Двенадцать. Солнечная сторона

Хосе Марти в Гаване повсюду. Точнее, он повсюду на Кубе, если сосчитать все его гипсовые бюсты в школах и общественных зданиях. Большинство кубинских героев удостоились всего одной статуи; у Марти их множество.

Скульпторы улучшили его внешность — в Гаване ценят привлекательность, ведь это, как говорил писатель Эрнандес Роберто Уриа, «тщеславный город, который завораживает». Здесь все должны хорошо выглядеть. Полиция хорошо выглядит; даже служебные собаки, вынюхивающие наркотики в аэропорту — ухоженные спаниели, — хорошо выглядят. Революцию запустили голливудские красавцы с высоким и широкоплечим воином Фиделем Кастро в главной роли и Камило Сьенфуэгосом, сыгравшим героя, чей душевный и обаятельный образ «лучшего друга» в Голливуде обычно оставляют Эдди Альберту. Эрнесто Че Гевара, яростный революционер, выглядел слишком импозантно, чтобы быть кем-то, кроме кинозвезды. Аллен Гинзберг, знаменитый американский поэт, поддержавший революцию, был депортирован в 1965 году за то, что слишком много болтал о наркотиках и однополых отношениях. Последней каплей стало то, о чем, вероятно, думали многие (и мужчины и женщины), а Гинзберг сказал вслух: что он хотел бы заняться сексом с Че.

А вот с Марти, вечным главным героем гаванского спектакля, были проблемы. «Апостол» был хилым, полутора метров ростом, с несколькими жидкими прядями, безнадежно болтающимися по сторонам редкого пробора. Проживи он дольше сорока двух лет, от этих прядей вовсе бы ничего не осталось.

Писатели и историки хорошенько постарались, чтобы убедить Кубу: несмотря на невзрачную внешность Марти, женщины находили его неотразимым. Часто звучит предположение, что все дело в его поэзии. Мария Гранадос, дочь экс-президента Гватемалы, влюбилась в него, когда он приезжал в ее страну в 1877 году, но писатель был уже помолвлен с кубинкой Кармен Сайас-Басан, на ком и женился впоследствии. Позже Мария утонула, то ли случайно, то ли совершив самоубийство из-за неразделенной любви, и Марти посвятил ей поэму, сказав, что она не убила себя, а «умерла от любви».

Статуи Марти не похожи на человека с фотографий. В камне, бронзе или гипсе «Апостол» наделяется высоким лбом, гривой густых волос на голове, увенчивающей жилистое, крепкое тело.

Лучшую статую Марти с квадратными плечами и густыми волосами поставил в 1905 году первый кубинский президент Томас Эстрада Пальма в Центральном парке (Parque Central). Высеченная из каррарского мрамора известным скульптором того времени Хосе Вилальтой де Сааведрой, она изображает Марти шагающим вперед среди королевских пальм (это должно что-то символизировать). На нем его обычное пальто, в руке какой-то плащ или накидка, он поднял правую руку и на что-то направил указательный палец. Учитывая местоположение статуи, существуют две основные теории насчет этого, и обе они — пример едкого гаванского юмора. «Апостол свободы», говорят одни, выходит из отеля «Инглатерра», который позади него, и ловит такси. Другие утверждают, что Марти движется к «Эль-Флоридите», которая перед ним, и заказывает дайкири. Лично я не принимаю ни одну из этих версий. Очевидно же, что Марти, известный своей страстью к бейсболу, высказывает мнение о вчерашней игре мужчинам, которые спорят о ней в парке, раскинувшемся перед ним.

У Фиделя Кастро, судя по всему, имелась и своя теория по поводу этого жеста, поскольку он постоянно использовал его во время выступлений с трибуны на Пласа-де-ла-Революсьон, где за ним неуклюже громоздилась еще одна статуя Марти. Вполне возможно, что команданте пытался разными способами подражать «Апостолу», знаменитому своим красноречием. Кастро часто перефразировал Марти или даже заимствовал его идеи, хотя явно был слишком крупным и лохматым и, пожалуй, слишком многословным, чтобы сойти за второго Марти.

Еще более мускулистая статуя Марти — бронзовая, возле Малекона, она изображает, как «Апостол» защищает ребенка и сурово смотрит на угрозу из-за моря. Эту скульптуру поставили в 2000 году, когда бурно обсуждалась попытка американских кубинцев в США не пустить маленького мальчика Элиана Гонсалеса к отцу на Кубу.

