Глава 10

Луиза знает, что делать дальше. Луиза все это проделывала раньше.

У нее телефон Рекса.

Однажды девушка при свете полной луны проглотила пригоршню таблеток и сказала: «Если мир не таков, каким должен быть, то я хочу умереть», а Рекс не умер вместе с ней. Не теперь. Тогда.

А сейчас есть мужчина, который перепил, лежащий лицом вниз в воде. Такое все время случается.

Луиза знает, как создать алиби (это целое искусство: достичь нужной комбинации геометок, временных интервалов и четкой специфики, потому что на это люди реагируют больше всего, а если они на тебя реагируют, это означает, что ты жива, но к тому же все должно быть достаточно расплывчато, чтобы тебе ни разу не пришлось объяснять нестыковки). Она знает, как перемещать тело. Она знает, как глубокой ночью с одного телефона на другой написать почти бессвязное, спонтанное сообщение со словами: «Пожалуйста, не заставляй меня жить без тебя».

Луиза с этим справится. Луиза всегда со всем справляется.

Она сможет взять такси обратно в «Макинтайр» на деньги в бумажнике Рекса. Она знает, точно знает, что Мими все еще будет там танцевать, и она сможет сказать, что они с Рексом поцапались после того, как их застукала Корделия. Он со скандалом убежал (какова вероятность того, что найдут именно того водителя такси, она же платила наличными, она не думала платить наличными, но она настолько привыкла так расплачиваться, когда она не Лавиния, так, на всякий случай). А тело Рекса они могут искать очень долго.

На похоронах все будут очень ее жалеть.

Рекс покончил с собой из-за Лавинии (все еще больше возненавидят Лавинию), и, возможно, если Лавиния исчезнет где-нибудь в Биг Суре, все подумают, что знают тому причину.

Луиза, возможно, сможет переехать к Мими.

Луиза сидит на песке, совсем одна, промокшая и замерзшая до того, что ей трудно дышать, и глядит на тело Рекса, покачивающееся на волнах у самой кромки воды. Она думает: У меня получится.

У меня получится.

Она сможет устроиться преподавателем даже в два места. Завтра (сегодня, Господи, сегодня) пройдет церемония Пятерки до тридцати, проводимая на верхнем этаже здания в Бушуике, где все отделано деревом, оставшимся после кораблекрушений. Там будет Найал Монтгомери и много людей, на которых она потенциально сможет произвести должное впечатление, рассказав историю о том, как она притворялась, что учится в Девонширской академии, когда этого не было. Это прекрасная история, но к этому моменту в ней едва ли присутствует правда.

Она сможет убедить всех в том, что она пострадавшая сторона (она нравится Хэлу, она нравится Мими, она всем, всем нравится), она сможет стать жертвой. Она сможет написать по-настоящему трогательный очерк, основанный на личных переживаниях, о том, как ее бойфренд и лучшая подруга покончили с собой друг из-за друга, и о том, что значит быть той, кого всегда, всегда бросают и о ком забывают. Гевин Маллени, возможно, его опубликует.

Звезды похожи на вбитые в небо гвозди.

Море – безжалостно и непроницаемо черное.

Когда-то Луиза стояла голышом лицом к нему, увязнув ногами в песке, и кричала: «Вот кто мы, вот!», но это тоже не теперь.

У тебя получится, – вертится у Луизы в голове. – У тебя получится.

Она сможет занять денег у Мими. Она сможет заработать пятьсот долларов, написав хороший рассказ для «Скрипача», и еще больше – для печатной версии. Она сможет найти способ развязаться с Афиной Мейденхед (ей лишь подумать надо). У нее есть ключи от квартиры Рекса (ей никак не хочется снова появляться в квартире Рекса). Она сможет все уладить и утрясти (Луиза всегда может все уладить и утрясти).

Конечно, к тому же остается Корделия.

