Тринадцать. Как надо спорить в Гаване

Гавана, кажется, всегда пребывает в состоянии абсурда, и у каждого гаванца, похоже, он выражен в своей форме. Поэт Хосе Лесама Лима жил в состоянии поэтического абсурда, который противоречил тщательно продуманному научному абсурду кубинского правительства. Шедевр поэтического абсурда Лесамы, роман «Рай» привел в бешенство власти Кубы, хотя они, вероятно, его не поняли, поскольку текст настолько трудный для восприятия и поражающий воображение, что никто его до конца не понимает. Вся Латинская Америка аплодировала «Раю» как шедевру, за исключением кубинского правительства.

Книга игнорирует все правила сюжета и композиции, разлетается в разные стороны. Хулио Кортасар, знаменитый аргентинский писатель и большой поклонник книги, говорил: «Иногда, читая „Рай“, испытываешь чувство, что Лесама прибыл к нам с другой планеты».

Почему кубинские власти осудили книгу, которую никто не понимает? Спишем это на научный абсурд, тщательно выстроенный революцией набор правил, принципов и правильных идеалов.

Секс в Гаване — всегда популярная тема, и чем откровеннее, тем лучше. Кабрера Инфанте опубликовал рассказ о человеке, занимавшемся сексом с морской черепахой, — никто и бровью не повел. Но когда Лесама написал, что сексом занимались мужчины с мужчинами (а также это делали мужчины и женщины, а в одной сцене мужчина занимается сексом с девушкой, а потом с ее младшим братом), это сочли извращением, и государство запретило публикацию его книг.

Лесама отказался покидать Гавану и остаток жизни провел в своего рода внутреннем изгнании, его не издавали, работы не было. Похожая судьба досталась популярной поэтессе Дульсе Марии Лойнас. Она писала совершенно по-другому, но оба они совершили грех игнорирования революционного абсурда — у них был собственный.

До недавнего времени в кубинском обществе не было ничего более недопустимого, чем гомосексуальность. В Гаване мужчины всегда нарочито мужественны; друг мужского пола это не «приятель» и не «чувак», а gallo, то есть «петух». На улице хуже всего назвать мужчину maricón, pájaro, ganso — были и есть десятки оскорбительных слов, а также целый спектр бранных наименований для лесбиянок, в большинстве из них присутствует слово tortilla, что означает «яичница-болтунья». Гомосексуалов в обязательном порядке отправляли в военные лагеря, где они подвергались жестоким и диким попыткам «лечить» их электрошоком.

Потом, в 1990-е годы, когда в абсолютной диктатуре появилась некоторая гибкость, государство вдруг сменило свое отношение к вопросу на полностью противоположное. Сегодня открытых гомосексуалов — не всегда, но иногда — можно увидеть на гаванских рок-концертах или уличных вечеринках. О гомосексуальности говорят и в книгах, и фильмах.

Сила кубинского полицейского государства состоит в том, что трудно понять, что именно доведет тебя до беды. Правительство можно критиковать. В романах Десноса, мистериях Падуры и фильмах Гутьерреса много критики в отношении государства. Но когда Лесама пишет о гомосексуальности — это совсем другое дело. И когда Вильярреал, ухаживавший за домом Хемингуэя, не поладил с властями, проблема заключалась не в том, что он критиковал революцию (это можно было как-то переварить), а в том, что он вообще ею не интересовался. Что в Гаване способно вызвать больше подозрений, чем отсутствие мнения?

Иностранных журналистов всегда обескураживало, насколько свободно в Гаване говорят о политике. Однако никакое полицейское государство не могло бы запретить гаванцам разговаривать, выражать мнение, издеваться и подшучивать над властями. Это ведь чуть ли не определение типичного гаванца. Гарсиа Лорка называл горожан hablaneros, от слова hablar — «говорить».

Вдобавок государство постоянно меняет правила игры — и, судя по всему, продолжит так делать дальше. Но, несмотря на перемены, Гавана остается Гаваной.

Гаванцы, видимо, разбираются в постоянно меняющихся правилах своей страны, но иностранца это сбивает с толку. Однажды ночью я шел по темной и пустынной улице в Сентро-Хабана, осторожно оглядываясь по сторонам. Поскольку эмбарго закрыло возможность пользоваться кредитными картами, мои карманы были набиты наличными. Мои опасения, наверное, бросались в глаза, поскольку высокий и стройный молодой кубинец приблизился к мне и сказал: «Не волнуйтесь. Вам в Гаване ничего не грозит. Здесь живет два миллиона человек, из них миллион работает в полиции». (Гаванцы обожают подходить к иностранцам и делать подобные заявления, обычно с долей иронии.)