Самая эффектная статуя Марти, которая лучше всех раскрывает его образ, находится не в Гаване и даже не на Кубе, а в Нью-Йорке, где долгое время жил «Апостол», — в Сентрал-Парк-Саут (Central Park South) в начале авеню Америки, где любят ставить конные скульптуры латиноамериканских героев. Там есть еще два персонажа — выступающий парадным шагом Симон Боливар и галопирующий аргентинский генерал Хосе де Сан-Мартин, — но фигура Марти, падающего со своего скакуна, производит куда более яркое впечатление, чем два несколько статичных всадника. Хорошо одетый и без оружия, пусть и с большими залысинами, чем на большинстве статуй (возможно потому, что скульптор — не кубинец и не мужчина), Марти только что получил роковую пулю, и его несущаяся лошадь вот-вот рухнет.

Автор статуи — американский скульптор Анна Вон Хайат-Хантингтон, закончившая ее в 1959 году в возрасте восьмидесяти двух лет. Это ее последняя работа; она стала подарком нового кубинского правительства Нью-Йорку. Но отношения между странами испортились, и на нынешнее место памятник поставили только в 1965 году; Боливара-освободителя подвинули в сторону, чтобы найти место для «Апостола».

Хотя настоящий Марти был вооружен револьвером и вряд ли был одет по-городскому в том бою, статуя передает трагический момент. Смерть необычайно важна для кубинцев, а для гаванцев — особенно.

В Гаване находится самое знаменитое в мире кладбище, уступающее только Парижу с его Пер-Лашез. Кладбище имени Христофора Колумба площадью 55 гектаров, на котором похоронен миллион человек, расположено в Ведадо. Здесь, под обжигающим гаванским солнцем, мало тени и почти нет скамеек, но зато есть целые улицы памятников, и некоторые из них — авторства знаменитых скульпторов, например Хосе Вилальты де Сааведры, автора статуи Марти в Центральном парке. Мавзолей Каталины Ласо, богатой женщины, перебравшейся во Францию, чтобы избежать секс-скандала, был спроектирован Рене Лаликом; его завершает характерный для этого мастера застекленный купол с вырезанной в нем розой.

Как будто в живом городе, на кладбище есть несколько ухоженных улиц, в первую очередь главный проспект, идущий прямо от ворот, где написан девиз: «БЛЕДНАЯ СМЕРТЬ ОДИНАКОВО ЗАХОДИТ И В ЦАРСКИЕ ДВОРЦЫ, И В ХИЖИНЫ БЕДНЯКОВ». Но памятники на кладбище не одинаковые. У тех, кто побогаче, они крупнее и стоят на главных улицах. И, как и в остальном городе, многие из них разрушаются. У Гаваны долгая история эмиграции, а уехавшие не могут ухаживать за семейными могилами.

Среди миллиона похороненных на кладбище Колон лежат генерал Максимо Гомес, писатели Николас Гильен, Алехо Карпентьер, Хосе Лесама Лима и Дульсе Мария Лойнас, режиссер Томас Гутьеррес, барабанщик Рубен Гонсалес; часовня стоит на могиле великого мастера дайкири Константе Рибалаигуа.

Одна могила выглядит как кость домино «дубль-три». Здесь лежит Луиса В. Антония, проигравшая ответственный матч по домино: она неправильно выложила «дубль-три» и умерла от сердечного приступа. На другой могиле стоит большой мраморный шахматный король. Тут покоится один из величайших шахматистов всех времен — Хосе Рауль Капабланка. Он родился в Гаване в 1888 году, освоил шахматы в четыре года и любил сеансы одновременной игры с множеством соперников. Оказавшись в Соединенных Штатах, он выиграл 168 партий всего за десять сеансов. Гавана издавна рождала великих шахматистов — испанцы привезли игру на Кубу в XV веке, и она прижилась. Это одна из немногих общих черт между русскими и кубинцами в советскую эпоху.

Гавана больше славится бейсболом, и многие великие игроки и менеджеры обрели последнее пристанище на кладбище Колон, в том числе Дольф Лук, игравший в 1914–1935 годах за Boston Braves, Cincinnati Reds и Brooklyn Dodgers. Менеджер Кубинской лиги Альберто Асой и Хулиан Кастильо, первый бейсмен, попавший в Кубинский бейсбольный зал славы, лежат на Колоне.

