Глава 11
Когда-то, рано или поздно, это должно было произойти! И вот наступил день, когда Катя перестала быть влюбленной деревенской дурочкой, которая совершенно не ориентируется в жизненном пространстве и каждую минуту замирает от страха сделать что-нибудь не так.
Катя готовила себя к этому дню и ждала его. Она смотрела на отчаянную, бесшабашную Лику и думала, что именно так и нужно бороться за свое счастье. Лика – совсем девчонка, а способна на взрослые, серьезные поступки. Обокрасть собственного отца – это не шутки. Она ведь и сама знает, что ее поступок отвратителен, тем не менее, она не побоялась его совершить. Может быть, сила человека не в том, чтобы делать добро, ведь его делать так легко и просто? Сделай доброе дело – и все тебя будут хвалить, все будут тебе улыбаться, превозносить твои достоинства. А ты знай себе – грейся в лучах всеобщего обожания. Много ли силы для этого нужно? В том-то и дело, что немного. Но дело даже не в этом. Много ли счастья приносит человеку строгое следование нормам общепринятой морали? Где они – кристально честные, высокопорядочные, высокоморальные счастливцы? Кто-нибудь их видел? Счастливы те, у кого на пути к собственным желаниям нет никаких запретов.
Чего бы ни стремился достичь человек – любви, богатства, власти или славы – путь его всегда тернист и сложен. Тот, кто оглядывается по сторонам, думает о том, как на него посмотрят, робеет, рефлексирует, никогда не дойдет до цели, так и будет топтаться в коридоре на придверном коврике. Никогда его, порядочного и правильного, не пригласят проследовать в парадную залу.
Ведь если вдуматься, странами правят зачастую просто сумасшедшие тираны, а если и не тираны, то отпетые лжецы, легко обманывающие целые нации. Редко когда лидером империи станет честный и добрый человек, много ли таких случаев было в истории? Единицы. По пальцам пересчитать.
А то, что звезды эстрады топают по трупам, гадят там, где едят, стирают с лица земли тех, кто еще вчера служил им верой и правдой? Это что – большая новость? Их кто-то за это осудил? Лишил званий, наград и многочисленных премий? Нет. Даже если и скажут про какую-то звезду, что она, мол, сволочь, что она налогов не платит или невинных сажает за решетку – и что? Что в жизни этой звезды меняется? Ровным счетом ничего. Она продолжает блистать, как и прежде, да еще и умело используя налет скандальности. И чем скандальнее звезда, тем ярче сияет – факт, прописная истина.
Так почему же она, Катя, должна быть хорошей и несчастной? Ведь это ее единственная жизнь, которую хотелось бы прожить, не давясь слезами, а радуясь. Просто радуясь. Неужели это так много? Неужели она не имеет на это права?
Когда момент наступил, Катя его почувствовала. Как и каким органом – не известно. Почувствовала и все. И больше не стала медлить нисколько. Она пошла к бабке Шуре и сию секунду согласилась жить вместе с ней, только условие поставила – надо прописаться. Шура не возражала, наоборот, в этой юридической формальности усмотрела серьезность Катиных намерений. После этого Катя затеяла разговор с дядей.
– Я решила продать дом родителей, – объявила она. – Зачем он мне? В райцентр я не вернусь. С сентября начну учиться, получать новую профессию. Жить мы с тобой будем и дальше вместе, во всяком случае, пока мы с тобой оба холостяки…
– Но туда можно было бы приезжать на рыбалку или поохотиться, – ответил дядя, улыбнувшись. – Не жалко тебе?
– Нет, дядя, вообще не жалко, – отрезала Катя, – и кроме того, мне нужны деньги.
– Деньги? – удивился Борис Георгиевич. – Зачем тебе срочно понадобились деньги? Ты никогда не жаловалась, что тебе не хватает, я думал, что даю тебе достаточно. Ты шубу хочешь купить, что ли? А то лето кончается, а я даже не подумал, что тебе зимой ходить не в чем будет…
– Шуба будет нужна, но до этого еще далеко. И вообще я об этом не думала, – отринула дядины предположения Катя, – тут другое. Я хочу сделать у бабы Шуры кое-какой ремонт. Ты был прав, когда говорил, что у соседей могут появиться претензии на Шурину квартиру, одну такую соседку я уже прогнала. Поэтому я решила, что надо квартиру привести в порядок, раз уж мне придется там если и не жить, то периодически ночевать.