Она сможет представить все так, будто Корделия ненормальная. Всем уже известно, что Лавиния не дружит с головой, наверное, это у них семейное. Она сможет наворотить страшенную историю о том, как бедная озабоченная Корделия набросилась в квартире на Рекса – если когда-нибудь до этого дойдет – и как это милое дитя с благими намерениями, упивающаяся свой заботой о сестре, растет такой же, как она, поскольку если греки чему-то нас и научили, так это тому, что нельзя управлять Судьбой. Она сможет представить все так, что никто не поверит ни единому слову Корделии о сестре, о дорожном кофре, о Рексе, и Биг Суре и телефонных звонках. Люди такого не делают, они даже не верят тебе, когда ты им в лоб заявляешь, что сделал нечто подобное.

Она не может заставить Корделию ей поверить.

И не хочет.

Пищит лежащий на песке телефон Рекса. Это Хэл. Мне надо с тобой поговорить.

Луиза так всех жалеет.

Луиза так жалеет всех в этом огромном мире.

Пищит телефон Луизы. Это Гевин.

Пищит телефон Лавинии. Это Корделия. Двадцать пропущенных вызовов.

Как же они все, блин, гремят.

Луизе кажется, что с неба посыплются взорванные этими звуками звезды.

Поэтому вот, вот что Луиза делает дальше.

Она красит волосы.

Она оставляет телефон Рекса на берегу. Мими выкладывает фотографию Рекса и Луизы в «Макинтайре», это, наверное, тот момент, когда он признавался ей в любви, поскольку их накрывает дождь из конфетти.

Она оставляет там телефон Рекса (пьяный и одинокий Хэл продолжит ему названивать).

Она садится в метро. (Гевин выкладывает множество промоматериалов о «Пятерке до тридцати» и напоминает всем в «Фейсбуке», что это самое близкое к помазанию, чего только можно достичь, и если ты достаточно значим, чтобы редактировать «Скрипача», тебе может сойти с рук написание подобной хрени, и никто прилюдно не станет закатывать на тебя глаза, он ставит теги всем пятерым, кому за тридцать, и официально оглашает победителей по всем каналам социальных сетей, но добавляет особо лестный отзыв о Луизе Вильсон и называет ее «достойной пристального внимания».) Она едет по линии Q с Кони-Айленда. (Беовульф Мармонт пьяно разглагольствует о том, как некоторые думают, что пишут хрень, потому что они в Пятерке до тридцати, но на самом деле это гигантская срежиссированная волна, поднятая с целью ублажить неких экзальтированных эстеток-феминисток, и она в любом случае не имеет никакого отношения к настоящей литературе.)

Луиза доезжает до Сорок второй улицы. (Афина Мейденхед только что обручилась с Майком из оперы, она показывает всем кольцо, потом выкладывает видео, где колечко роскошно сверкает под софитами в «Макинтайре».)

Все пьяны. Все крикливы. На улицах повсюду рвота, конфетти, блестки, кисточки, мятые стаканчики с цифрами 2016 и уличные проповедники с плакатами. (Сейчас Корделия размещает в паблике «Фейсбука» длинный пост, начинающийся словами «Когда вы это прочтете, то решите, что я сошла с ума. Я не сошла с ума. Моя сестра погибла. Ее убила Луиза Вильсон».)

Полицейских лошадей одну за другой загоняют в передвижные конюшни. Австралийские туристы распевают «За дружбу старую до дна».

(Теперь Хэл пишет и Луизе, и Лавинии сообщение, что с Корделией случился типичный вильмсонский нервный срыв, к тому же она наверняка проглотила пригоршню снотворного мамаши Вильямс, и, наверное, всей этой гребаной семейке пора бы уже разобраться со всей этой хренью, верно?

Если Лавиния ответит «верно», то это даст Луизе еще немного времени.)

Эй? Мими даже не заметила, что Луиза больше не танцует. Ты куда пропала?

Ты еще здесь?

Эмодзи пляшущей хлопушки.

Луиза заходит в круглосуточную аптеку неподалеку от Брайант-парка.

Она берет краску для волос и какую-то одежонку – черные легинсы, простецкую белую футболку, безликие вещи, которые никто ни на ком не замечает.