Есть здесь и воздушные пираты, например Уильям Ли Брент, член «Черных пантер», который находился в розыске и угнал самолет на Кубу в 1969 году. В конце 1960-х так много американцев угоняло самолеты на Кубу (большинство из них чернокожие националисты), что кубинские власти держали специальный особняк в Гаване, принадлежавший ранее уехавшему богатому предпринимателю, в качестве «дома для угонщиков», и там успели погостить тридцать пять воздушных пиратов. По словам одного из них, Майкла Финни, однажды на Кубе собралось целых шестьдесят американских угонщиков, почти все — чернокожие. По подсчетам ФСБ, их было еще больше. Многие пользовались возможностью бесплатно получить университетское образование и в итоге получали хорошую работу. Финни, скончавшийся от рака в 2005 году, стал журналистом, что, вероятно, объясняет, почему он всегда знал, что я приехал в город. Он любил поболтать с другим американцем, помнившим 1960-е. Он и другие угонщики признавали, что горько скучают по людям чернокожей Америки.

Одно из самых посещаемых мест на кладбище Колон — простая могила Амелии Гойри-де-Адот, умершей вместе с дочерью при родах в 1901 году. Младенца похоронили у нее в ногах, но через два года, когда Гойри-де-Адот эксгумировали для перезахоронения (это распространенная практика), останки ребенка оказались у нее в руках. Такое случается на этом кладбище из-за смещений почвенных слоев, поэтому и производят перезахоронение через два года. Но это объяснение никто не принял, и беременные женщины едут к «Ла-Милагросе», чудотворной, как ее теперь называют. Уходя, они пятятся назад по проспекту, чтобы не оборачиваться к могиле спиной. Для светских людей у гаванцев многовато суеверий.

Марти был одержим смертью. В шестнадцатилетнем возрасте он предсказал, что проживет недолго. В самом знаменитом его сборнике, «Простые стихи», с первой же строфы утверждается, что эти строки написаны прямодушным человеком, желающим выпустить на волю все стихотворения прежде, чем умрет. Смерть в его стихах там и тут. Из-за этого испанское фашистское движение фалангистов в 1930-е годы, имевшее чуть ли не культ смерти, обратило внимание на Марти, хотя он был противником и правых и испанцев. Девиз фалангистов — бессмысленный вопль «Да здравствует смерть!». Их гимн «Лицом к солнцу» (Cara al Sol) перекликается с одним из стихотворений Марти из сборника «Простые стихи»:

Некоторые, в том числе Гильермо Кабрера Инфанте, заходили так далеко, что высказывали версию о том, что Марти совершил самоубийство, показавшись снайперу в траве. Если Куба вела окончательную войну за независимость, как надеялся Марти (или так было принято считать), то какой вклад он сможет вносить дальше? Он прожил сорок два года — больше, чем он когда-либо предполагал, — он ничего не понимал в военном деле и принес бы мало пользы в бою. Но вот если он погибнет в бою, лицом к солнцу, мучеником — это вдохновит других на борьбу.

Тридцатью годами раньше кубинский гимн, остающийся таким до сих пор, призвал к мученичеству. В 1868 году Перучо Фигередо написал «Гимн Баямо» (The Hymn of Bayamo), он же «Ла-Баямеса» (La Bayamesa), еще не успев якобы слезть с коня после разгрома испанцев в Баямо. И там поется: Que morir por la patria es vivir («Умереть за родину — значит жить»).

Слабый солдат Марти стал могучим мучеником. Революция обожает его. Ее злостные противники обожают его. И коммунисты и фашисты цитируют Марти. Испанцы, которых он ругал всю свою жизнь, восхищаются им, как и американцы, которым он не доверял. На такое способен только мученик.

Марти стал первым героем долгой кубинской традиции мученичества и самоубийств. В 1958 году, когда писателю Рейнальдо Аренасу было четырнадцать, он жил в городке Ольгин. Со своим другом Карлосом он решил убежать в горы и присоединиться к партизанам Кастро. Стать настоящими партизанами, los barbudos, они не могли, поскольку были слишком юны, чтобы носить бороду, но зато они могли бы, как сказал Аренас, «немного повоевать и лишиться жизни».

