Днёвка у Фолко и его спутников выдалась неспокойной. Неподалёку пролегал один из главных харадских трактов – и сейчас по нему сплошным потоком шли войска. А вдоль тракта, невесть чего опасаясь в сердце собственных владений, шныряли конные разъезды харадримов, порой углубляясь далеко в заросли. Здесь тянулись охотничьи угодья правителя Великого Тхерема, раздувшегося от гордости после долгожданного падения Гондора.

– Тут про Олмера стараются не вспоминать, – вполголоса заметил Рагнур. – Им как-то приятнее убеждать себя, что победу они одержали сами… Кстати, про то, что Минас-Тирит снова у гондорцев, и причём давно, распространяться тоже не принято… Ну что за страна, утопи её Морской Отец!

Из-за этих вот разъездов несколько раз приходилось менять место стоянки, скрытно перебираясь подальше в заросли. Зоркий Рагнур заметил и хищных птиц, что кружили над лесом, – то ли посланные на поиски ночных возмутителей спокойствия ловчие кречеты, то ли нет, сказать он не мог.

– Лучше будем считать, что это нас ищут, – предложил хоббит.

– Ага, и не тронемся с места, пока все вокруг не уберутся куда подальше! – тотчас подхватил Малыш. – Мне здесь нравится, а во фляге еще осталось доброе старое гондорское. Хорошо, что ты, Фолко, догадался тогда, в Минас-Тирите, заглянуть в тот подвал!.. Славное винцо там хранится, самому королю впору! Ничуть не хуже пива, я вам доложу! Да, пивка бы сейчас… – Маленький Гном сокрушённо покачал головой.

– Брось мечтать! – отрезвил друга Торин. – Не ровён час, убереги нас Дьюрин…

Он не успел договорить, как кустарник расступился, и возле них бесшумно – эльфам Трандуила впору! – появилась воительница Тубала, снаряженная как на бой.

Даже в длинной кольчуге, надетой на толстую поддоспешницу, она выглядела стройной и сильной, точно молодое деревцо.

– Ог-го… – только и успел выдавить Малыш, бросаясь к оружию, – но его опередила Эовин:

– Тубала! Стой! Зачем нам драться?! Ведь ты же спасла меня!

– Отойди, девчонка, – холодно бросила молодая воительница. В полном, хоть и лёгком вооружении, с саблей наголо, она пристально смотрела на хоббита – и только на него. Однако Фолко не сомневался, что при этом она видит каждое движение и Торина, и Малыша, и Рагнура…

Кхандец тоже не мешкал. Сабля его, куда длиннее и тяжелее той, что сжимала рука Тубалы, нацелилась воительнице в грудь.

– Я пришла, – голос Тубалы звенел, – для того, чтобы умертвить вас. Я буду сражаться со всеми вместе или с каждым поодиночке – мне безразлично. Я опередила посланных для вашей поимки солдат – правитель получит ваши головы не от своих толстозадых, что только и умеют бить мух по караулкам, а от меня!

– Сколько слов, Тубала. – Фолко шагнул к ней навстречу. Он успел надеть мифриловый шлем, оставалось лишь сбросить на лицо забрало. – Только зачем? Нас четверо…

– Пятеро! – возмутилась Эовин.

– Пятеро. А ты одна. Надеешься сладить со всеми?

– Именно так! Даже если доблестный половинчик ударит мне в спину, как один его сородич на Пеленнорских полях! – презрительно бросила Тубала.

– Она, похоже, спятила. – Малыш двинулся вперёд. Меч и дага грозно сверкали. – Что с ней говорить, Фолко? Они тут в Хараде все немного придурковатые. Да ещё и Свет этот…

– Я бы её обезоружил, а убивать – лишнее, по-моему, – спокойно заметил Торин, поднимая топор.

– Послушай, а нельзя ли узнать – почему, собственно, ты так жаждешь нас прикончить? – осведомился Фолко, не прикасаясь к мечу.

– Когда будешь валяться со вспоротым брюхом, я, пожалуй, скажу – медленно наматывая твои кишки на кинжал! – отрезала девушка.

– Ну, я тогда едва ли что-нибудь услышу. – Фолко улыбнулся, надеясь избежать драки. Девица явно не в себе, надо её как-нибудь обезвредить…

– Я позабочусь, чтобы услышал, – заверила его воительница. И в следующий миг атаковала.

Никогда доселе Фолко не сталкивался с таким противником. Тонкая, с виду хрупкая девушка обладала твёрдостью и искусством Санделло; её сабля с такой силой сшиблась с клинком Фолко, что хоббит едва устоял на ногах и удержал меч. Чужое острие зацепило броню; металл негодующе заскрежетал, словно отвык отражать вражеские удары.

Торин, Малыш и Рагнур бросились со всех сторон на Тубалу. С безумцами не ведут поединков, а связывают – для их же собственного блага.