– Ты все-таки решила туда переехать? – расстроился Борис Георгиевич.
– Нет, дядя, я просто покручу ей мозги, – объяснила Катя. – Приведу в порядок квартиру, пропишусь там, иной раз и переночую – тоже не смертельно. Но этим я четко отважу всяких там соседок и приживалок. Нечего им там делать.
– Ну что ж, наверное, это разумно, – согласился дядя. – Но дом-то зачем продавать?
– Шурина квартира будет моя, это мое наследство, почему ты должен тратить свои деньги на ее ремонт? – разъяснила Катя.
– Я дам тебе денег сейчас, продажа дома – дело не такое быстрое, – ответил Борис, – а с деньгами потом разберемся.
– Я тебе верну, – пообещала Катя, – продам дом и верну.
– Вернешь, – улыбнулся Борис, – вернешь, когда их будет много, миллионерша.
С этой минуты Катя начала претворять в жизнь свой собственный план. Перво-наперво вспомнила, где, на какой из ближайших улиц она видела строящиеся дома, пошла на разведку. Одна новостройка дала нулевой результат: там работали русские строители. Другой объект оказался временно заморожен, работы на нем приостановили, в сторожевой будке мирно посапывал охранник, больше никого не было видно.
Катя долго блуждала по городу, но к концу дня все-таки нашла то, что ей нужно. Бригадир сказал ей, что оторвать сейчас от дела своих рабочих не может. Но у него двое свободных гастарбайтеров, молодых таджиков, и руки у них вроде бы растут, откуда надо. При этих словах Катю передернуло. Она панически боялась приезжих из бывших республик, часто видела сюжеты о них в криминальной хронике, холодела под их плотоядными взглядами. Но ничего не попишешь. Ее план был именно таков, что без них просто никак. Другого, более приемлемого плана не имелось. Ничего, в саду у Лики тоже было страшно, однако пережила.
Катя взялась за работу. Бабка Шура от перспективы ремонта не то, чтобы пришла в восторг, но и отказываться не стала, ведь раз Катя делает ремонт за свои деньги, значит, у нее серьезные намерения, значит, одиночество Шуре не грозит. Да и кому не хотелось бы хоть на старости пожить в уютно отделанной квартире? Катя обещала, что процесс сделает максимально щадящим, и от звуков, рассекающих пополам черепную коробку, старушка не окочурится. Работать парни будут в строго определенные часы, а в особенно шумные моменты бабушка может гулять во дворе. Шура, тысячу лет не видевшая, что такое ремонт, верила.
По отношению к Кате она переменилась, стала лаково заглядывать в глаза, отчего девушке становилось совсем уж муторно. Глупая бабка олицетворяла собой серьезную помеху на пути к одной важной промежуточной цели, она раздражала все сильнее. Нельзя сказать, что Катя ее возненавидела, но и жалостью к старушке тоже не пахло. Да и какая может быть жалость к этому абсолютно никчемному, бесполезному существу? Шура вредная, капризная старуха, как только Катя поселится у нее, она еще покажет, на что способна, она еще высосет из нее все соки, вытянет всю жизненную энергию. Но нет! Это как раз в планы Кати не входило, свою энергию она прибережет для другого.
Через некоторое время Катя поняла, что ненавидеть старуху не обязательно, вполне достаточно брезгливости и обычной человеческой неприязни.
С Димочкой все обстояло не просто, встречаться им стало негде. В будни, когда дяди не было дома, Димочка тоже работал, а по выходным Борис последнее время, как назло, либо сидел дома, либо уезжал, но ненадолго, не предупреждая, когда вернется. Им однажды удалось вырваться в лес, на пикник, чтобы пожарить куриные крылышки, и там любовникам удалось побыть вместе. Но что это была за близость? Не то это все, не то. Не о таком блаженстве с Димочкой мечтала Катя. Не в кустах, где звенят комары размером с воробья, не на колючей подстилке.