Аренас вспоминает, как вскоре после революции состоялся суд над группой военных летчиков, которых обвинили в попытке бомбить Сантьяго. Сам Фидель Кастро выступал обвинителем, но судья, такой же барбудо с заросшим подбородком, ветеран повстанческого движения, пришел к выводу, что офицеры невиновны, и вынес решение в их пользу. Затем, поскольку он пошел против своих, он застрелился.

В первые годы революции происходило много самоубийств. Ольга Андреу, в чьем доме происходили тайные чтения писателей-диссидентов, подавших заявку на выезд из Кубы, однажды прыгнула с балкона без всяких объяснений. Революционер по имени Эдди Суньоль, руководивший многочисленными казнями «предателей» в своем районе на протяжении пятнадцати лет после революции, пустил себе пулю в лоб. Аренас писал: «Смерть Суньоля стала еще одним самоубийством в нашей политической истории, бесконечной истории самоубийств».

Аренас знал одного профессора экономики по имени Хуан Перес де ла Рива, аристократа, единственного в своей семье, кто остался поддержать революцию. Романтик, вечный неудачник в любви, он получил разрешение периодически навещать своих родственников в Париже, и всякий раз, оказываясь там, он прыгал с моста в воду. Но ему так и не удалось убить себя. Наконец он полюбил женщину, она в ответ полюбила его, и они были счастливы. Теперь он захотел жить, но заболел раком гортани и умер. Прекрасный пример типичной гаванской истории.

В Гаване суицид — почетный выход из ситуации. Он совершенно не испортил репутацию Хемингуэя в городе. Аренас писал о высоком уровне самоубийств в Эль-Морро. Это был способ бегства. Рабы тоже так часто делали. Если спросить у гаванца: «Как ты?» — часто отвечают: «Пока жив». Подобные ответы популярны на Карибах почти везде, где существовало рабство. Для невольников смерть часто была подарком. К тому же она означала сопротивление и бегство, поскольку многие верили, что после смерти душа раба возвращается в Африку. Таино тоже боролись против испанцев с помощью массовых самоубийств.

Аренас, рассказавший множество суицидальных историй, сам покончил жизнь самоубийством в 1990 году. Увидев, как коты прыгают с гаванских балконов, он решил, что они пытаются покончить с собой, что, вероятно, больше говорит об Аренасе, чем о котах. Он уехал из страны, заболел СПИДом и решил избежать неприятной смерти с помощью самоубийства. Но сначала он написал автобиографию, многозначительно озаглавленную «Пока не наступит ночь» (Before Night Falls), которая напоминает «Простые стихи» Марти тем, что герой сразу же сообщает читателю о своей скорой смерти и о желании закончить книгу прежде, чем он покинет этот мир.

Еще один заблудший писатель — Гильермо Росалес. Коренной гаванец, он родился в 1946 году и так отчаянно хотел уехать с Кубы в 1970-е годы, что, согласно Аренасу, придумал замаскироваться под Николаса Гильена, который, будучи сторонником революции, имел право путешествовать. В конце концов Росалес сумел добраться до Майами без переодеваний. Там он вел несчастливую и маргинальную жизнь в домах для реабилитации в 1980-е годы, но продолжал писать, уничтожая рукописи, если к ним не возникало мгновенного интереса. В 1993 году он избавился от всех своих записей и разрядил револьвер себе в висок. После него осталось две новеллы и пять рассказов — прекрасные произведения, очень любопытные, вполне позволяющие оценить масштаб того, что мы потеряли. Так может суицид быть актом агрессии, родом нападения? Разве не правы были рабы в этом отношении?

Покончили с собой несколько мэров Гаваны. Уилфреда Фернандеса, верного сторонника президента Херардо Мачадо, арестовали в 1933 году, когда сбросили Мачадо; во время заключения в Ла-Кабанье он застрелился. Мэр Мануэль Фернандес Супервьель пустил себе пулю в голову в 1947 году, когда не сумел выполнить предвыборное обещание — улучшить водоснабжение города.

Самым колоритным, всем памятным суицидом стала гибель политика Эдуардо Чибаса; его часто звали Эдди и иногда Эль-Локо, поскольку внутри его горел своеобразный огонь, удивлявший людей. Он считал себя «революционером», впрочем, как и большинство кубинских политиков. На протяжении двухсот лет слово «революция» на Кубе использовали к месту и не к месту. Когда Кастро пришел к власти, многие удивились, обнаружив, что в своих прошлых заявлениях он говорил правду и действительно стремился к революции.

