Глава седьмая
Что вы делаете, доктор?
I
– Вы бы не могли сейчас подъехать в 30-ю клинику?
– Куда?
– Это на проспекте Победы, сразу за сквером имени Беллы Кнаух…
– Тиран, – не скрываясь, сказала Регина.
– Тиран, – согласился Ник.
– А вас, господин Зоммерфельд, я бы попросил, – заявил Тиран, забыв, впрочем, уточнить, о чем бы он попросил господина Зоммерфельда. – В отношении вас я добрей материнских рук. Гуляйте с сыном, наслаждайтесь жизнью. Вас я не приглашаю. Мне вполне хватит доктора ван Фрассен.
Его голова в сфере коммуникатора вдруг завертелась юлой. Сбой связи, подумала Регина. Смешно. Очень смешно, гори оно ядерным огнем. Еще минуту назад все было лучше лучшего. Артур вовремя сказал: «Я хочу…» – и они свернули в южную часть парка, угодив прямиком на «ретро-гуляния». Над прудом играл духовой оркестр. Сияла медь инструментов, музыканты надували хомячьи щеки. Торговали леденцами на палочках и сахарной ватой. Желающие катались в конных экипажах. Никого в современной одежде – на входе каждому выдавали микро-иллюзатор, который следовало носить в кармане. Голограммы старинных костюмов превращали ларгитасцев в собственных пращуров – чопорных, важных. К услугам эстетов, презирающих иллюзии, был целый гардероб. Ник, щеголь этакий, взял напрокат фрак, черный как ласточкин хвост, млечно-белый жилет и брюки со штрипками. Артур сперва растерялся, затем тоже потребовал фрак, но его уговорили на курточку с золотыми пуговицами. Штаны до колен, чулки, башмаки с пряжками – мальчик недоверчиво разглядывал свое отражение в зеркале и вдруг громко рассмеялся. И оба мужчины зааплодировали, когда к ним из дамской комнаты вышла Регина – роба с длинным шлейфом, кружевной чепец, шляпка с цветами.
Овации скрасили госпоже ван Фрассен неудобство, доставляемое тесным корсетом. Она не знала, что через полчаса никакие аплодисменты не скрасят ей раздражение от Тирана – хоть весь парк захлопает в ладоши.
– Кто? – спросил Ник, когда Тиран прекратил вертеться.
– Кауфман. Утром доставлен на Ларгитас скорым «спецом».
– Что с ним?
«Отчет экспедиции Кауфмана, – вспомнила Регина слова комментатора. И эхом – голос „большой шишки“, который она слышала на Шадруване, в день ее триумфального возвращения от шаха. – Мы уже связались с 3-й исследовательской группой. Кауфман обещал пробить ситуацию по своим каналам…»
– Повздорил с носильщиком. Сколько раз я его предупреждал…
– Что с ним?!
– Нож в бок, камнем по затылку. Задета печень. Черепно-мозговая травма. К счастью, его вовремя поместили в реанимакапсулу. Состояние тяжелое, но стабильное. Врачи дают гарантии…
– Мозг поврежден? – вмешалась Регина.
Мимо проскакали всадники – в кирасах, в сверкающих касках. Каждый второй держал в седле визжащую девицу. Каждый первый завидовал – шумно, не стесняясь в выражениях. Замыкал кавалькаду бравый усач. И он, и его жеребец вымахали такими гигантами, что это уже было просто неприлично. Впрочем, девица в седле усача была им подстать. Пышная грудь тряслась в такт скачке, вызывая у зевак обильное слюнотечение.
Опомнившись, зеваки провожали кирасиров радостными воплями.
– Сотрясение. В остальном – вроде бы, без последствий.
– Черепно-мозговые – не мой профиль. Вашему Кауфману нужен нейрохирург.
– Есть у него нейрохирург. Все у него есть. Говорю же, без последствий. Если не считать того, что он постоянно разговаривает с вами, доктор ван Фрассен.
– Со мной?!
– Приезжайте, сами увидите. 30-я, сквер Беллы Кнаух.
И Тиран отключился.
– Я отвезу тебя, – Ник виновато тронул ее за плечо.
– Не надо. Развлекай Артура.
Лишь сейчас она сообразила, что в течение всего разговора Артур молчал. Привстав на цыпочки, зажмурившись, сосредоточенный, как пилот при прохождении пояса астероидов, мальчик раскачивался из стороны в сторону. Со странной, но очевидной периодичностью он подносил палец к губам, словно призывал взрослых молчать – и, опустив руку, продолжал качаться. Не человек – метроном.
Регина чуяла, что это скоро пройдет. И все равно – нервничала.
– А ты?
– А я переоденусь, заброшу Фриду домой – и в клинику.
Услышав слово «домой», рыжая коза зашипела по-змеиному. Не будь вокруг столько народу, доктор ван Фрассен и сама бы зашипела. Подмывало отнестись к вызову Тирана примерно так же, как Фрида – к агрессору на выставке. Увы, женщина была более стеснена в поступках и действиях, чем ее химера.
Тиран встретил ее у памятника Белле Кнаух.
– Побоялся, что вы не найдете клинику, – он выглядел измотанным, как стайер в конце дистанции. Даже выправка поблекла. – Идемте, я вас провожу. Что вы смотрите? Ну да, памятник…
Регина вздохнула:
– Дедушка Фриц хотел сделать меня второй Кнаух. Мечтал о военной карьере. Ничего не вышло. Если, конечно, не считать работы с вами…
– Герои умирают рано, – буркнул бесчувственный Тиран. – А мы с вами еще поработаем. Зачем мне ваш памятник? Пошли, что ли? Тут рядом…
Она действительно не нашла бы клинику. Хотя бы потому, что на 30-й – если верить Тирану – клинике не было никаких опознавательных знаков. Ни таблички на стене, ни инфошара над крыльцом. Скучный дом в пять этажей, старомодный ветеран. Холл пустовал. Не смущаясь этим, Тиран провел Регину к лифту. Вместо ожидаемого подъема кабинка поехала вниз. Регина не знала, как глубоко они спустились.
