Глава 9
В соседней комнате похрапывает Корделия.
Луиза больше не в силах что-то чувствовать.
Лавиния ставит на сообщениях Рекса «Прочитано», чтобы он знал, что она их читает. Но не отвечает ему.
Теперь он точно узнает, что чувствует Луиза.
Наступает Рождество.
Луиза выходит прогуляться. Она выкуривает пять или шесть сигарет, хоть и не курила с тех пор, как начала заниматься фитнесом по режиму Лавинии (единственная положительная сторона в отсутствии Лавинии, думает она, это то, что бедра у нее больше так сильно не болят).
Рекс продолжает слать Лавинии сообщения.
Прошу тебя.
Просто поговори со мной.
Прости меня.
Я хуже всех.
Я это знаю.
И знаю, какой я эгоист.
Лавиния размещает в паблике «Инстаграма» фотографию Скалистых гор, чтобы сделать ему еще больнее.
Не могу заснуть, пишет Лавиния. Мир вокруг слишком прекрасен, чтобы выдержать это.
Рекс Элиот ставит лайк.
* * *
Когда уже достаточно поздно, Луиза звонит в Девоншир родителям, чтобы поздравить их с Рождеством. Разговор у них очень официальный. Родители спрашивают, как у нее дела, и она рассказывает им о номинации «Скрипача» Пятерка до тридцати, что почти равняется уникальному успеху в том случае, когда ты лишь пишешь в Интернете очерки, основанные на личных воспоминаниях.
– Большинство из тех, кто туда попадает, вскоре обзаводится своими агентами, – говорит Луиза, словно это все еще имеет какое-то значение. – Не прошло и недели, как одна девчонка получила контракт на мемуары.
– Ой, – произносит мама Луизы.
– Но тебе же уже за тридцать, – добавляет она.
– Декабрь не считается, – отвечает Луиза, хотя это и неправда.
– А деньги ты получишь? Если попадешь туда?
– Нет, – говорит Луиза. – Это просто вопрос престижа. Это не премия, а просто список.
– Ой, – сокрушается мама Луизы. – Очень жаль.
– Да, – соглашается Луиза. – Жаль.
– Ты знаешь, – начинает мама Луизы. – Ни за что не поверишь, кого я тут на днях встретила на улице.
Луиза уже знает.
– Он стал очень симпатичным, когда волосы подстриг. Из книжного магазина он ушел. И получил работу менеджера в гостинице «Девоншир Инн». Неплохо, да?
– Конечно, – говорит Луиза.
– Мне не положено знать, что уж там произошло, – продолжает мама Луизы. – Но он очень милый мальчик. К тебе женихи в очереди вроде бы не стоят.
Луиза было открывает рот, чтобы как-то ответить, что теперь у нее вообще-то есть бойфренд, что он симпатичный, учится в Колумбийском университете и любит ее, но снова его закрывает.
– Как бы то ни было, – говорит мама Луизы. – Я знаю, знаю, что ты на меня разозлишься, но он спрашивал твой номер телефона. И, ну, я знаю, что ты всегда говоришь, но ты так давно ни о ком не упоминала, а он… Он в последнее время так продвинулся, и по-прежнему о тебе спрашивает, и так сильно за тебя переживает…
Луиза сбрасывает вызов.
Когда Луиза возвращается в квартиру, Корделия уже не спит. Волосы у нее заплетены в косу. Она смыла с лица всю косметику. На ней пижама.
«Какая же она юная», – думает Луиза.
– Я вас ждала, – говорит Корделия. – Хотела вам подарок вручить!
Она протягивает Луизе завернутую в бумагу коробку.
– Я купила это для Винни, – продолжает она. – Но, по-моему, вы куда больше это оцените.
Это миниатюрное антикварное издание «Улисса» Теннисона. Переплет надорван. Очень красивая мини-книжка.
– Винни рассказывала мне об этом вашем приключении, – добавляет Корделия. – На словах просто замечательно.
– И в жизни тоже, – соглашается Луиза.
– В Экзетере никто такого не делает, – говорит Корделия.
– Наверняка.
– Там делают только то, что хорошо смотрится в студенческих приложениях.
Корделия достает телефон.
– У вас есть планы?
– Нет, – отвечает Луиза.
– Хотите заказать китайскую еду?
– Конечно.
– Я забронировала билет на самолет, – продолжает Корделия. – Вылетаю в Париж тридцать первого декабря. Мама очень счастлива. Я сказала ей, что моя подруга в Аспене тронулась умом, потому что вовремя не успела в университет Брауна. Очень скоро я от вас отстану. Уверена, что вам полегчает.
Луиза не знает, почему ей до сих пор не полегчало.
– Держу пари, что сейчас она купается голышом в Тихом океане, – произносит Корделия.
– Наверное.
– Да пошла она куда подальше, – заключает Корделия. – Я возьму жареный рис.