От других политиков Эдди Чибас отличался таким богатством, что у него не было интереса воровать, а потому он не любил тех, кто этим занимался, то есть большинство. Поначалу он поддерживал доктора Рамона Грау, терапевта из богатой «табачной» семьи, сменившего Мачадо. Но к 1940-м годам он и многие другие заподозрили Грау в коррупции, и Чибас организовал против него движение, названное «Ортодоксальной партией». Разумеется, и Грау и Чибас провозгласили, что именно они — наследники «революционного» движения Марти. В молодости Фидель Кастро был членом «Ортодоксальной партии».

Чибас, выступивший против выбранного Грау преемника Карлоса Прио Сокарраса, был слишком некрасив для гаванской политики. Приземистый, коренастый, лысеющий, в очках с толстыми стеклами, он проиграл. Этого Эль-Локо стерпеть не мог и арендовал радиостанцию, откуда целый час в воскресный день произносил диатрибы против Прио. Из-за скрипучего голоса он даже по радио казался не очень привлекательным. Тем не менее в 1950 году люди стали отворачиваться от Прио, а Чибас начал приобретать популярность.

И только он пошел вверх, как совершил ошибку, выступив против каких-то коррупционных действий, показавшихся всем придуманными, — судя по всему, Чибас получил неверную информацию. Ему начали меньше доверять.

Поскольку дело происходило в Гаване, пора было подумать, не поправить ли ситуацию мученичеством. В конце своей очередной обличительной речи в прямом эфире 5 августа 1951 года Чибас объявил: «Это мое последнее воззвание». Это заявление насмешливо повторяли следующие несколько месяцев бессердечные шутники Гаваны. Чибас в тот день взял револьвер 32-го калибра и выстрелил себе в живот — медленная и мучительная смерть. Последние слова, выстрел, тело обрушивается на стол у микрофона — все это задумывалось как драматичное послание слушателям. Однако, как сказал Кабрера Инфанте, «будучи истинным кубинским политиком», Чибас вещал дольше запланированного и во время всего этого грандиозного финала станция успела включить рекламную паузу. Эль-Локо скончался от раны через неделю.

Дедушка Аренаса настроил радио с антенной, закрепленной на длинной бамбуковой палке, поскольку хотел слушать воскресные выступления Чибаса. В роковой день прапрабабушка Аренаса прислонилась к радио, и ровно перед финалом в антенну попала молния, разряд спустился по проводу и убил женщину. На похоронах мать Аренаса рыдала, и он подошел ее утешить. «Я плачу не о бабушке, — сказала она, — а о Чибасе».

В этом городе, где нет коммерческой рекламы, повсюду встречается один плакат со словами о смерти. Это фотография Че, сделанная Кордой, с подписью «СОЦИАЛИЗМ ИЛИ СМЕРТЬ!». Это может удивить приезжего, если он не знает, что в Гаване все немного странно. Почему бы не сказать что-то позитивное о социализме и жизни? Почему не «да здравствует социализм»? Однако риторика революции, как риторика и Марти, и движения за независимость, всегда связана со смертью. Кастро, подобно Марти, всегда сулил смерть. «Революция, — говорил он, — это борьба насмерть между будущим и прошлым». Борьба насмерть не выглядит блестящим будущим, если вы не испытаете сначала неумеренного восторга перед смертью. Кстати, портрет с непримиримым взглядом борца авторства Корды тоже связан со смертью. Фотография сделана 5 марта 1960 года на похоронах, где прощались с жертвами контрреволюционного диверсанта, заложившего бомбу.

Это язык революции: «Люди умирают. Партия бессмертна». Или вот девиз, наглядно показывающий, что корни революции уходят в язык восстаний рабов: «Мы скорее утопимся в море, чем согласимся быть чьими-то рабами».

Примечательно, что, когда подобные заявления звучат с постамента Хосе Марти на Пласа-де-ла-Революсьон, в небе часто кружат грифы-индейки, птицы смерти, aura tiñosa на кубинском испанском. Словно природа проявляет кубинское чувство юмора. Эти птицы — очень крупные и уродливые, но летают грациозно, что заметно, когда они делают петлю над статуей Марти. Естественно, есть множество гаванских уличных шуток, рассказывающих, почему грифов тянет к этому месту; с научными объяснениями дело обстоит не так хорошо.