Воительница отбивалась мастерски – скупыми, точными, стремительными движениями. Железный вихрь Малыша разбился о немудрёную, но выверенную до точки защиту Тубалы. Торин, ухнув, обрушил свой топор, полагая выбить саблю из рук воительницы – но та сама подставила клинок, извернулась, меняя направление удара, и топор бессильно соскользнул в сторону.

– Да она круче горбуна! – вырвалось у Маленького Гнома.

Замелькала, сливаясь в неразличимый серый вихрь, сабля Рагнура – кхандец оказался искушён в тонкой игре клинков, – и Фолко, улучив момент, бросился Тубале в ноги. Ещё миг – и на упавшую дружно навалились все остальные.

Тубала взвыла, точно раненая волчица. Получив страшный пинок в грудь, отлетел в сторону Малыш; Торин с проклятием ослабил хватку; и кто знает, чем бы всё кончилось, не вмешайся в дело Эовин. Девушка вцепилась обеими руками в горло Тубале, и пока рычащая воительница пыталась оторвать ее цепкие пальцы, Малыш, Торин и Фолко с Рагнуром сумели-таки скрутить южанку.

– Уф-ф-ф… – Малыш скинул шлем. – Ну и дела! И откуда ж взялось такое чудо?

– Этого тебе никогда не узнать, недомерок! – Тубала шипела и плевалась в путах, словно пантера. – Вы никогда бы не взяли надо мной верх, слышите, вы! Вы только и можете побеждать по-подлому…

Ответить ей не успели.

Раздался гортанный крик – и со всех сторон на полянку надвинулись харадримы. Подобрались незаметно, пользуясь поединком с Тубалой…

«Не зря, верно, эти птахи тут кружили», – только и успел подумать Фолко.

На сей раз харадримов явилось куда больше, и это были тяжеловооружённые панцирники, рослые воины, с головы до ног закованные в броню, с громадными, почти в человеческий рост, щитами.

Дико закричала связанная Тубала – извиваясь, пытаясь дотянуться до узлов зубами. Очевидно, она слишком хорошо представляла, что её ожидает.

Крик этот, полный звериного отчаяния и какой-то запредельной, нечеловеческой тоски, эхом отозвался в сердце хоббита. Как-никак именно Тубала спасла Эовин, и бросать её вот так, беспомощной и безоружной… Прежде чем он сам осознал, что делает, его клинок двумя взмахами рассёк путы на воительнице.

А затем бешеная круговерть боя захватила его. Нужно было прорваться, любой ценой разомкнуть смертельное кольцо вражеских щитов.

– Вместе! – рявкнул Торин. Но сейчас силач гном должен был уступить место хоббиту – против закованной в панцирь силы требовалась ловкость.

– Эовин, не отставай! – в свою очередь гаркнул хоббит.

Оказавшись впереди всех, Фолко поднырнул под меч ближайшего панцирника, юркнул за край тяжёлого щита – и выбросил вперёд руку с мечом, целясь в щель панцирного сочленения. Харадрим с воплем опрокинулся, и прежде чем его товарищи успели закрыть прореху в рядах, пятеро беглецов оказались по ту сторону цепи загонщиков.

Когда надо, гномы умеют бегать очень быстро. И сейчас они едва не обогнали легконогого Рагнура.

Густой кустарник не давал двигаться быстро, то и дело требовалось или прорубать путь в зарослях, или огибать внезапно открывшийся овраг, или перебираться через заболоченный ручей. И всё же в какой-то момент Фолко показалось, что они оторвались от тяжеловесной погони.

Но только на миг.

– Эовин!!!

Впереди, блистая металлом узорных доспехов и гордыми золотыми гербами на алых щитах, надвигалась вторая цепь.

Здесь справился вырвавшийся вперед Торин. Тхеремцы в первый миг растерялись, не успели прикрыться щитами, а гном с неожиданной ловкостью метнул совершенно не предназначенный для этого боевой топор. Топор со свистом пронёсся над травянистой прогалиной, ударив прямо в забрало одному из панцирников. Воин охнул, выронил щит – и тут уже рядом оказался Малыш, одним движением даги добив раненого.

Казалось, они вновь прорвались. Но вот Эовин… Эовин, прикрывая спины спутников, схватилась за оружие. Но отчаянный выпад её лёгкой сабельки оказался отбит краем тяжелого щита, а в следующий миг удар опрокинул Эовин на спину. Правда, она вскочила, ловкая и гибкая, как кошка, – однако между ней и спутниками уже вырос ряд щитоносцев. Оставалось только одно.

– Эовин, беги! – круто развернувшись, Фолко бросился на преследователей. За ним с яростным ревом атаковали гномы.