Луиза и здесь расплачивается. Заказ стоит тридцать два доллара сорок один цент. Луиза даже дает на чай.
В тот вечер Рекс наконец посылает Луизе сообщение, потому что Лавиния ему не ответила.
Прости меня, пишет он.
Мне нужно было время
Хочешь приехать сегодня вечером?
Они молча сидят на кровати Рекса, потому что в его квартире диван не помещается.
Она ждет, когда он с ней порвет. Рекс этого не делает.
– Прости меня, – говорит он. – Не надо мне было вчера от тебя убегать.
У него разбита губа.
Затем спрашивает:
– А ты давно узнала?
– Не очень, – отвечает она. – Я все узнала перед самым ее отъездом.
– Она тебе рассказала.
– Я увидела ее телефон. Надо было тебе сказать. Прости. Она заставила меня дать слово, что я стану молчать.
– Нет, – возражает он. – Нет… Не надо было мне говорить. – Он сглатывает. – Ты… ты посередине оказываешься. – Он вздыхает. – Мне вообще не надо было встревать между вами.
– Не говори так.
– Я поставил тебя в безвыходное положение… Прости. Не надо было.
– Не говори так.
Словно она его умоляет.
– Глупость какая, – продолжает Рекс. – Даже сам не знаю, почему я взорвался. Просто… Хэл – это Хэл. А она – это…
Он даже имени ее произнести не может.
– Лавиния, – очень тихо заканчивает Луиза. – Лавиния – это Лавиния.
– Верно.
Он продолжает проверять телефон – прямо у нее на глазах.
– Корделия уезжает, – говорит Луиза. – Отправляется в Париж. Она поняла, что Лавиния в ближайшее время не вернется.
Рекс выдыхает.
– Конечно, – произносит он. – Это хорошо.
Он сжимает ее руку.
– Тогда все вернется на круги своя.
В тот вечер Гевин посылает Луизе электронное письмо, в котором извещает ее о том, что ее включили в список «Скрипача» Пятерка до тридцати. Победителей объявят первого января. Потом вечеринка. Гевин хочет, чтобы она прочитала свой рассказ о том, как она притворялась студенткой Девонширской академии. В этом году он третий по читаемости, пишет он.
Луиза снова красит волосы. После этого вся ванна Лавинии заляпана пятнами.
Рекс все шлет Лавинии сообщения.
Прошу тебя, пишет он. Просто поговори со мной.
Лавиния молчит.
На следующий после Рождества день Хэл пишет Луизе.
Давайте я вас угощу. «Бемельманс»? 8 вечера?
– Я говорил о вас с Найалом Монтгомери, – начинает Хэл. – Ему нравятся ваши работы. Я сказал ему, что вас включили в Пятерку до тридцати. Он придет на вечеринку.
Синяк под глазом придает ему еще более расхристанный вид.
– Право же, – говорит Хэл. – Это вы меня должны угощать.
Луиза не может себе этого позволить, но все-таки улыбается.
– Не волнуйтесь. – Хэл кладет на стол карточку. – Генри Апчерч всегда держит свое слово. И вы в Пятерке. Теперь вы кое-что значите.
– Я очень вам благодарна, – отвечает Луиза. – Серьезно.
– Это хорошо. Надо бы.
Затем:
– Как Рекс?
– У него все нормально.
– Он еще злится на меня?
Луиза пожимает плечами:
– Не знаю.
– А он ничего не говорил?
– Мы пытаемся не поднимать эту тему.
– Молодчина, – говорит он. – Бедная Луиза.
– Это почему?
– Не забывайте, я знаю Рекса больше и дольше всех. Включая ее. – Он поднимает бокал и смотрит ей в глаза. – Я его лучший друг. И знаю, что он чувствовал… из-за нее.
– Тогда зачем вы это сделали?
– Ее распирало, она была в отчаянии, а мне хотелось ее трахнуть. Вот и все.
– Вы же знаете, что это неправда, – говорит Луиза.
Он выглядит оскорбленным, но Луизе уже совершенно наплевать.
– Хотите поиграть в плохую подругу?
– Нет, – отвечает Луиза. – Не очень.
– Что вы хотите от меня услышать?
– Ничего.
– Рекс не заслуживал ее, – произносит Хэл. – Вы этих слов от меня ждали?
– Не совсем.
– Она тоже ничего не заслуживала. И ничем особенным не отличалась. Она даже в постели была не очень. Но… она его любила. А он не заслуживает такой любви. – Хэл пьет. – Она была не такая, как вы, – заключает он. – Она никогда не врубалась в тему.
Под стойкой пищит телефон Лавинии. Луизе даже не надо на него смотреть.
– И нечего ему жаловаться, – говорит Хэл. – Он получил годы. Любовные стихи, любовные песни, долгие прогулки по берегу моря и классическую музыку. А что я получил? Пару отвязных выходных и какой-то легкий кайф. – Он вытягивает руки вдоль стойки. – В любом случае она положила этому конец. Она пришла в ужас, а вдруг вы узнаете.