Согласно своему плану, Катя решила начать ремонт с кухни. В принципе было все равно – свою работу гастарбайтеры все равно до конца не доведут.
Катя встретилась с рабочими, молодые парни, очень неопрятные, с масляными черными глазами, девушку разглядывали беззастенчиво, и она вся съеживалась от этих похотливых смотрин. Они осмотрели кухню, поспорили, что начинать нужно не отсюда и вообще не так, но тут же были поставлены на место. Делайте, что велено, получайте деньги. И никаких споров. Терпеть их присутствие больше недели в Катины планы не входило. Выяснить их место жительства не составило никакого труда, ничего не подозревающие гастарбайтеры легко позволили проследить их путь до своего логовища.
Работяги не заметили, когда Катя села с ними в один автобус, и как вышла на той же остановке, они тоже не видели. Жили они в жуткой трущобе, на самой окраине, в доме барачного типа, зато в отдельной однокомнатной квартире. С виду даже и не понятно было, что в этом доме еще живут люди, на втором этаже окна выбиты, квартиры там явно пустовали. Видимо, строение, все трещащее по швам, было предназначено под снос. Это очень хорошо, может, у них и вовсе соседей нет, а значит, здесь ее никто не увидит.
На все про все Катя дала себе несколько дней. Во-первых, дом, где жили таджики, действительно могут начать рушить не завтра, так послезавтра, и они переселятся в какое-нибудь общежитие – кто их знает? Тогда и план усложнится в исполнении. В общагу незаметно не проникнешь. А пока ей везет, и даже очень везет, нельзя испытывать фортуну на долготерпение. А вдруг ей наскучит, и она повернется к Кате спиной?
Сделать копии с ключей от логова таджиков тоже оказалось совсем не сложно, правда, противно было прикасаться к провонявшей потом одежде. Но риска никакого: пока таджики работали, Катя сделала дубликат. Но какая умничка! – в мастерскую сама не пошла, попросила Лику. Никто, ни один мастер в этом городе не должен опознать в Кате девушку, которая заказывает дубликат ключа.
Реализация плана требовала не только хитрости, тщательного продумывания каждой детали, но и серьезного напряжения и концентрации всех внутренних сил. И для того, чтобы все осуществить, не обязательно ненавидеть бабку. Надо подходить к проблеме более хладнокровно и расчетливо. У Кати есть цель. Шура составляет проблему в ее достижении. Вот и все. Больше ничего.
Катя прошлась по магазинам и купила вещи, которые ей требовались. Незаметно украла перчатки одного из работяг, хорошенько измазанные каким-то раствором. Из пачки денег, которые она получила от Лики в качестве гонорара, Катя изъяла 60 тысяч рублей. Когда Лика передала ей пакет, Катя денег не пересчитывала, просто спрятала в ящик со своим нижним бельем. Теперь отсчитывать купюры придется, никуда не денешься, и она сделала это, предварительно надев перчатки. На деньгах не должно остаться никаких ее следов.
В подземном переходе она купила два совершенно разных, дешевеньких паричка: один иссиня-черный с закрученными косичками, другой блондинистый, с волнистыми локонами. Оба были полной противоположностью и цвету волос, и прическе, которую носила Катя.
Нервное напряжение, наконец, достигло своего предела. Катя чувствовала, что еще день-два, и она не сможет сделать того, что задумала. Как она ни старалась представить все в свете «решения проблемы», но получалось с трудом. Тут, кроме расчета, нужны силы. И силы немалые.
Как будто для того, чтобы придать их, позвонил Димочка. Позвонил вроде просто так, но голос был невеселый, даже правильнее сказать, раздраженный. На Катин вопрос рассказал, что вчера чуть не подрался со своим соседом по комнате.