Времени было мало, очень мало – но всё же хватило, чтобы отвлечь харадскую шеренгу. Эовин, сразу поняв, в чём дело, бросилась в ближайшие густые заросли – только ветки сомкнулись за спиной.

Друзья отчаянно рванули вперёд. Хорошо, что мифрил намного легче стали, иначе бы дыхание сбилось куда раньше.

Псы вскоре отстали – у Рагнура, по счастью, осталось несколько жменек отбивающего нюх снадобья. Отстала и погоня, но Эовин уже нигде не было видно.

Эовин, Эовин, что же нам теперь делать?! Где искать тебя?!

– Серый! Эй, Серый!

Колонны рабов шагали под палящим солнцем харадского лета. Впрочем, шагали – слишком сильно сказано, скорее – тащились, влеклись, волоклись. Тхеремские надсмотрщики не жалели кнутов; и никто не думал снимать цепи.

– Серый!

Шагавший впереди раб обернулся.

За время пути к нему прибилось сотни две невольников, и сейчас это была уже не толпа отчаявшихся, равнодушных ко всему, даже к собственной участи, человеческих существ, но почти что боевой отряд. Сильные держались впереди, сзади и по бокам; те, что слабее, – в середине. Скудный паёк делился на всех, как и вода; дружина Серого быстро росла, к нему примыкали те, кто не впал ещё в тупое бесчувствие.

– Чего тебе? – бросил Серый одному из своих «десятников», ховрару.

– Харадримы! Эвон, прискакали!.. Грят, «старых у нас много»! Отобрать грозятся!

– Никто у нас никого и ничего не отберёт, – он развернулся. Кандалы мешали, но даже в них Серый ухитрялся перемещаться с удивительной ловкостью.

К хвосту колонны и впрямь подъехал какой-то знатный, судя по раззолоченной броне, харадрим. Пятисотенный, не меньше – в сопровождении стражи, конных стрелков в доспехах из вываренной кожи. Уперев руку в бок, всадник глядел на ползущие мимо него шеренги.

– Кто их отбирал? – сплюнул он, заговорив на всеобщем, верно, чтобы поняли все невольники. – Кто отбирал этот сброд?! Тут половина за копьё взяться не сможет, секиру выронит!

Половина – не половина, но четверть из прибившихся к Серому рабов и впрямь были немолоды. Хватало и женщин, и даже ребятишки попадались. В других невольничьих караванах их тела уже давно остались бы среди барханов, а у Серого все они уцелели.

Харадрим окинул толпу презрительным взглядом, мигом выделив в ней Серого – как тот стоял, как держался, как смотрели на него товарищи по несчастью.

– Ты! – пролаял тхеремец. – Сюда, живо! Кто такой? Как звать? Лет сколько?

Серый спокойно шагнул к всаднику; даже в цепях он держался с удивительным достоинством; голова поднята, руки скрещены на груди.

– Кличут Серым. Родом из Минхириата. Года свои не считал, не обучен.

– Когда благородный воитель тебя, велбужья требуха, спрашивает, на колени падать должен! – вскипел харадрим. Рука его схватилась за саблю, а один из стражников извлёк бич.

– На колени вставать не обучен, – равнодушно ответил Серый, глядя куда-то мимо рассвирепевшего тхеремца.

– Ап! – выкрикнул тот, и стражник взмахнул бичом.

Серый сделал какое-то совершенно неуловимое движение, развернулся боком, рука его перехватила чёрное кожаное жало, напряглась, рванула, и воин кубарем покатился с седла.

Двое других разом тронули коней, выхватывая сабли; ещё пара натянула тетивы.

Однако Серый оказался быстрее всех. Он просто шагнул вперёд и в сторону, так что против него оказался только один стражник, закрывавший Серого и от стрелков, и от второго мечника. Серый ловко увернулся от летящего ему в шею клинка, вцепился в пояс всадника, одним рывком сдёрнув того наземь.

И прежде, чем полетели стрелы, пленник выпрямился, держа обеими руками харадскую саблю; обезоруженный стражник даже не пикнул.

– Я могу быть воином, – проговорил Серый, в упор глядя на опешившего тхеремского нобиля. Лицо невольника исказилось, как от внезапной боли, и он одним движением сломал только что добытый клинок об колено, словно сухую ветку.

Две половинки упали в пыль; рабы ахнули, харадский нобиль посерел. Лицо его покрылось крупными каплями пота, и даже конь подался назад.

– Я могу быть хорошим воином, – повторил Серый, делая шаг к тхеремскому пятисотенному. – И мои люди тоже, не сомневайся, благородный витязь.

Благородный витязь меж тем всё пятился. Пятились и остальные его люди; обезоруженный стражник кое-как поднялся, глядя на Серого с почти мистическим ужасом.

Тот, однако, тяжело дышал, грудь его бурно вздымалась, струйки пота стекали по лицу и шее, грубая рубаха тоже взмокла. Казалось, он то ли пытается удержать незримый и неподъёмный груз, то ли давит готовый вырваться крик боли.