– Мне было бы совершенно все равно, – отвечает Луиза.
Она вспоминает ту ночь, когда Лавиния притащилась домой в надетом наизнанку платье и с разбитой губой.
– О, еще как не все равно. Вы никогда бы не позволили, чтобы вами командовала девушка, которой нравится трахаться в задницу.
Он вытирает лицо салфеткой.
– К чертовой матери все, – заявляет он. – Уеду из Нью-Йорка. Брошу работу. Куплю винтажный «Порше» с кондиционером и рвану на нем в Биг Сур. Может, встречу там ее. Может, встречу вас.
– Может, – отзывается Луиза.
– Я собираюсь стать писателем, юная Луиза. Прямо как вы. У меня еще целых пять лет до попадания в «Пятерку до тридцати». У меня есть, как выясняется, первые пятьдесят страниц романа, который я думаю написать.
– Удачи вам, – говорит Луиза.
– Может, я вам его пошлю. Может, вы скажете мне, хорош он или плох.
Она не понимает, шутит он или нет.
– Я уверена, что он удастся, Хэл.
– Вот ведь хрень какая, – заявляет Хэл. – Я ведь его даже не написал. И никогда я работу не брошу.
Он расплачивается по счету.
– И в этом, юная Луиза, – широко улыбается он ей, – вся загвоздка.
Прошу тебя, пишет Лавинии Рекс.
Я понимаю, если тебе нужно еще время.
Просто ответь, нужно ли мне тебя ждать.
Лавиния отправляет ему одно-единственное слово: Нет.
Всю неделю Рекс очень внимателен к Луизе. Он дарит ей рождественский подарок, дивную брошь в стиле «ар-нуво», которую он для нее высмотрел на антикварном развале на берегу Гудзона, и Луиза старается не думать, восхищаясь ей перед зеркалом, для нее ли он ее покупал.
Рекс делает все, чтобы Луиза ничего не узнала. Он везет ее в Мад-Миллз, ведет в «Веселку» есть вареники, как в ту ночь, когда он ее поцеловал, потом в книжный магазин для избранных, чтобы вместе с Гевином и Мэтти Розенкранцем отпраздновать ее включение в «Пятерку до тридцати», хотя об этом еще даже не объявлено, по крайней мере, официально («Не терпится мне увидеть перекошенную физиономию Беофульфа Мармонта», – говорит Мэтти, который тоже его недолюбливает).
Он ласкает ее языком каждый раз, когда они занимаются сексом.
Вина – очень полезный механизм, думает Луиза. Она делает тебя куда лучше, нежели ты был бы в других обстоятельствах.
Лавиния одолела весь путь до Калифорнии.
Она выкладывает в «Инстаграм» фотографии видов с Автодороги номер 1.
Последний этап паломничества она проделывает одна.
Она размещает фото своей татуировки на фоне синей воды, которая может быть Тихим океаном, а еще может быть «Фотошопом».
БОЛЬШЕ ПОЭЗИИ!!!
Всегда, пишет Лавиния.
Вот только: Рекс снова ее заблокировал.
Накануне Нового года Корделия собирает чемодан.
– Большие планы? – спрашивает она.
Луиза снова собирается в «Макинтайр». Там она встречается с Рексом. До этого к ней приедет Мими: официально – чтобы подготовиться, но на самом деле потому, что ни она, ни Луиза не выдерживают одиночества.
Луиза пожимает плечами.
– Те же самые, что и в прошлом году, – отвечает она.
– Полагаю, что в это время я буду лететь, – говорит Корделия. – Я не знаю, что из двух считается больше – полночь в Париже или полночь в Нью-Йорке. По-моему, это все не важно.
– Да, – соглашается Луиза. – По-моему, тоже.
– Очень жаль, что я пропущу ваши чтения, – произносит Корделия.
– Ничего страшного, – отвечает Луиза. – Там будут люди.
– Знаете… Рождество вышло совсем не плохое, – говорит Корделия. – Я многое узнала. А первый поцелуй – это же веха, правда?
– В смысле… конечно.
– Это лучше, чем Рождество в Париже, вот уж точно. – Корделия вздергивает подбородок. – Вы не переживайте. Я не скажу родителям, что Винни разрешает вам здесь пожить. И о Мими я им тоже не сказала, а она мне даже не нравилась.
– Спасибо, – говорит Луиза. – Думаю, что не нравилась.
– А вы не говорите Винни – в смысле, когда она вернется. Я была пьяная, когда несла всю эту чушь.
– Не скажу, – обещает Луиза. – Клянусь.
Как только она уходит, в доме становится так пусто.
Мими появляется пару часов спустя. У нее накладные ресницы, на голове – парик а-ля Луиза Брукс.
– О боже мой! – восклицает она. – Сто-лет-тебя-не-видела!
Она привезла ящик баночек с шампанским, которое надо пить через соломинку.