Судя по времени движения, не очень.
– Вы сказали, Кауфман говорит со мной…
– Не спешите, – прервал ее Тиран. – Сейчас вы все поймете.
Пройдя по коридору, он толкнул дверь – шестую от лифта. Кабинет, куда они попали, ничем не отличался от любого другого. Активировав голосферу, Тиран взял аккорд на сенсорной панели. В сфере возникла палата – обычная больничная палата. На кровати, одет в смешную пижаму, спал мужчина – видимо, тот самый Кауфман. Бритую голову его украшали пятна наногеля. От диагност-центра к Кауфману тянулась «грива» – сотни тонких, как волос, проводков. Они ежесекундно меняли цвет.
Казалось, человека подсоединили к радуге.
Тиран взял второй аккорд. Изображение мигнуло и понеслось назад. Кауфман был неподвижен. «Перемотка» угадывалась лишь по ускорившемуся миганию «гривы». Запись, поняла Регина. Ага, вот и звук.
– И все же они звери, – не открывая глаз, сказал Кауфман. – Понимаешь, Ри? Животные. Зря ты со мной споришь. Производя энергию, они уходят в галлюцинации. Как наркоманы. Знаешь, почему это называется «срыв шелухи»? Всё человеческое у энергетов – внешнее! Как шелуха! А под ней – зверь…
Лицо его вдруг исказилось страхом.
– Ничего, – на шее Кауфмана дернулся хрящеватый кадык. – Ничего, все в порядке…
– И вот так все время, – прокомментировал Тиран. – Иногда он называет вас – Ри. Иногда – Региной. Пару раз он даже обращался к вашему отцу, адмиралу ван Фрассену. Правда, величая его фрегат-капитаном. Что скажете?
Регина подалась вперед, разглядывая больного.
– Почему вы зовете его Кауфманом? – спросила она. – Это же Гоффер, Рауль Гоффер. Старший брат инспектора Линды Рюйсдал.
– Узнали? Это хорошо. Вы правы, перед нами Рауль Гоффер. Он же Бернард Кауфман, руководитель 3-й экспедиционной группы на Шадруване. Не волнуйтесь, я вам все объясню. Надеюсь, вы понимаете, что инспектор Рюйсдал ни о чем не должна знать?
II
– Он же архитектор, – беспомощно сказала Регина.
В третий раз за пять минут.
– Архитектор, – согласился Тиран. – Посредственный, надо сказать. Зато администратор – хоть куда. Любую экспедицию организует в лучшем виде. С кем хочешь договорится – с шадруванцами, с кемчугинами, с голодными людоедами. Коммуникабельность – высший класс! Удивляюсь, как он на нож напоролся…
– Зачем вы дали ему псевдоним?
– По документам Рауль Гоффер сейчас строит рабочий поселок на Титрезе-IV. В отличие от Бернарда Кауфмана, который руководит группой на необитаемом, не представляющем особой ценности Шадруване. Который в свою очередь числится в планетарных каталогах совсем под другим названием. Вы понимаете, почему?
– Нет.
– Тогда просто примите на веру: так надо.
– Мне вы тоже дадите псевдоним?
Тиран подмигнул:
– Нет проблем. Хотите стать Леопольдиной Гец?
Регина поиграла с сенсорами. «И все же они звери, – повторил Кауфман-Гоффер. – Понимаешь, Ри? Животные. Зря ты со мной споришь. Производя энергию…» Выставленный «на паузу», с открытым ртом, Рауль выглядел смешно. Клоун в пижаме. Значит, администратор? За что тебя пырнули в печень, администратор? Ты назвал шадруванцев животными? За такое и впрямь могут прирезать. Нет, они не энергеты, а значит, для тебя аборигены – настоящие люди. Дикари, но люди…
Что-то раздражало доктора ван Фрассен. Она никак не могла понять – что, и наконец сообразила: одеколон Тирана. Таким же пользовался дедушка Фриц.
– Что он вам доказывает? – спросил Тиран. – Я в курсе, вы с ним вместе были заложниками на Террафиме. Это как-то связано?
– Нет. Это из более раннего периода.
– Правда? – Тиран заинтересовался, придвинулся ближе. Чувствовалось, что он не рассчитывал на быстрое решение проблемы. – Вы были дружны с Кауфманом? Простите, с Гоффером…
– Дружны? Вряд ли. Я хорошо помню этот эпизод. Мы смотрели турнир по силовому троеборью. В перерыве пошли в буфет. Там Рауль сказал, что энергеты – не люди. Не настоящие люди. В частности, потому, что у них «срывает шелуху». Я обиделась. У менталов…
Тиран кивнул:
– Я понимаю. Продолжайте.
– Мы повздорили. Я чуть не атаковала его – телепатически. Мне было двенадцать лет… К счастью, я была под «Нейрамом». Похоже, Рауль сильно испугался. Этот страх остался в его памяти навсегда. Сейчас, после травмы, он прокручивает его раз за разом. Спорит со мной, доказывает… Я не знаю, почему так произошло. Должно быть, он о чем-то спорил с носильщиком, перед тем как тот напал на Рауля. Два спора, две атаки, два страха… Это каким-то образом наложилось.
– Вы можете его вылечить?
– От резонанса? Да. Надо сделать давнюю энграмму блеклой. Полной ампутации не требуется, это только повредит. Снять яркость, сгладить стресс-пики; увести в глубину. Поработать с мозжечковой миндалиной. Это несложная процедура. Вот если страх перерос в фобию…
– Вы гарантируете успех?
– Я должна осмотреть больного. Учтите, печень и дырка в черепе…
– Не по вашей части. Успокойтесь, его черепом занимаются другие врачи.
