Глава девятнадцатая
Подгород

По сну Вельсинда ничуть не тосковала.

При жизни она даже не понимала, сколько времени пропадает даром, пока тело ее неподвижно, а глаза закрыты. Старая присказка гласит: «На том свете выспимся», – но на самом деле все оказалось как раз наоборот. Живая, она проспала слишком уж много – целую треть жизни. Теперь же, став Отрекшейся, старалась взять все от того, что со свойственным ей и при жизни безнадежным оптимизмом твердо полагала вторым шансом.

До гибели Вельсинда была служанкой. И, конечно же, «очнувшись» Отрекшейся и понемногу начав привыкать к новой реальности, начала ухаживать за окружающими. Это она умела лучше всего. Она была добра и терпелива с теми, кто приходил в себя, охваченный растерянностью и ужасом, и помогала хоронить заново тех, кто отвергал темный дар леди Сильваны.

В глубине души Вельсинда их понимала. Кто же не растеряется и не ужаснется, очнувшись и увидев, как гниет собственная кожа? Никто, если от его мозга уцелела хотя бы половина. Впрочем, у некоторых бедолаг и половины-то не осталось…

По-видимому, Вельсинда оказалась одной из счастливчиков, очнувшихся – огромное спасибо – в полном разуме, и твердо решила найти ему достойное применение.

Скучая по мужу, она поначалу хотела его отыскать. Он остался в Штормграде, а Вельсинда умерла в Лордероне, в гостях у родных. В день возвращения Артаса она работала в замке и надеялась хоть краем глаза взглянуть на триумфальное возвращение всеми любимого паладина, однако когда он, осыпаемый лепестками роз, вошел в тронный зал, не смогла отлучиться с кухни. Зато потом, после того, как один-единственный удар меча превратил Артаса разом в отцеубийцу и цареубийцу, оказалась в самой гуще событий.

Ее любимый избежал той же судьбы, и этому она была рада. Вот только другие сказали, что все попытки связаться с ним закончатся только парой разбитых сердец. Он наверняка считал ее мертвой, и в конце концов Вельсинда решила, что так оно будет лучше. Муж был хорошим, добрым человеком и вполне заслуживал новой, живой любви.

Многие Отрекшиеся – вот, например, ее друг и коллега Правитель Парквел – тосковали по близким не меньше. Другие относились к ним равнодушно, а третьи даже… злились на них. Что же случилось с нею и с ними? Отчего их характеры и склад ума стали такими разными? Загадка…

Бездумной тварью Вельсинда себя не помнила – и, по всей вероятности, к лучшему.

Шли годы. Мало-помалу ей надоела работа прислуги. Разум ее оставался по-прежнему остр, и вскоре Вельсинде захотелось чему-нибудь научиться, чего-нибудь достичь, а не просто выполнять чужие распоряжения.

От рождения склонная заботиться о людях, она посвятила себя нелегкой, просто-таки уникальной задаче – заботе о телесном и душевном здравии мертвых тел. Взять хотя бы раны…

– Как же ты это? – говорила она очередному пострадавшему. – Ведь сам знаешь: плоть Отрекшихся не заживает сама по себе!

Швы, пересадка новых мускулов, кожи и жил, да волшебные снадобья – вот и все, что оставалось ее народу. Живым куда проще: промой рану, перевяжи и положись на природную способность тела к восстановлению.

Мало-помалу лечение неживой плоти привело к желанию поучиться у аптекарей. Большинство по приказу Сильваны трудились над ядами, но Вельсинда принялась изучать способы поддержания сил и здоровья Отрекшихся – и умственного, и физического.

Не раз она замечала, что некоторые раненые боятся смерти сильнее, чем при жизни. Осматривая новую руку, вшитую в плечо кузнеца (оплошность в работе с расплавленной сталью стоила ему прежней), она услышала:

– Каждый раз, как иду сюда, страх пробирает.