Они наряжаются на праздник в «Макинтайре».
В этом году тема – Берлин времен Веймарской республики. На Луизе смокинг, который она позаимствовала у Рекса, и больше ничего, потому что ее тошнит при одной мысли о том, чтобы надеть туалеты Лавинии.
Она выкрашивает лицо в белый цвет. Жирно подводит веки черным.
Мими пролистывает на телефоне фотографии Лавинии.
– Прямо завидки берут, – бормочет она. – Жаль, что машину водить не умею. – Она поднимает глаза. – Может, я тоже брошу пить, – говорит она.
– Ты… Хочу сказать… Очень даже неплохая задумка.
– Так я очень похудею. Господи, ты видела фотографию ее брюшного пресса, которую она выложила?
Луиза так гордилась той фоткой.
– Видела.
Мими накладывает на щеки блестки.
– Начиная с первого января, – говорит она. – Новогоднее решение. Не разрешай мне пить. Погоди… – Она сглатывает. – Забыла. Пятерка до тридцати. Ладно, со второго января не разрешай мне пить? Обещаешь?
– Я тебе верю, – отвечает Луиза. – Если ты говоришь, что пить не будешь, значит, бросишь.
Луиза красит губы помадой Лавинии.
Она смотрится в зеркало.
Стирает помаду.
Ей даже не хочется касаться ее языком.
В «Макинтайр» они едут на такси. Луиза расплачивается. Первого января, думает она, я разыщу Флору и Майлза. Возьму еще учеников. Найду работу. Зарегистрируюсь на престижном сайте знакомств и найду богатого бойфренда, как Афина Мейденхед. Сейчас она не разрешает себе думать об Афине Мейденхед. Не может себе этого позволить, но за окном разыгрывается снежная буря.
Стоять в очереди очень холодно, и хотя на улице подмораживает, половина народу одеты в клубные платья и туфли на шпильках или в джинсы, а не в костюмы, и Луиза не знает, на самом ли деле все было в прошлом году, или же просто праздники теперь совсем не те, как раньше.
Вышибала не церемонится, и все так заняты тем, что щелкают фотки, что Луизу вдавливают в стену, а вон та девчонка наступает Мими на ногу.
В половине одиннадцатого их запускают внутрь.
Вот что видит Луиза: красный бархат, электрические лампочки, пластиковые пакеты, чучело оленя, порванную обивку, разложенные карты таро, кабели от колонок, женщину в платье с оголенной спиной, украшенном блестками, поющую песню Пегги Ли «И это все, что есть?», пьяных мужчин в бейсболках, люстры, разбавленное шампанское.
Вот и все, что видит Луиза:
Ничего, что бы она не видела раньше.
Луиза пьет.
Пьет, как раньше это проделывала Лавиния, хватая сразу целую бутылку и выливая ее себе в рот, а Мими кажется, что это так забавно, что она делает массу фотографий, и все с разных точек.
– Прямо как в Веймарском Берлине, – щебечет Мими. – Вот точно.
Она начинает танцевать на столах.
Луиза начинает пить крепкое рюмками.
Вот еще одну, думает она. Вот еще одну.
А потом ты начнешь веселиться.
Мими целуется со всеми подряд.
Мими щелкает фотки (она в больничной ванне, изображая из себя самоубийцу, она верхом на чучеле оленя, она, словно норковый воротник, обвивает руками шею Луизы, она – Лайза Минелли, сидящая на стуле с вывернутыми назад ногами).
У Мими – лучшая ночь в ее жизни.
Вы бы об этом узнали, если бы заглянули к ней в «Фейсбук».
На другом конце танцевального зала Луиза замечает Рекса.
Он надел черный галстук. Это самое большее, что он сделал, чтобы соответствовать.
Он улыбается, когда она идет к нему.
– Погляди. – Она старается изо всех сил. – Мы одного поля ягоды!
Он берет ее за руку. Целует ее. Смотрит в веселящуюся толпу, словно там может оказаться Лавиния.
Пульсируют огни. Громко ревет музыка. Луиза не слышит ни слова из того, что говорит Мими.
Здесь отец Ромилос, и Гевин тоже тут, он напоминает ей, что завтра у тебя большой день, верно? Неужели ты, блин, не радуешься, что действительно достигла чего-то в этой жизни? Здесь и Афина Мейденхед в платье, купленном ей Луизой, под ручку с Майком из оперы. Тут и фотограф Роуз из «Вчера вечером в Мет», и девушка, снимавшаяся в «Последнем герое», и Лори, художница-эротистка, которая расписывала для Лавинии карты таро, и какой-то египтолог, знакомый Лавинии, у которого отобрали кафедру в Йеле за то, что он бросил жену из-за студентки.
Мими фотографирует Рекса и Луизу, держащихся за руки, и на фотке они выглядят чертовски счастливыми.