– Я могу увидеться с Раулем? Он контактен?
– Вполне. Он разговаривает с врачами, дважды общался со мной. Но длительные беседы ему противопоказаны. И еще – во время разговора он без видимой причины опять начинает доказывать вам…
Тиран осекся, закончив после долгой паузы:
– Доказывать свою позицию. Есть вы в палате, нет вас – неважно. Надеюсь, вы не таите обиду на него?
– После стольких лет? За кого вы меня принимаете?
– Но почему он говорит не только с вами, но и с вашим отцом?! Вы что-то скрываете от меня?
– Вы помешались на секретности. Мой отец пришел в буфет на пике конфликта. И мы сделали вид, что ничего не произошло. Вот эти слова, – Регина быстро нашла нужный фрагмент: «Ничего. Ничего, все в порядке…» – адресованы моему отцу. На тот момент – фрегат-капитану. Надеюсь, это не послужит причиной отставки адмирала ван Фрассен?
– Мы дадим ему орден, – пошутил Тиран. И развел руками, соглашаясь, что шутка не очень. – Хотите осмотреть пациента?
– Больного, – поправила Регина. – Я еще не дала согласия на операцию.
III
– Что-то случилось?
– Всё просто чудесно, папа!
– Ничего, – я судорожно сглатываю. – Всё в порядке.
– Просто Рауль нас заболтал, – улыбка озаряет лицо сестры.
В буфете словно всходит солнце.
– Пошли смотреть второй этап?
– Пошли!
Нет, раньше.
Это уже финал энграммы. Остаточные явления.
– Ты у нас кто? Архитектор? Вот и строй дома!
– Ты за них заступаешься? За этот зверинец?!
– Это ты из зверинца сбежал! Еще хоть слово про «шелуху» скажешь…
Страшно. Очень. Передо мной – малолетняя телепатка! Она в ярости. Раздуваются татуированные крылья носа. Румянец полыхает на щеках. Сейчас она вломится в мои мозги, как бык – в посудную лавку…
– Страшно? – кривая, взрослая усмешка режет хуже ножа. – Знаешь, на кого ты сейчас похож? На тушканчика с Китты. Настоящий человек, говоришь? Не бойся, Настоящий Человек, я тебя не съем…
Он не вспоминает. Он переживает это заново – в настоящем времени.
Страх. Доминанта.
Ничего, это не проблема.
Сменить время – разрушить резонанс.
…почему тебя зациклило, Рауль? Не вижу связи…
Надо посмотреть, что ты запомнил из конфликта с носильщиком…
– Еще хоть слово!.. хоть слово скажешь…
– Не горячись, Асан! Я не хотел тебя…
– Мы бились с чемкитами! Сотника Хашира подняли на копья! Река текла нашей кровью! И ты говоришь мне, что всего этого не было?! Это черви проточили дырку у меня в памяти, да?!
– Это было для тебя, Асан. На самом же деле…
– Не было? Мы дрались зря?! Гибли зря?! Ты…
– Успокойся… все в порядке…
– Не жить! – кривая усмешка режет хуже ножа. – Кауф-хан, тебе не жить…
– Все в порядке…
– Не жить, да…
Серебряный всплеск рыбки. Огонь в правом боку.
Асан нагибается за камнем.
Ночь среди бела дня.
Это тоже финал. На каком бы языке ни шел разговор – Рауль все понимал, значит, и для меня, копающейся в памяти Рауля, тоже все понятно. Ключевой посыл: реплика «все в порядке». И сейчас, и тогда, на турнире. Рауль, сам того не желая, спровоцировал конфликт – оба раза. Он успокаивал папу, и успокаивал дикаря Асана. Наверняка есть еще ассоциативные сцепки. Например, кривая усмешка-нож.
Что ты хотел доказать носильщику, Рауль?
Надо взять энграмму целиком.
За рекой, вдали – полотнища красного, и пурпурного, и золотого. Закат. Густой запах полыни. Стрекот кузнечиков. Тянет сыростью. Горит костер. В руках – миска с кашей. Поперек изгиба реки, в пределах видимости – Скорлупа.
Молчит. Издевается.
Нет никакого заката. Никаких полотнищ. Это я все придумал. Нет никакого «вдали». Мы не видим восхода, не видим и заката. Потому что Скорлупа. Солнце является нам только в зените. До сих пор не изучен феномен – почему здесь светло днем. Я имею в виду – светло для нас. Местным светло, потому что солнце. Мы отбрасываем тени, мы видим тени деревьев. Солнца нет, но оно как бы есть. Будь ты проклят, Шадруван, ты сводишь меня с ума! Будь ты благословен, ты даришь мне надежду. Мне и всему Ларгитасу.
Запоздалая рыбачья лодка без звука входит в Скорлупу.
Исчезает.
– Старик Рахим, – говорит Асан. – Его дома никто не ждет.
– Почему?
– Сыновья погибли в битве при Ош-Ханаг. Одна невестка умерла родами. Другую взял за себя Фаршед Хромой, и она переехала к мужу. Старуху Рахим похоронил в прошлом году, – Асан ухмыляется невпопад и добавляет: – Я тоже дрался под Ош-Ханаг. Я был пятидесятником. Враги дрожали, заслышав мое имя. Не то что теперь…
Он смотрит на свои пальцы. У него семь пальцев на двух руках. Это не мешает Асану носить экспедиционный багаж. Не мешает готовить кулеш. Седлать лошадь. Щупать за задницу девок. Не мешает ничему, кроме одного – пугать врагов не только именем.
– Ош-Ханаг?
– Это там, – он тычет сорванной метелкой ковыля в Скорлупу. – Видишь?
– Ты же знаешь, что нет.