У нее не осталось денег, так что она все просто крадет.

Этого тоже никто даже не замечает.

Луиза заходит в общественный туалет в Брайант-парке, современный, где даже цветочки стоят. Запирает за собой дверь.

Снимает с себя мокрую одежду.

Смывает присохшую соль и кровь.

Моет в раковине голову.

Вскрывает упаковку. Надевает перчатки.

Между ее пальцев стекает темно-красная вода.

В дверь стучат люди (конечно, стучат, на дворе Новый год, она в центре города, и всем стоящим в очереди нужно отлить), стучат очень громко, но Луиза не обращает внимания. Луизе наплевать. Луиза, не отрываясь, глядит в зеркало, проходит тридцать минут, а Луиза все так и стоит, голая, таращась на себя и на поддельные документы какой-то двадцатитрехлетней рыжеволосой девушки по имени Элизабет Гласс, которой, начнем с того, может, никогда и не существовало.

С рыжими волосами Луиза выглядит совсем другим человеком.

Она бледнее. У нее более очерченные и выступающие скулы. Она не такая красивая, как раньше, когда у нее были волосы Лавинии. Она больше не из тех, с кем захотят познакомиться, когда столкнутся с ней на улице. На нее не обратят внимания, не обернутся ей вслед, не станут на нее глядеть во все глаза.

Можно увидеть ее на улице и при этом даже не узнать.

Луизе надо бы прийти в ужас. Может, она в ужасе, потому что Лавиния мертва, Рекс тоже мертв, и тело Рекса покачивается на волнах, а Лавиния гниет в дорожном кофре на дне Ист-Ривер, но в мире больше нет правосудия, которое может за это воздать или это оправдать, так что единственное, что теперь осталось делать – это не быть той, кто ты есть, и это самое лучшее и самое худшее на свете, а также все, чего Луиза когда-либо хотела.

Сегодня, твердит себе Луиза, первый день твоей оставшейся жизни.

– Эй! Мать твою так! Нам всем отлить надо.

Луиза расталкивает их локтями.

Разбитый телефон Лавинии валяется в мусорном ведре.

Уже утро. Площадь Таймс-сквер по-прежнему забита людьми.

Теперь Луиза шагает быстрее, потом еще быстрее, и Корделия написала: «Я не сошла с ума. Моя сестра погибла». И все ее друзья из Экзетера твердят ей, чтобы она успокоилась, что она может им позвонить, если понадобится, и у Корделии настанет момент, когда она проверит телефон и среди всех этих успокаивающих выражений сочувствия заметит, что Луиза Вильсон тоже поставила ей лайк, но когда она щелкнет по нему, то обнаружит, что Луизы Вильсон не существует.

Луиза никак не может облажаться, поскольку она уже сотворила самое худшее, и, наверное, ее больше никто никогда не полюбит, а, может, это тоже нормально, потому что зачем же еще что-то поджигать, если не с целью сжечь. Может, ее найдут, а, может, ее никогда и не найдут, но Луиза надеется, что если ее кто-то найдет, этот кто-то окажется заслуживающим этого.

Луиза надеется, что этим кем-то окажется Корделия.

Теперь у Луизы остался доллар сорок шесть центов мелочью. У нее есть фальшивые документы. У нее один комплект чистой одежды и такие темные каштановые волосы, что они почти фиолетовые.

У нее нет даже телефона.

Луиза продолжает шагать в глубь Таймс-сквер. Идет она очень быстро. Она сливается с толпой, и тут нам приходится вытягивать шеи, чтобы не упустить ее из поля зрения, потому что в этом городе так много людей, и у многих из них фиолетовые или каштановые волосы, здесь много, очень много белых женщин ростом примерно метр шестьдесят, довольно-таки худеньких, которые очень быстро идут или же одеты в черные легинсы, белые футболки под черными тонкими пальтишками, и тут Луиза или кто-то, кто вовсе не Луиза, заворачивает за угол или переходит улицу, и больше мы ее не видим.