– Почему это, дорогой? – Погибла Вельсинда не такой уж ужасно старой. Молодой девицей шестидесяти лет, как сама выражалась. – Я далеко не так страшна, как доктор Галси.

Кузнец по имени Тиван Уайтфилд хмыкнул – гулко, с хрипотцой.

– Это, конечно, верно. Нет, я хотел сказать… вот когда был жив, казалось, будто я бессмертен. Совершенно о себе не заботился, о гибели не думал, жил беспечно. А вот теперь я, так сказать, вправду бессмертен. Угрожают бессмертию только раны да травмы, и потому я вдруг понял, насколько хрупка плоть.

– Плоть была хрупка всегда, – наставительно сказала Вельсинда, продолжая осматривать руку.

Рука была пришита отменно, однако Вельсинда вновь обратила внимание, что на ней нет мозолей, а мускулы довольно слабы. Очевидно, прежним владельцем руки, принадлежавшей ныне Тивану, был какой-то художник или музыкант.

Она постучала по мягкой ладони костяшками указательного пальца.

– Чувствуешь?

– Да, – ответил кузнец.

– Прекрасно. Только должна сообщить, – ровно сказала Вельсинда, – что эта рука не будет такой же сильной, как старая.

– Пара недель работы молотом это поправит!

– Нет, – мягко возразила Вельсинда, с сочувствием глядя на кузнеца, – не поправит. Ведь мускулы твои больше не растут.

У кузнеца отвалилась челюсть. Нет, не в буквальном смысле. Его лицо было почти не тронуто тлением. Сказать по правде, для Отрекшегося он был даже довольно симпатичен.

– Если не сможешь работать, как следует, приходи снова, – сказала Вельсинда, ласково потрепав его по руке. – Посмотрим, не удастся ли подыскать чего получше.

– Вот видишь? – пояснил кузнец. – Об этом-то я и говорил. Со временем мы все просто… сносимся.

– Это случается и с живыми, – поспешила напомнить Вельсинда. – Не могут же все быть почти бессмертными красавцами, как эльфы. Поэтому самый верный подход – принять все, как есть, и радоваться тому, что имеешь. И для тебя, и для меня, и для остальных. И это просто прекрасно. Ничто не существует вечно, и если мы умрем безвозвратно – ну что ж, у нас был второй шанс. У многих и того не имеется.

Тиван улыбнулся. Улыбка на уцелевшем лице выглядела просто замечательно. Насчет собственного лица Вельсинда не обольщалась: долгое безделье в могиле красоте не способствует. К тому же, ее лицо и при жизни было простоватым. Хотя муж всегда говорил, что для него она прекрасна, и она ему верила.

Разве суть любви не в том, чтобы смотреть не глазами, а сердцем, и находить красоту?

– Да, ты права, – согласился кузнец. – Пожалуй, раньше я обо всем этом вообще не задумывался. Решил принять Дар. Знал, что многие отказались, и в то время посчитал их за дураков. А вот теперь… Я понимаю, что леди Сильвана пытается отыскать способ продлить наше существование. Но что, если это невозможно? – Он кивнул на свою новую руку без единой мозоли. – Сколько же нужно натворить, как далеко зайти только для того, чтобы продолжить существование?

– О боги, – улыбнулась Вельсинда. – Ты словно и не кузнец, а настоящий философ!

– Может, это все новая рука…

Тиван был первым из тех, с кем Вельсинда завела подобный разговор, но далеко не последним. Едва эта мысль пришла ей в голову, не думать о ней она уже не могла.

Теперь, спустя месяцы после того первого разговора, глава Совета Покинутых стояла в тронном зале Подгорода, на том самом месте, где так долго стояла сама Сильвана Ветрокрылая, ныне удалившаяся, чтобы править Ордой. Рядом с Вельсиндой, на самом верху, стояли остальные четверо членов правительственного Совета, называвшиеся просто и логично – Правителями. На второй ступеньке, сразу под ними, располагалась семерка Министров, претворявших политику Правителей в жизнь. В самом низу находились те, кого Вельсинда считала самыми важными членами совета – десять Слушающих. Каждый день они встречались и разговаривали с теми Отрекшимися, у кого имелись вопросы, замечания или жалобы на управление городом. Подчинялись они непосредственно Правителям, и, хотя любой гражданин Подгорода мог без препон обратиться к любому из членов Совета, включая Верховную Правительницу, то есть, саму Вельсинду – к Слушающим шли охотнее.