Асан довольно хохочет. Ему нравится подтрунивать надо мной. Обычно я равнодушен. Но сейчас юмор Асана раздражает меня. Наверное, я выпил лишнего. Не надо было мешать вино с пивом. Здесь варят чудесное пиво. С мандрагорой, шафраном и анисом. Оно сладкое и крепкое.
– Нет там никакого Ош-Ханага, – говорю я. – Нет и не было.
– Ты смешной, Кауф-хан, – отвечает Асан. – Ты похож на тушканчика.
– Почему на тушканчика?
– Он хорошо видит только в сумерках. Так и ты. Только твои сумерки – особые. Вон там Ош-Ханаг, и там я бился с чемкитами.
– Это иллюзия, Асан. Там Скорлупа.
– Асан – цыпленок в яйце? Не пятидесятник конницы, а жалкий цыпленок?!
Асан раздувает ноздри. Он гневается. Левая ноздря его изуродована – была порвана и скверно срослась. Это похоже на неудачную авангардистскую татуировку. Я видел такие на Хиззаце. Наших телепатов татуируют не в пример изящнее. Крылья носа моей сестры – произведение искусства. И паспорт для тех, кто умеет читать.
– Ты не цыпленок, Асан. Но ты и не мудрец.
– Я болван?!
– Ты воин. Я не смогу объяснить тебе.
– Объясни!
– Если я скажу тебе про информационные пакеты, что ты поймешь? Ничего. Про кольцевую «червоточину»? Про квазиматериальный барьер с избирательной пропускной способностью? Оставим, Асан. Пора спать. Завтра рано вставать. У нас много дел с утра. Мне – биться головой в Скорлупу. Туда, где тебе мерещится Ош-Ханаг. Тебе – смеяться надо мной.
Он вскакивает:
– Еще хоть слово!.. хоть слово скажешь…
– Не горячись, Асан! Я не хотел тебя…
– Мы бились с чемкитами! С чемкитами, а не головой в Скорлупу! Сотника Хашира подняли на копья! Река текла нашей кровью! И ты говоришь мне, что всего этого не было?! Это черви проточили дырку у меня в памяти, да?!
– Это было для тебя, Асан. На самом же деле…
– Не было? Мы дрались зря?!
Полотнища заката, которого нет, наливаются кровью.
Мне кажется, я вижу эту кровь.
– Гибли зря?! Ты…
Дальше все известно. Серебряная рыбка вгрызается в печень.
И камнем – по затылку.
Связь, вызвавшая резонанс, очевидна. Стресс, связанный с нападением и травмой. Страх. «Маячки» – крылья носа, татуировка, тушканчик. Совпадение ряда реплик. Излишек спиртного. На турнире Рауль тоже перебрал. Ошибся в выборе коктейля, мальчишка.
Если врачи гарантируют ему здоровую печенку и заплату на черепе – за доктором ван Фрассен дело не станет. Снять резонанс – элементарно.
И все-таки…
IV
Дым она заметила за два квартала. Пожар у соседей? «Флинк» шел на автопилоте, район был как на ладони. Через секунду Регина уверилась: горит не у соседей! С ее везением – кто бы сомневался? В душе забушевал шквал паники. Почему отказала система пламегашения? Фрида! Там – Фрида!!! Рука метнулась к сенсору аварийного вызова. Но тут сработал блок оптической коррекции – отследив сосредоточенный взгляд хозяйки, автоматика дала приближение.
Палец завис над сенсором.
Дым шел не из дома – со двора. Его источала металлическая конструкция на ножках, установленная посреди игровой площадки химеры. Ничего подобного в домашнем хозяйстве Регины отродясь не водилось. Вокруг неизвестного устройства толпился народ: Ник с Артуром… Линда? Папа?! Госпожа Клауберг?!! Фрида тоже была там – живая и невредимая, хотя и сильно озабоченная.
Отлегло от сердца: ничего страшного. Да, но что эти мерзавцы палят на чужой территории? Для мусора есть утилизатор… С ювелирной точностью аэромоб опустился на посадочную плиту. Не дожидаясь, пока лепестки дверной мембраны окончательно уйдут в пазы, Регина сунулась наружу. Запах! – смутно знакомый, он вытягивал нервы в струнку. Толком и не обедала сегодня, а время к ужину…
…баранина.
С луком.
Закружилась голова. Обиженно заурчал желудок. Накатило: пикник на интернатском юбилее, «Кто последний, тот черепаха!» Бег наперегонки с графом Брегсоном. Награда победителю: истекающий соком ломоть мяса – с пылу, с жару…
Беспокойство Фриды обрело смысл.
– Все смотрим внимательно! Иначе шедевр кулинарного искусства…
– О! О-о!..
– …обидится таким небрежением и на ваших глазах…
– О-о-о!
– …превратится в отброс общественного питания!
– Ты в порядке, Ри?
Регина обнаружила, что, раздувая ноздри, идет, как сомнамбула, к центру мироздания. Линда, рискуя жизнью, заступила дорогу. Беспокоится. Надо ответить.
– Просто устала. Если мне сейчас же не дадут отбивную размером с ляжку слона, я… Я живьем съем того, кто мне ее не даст!
– Вах! Вот они, слова мудрости! Бальзам на уши шеф-повара!
– Лапша на уши, – поправила вредная Линда, ревнуя.
– Лучший кусок – хозяйке дома!
Господин посол был неподражаем. Штаны закатаны до колен. Сандалии на босу ногу. Фартук на голое тело. Загорелый, закопченный, пропахший дымом, луком и мясом, он походил на дикаря, колдующего у костра.
У костра?
В металлическом коробе рдели уголья. Настоящие.
– Что это?
– Это мангал, о свет моих очей!
В голосе господина посла звенела неподдельная гордость. Словно он только что своими руками собрал безинерционный гиперпривод, над которым наука Ларгитаса билась второе десятилетие.