– Ну и выродок! – возмущался Дима. – Мало того, что он напился, так еще попытался закурить косяк прямо в комнате. Я начал на него орать, потребовал, чтобы он шел курить куда-то в другое место, он полез в драку… В общем сцена была еще та. Хорошо, что ребята заглянули из соседней комнаты, услышали крики, а то бы все это в полиции закончилось или в «скорой».
– Какой ужас, – только и смогла ответить Катя.
– Да не то слово! – воскликнул Димочка. – Надо на фиг переезжать оттуда. Поможешь мне с переездом? Ну, там по дому что-то сделать, если будет нужно?
– А куда переезжать, ты уже определился? – осторожно спросила девушка.
– Кроме как в домик к нашей главбухше, пока некуда, – ответил Дима.
– Конечно, – сказала Катя и подумала, что к главбухше он переедет только через ее труп.
На следующее утро Катя проснулась с пониманием того, что день настал. Либо она сделает это сегодня, либо не сделает никогда. И тогда ей останется плыть по течению волн, туда, куда они ее понесут. И когда-нибудь эти волны, устав гонять взад-вперед никчемную обузу, выкинут ее на берег, как дохлую рыбину. Несчастную, с разбитым сердцем, задыхающуюся от безысходности и отчаяния.
Она почему-то очень живо представила себе эту картину – картину своего одиночества, несостоявшейся любви. Представила Димочку, веселого и улыбающегося, в компании с какой-нибудь более решительной и смелой женщиной (лицо у женщины было почему-то лицом «доминиканской акулы»), на глаза навернулись слезы, а горло сдавил болезненный спазм.
Катя решительно встала с кровати и начала собираться. Она сложила в большой полиэтиленовый пакет оба паричка, легкий серый длинный плащик, две яркие курточки, молодежные трико с мотней чуть ли не по колено, две бейсболки. Туда же положила упакованные в отдельный пакетик украденные рабочие перчатки и деньги. Собрала свою сумку, куда упаковала бабкино питание – в виду того, что кухня ремонтируется, еду Шуре она готовила у дяди. Шуру она с вечера предупредила, что ночевать будет у Бориса, поскольку дядя в командировке и ей надо смотреть за кошками.
О завтраке даже думать не хотелось, от нервов тошнило и сводило желудок, но Катя все же заставила себя проглотить йогурт – еще не хватало, чтобы в самый ответственный момент у нее закружилась голова от голода.
Она приехала на улицу Платонова к десяти утра, сделав все возможное, чтобы попасться на глаза соседке с первого этажа, выгуливающей собаку. Катя подождала, пока пудель сделает кучку, а соседка совочком аккуратно сгребет ее и опустит в мусорный пакет. В этом доме так было принято: хочешь гулять с собакой во дворе, убирай за ней. Не хочешь убирать – ищи другое место. Подходящего выгула поблизости не имелось, и все жильцы соблюдали договоренности. Здесь, в старом доме, все друг друга знали, дорожили своим расчудесным зеленым двориком.
Катя подождала, пока соседка выбросит кучку с мусорный бак и повернется к ней лицом, вежливо поздоровалась и спокойно вошла в подъезд. Она запустила гастарбайтеров в квартиру и пошла кормить бабку завтраком.
– Бабуль, я тебе сделала блинчики с печенкой на завтрак, сейчас разогрею, – ворковала она, – тебе сметаной полить?
– Полей, – согласилась бабушка, зевая, – что-то еле проснулась сегодня.
«Лучше бы ты не проснулась, какое бы одолжение сделала», – подумала Катя, а вслух сказала:
– Подожди минутку.
– А на обед что будет?
Бабка отличалась завидным аппетитом, что совсем не давало оснований сомневаться в ее здоровье, к тому же любила все вкусненькое.
– На обед я сварила уху на первое и куриный плов на второе, – ответила Катя. – Еще купила тебе клюквенный морс, как ты любишь.
Старуха удовлетворенно кивнула. Катя сунула блинчики в микроволновку, которую перенесла из кухни в виду ремонта, поставила на стол приборы и налила Шуре горячего чаю.
Все это казалось ей полным бредом и происходило будто не с ней. Неужели она сделает то, зачем сегодня сюда пришла?