– Мы можем сражаться, – сдавленно повторил Серый.

Харадримский начальник, казалось, колеблется. Конечно, стоит только рукой махнуть, и странного наглеца утычут стрелами с безопасного расстояния; но, с другой стороны, кто его знает, на что он способен и что это вообще за птица?

– Тогда тебе и отвечать за них! – надменно бросил наконец южанин. – Кто побежит с поля боя – будет казнён! Посажением на кол! У нас, в великом Тхереме, не церемонятся с трусами!

– Никто не побежит, – твёрдо проговорил Серый.

Пришедший в себя харадрим не удостоил его ответом. Поднял храпящего коня на дыбы, являя искусство наездника, и, соблюдая достоинство, отъехал – на рысях, а не галопом.

Тяжело дыша, Серый опустился на одно колено.

– Больно… – еле слышно процедил он сквозь зубы. – Как же больно…

Лагерь невольников просыпался рано и трудно. Жара ещё не наступила, и по дороге подтягивались вереницы огромных возов, запряжённых медлительными быками – подвозили воду и съестные припасы. Не более чем на один день, чтобы отбить охоту устроить мятеж и разграбить.

Ударило кожаное било, водоноши зашевелились, берясь за мятые котлы и черпаки. Зашевелились и кашевары, им идти получать крупу.

И, конечно, уже давно на ногах был Серый. Он, казалось, вообще никогда не спит – рабы видели его стоящим и на закате, и на восходе.

Сейчас он уже шагал, несмотря на ножные кандалы, обходя свой отряд. Две сотни собравшихся вокруг него невольников сбились в кучу и спали вповалку, урывая последние мгновения сна.

Харадские надсмотрщики пока ещё не побежали, размахивая кнутами, и рабы дремали, успокоенные – Серый с ними, Серый идёт обходом, Серый их не бросит.

А Серый шагал, вскоре оказавшись на самой границе лагеря. Линия густых кустов подходила совсем близко, и территорию невольников ничто не огораживало – тхеремцы ленились даже ставить рогатки, – однако их конные патрули с гончими псами и охотничьими соколами быстро отбили у дерзких всякую охоту бежать.

Пойманных беглецов сажали на колы в виду всего лагеря.

Работало, надо сказать, неплохо.

Шагах в пяти от зарослей Серый остановился. Он не гнулся, не прятался, он просто застыл на виду у харадских сторожей, потому что там, в чаще, ему почудилось какое-то движение – словно кто-то из последних сил продирался сквозь сплетения ветвей, отчаянно пытаясь уйти от погони.

Погоня и в самом деле была близко.

Вот раздались гортанные выкрики преследователей; лай собак, топот многочисленных копыт. Конные поневоле отворачивали, вынужденные огибать непролазные заросли; Серый медленно сдвигался, прикидывая, где должна появиться их жертва.

И она появилась.

Из сплетения ветвей высунулось хорошенькое, но до предела измученное девичье личико – сейчас всё исцарапанное, исхлёстанное ветками.

Золотистые волосы спутались и разметались в беспорядке, большие серые глаза полнили отчаяние и ужас – девушка заметила совсем рядом харадских караульных, а прямо перед собой – человека в кандалах.

Серый застыл, словно каменное изваяние. Девушка в кустах сжалась перепуганной птичкой, но деваться ей было некуда – погоня приближалась.

– Иди сюда, – одними губами, казалось, вымолвил Серый, но беглянка его поняла.

Она затравленно огляделась – часовые-харадримы глядели кто куда, к Серому, каждое утро обходившему лагерь, они уже привыкли. Он никогда не пытался бежать, железной рукой поддерживал порядок в своём отряде, и караульные привыкли. Стоит он – ну и пусть себе стоит.

– Сюда! – резко, но по-прежнему негромко повторил Серый, и девушка молнией метнулась к нему через открытое пространство.

Не шелохнулись дозорные, не гавкнули псы, кружили себе в небе выученные охотничьи соколы. Беглянка рыбкой скользнула за спину Серому и словно бы растворилась среди спавших прямо на голой земле людей. Золотистые волосы исчезли под измаранной одеждой.

И сам Серый спокойным размеренным шагом двинулся дальше, продолжая обход.

Затрещали кусты. Караульные, спохватившись, вскинули луки – но тотчас же и опустили. Из зарослей вырвалась кавалькада тхеремских охотников за рабами; на длинных сворках ярились псы-ищейки. Старший из охотников что-то крикнул караульному, и совсем не требовалось знать харадский язык, чтобы понять: «А не пробегала ли здесь?..»

Часовые дружно замотали головами. Мол, ничего не видели, ничего не знаем. Псы же внезапно заскулили, упираясь лапами в землю и явно не желая идти дальше; Серый, полуобернувшись, глядел на них внимательно и пристально.