Возможно, им просто нравятся статуи. В нескольких милях отсюда, в Кохимаре, птицы кружат над памятником Хемингуэю. Кохимар выглядит немного запущенным, как и все кубинские города, но есть в нем один объект в идеальном состоянии — это бетонная платформа со ступенями, поднимающимися к кольцу столбов, которое окружает полутораметровый каменный блок с зеленоватым бюстом Хемингуэя. У него та же глупая ухмылка, что и в «Эль-Флоридите». В этом крупном металлическом портрете нет никакой эстетической ценности, и на Хемингуэя он не очень похож, но говорить о нем что-то плохое не хочется, поскольку его поставили на скудные деньги местных рыбаков, собравших бронзовые детали и винты со своих лодок, чтобы переплавить их в подобие своего героя. Рыбакам статуя нравится, грифам тоже.

С самого начала революция, казалось, искала мучеников. Фидель, подобно Марти, часто говорил о своей смерти и готовности погибнуть. В 1956 году в Мексике, собираясь высадиться на Кубе и поднять бунт, он заявил: «В 1956 году мы станем либо свободными, либо мучениками».

Фидель понимал политическую ценность мученичества. Впервые гаванцы стали замечать это за ним, когда он запрыгнул на могилу Эдди Чибаса на кладбище Колон и произнес пламенную речь. Но, в отличие от Марти и Чибаса, Фидель знал, каково это — быть живым и у власти, и хотел, чтоб это продолжалось как можно дольше. Когда он все-таки умер в 2016 году в возрасте девяноста лет, то, вероятно, добавил себе еще больше престижа, поскольку в Гаване мертвый герой ценится куда выше, чем старый и дряхлый, даже если убрать его с глаз долой.

Многие погибли от рук людей Батисты — тысячи, как утверждал Фидель, — и в их честь вешались памятные таблички и ставились монументы. Но ни один из них не дотягивал до масштабов Марти, мученика, способного выступить за правое дело.

28 октября 1959 года двухмоторная «Сессна» с Камило Сьенфуэгосом на борту потерпела крушение над морем, и найти ее не удалось. Погибший в возрасте двадцати семи лет, меньше чем через год после прихода Кастро к власти, он мог бы стать мучеником революции. Все любили Камило, он обладал самой обаятельной из революционных улыбок. Но были сложности. Лучший друг или хороший парень не всегда годится на роль мученика. Кроме того, никто не знает, как умер Сьенфуэгос. Самолет исчез. Естественно, пошли разговоры, что Фидель убил его, но реальных доказательств тому не было. Пожалуй, Сьенфуэгос из революционеров был наиболее любим людьми, и его смерть вспоминают каждое 28 октября, бросая цветы в море-убийцу. Однако правильный мученик должен умереть у всех на глазах и в решающий момент.

Затем был Че Гевара, отнюдь не славный парень, но революционер до мозга костей, Робеспьер кубинской революции. В 1792 году, когда Конвент обвинил Робеспьера (который положил начало тому, что назовут Эпохой террора) в том, что тот позволил Французской революции стать чересчур кровавой, Робеспьер ответил: «Вы хотите революцию без революции?» Так бы мог сказать и Че.

Фидель Кастро восхищался и Робеспьером и Террором и даже заявил: «Нам на Кубе нужно много Робеспьеров». Один у него был, но Че, оставаясь революционером, не находил себе места, управляя государством и руководя банком. Он уехал, чтобы продолжать революционную борьбу, сначала в Конго, а потом в Боливию, где боливийская армия и ЦРУ убили его. Вот теперь революция получила своего великого мученика, революционера, отдавшего жизнь за свободу и уничтоженного ЦРУ. Распространилась легенда, что напоследок Че сказал: «Стреляй — ты убьешь только человека». В некоторых версиях он говорит: «Стреляй, трус…» Весьма вероятно, что он не произносил ни того ни другого, и в этом случае интересно было бы знать, кто это придумал, поскольку в этих словах воплощается очень своеобразная личность: смелый, воинственный мачо, ни во что не ставящий человеческую жизнь.