Этот парень почти не преувеличивал. Полиция в Гаване повсюду. Сотрудники MININT в зеленой униформе, внутренняя служба безопасности, выглядят настолько сурово, насколько кубинцы на это способны. Но обычные гаванские полицейские в серой форме — это, честно говоря, самые сексуальные вооруженные силы, что мне доводилось видеть. Красивые молодые мужчины и женщины в настолько безупречно подогнанной форме, что думаешь: а нет ли у них личных портных? Кажется, что полиция проводит целые дни на улицах группами по два-три человека (мужчины и женщины обязательно вместе, поддразнивая друг друга и флиртуя).

Иностранные журналисты приходят в восторг, когда люди либо называют братьев Кастро каким-нибудь из их многочисленных прозвищ, либо, имея в виду бородатого Фиделя, гладят себя по подбородку, словно не осмеливаются произносить их имена. Но конечно, гаванцы просто обожают клички и жесты. Они хлопают руками по-птичьи, чтобы сказать «я ухожу». Они спокойно называют Фиделя или Рауля по имени и любят политические анекдоты. Популярная шутка: три величайших достижения Революции — здравоохранение, образование, спорт; три ее величайшие неудачи — завтрак, обед и ужин.

Революции всегда сопровождались определенным абсурдом, но революция Кастро была особенно бредовой. Тут не просто власть переходила в другие руки или совершалось изменение политического устройства. Ставилась цель изменить все — создать другие общественные отношения, в том числе между мужчинами и женщинами, и положить конец потребительству. Революционеры хотели изменить человеческую природу и воспитать «нового человека». (Хотя общество должно было стать менее сексистским, о новом человеке всегда говорили «он».) Новый человек плевал на личное обогащение. О нем (или о ней) заботилось государство, а он (или она) посвящал себя служению обществу.

Все эти нововведения были очень увлекательны. Эдмундо Деснос вспоминал первые годы, 1960-е, как самый удивительный период своей жизни:

Но потом наступил «особый период», и открылась шкатулка Пандоры. Когда кубинское государство лишилось советской помощи, оно больше не могло обеспечивать материальные потребности населения. Раньше революция фактически говорила народу: «Мы обеспечим вас пищей, жильем, медициной, образованием, а вы будете использовать свои возможности, чтобы как-то служить государству, которое дало вам все». Никто — ни врачи, ни музыкальные звезды, ни бейсболисты — не богател. Но зато они вносили свой вклад. Они ощущали себя частью великого эксперимента.

В 1990 году, примерно тогда, когда Кастро впервые употребил выражение «особый период», я говорил с певцом Пабло Миланесом. Он был одним из крупнейших исполнителей баллад нуэва-трова. Миланес получал только скромную кубинскую зарплату, как и остальные его соотечественники, и после гастролей, где он зарабатывал миллионы в твердой валюте для государства, ему доставалось всего 400 песо в месяц на личные нужды. Я спросил, не задумывался ли он о том, чтобы уехать из страны и разбогатеть, как сделали некоторые другие кубинские музыканты, например трубач Артуро Сандоваль. Он сказал: «Мы предпочитаем жить в таком обществе. У нас есть возможность заниматься своим искусством. Может, оно и не приносит много денег, но это не самое главное для нас. Если бы мы к этому стремились, то жили бы в другой стране и были миллионерами».

Но когда пришел «особый период» и кубинцам сообщили: чтобы прокормить себя и выжить, они должны позаботиться о себе сами — открыть паладар, завести магазин, продавать что-то на улице, возить на такси иностранцев, — все переменилось. Едва люди начали думать об этом, как их антивещистская позиция и ощущение работы на благо общества начали сходить на нет.

Бейсболисты, которых вполне устраивала жизнь на маленькую зарплату, становились все недовольнее. Они всегда играли за команду родного города, их соседи и родственники приходили поболеть на их матчи. При выездных играх фанаты набивались в пикапы или автобусы и отправлялись за ними. Но теперь все больше игроков приходили к мысли, что деньги важнее, чем привычный комфорт, даже если это значит, что придется играть за чужаков в незнакомой стране. Когда кубинец бежит в Соединенные Штаты и играет за крупные лиги, он впервые в жизни (не считая, возможно, нескольких международных матчей) выступает на стадионе, где никого не знает.