Огни бьют в глаза. Неон ослепляет. Дым ест Луизе глаза, и она чихает. Какая-то девчонка заливает ромом с кока-колой весь чудесный позаимствованный Луизой смокинг, и у нее даже ключицы становятся липкими.
Кто-то, кто вовсе не Пегги Ли, продолжает петь песню Пегги Ли.
– А в прошлом году ее здесь не было?
Мими пожимает плечами.
– Конечно, нет!
Она поет по закольцовке, и, может, Луиза просто сильно напилась в прошлом году, а, может, она сильно напилась в этом году, однако в любом случае выясняется, что женщина даже не поет, а просто шевелит губами в такт Пегги Ли, проделывая одно и то же снова и снова.
И если это все, друзья мои (оказывается, песня ревет из всех динамиков в здании), то будем дальше танцевать.
– Даже лучше, чем в прошлом году! – широко улыбается Мими.
Луизе нужно отлить.
Рекс, Мими, Гевин, Афина, отец Ромилос, Лори, Роуз, египтолог и девушка, снимавшаяся в «Последнем герое», – все обещают дождаться ее у бара на первом этаже, который похож на подиум в стиле «ар-деко».
Когда Луиза выходит, никого нет.
На часах одиннадцать сорок пять.
– Тик-так!
Навстречу ей вышагивает Хэл.
Он одет, как нацист. На него никто не посмотрит.
– Понимаете? – спрашивает он, когда замечает ее. – Это все из-за темы.
– Я поняла.
– Знаете, это же настоящий Хуго Босс.
– Господи боже.
– В том смысле, что я без усов или типа того.
– И на том спасибо, – замечает Луиза.
Синяк у Хэла почти прошел. Сейчас у него такой вид, будто он двое суток не спал.
– Знаете, что я подарил Генри на Рождество?
– Вообще-то мне все равно, – отвечает Луиза.
– Книгу «Социально-политическая доктрина фашизма». И маме тоже. Плюс, разумеется, шарф от «Гермеса». Я не чудовище.
– У вас все?
– У нас всех все. Мир кончается. Революция неминуема.
– Тогда зачем вы здесь, Хэл?
Хэл пожимает плечами.
– Здесь все мои друзья.
Он прислоняется к стене в коридоре.
– Да ладно вам, Лулу, – говорит он. – Просто будьте человеком, ладно?
– Вы это о чем?
– Потанцуйте со мной!
Басы громыхают так, что дрожат стены.
– Мне надо пойти разыскать Рекса.
– Не надо.
– Почти полночь.
Он хватает ее за талию.
– Хэл, не надо!
– Почти полночь. Я с вами!
– Хэл, – произносит Луиза, потому что теперь ей только не хватало, чтобы у Рекса появилась еще одна причина ее ненавидеть. – Не надо.
– Пожалуйста! – просит он.
В пульсирующем свете Луиза в первый раз по-настоящему его разглядывает.
Лицо у него в слезах.
– Прошу вас, не уходите, – говорит он.
– Надо.
– Я хочу поговорить с Рексом!
– С Рексом вы можете завтра поговорить.
– Я хочу поговорить с ним сейчас!
– Нет, не можете.
– Скажите ему… – Из гортани у него слышны хрипы и бульканье, словно у умирающей кошки.
До полуночи пять минут.
Луиза не дает ему закончить.
* * *
Луиза, спотыкаясь, ввинчивается в толпу. В глазах у нее двоится.
Она видит Афину, раскачивающуюся вместе с Майком (или, может, это кто-то незнакомый), вот Беофульф Мармонт, танцующий с девушкой, которая уж точно не его подружка с испуганными глазами, она замечает Гевина Маллени со второй по значимости спутницей, а еще Мими, Мими, танцующую в одиночестве, впервые танцующую так, словно ей уже до боли не хочется, чтобы кто-то с ней потанцевал. Огромные ретрочасы в форме цифр 2-0-1-6 спускаются, как люстра, с потолка, и гулко бухают, так что Луиза даже не может определить, где музыка, а где ход времени.
До полуночи остается минута.
Луизе хочется одного – поспать.
Но теперь вокруг не мир, в котором она живет.
За минуту до полуночи Луиза замечает Рекса.
Он совсем один стоит у стойки с мартини в руке.
Луиза бежит к нему.
Кажется, он очень счастлив ее видеть.
Начинается обратный отсчет, все считают от шестидесяти до нуля, спьяну путаясь в числах, а Луизе так одиноко, а Рекс, похоже, так счастлив ее видеть, хоть она и знает, точно знает, что он никак не может быть счастлив, просто не может, не может, если Лавиния где-то в этом мире за пределами его поля зрения. Однако вспомним, что Луиза пьяна, и Рекс тоже пьян, и у них обоих на этой неделе безвозвратно разбились сердца, и Луизе больше всего на свете хочется стать той, кого кто-то обнимает.
Ее обнимает Рекс.
Он падает на колени.
Целует ее в живот, словно она беременна или же она богиня.
В глазах у него слезы.