– Кебаб жарится только на мангале! Казан-кебаб мы в расчет не берем. Вах, любимая женщина! Знала бы ты, чего мне это стоило! В нашей-то дыре…
Над углями шипели, истекая жиром, подрумяненные куски баранины, нанизанные на витые стержни. Воспользовавшись матерчатой рукавицей, Ник ловко ухватил один из стержней за ушко – и с помощью двузубой вилки стащил на блюдо порцию мяса.
Фрида вилась вокруг, умильно заглядывая в глаза.
– М-м-м! Ник, ты гений!
– Я всегда это знал, о услада моих ушей и прочих достоинств! Угощайтесь, гости дорогие! Хозяйка одобрила!
– Привет, папа! Здорово, что ты заглянул!
– Это господину Зоммерфельду…
– …умоляю вас, адмирал: просто Ник!
– …Нику скажи спасибо. Хотел с тобой связаться, а твой уником вне зоны доступа. Послал вызов на домашний – а тут Ник с мегатонной обаяния. Уломал меня приехать…
«Значит, в клинике связь блокируется. Фаг сожри эту секретность – родному отцу с дочерью поговорить не дают!»
– Линда, а ты?
– Ты будешь смеяться, но со мной та же история…
– Что-то по работе?
– Успеется. Ты ешь, ешь…
Успеется – это хорошо. Никуда не надо лететь, никого не нужно спасать. Расслабься, доктор, и пускай слюни. Не думая о том, что время выйдет, и придется слушать Линду, и молчать о Рауле… Потому что в 30-й клинике нет архитектора Рауля Гоффера. Там лежит Бернард Кауфман, начальник экспедиционной группы. Линда наверняка тоже вынуждена о многом молчать – служба такая. Но одно дело – служба, и совсем другое – родной брат…
– Матильда?
– Ну вы же его знаете! Господин посол сказал, что без меня не управится…
– А кто пожарные датчики отключил? Залило бы нас – и прощай, кебаб?!
– Фрида, отстань! Я сама голодная.
– Ей жареное можно?
– В ящериной ипостаси переварит. Ящер любую дрянь жрет…
– Дрянь?! Обижаешь! Так вот, насчет мангала…
Рассказчик из Ника был отменный. Живописуя страсти-мордасти, он превзошел самого себя: «Печка на позитронных термоэлементах? Пожалуйста! Электрогриль с АГ-подвеской? Одиннадцать моделей, на выбор! Ядерный котел с антипригарным покрытием? Нет проблем! Мангал? Какой-такой мангал-шмангал? Первый раз слышим! Темнота, дикие люди! А еще говорят – цивилизация…»
В итоге мангал сварили «на коленке» под чутким руководством господина посла. В мастерской отыскались «потроха» от антикварного пикник-комбайна – они и пошли в дело.
– …знаете, где я раздобыл дрова? Магазин «Школьник», отдел материалов для ручного труда! Заготовки для резьбы по дереву. Настоящая груша, самое оно для кебаба… Пряности я с собой привез. Таможня еле пропустила, даром что я дипломат! Решили – наркотики… Шампуры тоже оттуда. Они мне: «Холодное оружие!» А я им…
Артур утащил кусок кебаба и теперь кормил им Фриду. Оба довольно урчали на весь двор. Матильда принесла из дома пару бутылок «Bouquet Allecher de Rose». Ник с адмиралом, отдав дань вину, заспорили насчет конфликта в системе Йездана-Дасты. Регина устала жевать. Глазами съела бы втрое больше – но, увы, емкость ограничена… Ощутив легкое ментальное касание, она прихватила бокал и продефилировала к раскидистой акации. На скамейке, опоясывавшей ствол дерева, ее ждала Линда.
– Извини, что я о делах. Помнишь, ты на днях купировала инициацию?
– Гюнтер Сандерсон? – вспомнился клоун на манеже. – Какие-то осложнения?
– Нет, мальчик в порядке. К тебе претензий нет.
– Тогда в чем проблема?
– Диагност, который осматривал группу… Мальчишка, год рабочего стажа. Опыта – с гулькин нос. Проглядел индуцированную локалку.
– У кого?
…пожилая воспитательница на полу кабинета. Тело сотрясают конвульсии. Надсадный хрип, брызги слюны…
– Полли ван Штейн, одногруппница.
– Рецидив?
Волна огорчения, придя от Линды, была ответом.
– Раздражитель?
– Реакция на сочетание цветов. Красный, синий, желтый – сверху вниз.
– Футболка и шорты Гюнтера?
– Именно! Ты сразу бы сообразила, в чем дело. Я пыталась с тобой связаться, а у тебя уником вне зоны доступа…
– Что с девочкой?
– Ее родители за город повезли, в окружной киндер-парк – там и накрыло. Домик «вредной» расцветки, на детской площадке. Родители, пока назад мчались, с нашими связались. Оказывается, последние два дня за девочкой водилось: глянет на что-нибудь – и хохочет-заливается. Потом успокаивается. Ну, они не придали значения: хохотушка, мол…
– Частичное совпадение цветов? Другое расположение?
– Скорее всего. А тут ударило по полной. Истерический припадок. В пси-клинику под снотворным доставили. Иначе никак успокоить не могли. Боялись, сердце не выдержит… Не волнуйся, уже все сделали. Йохансон отыскал локалку, Шеллен ее прооперировала…
– С резекцией локалки любой интерн справится. Если, конечно, не опоздать… Как остальные дети?
– Нормально. Их Йохансон заново осматривает.
– Удо – отличный диагност. Я ему доверяю.
Некоторое время они молча сидели рядом. Рецидив, думала Регина. Одна-единственная локальная синаптическая связь, индуцированная стрессовой ситуацией – и все повторяется снова. Кто знает, что послужит «спусковым крючком» в следующий раз? Хорошо, когда локалка – свежая. Когда причина ее возникновения очевидна. Чик – и нет проблемы. Контрольное обследование через месяц, еще одно – через полгода.