Старший над погоней досадливо плюнул, зло рявкнул на жмущегося к конским копытам пса и развернул скакуна. За ним, горяча коней, понеслись и остальные поимщики.

Серый неспешно повернулся спиной к кустам, зашагал дальше; лицо его блестело от пота, и он несколько раз пошатнулся, будто только что сбросив с плеч неподъёмную ношу.

– Свет… – пробормотал он, словно в полузабытьи. – Откуда?.. Чей?..

И тут грянула побудка.

– Потеряли мы её. Потеряли Эовин.

Лицо Торина сейчас напугало бы, наверное, всех Девятерых Назгулов с самим Сауроном в придачу.

Малыш злобно рычал и плевался, изрыгая непонятные гномьи проклятия.

Самым спокойным казался Рагнур, кхандец твёрдо верил во Всемогущую Судьбу.

– Мы сделали всё, что могли, и даже больше. Кувшин нашей удачи показал дно, соратники. Нам надо уходить. Не каждый день похищают невольников прямо из сераля владыки Великого Тхерема, понятно, что облава будет – всем облавам облава. У нас ни припасов, ни коней, всё придётся брать с бою, а значит – оставлять следы.

Они прятались в неглубоком распадке, заросшем колючими кустами. Рагнур походил туда-сюда, потом отвалил какой-то камень, принялся копать землю кинжалом; ямка вскоре насосала воды, мутноватой, но всё же пригодной для питья.

– Это как? – возмутился Малыш. – Нам, значит, утекать, ноги делать, задницы свои спасать – а Эовин пропадай, значит?!

– Если у тебя, почтенный гном, есть план, как ей помочь – самое время поделиться им с нами, – пожал плечами кхандец. – А так – северный путь нам наверняка отрежут, уходить придётся туда, где нас не ждут, а именно – на юг.

– На юг? – Фолко поднял глаза. – Я не ослышался? На юг?

– На юг, – кивнул Рагнур. – Пути туда пока ещё открыты.

– А потом?

– А потом – к Морю, – невозмутимо ответствовал кхандец.

– Ага, свяжем плот и поплывём, – съехидничал Маленький Гном.

– Коли припрёт, может, и поплывём. Если, конечно, хотим вернуться в Умбар, – без тени улыбки ответил кхандец. – Выйдем к нужному месту побережья и подадим сигнал, тогда нас подберёт первый же корабль.

– Это как? – не понял Фолко. – Сидеть на берегу, костёр жечь дымный? Но разве Морской Народ так уж часто хаживает на Дальний Юг?

– Всё увидишь, – отрезал Рагнур. – Чего сейчас-то болтать?

– С Эовин, значит, предлагаешь окончательно проститься? – проговорил молчавший до этого Торин.

– Судьба не благоприятствует, – развёл тот руками. – Тебе не в чем упрекнуть ни себя, ни нас, гном.

– Судьба или не судьба, мы не можем уйти, – спокойно и строго сказал Торин, глядя прямо в глаза кхандцу. – Мы не можем уйти. Ты – как хочешь. Уходи, если честь твоя позволяет это.

Рагнур вскочил, глаза налились кровью, рука потянула саблю прочь из ножен. Малыш тотчас же оказался напротив – меч и кинжал наготове.

– Стойте, да стойте же! – Фолко кинулся меж гномом и человеком, готовыми вцепиться друг другу в глотку. – Совсем обезумели! Рагнур! Малыш! Торин! Забыли, с чем дело имеем?!

– А что он… – разом выпалили кхандец и Строри, словно ссорящиеся мальчишки.

– Не «чего он», а каждый сказал, что думал!.. Не хватало нам только друг другу врать! Каждый выбирает свою дорогу, и каждый верен своей совести. Нам будет очень не хватать тебя, Рагнур, но если ты так решил – иди. Не слушай Торина, ты и впрямь сделал всё, что мог. Мы останемся здесь и либо погибнем, выручая Эовин, либо спасём её. Возвращаться без неё для нас – хуже смерти. Вот и всё, и незачем драться.

Торин угрюмо кивнул, Малыш спрятал клинки; чуть помедлив, кхандец тоже убрал руку с эфеса. Несколько мгновений все молчали.

– Неразумно бросать вызов Судьбе, изрёкшей свою волю, – проговорил наконец Рагнур. – Однако в песнях остаются именно те, кто бросил. Что ж!.. Попытаем счастья, потягаемся с неведомым! Я остаюсь. – И тотчас же, словно и не было ничего, добавил обычным деловитым тоном: – А всё-таки, как вы намерены искать пропавшую?

Фолко, Торин и Малыш разом тяжело вздохнули. Ответить на это не мог никто.

Вернее, хоббит Фолко Брендибэк очень не хотел на это отвечать.