До сих пор все шло, как по маслу. Вельсинда окинула взглядом толпу, до краев заполнившую зал и продолжавшуюся снаружи. Она была так рада! Сегодня им более, чем когда-либо, было нужно держаться заодно и заодно трудиться на благо каждого, пока не вернется Темная Госпожа.

На сегодня была назначена церемония поминовения Отрекшихся, нашедших Последнюю Смерть в битве против жуткого зла – Пылающего Легиона. Во время последнего визита в город защитника Темной Госпожи, Натаноса Гнилостеня, Вельсинда обратилась к нему с мольбой убедить Сильвану вернуться.

– Знаю, у нее много дел, – сказала она. – Но ведь она, несомненно, может уделить нам пару часов. Пожалуйста, попроси ее прибыть к нам на церемонию в память о тех, кто добровольно пошел на смерть ради Орды. Если у нее дела, ей не нужно задерживаться надолго, но ее присутствие будет так много значить!

Натанос сказал, что передаст сообщение, однако Сильваны все не было и не было.

На всякий случай Вельсинда подождала еще минуту-другую. Толпа Отрекшихся тоже ждала – безропотно, как всегда. Наконец Правительница вздохнула и заговорила.

– Думаю, все вы хотите, чтоб я сказала пару слов, – начала Вельсинда. – Что ж, попробую. Простите, если начну откашливаться: все мы прекрасно знаем, как раздражает этот гной!

В толпе засмеялись – утробно, замогильно, с хрипотцой.

– Для начала, – продолжала Вельсинда, – мне хотелось бы поблагодарить наших друзей, прибывших сегодня сюда. Я вижу здесь эльфов крови, и троллей, и орков, и даже нескольких гоблинов и пандаренов. Спасибо за то, что пришли вместе с нами почтить память павших, что навсегда покинули наши и без того редеющие ряды. Особенно я благодарна всем тауренам, стоящим вон там. Если бы не вы, мы были бы уничтожены без остатка.

На церемонии присутствовали представители всех рас Орды, но таурены оказались самыми многочисленными. Благодаря тауренам, Отрекшихся приняли в Орду. При одной мысли о том, что сталось бы с ее народом без их покровительства, Вельсинду пробирала дрожь.

– Однако боюсь, за исключением наших добрых друзей, стоящих здесь, среди нас, многие из живых до сих пор не приемлют Отрекшихся. По-видимому, все они думают: если мы мертвы, то жизнь – или как кому больше нравится называть наше существование – нам безразлична. По-видимому, они думают, будто мы меньше всех остальных скорбим о гибели своих собратьев. Что ж, это совершенно не так. Жизнь нам не безразлична. Мы скорбим о погибших, как все.

Наша королева ищет способ увеличить наше число, поднимая погибших из мертвых. Создавая новых Отрекшихся. Но чего действительно хотелось бы от королевы нам, собравшимся здесь сегодня – это знать, что она дорожит теми Отрекшимися, которые уже есть. И не просто как своими подданными – это, вне всяких сомнений, так и есть, – но как личностями. И примет то, что некоторым довольно и второго шанса, что им не хочется ни третьего, ни четвертого, а хочется только Последней Смерти.

Сегодня мы собрались вспомнить тех, кто встретил Последнюю Смерть. Они погибли, погибли навсегда. Кровь их не течет в жилах их детей и следующих поколений потомков – по крайней мере, тех, кто будет жить здесь, среди нас. Этих Отрекшихся больше нет, однако они покоятся в мире. В единстве с теми, кого любили при жизни. Давайте же почтим их память тем, что никогда не забудем их имен. Вечно будем помнить, кем они были и что совершили.