И все, человек здоров.
А когда инициирующих событий минимум два, как в случае с Кауфманом-Гоффером? Связь, вроде бы, очевидна. Но что, если не все так просто? Если удар по голове лишь активировал латентную связь, давно существовавшую в мозгу Рауля? Что-то подпитывало ее все эти годы, иначе она рассосалась бы сама…
Неизвестный фактор?
– Еще вина?
– Пожалуй.
– А мне хватит. У меня завтра…
Она чуть не сказал «операция».
– У меня завтра тяжелый день.
V
– Ты у нас кто? Архитектор? Вот и строй дома!
– Ты за них заступаешься? За этот зверинец?!
– Это ты из зверинца сбежал! Еще хоть слово про «шелуху» скажешь…
Оперблок был воплощением стерильности. Спал пациент на столе – пси-проекция Рауля Гоффера не вызывала у Регины опасений. Пульс, дыхание – все в норме. Данные цветового декаплексного сканирования вен – лучше не придумаешь. Склонившись над Раулем, доктор ван Фрассен вот уже полчаса возилась с трофической язвой на левой голени. Так «под шелухой» выглядело давнее фобическое воспоминание, давшее резонанс. Вообще-то Регина ожидала язву желудка, или – если повезет – гнойный фурункул на шее, под ухом.
Все сходилось к этим двум вариантам.
«Трофика» стала для нее неожиданностью. Операции такого рода рекомендовалось делать под местным наркозом, но Регина решила не рисковать. Она не любила, когда что-то выходит за рамки, очерченные заранее. К двум ее суб-личностям – хирургу и оперсестре – добавилась третья: анестезиолог. Еще три суб-личности ждали в сторонке, тихо переговариваясь. Нужды в их участии не было.
Ствол большой подкожной вены на бедре Регина уже удалила. Сейчас она выжигала экспресс-лучом вену под язвой. Все шло хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть спокойной.
…страшно. Очень. Передо мной – малолетняя телепатка! Она в ярости. Раздуваются татуированные крылья носа. Румянец полыхает на щеках. Сейчас она вломится в мои мозги, как бык – в посудную лавку…
…эй, кто там бездельничает?
Пройдите по ассоциат-цепочке:
…раздражитель: «малолетняя телепатка!»
…раздражитель: «За этот зверинец?!»
…«Будь ты проклят, Шадруван, ты сводишь меня с ума…»
…«Будь ты благословен, ты даришь мне надежду…»
…что-нибудь из…
…недавних воспоминаний.
…хорошо, уберите «телепатку»…
«Зверинец» оставляем?
…да.
– Страшно? – кривая, взрослая усмешка режет хуже ножа. – Знаешь, на кого ты сейчас похож? На тушканчика с Китты. Настоящий человек, говоришь? Не бойся, Настоящий Человек, я тебя не съем…
– Не было? Мы дрались зря?! Гибли зря?! Ты…
– Успокойся… все в порядке…
– Не жить! – кривая усмешка режет хуже ножа. – Кауф-хан, тебе не жить…
– Все в порядке…
– Не жить, да…
Между воспоминаниями – между усмешкой-ножом и ножом-усмешкой – без малого четверть века. В первом случае – двенадцатилетняя девчонка. Во втором – взрослый мужчина. Проклятье, для Рауля усмешки идентичны. Близнецы, клоны.
Придется повозиться.
…есть!
Показывай.
Вот: «зверинец-безумие-надежда»…
«сообщение с челнока: при входе…
…в верхний створ Скорлупы…
…Вирини Читрангаде стало плохо…»
Давай в подробностях!
Сообщение с челнока:
«При входе в верхний створ Скорлупы, спустя буквально две-три секунды, брамайни Вирини Читрангаде стало плохо. Полагая, что это случайная реакция, спуск продолжили. Медицинская помощь была оказана без промедления. Ничего не помогло. Вирини билась в конвульсиях и кричала. Она утверждала, что у нее отказал ряд внутренних органов. Что не происходит трансформации страдания в энергию. Учитывая специфику организма энергетов, было принято решение спуск прекратить. Увы, мы опоздали. На выходе из створа Вирини скончалась. Учитывая специфику ситуации, какие будут распоряжения?»
– Труп утилизировать. Эксперимент повторить.
«Не понял вас. Какой эксперимент?»
– Эксперимент по спуску энергетов на Шадруван. Расходным материалом мы вас снабдим.
«Не понял вас. Каким расходным материалом?»
– Тем, который ты сейчас утилизируешь, идиот!
Запись инцидента: молодая, бедно одетая брамайни кричит. Тело ее содрогается. Это похоже на приступ эпилепсии. Лицо брамайни синеет. Крик превращается в бульканье. Последняя судорога. Мертвое тело лежит на полу. Покойница удивительно красива. Возможно, она и раньше была красива, но во время припадка красота превратилась в уродство.
«Это животное. Это не человек; не настоящий человек. Она летела на Шадруван, не зная, куда летит. Ее купили за деньги. Надо было разобраться, почему в Скорлупе отказывают аккумуляторы, заряженные энергетами. „Гирлянды Шакры“, гематрицы… Забавная ирония судьбы: энергеты в Скорлупе делаются подобны своим аккумуляторам, выходя из строя. „Эффект Мондонга“. Еще одно подтверждение их неполноценности. Эволюционный путь развития – тупиковый. Только научно-технический прогресс…»
«Что вы делаете, доктор? Доктор, опомнитесь!»
Она понимала, что без разрешения копается в чужой памяти. В этом не было криминала – во время легальной пси-операции! – но ситуация недвусмысленно намекала на опасность такого обыска. В воспоминаниях Рауля Гоффера, или, если угодно, Бернарда Кауфмана, можно наткнуться на дремлющую гадюку. Тиран – вовсе не добрый дядюшка. Особенно если дело касается эпизодов, закрытых даже для доктора ван Фрассен со всеми ее, гори они ядерным огнем, допусками и врачебными тайнами.