– Прости меня, – говорит он. Он продолжает ее целовать, словно знает, что она знает. Целует ей руки. Целует запястья. Целует ладони. – Прости меня, прости. Я такой дурак, такой дурак.
Она тоже плачет. И качает головой.
Десять… девять… восемь…
Она целует и целует его изголодавшимися губами.
Семь… шесть… пять…
Его слезы сливаются с ее.
– Я скучал, – говорит Рекс. – Ты мне нужна, очень нужна.
И Луиза стоит над пропастью, и мир вокруг нее исчезает, кружится и сверкает, и Луиза падает, она падает, и нет на свете никого, кто смог бы ее подхватить.
Четыре… три… два…
– Я люблю тебя, – произносит Рекс.
Может, и любит.
Они едут на такси на квартиру Лавинии. Всю дорогу до центра они целуются. На каждом перекрестке Рекс признается ей в любви. Он запускает руку ей за блузку и щупает грудь, словно водитель и не слышит всех издаваемых ими звуков. Идет такой снег, что Луиза не видит черноты неба, снег валит так, что по радио в такси без остановки твердят, что такого сильного снегопада не бывало шестьдесят лет. Так что, наверное, Хэл прав, возможно, миру и вправду приходит конец, но сейчас это не важно, потому им так одиноко, но у них есть каждый из них, поскольку Лавиния никогда не вернется, и это тоже самое лучшее.
Ее макияж размазывается у него по лицу. Пиджаки падают на пол. Одежда рвется, когда они ее сбрасывают.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
Открывается дверь.
На пороге стоит Корделия.
Она бессильно роняет чемодан.
Они лихорадочно возятся, хватая в спешке что попало, чтобы прикрыть наготу и стыд. Рекс хватает с дивана подушку, а Луиза набрасывает халат Лавинии, они в панике бормочут извинения и говорят, это не то, что ты думаешь, хотя это явно именно то самое.
– Там… снегопад, знаете ли. – У Корделии очень спокойный голос. – Прямо буря. А вы не слышали? Все рейсы задержаны.
Она заходит в гостиную. Направляется в кухню. Ставит чайник. Рекс торопливо застегивает молнию на брюках.
– Прошу прощения, – говорит Корделия, не оборачиваясь к ним. – Я помешала.
Корделия берет в руки заварной чайник.
И швыряет его в лицо Луизе.
– Будь ты проклята!
Чайник разбивается о стену прямо у Луизы над головой.
– Будь ты трижды проклята!
Мелкие осколки слегка впиваются Луизе в лицо. Боли она даже не чувствует.
– Погоди! – Рекс с мужественным видом старается надеть рубашку. – Я знаю, что это выглядит не лучшим образом.
– Ах ты, жалкий трус!
– Она все знает, да? Знает! – Рекс задыхается. – Она с этим смирилась… она все время знала… клянусь тебе!
Корделия белеет, как полотно.
– Вот только, блин, не думай, что знаешь мою сестру! Она не смирилась!
– Она мне сказала! Богом клянусь… Богом… она мне позвонила! И дала мне благословение. Нам обоим.
Корделия смеется ему в лицо.
– Не давала!
– Давала… Господи, Луиза, ну, скажи же ей!
Корделия смотрит ей прямо в зрачки.
Глаза у нее такие ясные и такие голубые.
Она глядит на Луизу, стоя на том месте, где раньше был дорожный кофр.
– Вы хотите, чтобы я поверила в то, что Винни все знает?
Какую-то секунду Луиза медлит.
– Знает.
Корделия делает выдох. Всего один.
– Нет, – произносит она. – Она не знает.
– Она все знает.
Корделия очень медленно переводит взгляд от двери на пятно на полу, а потом с пятна на Луизу.
– Тогда где она?
– Я же тебе говорила. Она в Калифорнии.
– Нет, не там. Где она?
– Ты знаешь столько же, сколько и я.
– Где она?
– Клянусь тебе, – повторяет Рекс, но Корделия даже не смотрит на него.
– Тогда давайте ей позвоним, идет? – начинает Корделия, но Луиза так быстро выпаливает «нет», что Корделия принимается визжать:
– Где она?!
– Я не…
Корделия наотмашь бьет ее по лицу.
– Я спрашиваю – где она, мать твою?
– Корделия! – вступает Рекс, но та хватает Луизу за грудки, вцепляется ей в волосы и пытается выцарапать глаза.
– Я знаю, что ты знаешь, где она!
Она такая маленькая, и Рекс гораздо больше ее, но ему все же требуются все силы, чтобы оттащить Корделию от Луизы.
Они обе падают на пол.
У Луизы кровь.
Корделия, пошатываясь, встает на ноги. Она задыхается. У нее тоже кровь.
– Ты дурак, – говорит она Рексу. – Господи, какой же ты дурак.
Она не спускает с Луизы глаз.
– Боже, да ты просто идиот!
Рекс помогает Луизе подняться. Он шарит рукой в поисках их пальто.