Вельсинда собралась с духом.

– Начну первой. В этот день я вспомню Тивана Уайтфилда. Он был кузнецом и однажды сказал мне, что, став Отрекшимся, боится смерти больше, чем при жизни. Однако когда потребовалось – не отказался от службы. Ковал оружие, помогая другим бить врага. Чинил поврежденные доспехи, как мы чиним поврежденные тела. Рискнул выйти на бой, одолев величайший из собственных страхов – и проиграл. Я никогда не забуду тебя, Тиван. Ты был мне хорошим другом.

Закончив, она кивнула Парквелу Финталласу, стоявшему рядом. Тот откашлялся и заговорил о женщине, что была воином при жизни и в посмертии, до того самого дня, как ее изрубил на куски сквернобот. Воспоминания ширились, будто рябь на поверхности пруда – от тех, кто стоял наверху, к Министрам, за ними – к Слушающим, а затем заговорили и в толпе.

В тот давний жуткий день, когда вернулся Артас, многие потеряли родных; семьи, где не погиб никто, были редкостью. Теперь многие Отрекшиеся обзавелись новыми семьями и дорожили названными родными, как кровными, хотя совсем не знали друг друга при жизни.

Слушая, Вельсинда продолжала вспоминать своего друга Тивана и, несмотря на печаль, была довольна. Скорбели все, однако никто не плакал. Никто не возмущался несправедливостью судьбы. И, самое главное – никто не злился. Опыт показывал, что злость Отрекшимся вредна. Многие и без того не отличались ясностью мысли, поскольку их мозги в той или иной мере пострадали от разложения, а злоба мутила воду так, что и не разобрать, куда плывешь.

Кое-кто из жителей Подгорода возмущался ролью, взятой на себя Советом Покинутых, но Вельсинда твердо стояла на том, что это всего лишь временная мера. Должен же кто-то обеспечить подвоз припасов и замену утраченных конечностей!

– О боги, – сказала она однажды на общем митинге, – да если бы сейчас в эту дверь вошла наша дорогая Сильвана, я бы с великой радостью сказала: «Привет тебе, Темная Госпожа, нам так тебя не хватало! Прошу, возьми правление нашим великим городом на себя! Это так утомительно!»

В служанках она готовила еду, ухаживала за больными, мыла ванны, выносила ночные горшки – словом, делала то, что нужно. И сейчас с удовольствием отошла бы в сторону, уступив место тем, кто лучше разбирается в делах правления. Она уже забыла, когда ей в последний раз удавалось просто посидеть на берегу, наслаждаясь тихим, покойным журчанием зеленых каналов…

Мысленно упрекнув себя в рассеянности, она вернулась к настоящему и, когда последний из собравшихся умолк, окинула взглядом толпу.

– Как я горжусь всеми вами и теми, кто отдал Орде все, что мог! Спасибо вам, что собрались сегодня здесь.

На этом церемония завершилась. Толпа начала редеть. Вельсинда молча смотрела вслед расходящимся. Ей было очень жаль, что Сильвана не приняла приглашения… однако этого следовало ожидать.

– Верховная Правительница Вельсинда, – негромко окликнули сзади.

Вельсинда обернулась.

– О, защитник Гнилостень, – с радостным удивлением сказала она. – Как хорошо, что ты здесь. Я… так значит?..

Защитник королевы покачал головой.

– Нет. Королева занята неотложными делами, но прислала меня с тем, чтобы узнать, что происходит в ее отсутствие, и сообщить вам, что в скором времени намерена прибыть. Она очень сожалеет, что не смогла присутствовать на сегодняшней церемонии.

– О, как любезно с ее стороны! Очень рада это слышать, – заговорила Вельсинда, погладив его по плечу. – Я уже стара и давно научилась читать между строк. Леди Сильвана опасается повторения истории с Гнилессом. Но не тревожься. Мы – просто группа сознательных граждан, вроде сторожей, присматривающих за домом, пока хозяйка в отъезде. Отчего бы тебе не задержаться до вечера? Мы с радостью расскажем обо всем, что пытаемся сделать. А может, желаешь чайку?