Он отвернулся от друзей, ссутулился, садясь спиной к солнцу. Закрыл глаза и постарался как можно ярче представить себе древний Мордор во всей его злой силе; высоченные острые башни и переплетения парапетов Барад-Дура; дорогу, поднятую на арках от его врат к чреву пещеры, к зияющему чёрному провалу в боку Роковой Горы.

Он не хотел думать о том, что случится сейчас.

Не так-то просто спрятать нового раба, если все вокруг – в цепях, а новичок нет, да к тому же это единственная золотоволосая девушка во всем громадном невольничьем караване.

– Роханка! – взвизгнула какая-то молодая пленница – из племени хеггов, судя по вытянутому лицу, заострённому подбородку и чуть раскосым глазам.

– Роханка! – подхватили сразу несколько голосов.

По рядам отряда Серого прокатился глухой ропот, вокруг Эовин мигом возникла пустота. Женщины яростно шипели; мужчины косились ненавидяще.

Девушка затравленно огляделась.

Послушавшись Серого – как, знала она теперь, звали спасшего её невольника, – Эовин словно попала в бурный, изобилующий водоворотами поток. Этот человек источал неведомую, чужую, злую силу, могущественную и безжалостную, подавляющую волю и заставляющую выполнять его приказы.

Зачем она бросилась к нему? Может, её бы и так не нашли, может, погоня промчалась бы мимо? Может, она сумела бы ускользнуть от преследователей, отыскать мастера Холбутлу и гномов… А теперь уже поздно, она в самой середине невольничьего каравана, среди толпы вчерашних врагов, среди тех, кто люто ненавидит её родину, разливы степей зелёного Рохана, и гордый, вечный бег белого коня на её стягах.

В глубине лохмотьев, коими в изобилии снабдил её Серый, девушка прятала лёгкую харадскую саблю. Всякий вечер она страшилась засыпать – на виду своего вожака остальные невольники-степняки не дерзнули бы наброситься, но вот ночью?.. Не спасут ни сабля, ни короткий кинжал за голенищем; в лучшем случае она успеет покончить с собой.

Серый, однако же, всё видел. Когда после первой проведённой без сна ночи Эовин, пошатываясь, встала в строй, он тотчас оказался рядом.

– Не спала, – сказал он, не спрашивая, но утверждая. – Плохо. Сил не будет. Поэтому сегодня ты ляжешь со мной.

Эовин залилась краской, запылала до корней волос. «Ляжешь со мной»! Да что он себе думает?!

Серый коротко взглянул – и Эовин отвела глаза.

Он всё понимал, этот странный и пугающий человек. Молча, без слов, с одного взгляда. И его ответный взор – чуть насмешливый и в то же время успокаивающий…

«Не глупи, девочка, – говорил этот взор. – Не глупи».

Эовин всхлипнула.

И, конечно, всю ночь проспала как убитая, привалившись к жёсткой мускулистой спине Серого, укрываясь с ним одним плащом. Ей было на удивление спокойно; на «женщину вожака» никто, конечно, посягнуть не дерзал. Порядок Серый поддерживал твёрдый, раза два или три в самом начале пустив в ход кулаки. С одного его удара летели навзничь даже самые здоровенные и сильные.

Золотые волосы Эовин густо покрывала засохшая серая грязь, серым же было размалёвано и всё лицо; на ногах звякали кандалы, правда, ненастоящие. Цепь была примотана к щиколоткам Эовин простой тряпкой, которую легко сбросить.

Серый её ни о чем не расспрашивал. Защищал – да, оберегал – да; но совершенно не интересовался ни ею самой, ни тем, как она оказалась здесь, под харадским солнцем, в сотнях лиг от Рохана.

Они шли и шли – в неизвестность. Тракт миновал редколесья и уходил всё глубже в дремучие, жаркие чащобы, где деревья взносились к самому поднебесью.

Да и какие деревья! Никогда доселе Эовин не видала ничего подобного. Кора тонула в море опутывавших стволы лиан с яркими, сочными цветами, тёмно-зелёные мясистые листья расталкивали друг друга, жадно стремясь к солнцу. Царила духота – и было очень сыро.

Тхеремские проводники несколько раз обошли всё войско, предупреждая: как бы ни мучила жажда, пить можно только ту воду, что привозят в бочках. Из лесных ручьёв и речек, таких ласковых на вид – ни-ни. Скрутит хворь, в животе вспыхнет огонь, и человек скончается спустя несколько дней.

Чем дальше на юг, тем меньше шансов вернуться домой, тем меньше шансов, что мастер Холбутла и его друзья отыщут её…

– Куда мы идём?

Эовин лежала на голой земле. Рядом на спине, скрестив руки на груди (странная, неудобная поза!), вытянулся Серый. Он не ответил, лишь чуть заметно повёл головой. Мол, не всё ли равно? Сейчас ничего не изменишь.