– Нам надо уйти, – говорит он.
Корделия тяжело дышит. Глядит синими-синими глазами.
– Слушай, прости меня, – произносит Рекс, словно сейчас это хоть что-то значит.
– Убирайтесь, – говорит Корделия.
* * *
– Мы все уладим, – только и повторяет Рекс, когда они спускаются в вестибюль, и все время, пока они едут в такси. – Послушай – она не в себе. Просто не в себе.
Луизу трясет.
– Можешь переночевать у меня, – говорит он, потому что теперь, именно теперь он может ее спасти, и он должен это сделать. – Утром мы вернемся и все объясним. Мы сможем объяснить!
Снег перестал идти. Мир холоден, пуст и мертв. Даже деревья похожи на скелеты.
– Мы не злодеи! – говорит Рекс.
Луиза смеется, не переставая.
И тут ее бросает в жар.
Ей так жутко, нестерпимо и убийственно жарко, что ей кажется, что она вот-вот умрет.
– Остановите, – говорит она водителю.
– Луиза, что ты дела…
– Отвезите нас на Кони-Айленд, – велит она.
– Луиза, два часа но…
– Я сказала. – Луиза в жизни не была ни в чем так уверена. – Отвезите нас на Кони, блин, Айленд.
Водитель везет.
Луиза расплачивается последней из своих стодолларовых бумажек.
Они сидят, не произнося ни слова.
– Лу… – несмело начинает Рекс, но Луиза жадно целует его и не дает ему говорить.
Когда они приезжают на место, вокруг так холодно, темно и пустынно.
Луиза открывает дверцу такси. Рвется к воде. Роняет сумочку на песок.
Рекс плетется за ней.
– Ты мне скажешь, что, черт подери, происходит?
Луизу прямо мутит, как ей жарко.
Направляясь к воде, она ускоряет шаг. Переходит на бег.
Вода очень холодная. Она брызгает ей себе в лицо. Умывает лицо, моет шею и руки, но ей по-прежнему так нестерпимо жарко, что кажется, что она сгорит дотла.
– Ты так себя убьешь.
Рекс стоит у кромки берега, засунув руки в карманы.
Луизе все равно.
Она трет кожу, пока не выступает кровь.
– Послушай… Мы просто позвоним Лавинии, – говорит Рекс. – Это нетрудно. Это несложно. Мы… позвоним Лавинии и попросим ее объяснить своей, блин, сестрице…
– Ничего не получится, – отвечает Луиза.
Она стоит по колено в воде. И не понимает, почему же ей так нестерпимо жарко.
– Конечно, получится, – возражает Рекс. – Лавиния человек неплохой, она не станет пытаться нас обдурить, она скажет Корделии…
– Лавиния умерла, – произносит Луиза.
И вот еще что смешно: Рекс ей не верит.
Он просто тупо стоит, вытаращившись на нее, и открывает и закрывает рот, как рыба.
– Не смеши меня, – говорит он. – Конечно же, она не умерла.
– Уж поверь мне. – Луиза все дальше заходит в воду. – Умерла.
– Она в Калифорнии.
– Нет.
– Я только что говорил с ней!
– Нет, не говорил.
– Мы только…
Она оборачивается к нему. Колготки у нее насквозь мокрые. Помада размазана по подбородку.
– Нет, – отвечает она. – Ты с ней не говорил, не говорил.
Рекс до сих пор ничего не понимает.
Луиза поражается – не может не поражаться – какой же он все-таки тупица.
– Лавиния умерла еще в июле, – говорит она.
– Безумие какое-то, – говорит Рекс. Повторяет это несколько раз, словно от повторения все сделается правдой. – Господи… Лу… ты что, наркоту принимаешь?
– Мы с ней подрались в «МС». Я ее убила.
– Чего ты наглоталась? – Он как будто бы ее и не слышал. – Господи боже, Лу, скажи мне, чего ты наглоталась? Я… Боже… я «Скорую» вызову, ладно?
Как же хорошо, какая же вода прохладная.
– Мы с ней подрались. Убери телефон.
Ее поражает, насколько сбивчиво и путано он это воспринимает.
– Что произошло?
– Я же сказала. Мы подрались. Я ударила ее по голове. Тело сбросила в Ист-Ривер.
– Нет, нет…
– Это почему?
Он запинается и бормочет:
– Люди таких вещей не делают.
Почти смешно, думает Луиза, как это она могла полюбить такого тупицу.
– Все очень просто, – объясняет Луиза. – Я сбросила ее тело в Ист-Ривер. А потом шесть месяцев каждый день размещала посты у нее в «Фейсбуке». – Говорить это становится все легче и легче. – Каждую неделю снимаю деньги с ее карточки. Это я послала тебе голосовое письмо. Я умею имитировать ее голос.
– Господи!
Рекс наконец-то опускает телефон.
Рекс наконец-то, наконец-то ей верит.
– Господи.