Нет, Вельсинда не пила жидкостей, однако заваривать чай, вдыхать его аромат, держать в руках горячую чашку очень любила.

Слегка смущенный, Гнилостень открыл было рот для ответа, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, рядом раздался еще один голос:

– О-о, именно те, ради кого я прибыл! Ну, не совсем, но почти.

Обернувшись, Вельсинда с Натаносом увидели перед собой невысокого Отрекшегося в жреческом одеянии. Хотя Вельсинда его не узнала, удивляться тут было нечему: Подгород был невелик, но жителей в нем хватало, не говоря о проезжих.

– Не имею удовольствия, – сказала она.

– Архиепископ Алонсий Фаол, – с поклоном представился новоприбывший.

Вельсинда была поражена. Еще не так давно это имя было известно всем и каждому. Какая радость, что он не погиб среди многих других!

– Ну и ну, – сказала она. – Для нас это великая честь.

Даже Натанос Гнилостень – и тот поклонился архиепископу.

– В самом деле, – сказал он. – Что вам угодно от меня?

– Я принес письмо. И даже не одно, а два. Первое – вашему вождю. Второе – для некоей Элси Бентон.

Вельсинда слегка покачнулась. Натанос с тревогой на лице подхватил ее под локоть, но она улыбнулась и отвела его руку.

– Я очень давно не слышала этого имени. Так меня называли только родные да ближайшие друзья.

Выражение лица архиепископа сделалось мягче.

– Тогда… вот. Получите.

Он подал каждому туго скрученный свиток. Дрожащей рукой Вельсинда приняла письмо, удивленно подняла брови при виде восковой печати – синей, с оттиском штормградского льва, и тут же поняла, о чем оно.

Увидел печать и Натанос.

– Это от короля Штормграда! – прорычал он, повернувшись к Фаолу. Его красные глаза полыхнули гневом. – Как смеешь ты брататься с врагами Орды?!

– Но я ведь не принадлежу к Орде, и король мне не враг, – любезно ответил архиепископ. – Я служу Свету. Я – жрец, как и король Андуин. Это письмо – для твоей королевы, и оно очень важно. Позаботься о том, чтобы она получила его. Нет, ничего слишком срочного. Посему я предложил бы тебе заняться тем, чем ты и собирался. Побудь здесь, в Подгороде. Вернись к вождю со своими соображениями, а заодно и с этим письмом. Что же до вас, дорогая леди… – Фаол мягко коснулся ее плеча. – Как ни жаль, в этом письме дурные вести. Я очень, очень сожалею…

Благодарная за предостережение, Вельсинда сломала печать, расправила свиток и начала читать.

И элегантная, аккуратная подпись: Король Андуин Ллейн Ринн.

– Бедный мой Уилл, – с дрожью в голосе проговорила Вельсинда. – Архиепископ, пожалуйста, поблагодарите от меня короля Андуина. Я очень рада, что муж умер не в одиночестве. Смерти в одиночку никому на свете не пожелаешь. И скажите королю: я думаю, это прекрасный план. Надеюсь, наш вождь со мной согласится. Я была бы так рада увидеть Уилла еще раз!

– Какой план? – требовательно спросил Натанос, с подозрением глядя на Вельсинду с Фаолом.

– Вот, – ответила Вельсинда, передав ему свиток.

– Подробности предложения короля Штормграда, – сказал Фаол, пока Натанос читал, – изложены в свитке, адресованном вождю Сильване. Я задержусь здесь на несколько дней и с радостью отвечу на все вопросы, которые могут возникнуть у тебя или у Вельсинды.

Недовольно поморщившись, Натанос вернул письмо. Сжав драгоценный свиток в руках, Верховная Правительница Совета Отрекшихся поправила Фаола:

– Элси, – сказала она. – Думаю, пора мне снова зваться «Элси».