– Вообще-то я больше люблю плов со свининой, он жирненький, вкусный, – протянула вредная старуха.
– Какая свинина, ты что? Тебе нужна более постная пища, нельзя злоупотреблять холестерином. Я все-таки медработник и забочусь о твоем здоровье, а не о твоем вкусе. Этот плов тоже очень вкусный, можешь не сомневаться.
Катя сама не верила своим ушам, казалось, она сейчас разорвется надвое. Что такое она говорит?
– Ну, если для здоровья… – перестала вредничать бабка, – тогда ладно. Тебе виднее, деточка.
Нет, этого Катя уже вынести не могла!
Убрав со стола, она сказала:
– Шур, пересчитай, пожалуйста, деньги, я сегодня хотела кое-что купить для квартиры, там пятитысячные, тебе будет нетрудно, а я посуду помою пока.
С этими словами Катя вытряхнула из маленького пакетика купюры прямо на стол. Пакетик незаметно спрятала в карман.
– Хорошо, – согласилась Шура, которой было любопытно, сколько же Катька собирается потратить.
Когда Катя вернулась в комнату, бабка возвестила:
– Здесь ровно шестьдесят тысяч.
– Значит, я не ошиблась, – подтвердила Катя.
– А что ты будешь покупать? – любопытствовала старуха.
– Бабуля, у меня голова что-то разболелась, – скривилась Катя, – если я тебе сейчас не нужна, выпью таблетку и пойду прилягу в своей комнате. Полежу часок, а то если сильнее разойдется, вообще сегодня ничего делать не смогу. А потом я тебе расскажу, что хочу купить. Хорошо?
– Иди-иди, – смилостивилась бабушка, – у меня сейчас сериал начнется через пять минут. А потом по другому каналу про чупакамбру показывать будут, тоже интересно.
Катя уже не могла этого вынести, да и время поджимало. Она вышла в холл, достала из шкафа свой пакет, извлекла из него жуткое молодежное трико, легкую курточку ярко-фиолетового цвета и такую же бейсболку, под которую нацепила черный парик. Никто не должен видеть, что Катя выходит из дому, а в таком наряде ее точно не узнают. Она выскользнула из подъезда и чуть не бегом кинулась к маршрутке. У нее очень мало времени.
Приехав на Левый берег, в ближайших к остановке кустах она переменила парик и бейсболку, переоделась в красную куртку, трико решила оставить, сейчас вся молодежь ходит таких. Затем бегом кинулась к дому, где жили таджики, надеясь, что в их дворе ей вообще никто не встретится. Может и зря она городила этот огород с маскарадом, но береженого, как известно, бог бережет. Кто знает, какие сыщики попадутся? Хорошо, если из тех, кто терпеть не может приезжих из бывших республик, которые будут рады спихнуть на них дело быстрым раскрытием, получить поощрение начальства и ни о чем больше не задумываться. А если нет? А если попадется кто-то въедливый, какой-то сыщик по призванию, которому истина важнее всего? Будет рыть, копать, всех опрашивать… На этот случай надо подстраховаться. Ведь все-таки Катя наследница бабкиной квартиры и ее в любом случае будут подозревать. Не должно быть ни одного свидетеля, который бы смог опознать ее ни у квартиры таджиков, ни в бабкином дворе.
Открыв дверь, Катя стала искать, куда положить деньги так, что бы они не попались на глаза самим работягам. В крошечной прихожей висела вешалка, которую венчала горизонтальная полка. Бывшие жильцы, видимо, использовали ее для того, что бы держать там кремы для туфель, обувные щетки, перчатки и прочее. Судя по толстому слою пыли, таджикам эта полка была без надобности.
Катя натянула на пальцы тонкие резиновые перчатки, которые используются при окраске волос, защищенными руками ухватила украденные рабочие перчатки таджиков и забросила их на полку. Затем вытащила пачку купюр и кинула ее туда же. Теперь можно быть уверенной, что на рабочих перчатках ее следов обнаружено не будет.