«Что вы делаете, доктор?»
«Лечу больного. А вы что подумали?»
…кто свободен:
…пройти по цепочке: «Эффект Мондонга»…
…уже.
«Пустота! Меня нет, меня пожрал демон…»
Так кричал брамайн-археолог, корчась на полу первого яруса. Человек превращался в слюнявого идиота. Взгляд гас, словно внутри садился невидимый аккумулятор. Лицо оплывало сугробом под солнцем. Пальцы рвали одежду на груди. Археолога быстро подняли на поверхность, но он уже впал в кому.
«Севший аккумулятор» не был фигурой речи. Внутри пирамиды отключались физиологические способности энергетов. Иссякали «резервуары» брамайнов, гас «внутренний огонь» вехденов, гематры теряли способность к вычислениям, а помпилианцы – связь с рабами. Три летальных исхода. Семеро угодили в психушки…
…идиотка!
…это мои собственные воспоминания…
…арт-транс «Мондонг»!
…сама идиотка!
…Рауль тоже смотрел этот фильм…
…он пересматривал его…
…сто раз!
На Мондонге, в подземных пирамидах, гибли энергеты. Разумеется, картина Монтелье – художественный вымысел. Но режиссер основывался на фактах. На Шадруване, в Скорлупе, происходит то же самое. Значит, «эффект Мондонга»? Зверинец-безумие…
Надежда?
Где ты прячешься, надежда?
Регина извлекла световод из вены пациента, приступив к эласт-компрессии голени. Осложнений не предвиделось. Если, конечно, она не проморгала дополнительных причин резонанса. Тогда со временем возможен рецидив – и уже не в виде трофической язвы или фурункула…
«Трагедия с брамайни не единственная. Ну да, я же вижу. Трое вехденов, одна гематрийка; семь брамайнов. Бедняки, согласные продаться первому встречному. Их соблазняли высоким гонораром, везли „вслепую“, не называя пункт назначения… Летальный исход во всех случаях. Сразу после входа в Скорлупу. Хорошо, что Рауль не видел этого вживую. Память сохранила сухие строки отчетов. Фрагменты видеозаписей. Ассоциация „зверинец“ отчетлива. Ассоциация „безумие“ – тоже. Впрочем, она связана не с отвратительностью экспериментов. Безумие для Рауля – эволюционный, физиологический путь энергетов…»
Ей чуть не стало дурно, когда она поняла, с чем связана надежда.
– Как наш пациент?
– Наш?
– Ваш, – поправился Тиран.
– Через два часа он проснется. Будет хорошо, если вы зайдете к нему и поговорите о разных пустяках.
– Нет проблем, доктор.
– Подчеркиваю: о пустяках. Разговоры о Шадруване я запрещаю. После реальной лучевой коагуляции я бы рекомендовала пациенту, вставшему со стола, пешую прогулку в течение получаса, с целью предотвращения осложнений.
– Не понял, – Тиран нахмурился. – При чем тут прогулка?
– Ваша легкая беседа заменит прогулку. И я не хочу, чтобы вы превратили ее в бег по пересеченной местности.
– Что вы сделали, доктор?
– В каком смысле?
– Как вы сняли резонанс? Да, я помню: убрать яркость, сгладить пики… Этого хватило?
Тиран неотрывно смотрел на Регину. Она с трудом выдерживала его взгляд. Казалось, этот не-ментал на одной интуиции добрался до тайников доктора ван Фрассен. Заподозрил, хотел получить подтверждение. «Что вы делаете, доктор?!» – на два голоса, свой и Тирана: «Что вы сделали?..»
– Нет, этого не хватило.
– Понадобилось что-то еще?
– Да. Я усилила страх.
– Страх?
– Страх передо мной, малолетней дурой-телепаткой. Это прошлый страх, безопасный. Он не переродится в фобию. Зато, как доминанта эпизода, он вытеснит второй страх – перед энергетами. Не до конца, но в достаточной степени, чтобы исключить резонанс двух разновременных энграмм. Вы в курсе, что Рауль боится энергетов?
– Боится? Я полагал, что он их терпеть не может. Это не слишком толерантно, но случается…
– Боится. Отсюда все остальное. Примерно так же Ларгитас боится непознаваемого. Не непознанного, нет – тут мы встаем бойцами, с наукой наперевес. Зато непознаваемое… Это вызов всей нашей цивилизации. Страх охватывает бойцов. Панический ужас дикаря перед содроганием земли. И бойцы начинают делать глупости.
– Вы философ, доктор, – Тиран отвел глаза.
VI
Дворик при 30-й клинике неприятно походил на мини-парк при Непайском посольстве. Только сезон поменялся: зима на лето. Растаяли сугробы, исчезли «скользанки». В остальном же – три аллейки, беседка, скамейки. Громадные ели, не сходя с места, крадутся на мягких лапах к добыче. Ограда увенчана пиками. Наверняка поблизости есть гараж, где найдется – если приспичит бежать – кое-что посовременней «Бродяги»…
– Я так рад, – сказал Рауль Гоффер. – Нет, ты не поверишь. Я так рад, что ты наша…
В слово «наша» он вкладывал особый смысл.
Регина кивнула. Ваша, ваша, нет проблем. Операция прошла успешно. Рауль разговаривал с ней-сегодняшней, не пытаясь вернуться к давнему спору. Доктор ван Фрассен могла поздравить себя с победой. Правда, усиление личностно ориентированного страха, с помощью которого был вытеснен страх резонирующий, дало побочный эффект. Но тут уж ничего не поделаешь…
Рауль заискивал перед ней.
– Я знал. Рано или поздно ты должна была понять…
– Не волнуйся. Тебе вредно волноваться.
– Такие волнения на пользу. Ты в курсе, что его казнили?
