переписи 1887 года, только один из трех белых кубинцев умел писать, а среди чернокожих и мулатов грамотность составляла только 11 %.

В декабре 1899 года еще один генерал, Леонард Вуд, принял командование. Так начался второй этап американской оккупации. Планов у Вуда было много. В прошлом он руководил американской медицинской службой и очень заинтересовался исследованиями кубинского врача Карлоса Хуана Финлея, открывшего, что желтая лихорадка передается человеку с укусом комара. Вуд привез в американскую армию доктора Уолтера Рида, чьи труды о паразитах и тропических болезнях, особенно о желтой лихорадке, изменили историю медицины. Кроме того, американцы отремонтировали дороги, восстановили мосты, построили школы.

Но скоро Соединенным Штатам расхотелось аннексировать этот проблемный остров, и они решили, что им вполне хватит возможности контролировать его издалека. Поэтому в 1901 году Соединенные Штаты придумали для Кубы новую конституцию: она становилась демократической республикой со всеобщим избирательным правом, отделением церкви от государства и прямыми выборами президента. Но был и подвох в виде ряда ограничений, предложенных тогдашним военным министром США Элиу Рутом. Они не позволяли Кубе подписывать соглашения, ущемляющие ее суверенитет или вгоняющие в тяжелые долги, а также давали американским военным право в любой момент по своему усмотрению вмешиваться в дела Кубы. Конституционная ассамблея Кубы попыталась пересмотреть эти условия, но Соединенные Штаты сообщили, что пересмотра не будет и эти пункты, названные «Поправкой Платта», станут постоянной частью кубинской конституции. В противном случае американская армия отказывалась уходить. Более того, Соединенные Штаты получили право сохранять военно-морскую базу в Гуантанамо в течение следующих восьмидесяти лет.

Кубинцам все-таки удалось добиться отмены «Поправки Платта» в 1934 году, но они до сих пор ведут переговоры о выводе американского флота из Гуантанамо.

В последующие десятилетия Куба мучилась с демократическими выборами, которые иногда приводили к диктатуре, иногда к народным восстаниям и даже вооруженным бунтам — которыми тут обычно сопровождаются все нововведения. Соединенные Штаты не считали нужным прививать демократические идеалы, которые они исповедовали. Когда нелегкие эксперименты Кубы с демократией закончились государственным переворотом Фульхенсио Батисты в 1952 году, американцы поддержали его и даже прислали оружие и снаряжение. Они рассудили, что, по крайней мере, это человек, с которым они могли бы вести дела, хотя главным делом Батисты было собственное обогащение, в основном с помощью связей с американской организованной преступностью.

Кубинцы любят символизм. Когда Фидель Кастро и его революционеры сбросили Батисту, они сознательно взяли Гавану 1 января 1959 года, ровно через шестьдесят лет после прихода американцев.