Катя судорожно выдохнула и мгновенно, не давая себе ни секунды на то, чтобы опомниться и дать задний ход, выскочила в вонючий, унавоженный кошками и людьми подъезд. Все, рубикон перейден. Теперь уже обратного пути нет.
Приехать домой нужно было так, чтобы ее опять в случае чего никто не опознал и вместе с тем не сравнил ни с одной из ее маскарадных героинь. В тех же кустах Катя сняла яркую куртку, паричок и бейсболку, покрыла голову темным платком, накинула длинный серый плащ. На нос нацепила купленные в том же переходе очки без диоптрий. Теперь она стала похожа на богомолицу или какую-то больную.
По плану она предполагала войти во двор не с улицы, а с противоположного конца. У двора было два входа-выхода. Второй вел в соседний двор, а затем в переулок. Иногда люди, живущие или часто приходящие в этот район, сокращали свой маршрут через бабкин двор. Не хотелось бы, чтоб кто-то видел ее входящую в подъезд. Во дворе – ради бога, мало ли кто сокращает путь. А вот если станут опрашивать соседей, могут возникнуть вопросы…
Катя, всю жизнь зачитывающаяся детективами, и российскими, и зарубежными, готовилась основательно. Когда она вошла во двор с переулка, там гуляли два дедушки, взгляд одного из них лишь скользнул по сиротски одетой, сутулой женщине, и он снова повернулся к своему собеседнику.
Катя, незамеченная никем, скользнула в подъезд, вошла в квартиру тихонько, быстро переоделась и утрамбовала свое «снаряжение» в пакете так, чтобы оно занимало как можно меньше места. Отдышавшись, прошла на кухню, у таджиков как раз был обеденный перерыв, они пили кефир и ели белый батон.
– Сегодня я отпущу вас пораньше, – сказала Катя, – к бабушке придет доктор. Когда я пойду за ним, вы поработайте еще, чтобы время не пропадало, и уходите через час. А завтра будьте как обычно к десяти.
– В какой час ты уйдешь, хозяйка? – спросил один из работяг.
– В половине четвертого, значит, вы можете уйти в полпятого. Просто захлопните за собой дверь и все. Бабушку не беспокойте, она плохо себя чувствует.
Оставшееся до срока время Катя не могла провести одна в своей комнате, ее била дрожь. Она ухватила коврики из холла и из своей комнаты, спросила у бабки, где взять выбивалку, и пошла во двор. Пусть все видят из своих окон, что девушка весь день провела дома.
В час дня Катя разогрела бабке еду и сказала, что голова у нее прошла и она собирается на тренировку. Она уже две недели посещала занятия по йоге.
Девушка оделась в свою привычную одежду, в ту, в которой пришла утром, и встала у окна, ожидая, когда во дворе появится кто-то, кто сможет подтвердить, что она ушла из дому в 15.30. Наконец, из их подъезда вышла молодая мамаша с коляской.
Выходя во двор, Катя остановилась, пошарила в сумочке, а потом обратилась к приятной девушке, покачивающей коляску.
– Не хочется возвращаться, говорят, плохая примета, – улыбнулась она, – забыла свой телефон, а часов не ношу, подскажите, пожалуйста, который час.
– Без двадцати четыре, – улыбнувшись в ответ, ответила милая мамаша.
– Спасибо, так и знала, что опоздаю на тренировку…
И Катя умчалась. Теперь мамаша подтвердит точное время ухода Кати, и, если она внимательная и заметила большой пакет в ее руках, Катя объяснит, что это была спортивная форма.
Гастарбайтеры уйдут в полпятого. В это время во дворе будет полно народу, на дверях подъезда висело объявление о том, что ТСЖ будет делать жильцам какое-то сообщение. Их увидят именно в это время.
Когда Катя вышла на улицу, перед глазами все плыло.
Перед тем как выйти во двор, она надела украденные перчатки и тихонько подошла к бабкиной комнате. Прислушалась, из-за двери доносился негромкий мерный храп.
«Так даже лучше, намного лучше, – сказала себе Катя, – и для меня, и для нее».
И девушка тихо, но решительно открыла дверь бабкиной комнаты.