– Я не могу так больше! – вырвалось у девушки.

– Никто не может, – негромко проговорил Серый, – но все идут.

– Куда? Куда же? Что там?!

– Там война. – Серый лежал неподвижно, точно неживой. – И мы будем сражаться.

– Что, за великий Харад? – приподнялась Эовин. – За наших врагов?

– За себя. – Непонятно было, говорит он всерьёз или нет.

– Но разве можно воевать в цепях?!

– Значит, мы будем первые, – невозмутимо отозвался Серый.

– А оружие?

– Добудем, – отрезал Серый.

– Добудем? Как? Отобьём у врага? – не поверила Эовин. – Голыми руками?

– Сами отдадут, – негромко посулил Серый, но прозвучало это так, что девушка вздрогнула.

Спускалась ночь. Далеко на юге, за лесом, на краю неба бушевала беззвучная гроза, плясали исполинские белые молнии – но до лагеря не долетело ни одного раската.

Эовин ёжилась, точно замерзая, хотя вокруг растёкся горячий, душный, пропитанный зловонием гнилых болот воздух. Что будет дальше, как ей выбраться, выжить?..

Девушка сжалась, закрывая голову руками. Дура, дура, несчастная дура! Возомнила о себе… Как красиво всё получалось в мечтах! Сверкающий доспехами строй пехоты, всесокрушающей лавиной несущиеся конные полки, копья и стрелы, тела поверженных врагов – все, как одно, отвратительные, нелюдские, – и она, в кольчуге, обтекающей тело, точно вода, с подъятым мечом несётся во весь опор на разбегающиеся вражьи ряды… И что же вместо этого? Сперва – похищение и плен, сераль владыки Тхерема, потом Тубала, вытащившая Эовин из ловушки, точно котёнка из проруби, потом мастер Холбутла и его друзья, для которых она оказалась лишь ненужной обузой, нелепое бегство и венец всему – караван рабов!

Конечно, Эовин шла не в цепях. В любую ночь она могла попытать счастья – заросли призывно темнели совсем-совсем близко. Однако девушка знала, что далеко ей не уйти. Караван тщательно охранялся. И пусть тхеремских стражников насчитывалось и не столь много, главную опасность являли летучие отряды охотников со специально натасканными псами и соколами – именно они не давали караванам разбежаться по дороге. Беглецов быстро ловили и устраивали показательную казнь, и желающих повторить побег после этого находилось немного.

И потом, эти леса… Неведомые, непонятные, полные опасного зверья; где смерть подстерегает на каждом шагу, где не знаешь ни одного дерева, ни одной былинки, где не ведаешь, что поесть, куда приклонить голову, чтоб не проснуться уже в утробе ночного добытчика.

А ещё оставался Серый. Его жутковатые глаза, не мигая, частенько задерживались на Эовин – и девушку тотчас охватывал озноб. Она злилась на себя: дрожать? С чего бы? Ничего не было в нем особенного, в этом Сером: лицо как лицо, глаза как глаза, чуть-чуть блекловатые, уже начавшие выцветать к старости, а вот зыркнет – и всё равно страшно. Странный он какой-то… будто неживой.

Однако рыбак неведомым образом ухитрялся держать в узде все две сотни прибившихся к нему душ. Хватало взгляда, двух-трёх слов – и всё. В сотне Серого никто не дрался за скудный паёк, не чинил насилия над женщинами – немолодой уже вожак странным образом поспевал всюду. Эовин оставалась цела и невредима только благодаря ему.

Девушка ни с кем не разговаривала. Спину жгли ненавидящие взгляды невольников, словно она, рождённая в Рохане, виновна была в их пленении. И если она попытается сбежать – желающих донести об этом охране тотчас найдется достаточно. Тут даже Серый не поможет…

Ночь, раскинув во весь небосвод громадные крылья, пала на притаившийся лагерь, точно филин на летучую мышь.

Эовин закрыла глаза. Будь что будет.

Коротко блеснув, меч врезался в бок сшитого из трёх бычьих шкур мешка, доверху наполненного песком, по которому обычно лупили кулаками и ногами новобранцы, обучаясь драться без оружия. Песок гасит любой удар, но рука, что сжимала меч, оказалась сильнее. Лезвие рассекло «свинью» надвое: верхняя часть осталась болтаться на верёвке, нижняя шлёпнулась под ноги мечнику. Песок расплескался в разные стороны.

– Ты видишь? – проговорил скрипучий, холодный голос.