К концу 1990-х годов даже футболисты потянулись в Штаты, чтобы играть профессионально, хотя это значило, что на международных соревнованиях они не смогут больше выступать ни за сборную Кубы, ни за американскую команду — играть можно только за одну национальную сборную в карьере. Но тем не менее они могли больше заработать игрой в Соединенных Штатах, а зарабатывание денег теперь считалось законной и уважаемой целью.

Также и врачи, некогда скромные герои своих кварталов, начали забывать, как они получили бесплатное образование, и стали требовать то, что им казалось теперь своим правом, правом докторов, — право быть богатым.

Может ли кто-то бредить больше, чем эмигранты-антикастровцы? Их особенно бесит, что революция Фиделя не провалилась, подарив Кубе один из самых длинных в ее истории периодов стабильности. Это стало полной неожиданностью. Те, кто не поддерживал Фиделя, уехали в Майами, думая, что через несколько лет вернутся. Но он умер в своей постели в возрасте девяноста лет, преемственность его власти и продолжение революции надежно обеспечены. Однажды я спросил у бывшего президента Доминиканской Республики Хуана Боша, который дружил с Кастро и, несмотря на победу на демократических выборах, сумел в свое время удержать власть всего на семь месяцев, что его больше всего восхищает в Фиделе Кастро. Его ответ: «То, как он выживает».

Кастро регулярно обзывал своих противников в изгнании то крысами, то червями. Последнее слово — gusanos на испанском — еще одно свидетельство, что Кастро хотелось быть вторым Марти, только прожившим подольше. Марти тоже употреблял слово gusanos в отношении своих врагов — кубинцев, выступавших на стороне Испании.

Слово гусано в значении «эмигрант» прижилось в Гаване, где у многих есть родственники-гусано, и его часто используют беззлобно. Бывают еще гусаньеро, слово, образованное от gusano (червяк) и compañero (товарищ). Гусаньеро — это кубинец, живущий за границей, но поддерживающий революцию.

Произведения некоторых писателей-эмигрантов, например Рейнальдо Аренаса и Эберто Падильи, почти невозможно читать из-за их маниакальной ненависти к Кастро. Аренас даже обвинил Фиделя в том, что тот заразил Флориду СПИДом. Кабрера Инфанте, сын основателя Коммунистической партии Кубы, уехавший в 1965 году и ставший убежденным противником Кастро, хотя бы сохранил кубинское чувство юмора и придумал слово «кастрит».

Даже Роберто Гонсалес Эчеварриа в своей книге «Гордость Гаваны» (The Pride of Havana) — прекрасной во всех остальных отношениях истории кубинского бейсбола — чувствует себя обязанным потратить массу усилий, чтобы доказать, что Кастро не был питчером профессионального уровня, как утверждали многие его сторонники. Естественно, не был. Так ли важно это доказывать? Нет никаких данных, что Кастро играл питчера в Кубинской лиге, как часто заявляют его поклонники. Гонсалес Эчеварриа не поленился изучить данные о спортсменах Гаванского университета за те годы, когда Кастро учился на юридическом факультете, и обнаружил, что в ноябре 1946 года юридический факультет играл против предпринимательского, а Ф. Кастро в этой игре был питчером у юристов, которые проиграли со счетом 5:4. Конечно, заключает автор, на Кубе много Кастро, и, возможно, это не тот самый Ф. Кастро. Помимо этого, единственное свидетельство, что Кастро умеет играть на позиции питчера, — пара показательных матчей, которые революционеры сыграли вскоре после прихода к власти за команду под названием Barbudos, «Бородачи». Сохранилось множество фотографий с тех игр. Сердитый эмигрант ликующе демонстрирует один из таких снимков в своей книге про бейсбол и указывает, что команданте так стоит в уинд-апе, что виден захват мяча, тем самым по-дилетантски подсказывая бэттеру, какую подачу он собирается сделать.

Это очевидно бессмысленное замечание, ведь Кастро легко признавал, что все истории о его бейсбольных талантах — это миф, и говорил, что лучше играет в баскетбол. Сторонники Кастро фантазируют не меньше Эчеварриа. Многие из них заявляют, что Кастро звали в питчеры к New York Giants, правда, доказательств этому нет.

В гаванском диалоге главное сделать громкое заявление, а не приводить факты.