– Боже, – говорит Луиза. – Какой же тут холод.
* * *
Вода Луизе выше колена.
Она позволяет себе заплакать.
Она позволяет себе закричать.
Вот, нет, вот в чем штука:
Рексу всего-то и надо, что понять ее.
Ему всего-то и надо, что сказать: да, я люблю тебя, я знаю, почему ты это сделала, ты не злодейка, ты искренне пыталась, самое главное, что ты пыталась.
Я люблю тебя. Это так легко. Вот и все, что ему нужно сказать. Он и раньше это говорил.
– Блин, – говорит Рекс. Это первое, что он произносит за минуту. – Блин! – Он беспомощно смотрит на нее. – И что нам делать?
Луиза не отвечает.
– Ради всего святого… скажи мне, что делать, Лу!
– Ничего, – отвечает Луиза. – Ничего уже не поделать. Все сделано.
Рекс дышит часто и тяжело.
Рекс не может говорить. Рекс не может шевельнуться.
– Послушай, – запинаясь, произносит он, когда наконец обретает дар речи. – Мы пойдем в полицию, хорошо? Оба. Пойдем и расскажем там, что это был несчастный случай… Господи… это же был несчастный случай, так ведь?
– А это имеет значение?
– Это была не случайность?
Луиза больше даже сама не уверена.
– Господи, Лу, скажи, что было случайно!
Глаза у него, черт подери, почти вылезают из орбит.
Луиза молчит.
Рекс учащенно дышит.
Он не может даже на нее взглянуть.
– Тебе нужно пойти и сдаться.
– Смысла нет, – отвечает Луиза. – Это ничего не изменит. Лавиния умерла.
– Так надо!
– И что?
Он смотрит на нее с диким ужасом.
Смотрит на нее так, как будто и вправду, по-настоящему знает ее.
Луиза вглядывается в горизонт, туда, где черная вода смыкается с чернотой неба. Раньше она не замечала, как сильно соленая вода жжет там, где тебя кто-то поцарапал, ударил или вцепился тебе в волосы, что создается ощущение, будто с тебя живьем содрали кожу.
Как же здорово хоть что-то чувствовать.
– Прости меня, – говорит Луиза. – Я знаю, что ты любил ее.
Луиза не знает, когда она начала плакать. Может, она все время плачет.
– Выходи из воды, – говорит Рекс.
Он снимает пиджак. Потом часы. Потом кладет их на песок рядом с телефоном.
– Ты так, блин, сильно любил ее.
– Пожалуйста, – продолжает он. – Прошу тебя, выходи.
– Разве нет?
– Нет… Господи, Лу.
– Не ври мне, блин! Пожалуйста… пожалуйста… не ври мне.
– Я люблю тебя, – отвечает Рекс.
Как же, блин, здорово это слышать.
Он заходит в воду. Заходит по пояс. Берет ее за плечи.
– Я люблю тебя… только прошу… выйди из воды.
Вот в чем штука: не любит.
Рекс пытается – Господи, как же он пытается – вытащить ее на берег. Он хватает ее за предплечье сильнее, наверное, чем хочет или должен. Наверное, это простительно, если пытаешься передать убийцу в руки правосудия. Так, возможно, и надо, если ты герой или разыгрываешь из себя героя, или тебе нужно стать героем, несмотря ни на что. Это не что-то ужасное – даже если ты корчишь из себя правосудие, это не то, за что можно убить человека.
Но как же глупо он поступает, хватая ее вот так, когда она плачет, когда она кричит. Как же глупо, что он врет ей, когда она попросила его всего лишь об одном – перестать ей врать.
Рекс обхватывает ее руками и тащит из воды, но вот еще какая штука: Луиза гораздо сильнее его, или, по крайней мере, она дольше стоит в воде, ей и раньше приходилось мерзнуть, и она привыкла мерзнуть, мокнуть или просто испытывать боль, так что она может переносить боль гораздо лучше. И когда тело Рекса немеет, он слабеет, и этого для нее достаточно, чтобы схватить его за шею, а еще достаточно для того, чтобы сомкнуть ноги у него на спине, и Луизе этого достаточно, чтобы удержать его под такой холодной водой, что она его оглушает и обездвиживает, и Луиза не уверена – и никогда не будет уверена – что же его приканчивает: вода или холод.
Он погружается.
Потом резко выныривает.
Он визжит, в легких у него полно соленой воды, он бьется, и Луизе снова приходится толкать его вниз еще глубже с такой силой, от которой ее тошнит и которая в то же время ее распаляет.
Он погружается.
И опять резко выныривает.
Он рвется, вырывается, выкручивается, так сильно бьет Луизу локтем по лицу, что ломает ей нос, выкрикивает половину ее имени, и Луизе приходится зажимать ему рукой рот, пока он не впивается в нее зубами.
Он погружается.
Не выныривает.
Под светом полной луны в воде остается одна Луиза, которую всю трясет.