– Кого?!
Страшные предположения ударили, как молотом. Казнен Тиран? Ерунда, Регина утром виделась с ним. Этот сам кого хочешь казнит… Еще один энергет погиб в Скорлупе? Они называют это казнью? Гадкая шуточка…
– Асана. Моего носильщика. Он сдался властям. Кейрин-хан приговорил его к отсечению головы. За покушение, и все такое. Я видел запись казни – ее прислали по гиперу. Красиво умер, сукин сын. Кричал, что за честь отчизны.
– Что, нельзя было как-то помешать?
– Чему? Казни?! – изумился Рауль.
– Ну да… Апелляция? Прошение?
– Все-таки ты врач. Тебе каждого жалко… Его обязательно надо было казнить. Публично. Чтобы запомнили: нас трогать нельзя. Чтоб до печенок достало. Нельзя трогать, ни при каких условиях. Хоть три раза за честь отчизны. Отчизна у них… Десять минут лету в поперечнике! Нельзя трогать, и конец разговору!
«Если, конечно, – мысленно добавила Регина, – ты не шах, и не Кейрин-хан.»
– Я, когда этот слепой ублюдок тебя похитил, – в голосе Рауля не прозвучало особого почтения к Хешируту IV, – чуть из штанов не выпрыгнул. Все связи поднял. Если бы с тобой что-то случилось, я бы себе никогда не простил. Как чувствовал, что ты будешь с нами. Знаешь, я в тебя чуть не влюбился! Тогда, на турнире… мальчишка, дурак…
Регина прислушалась. Нет, ничего. Просто воспоминание. Пожалуй, ложное – вряд ли он влюбился. Это психика заращивает язву. Достраивает ментальные «ткани», рубцует стыки. Педофил драный…
– Ты не подумай, я к тебе не клеюсь. Мы – взрослые люди…
Все-таки заискивает. Ладно, пусть. Если бы он не был так похож на Линду! Возраст усилил сходство. Семейные черты, только у Рауля – жестче, определенней. Регина повесилась бы, увидев заискивающую Линду. А с этим экспедитором – ничего, терпимо.
Надо встречаться с ним пореже. Во избежание.
– Это прорыв! Если у нас будет зонд, способный проникнуть в Скорлупу…
Зонд – это, значит, Артур.
– …если у нас будет толковый оператор зонда…
Оператор – это, значит, доктор ван Фрассен.
– Да мы горы свернем!
Регина кивала на ходу. Жарким днем ее пробивала зимняя, непайская дрожь, едва она восстанавливала в мозгу «надежду» Рауля Гоффера. Третью из цепочки «зверинец-безумие-надежда». Будущее, ради которого архитектор стал экспедитором. Перспективу, для которой и нож в печень – за счастье. Тук-тук, Скорлупа, отдай свою тайну! И Ойкумена свернет на новую дорогу, вознося Ларгитас не к звездам – над мириадами людей.
Нелюдей, в понимании Рауля.
Возможность превращать аккумуляторы энергетов в бесполезные железки. Это власть, безраздельная власть королей науки. Военная, экономическая, политическая – власть. Психологическая, если угодно. Вот он, ваш хваленый эволюционный путь развития! – раз, и выключили. Как муравья раздавили. Кто после такого не придет на поклон к Ларгитасу? Не падет ниц перед оплотом цивилизации? А кто не придет и не падет, того мы тоже выключим. Приступ эпилепсии, и нет брамайна. Синее лицо, и конец гематру. Конвульсии, и помпилианец утратил связь с рабами. Плазматор в сравнении с этим – детская игрушка. Нет прогресса, кроме научно-технического, и Ларгитас – вождь его…
Великая надежда.
«Насилие – инструмент,» – хором подсказали издалека Тераучи Оэ, старый сякконец, и Ричард Монтелье, знаменитый режиссер. Оба знали толк в инструментарии.
– Нет, я так рад, что ты наша…
– Мне пора, – сказала Регина. – Поправляйся.
КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
(из дневников)
Я ждала, что нас отправят на Шадруван со дня на день.
Даже в первые минуты, полные потрясения от «надежды», мне и в голову не пришло отказаться. Принять ограничения Тирана, забыть про Артура; запереться на Ларгитасе, ожидая, пока будущее само придет ко мне – или не придет никогда. Взрослый человек, я понимала, что заменима. С Артуром станет работать другой оператор. Значит, уж лучше это буду я. И потом, величие родины – не самая скверная перспектива. Глупо осуждать Рауля за его мечты. Подчеркиваю – мечты, а не факты. Наверняка в высших эшелонах сидят люди более компетентные, а главное, менее радикальные…
Великий Космос! – я плыла по течению.
Отлет откладывался. Закончилось лето, пришла осень. Близилась зима. Ник давно улетел без меня – Шадруван ждал господина посла. Улетел и Рауль. Артур остался на Ларгитасе, со мной. Занятая работой, я отдала его в специализированный детсад. Вернее, согласилась с рекомендацией Тирана. В саду ребенка опекала госпожа Клауберг. Комиссарша каким-то внезапным образом превратилась в штатную воспитательницу. А захотела бы – я не сомневалась в этом ни минуты – и в заведующую. Судя по реакциям мальчика, Артуру там было неплохо. Все свободное время мы проводили вместе. Тиран заверил меня, что после шадруванской экспедиции Артур поступит в школу, как все дети, и вообще, доктор, бросьте волноваться.
Я не верила ему.
Я не знала, что там, в компетентных высших эшелонах, проверяют информацию. Вернее, слух про утечку информации. Вроде бы, гематры Элула, способные восстановить динозавра по единственному когтю, вцепились в тайну Шадрувана. В крупицы сведений, в пыль сплетен. Проверка за проверкой, война разведок; нет, ерунда, ложная тревога…
За неделю до Нового года нам велели готовиться к отлету.