На широком дворе воинской школы, ещё пустом и тихом, возле болтавшихся, точно висельники, кожаных мешков с песком, стояли двое воинов. Один был молод, высок, разодет дорого, но со вкусом: белоснежная рубаха из тонкого полотна, малиновый, шитый золотом плащ, багряные замшевые сапожки с отворотами. В осанке его и в манере держаться чувствовалась привычка повелевать, и тем страннее смотрелся на поясе его простой меч, в потёртых чёрных ножнах и с безыскусным эфесом. Рядом стоял кряжистый горбун – в видавшей виды боевой кожаной куртке, чёрном плаще и чёрных же сапогах грубой кожи. В руке горбуна замер странный изогнутый меч, совершенно не похожий на западные прямые клинки.

Молодой правитель хмурился, глядя под ноги, на рассыпавшийся песок.

– Я вижу, Санделло, но… Ты нужен мне здесь. Да что мне, ты нужен делу моего отца. Делу, которому сам служил и служишь беззаветно!

– Повелитель Олвэн…

– Не надо звать меня так. Ты отлично знаешь, что тебе я не повелитель.

– И это неверно, – сумрачно сказал горбун. – Цитадель может иметь только одного повелителя.

– И вот этот повелитель говорит тебе… просит тебя, лучшего воина на всём Востоке – да и Западе, наверное, – не гнаться за призраками. Не слушать ночные тени.

– Если не слушать ночные тени, их шёпот, боюсь, придётся слушать рёв огня, мой повелитель.

Олвэн вздохнул.

– Фраза, достойная сказителя, Санделло. Но мы не сказители, мы воины. И потому…

– Повелитель! Талисман твоего отца…

– Да, – кивнул Олвэн. – И я не отмахиваюсь от этого. Но чего ты добьёшься один, в незнаемых землях? Куда направишь свой путь? Почему не хочешь взять с собой…

– Потому что тебе, повелитель, понадобится каждый меч. А направляюсь я… туда, где слушать ночь сподручнее всего.

Олвэн покачал головой.

– Ты справишься, повелитель, – скрипуче и холодно сказал горбун.

– Справлюсь, – отрывисто кивнул тот. – Но… сперва Оэсси. Теперь ты.

– Это важнее всего на свете, повелитель Олвэн.

Молодой правитель огорчённо развёл руками.

– Не могу приказать тебе остаться, наставник. Но рад, что ты забираешь талисман, сработанный отцом, с собой. Никогда не испытывал… привязанности к этой вещице, хотя это и память.

– И правильно, – холодно подтвердил Санделло. – Она не нужна тебе, повелитель. Твой отец хотел победить человеком, ему это не удалось, так правь, как человек, ты сам! А это я унесу. Он поможет услышать ночные голоса.

Молодой хозяин Цитадели вздохнул.

– Я страшусь даже помыслить о том месте, где их можно услышать, как и о тех, чьими эти голоса могут оказаться.

– И вновь правильно, – согласился горбун. – Выходит, правитель Олвэн, я не зря учил тебя. Оставь ночное ночи. Входи во Тьму, лишь если это крайне необходимо, она – для тех, кто ведает её тропы.

– Но, если не вступить во Тьму, как изучишь ведущие сквозь неё пути?

– Для всякого знания своё время, повелитель. И для каждой тропы. Не спеши, твоё время настанет.

– У меня некому командовать без тебя, – укорил горбуна Олвэн.

– Ты справишься, повелитель. В обычных искусствах я уже ничему не могу тебя обучить, а для иных время, как уже сказал, ещё не настало.

– Ты разрубил этот мешок одним движением, Сан…

– Не «разрубил», повелитель, но рассёк.

– Конечно, – вздохнул сын Олмера, – рассёк. Как я мог спутать рубящий удар с режущим!

– Вот именно, – сварливо заметил Санделло.

– И всё-таки, – с горечью сказал Олвэн, – сдаётся мне, что отпускать тебя – всё равно что сыпать золото в дорожную пыль.

– Прости, повелитель, – развёл руками горбун. – Прости и до встречи.

– До встречи, старый друг. Я буду ждать.

– Я вернусь, – пообещал Санделло.

Неловко поклонившись, Санделло повернулся спиной к Олвэну и зашагал прочь, совсем согнувшись и даже как-то скособочившись – кончик ножен оставлял в пыли узкий прочерк. Олвэн некоторое время смотрел вслед старому воину и наставнику, а затем резко свистнул. В воротах появился вершник, державший под уздцы коня повелителя.

Луна, Волчье Солнце, скрыта тучами, жаркая и душная тьма раскинулась вокруг; ночь полна шорохов, хрустов, причудливыми скрежещущими голосами перекликаются сумеречные птицы.

Хоббит Фолко Брендибэк застыл подле почти угасшего костра, лук наготове. Он больше доверял сейчас слуху, чем зрению, как и большинство охотящихся во мраке.

Они уходили всё дальше и дальше от харадской столицы. Но шли не вслепую и не просто так.

…По зарослям метались харадские охотники за беглецами, надрывались псы, над головами кружили обученные соколы.

– Словно кто-то важный сбёг, – заметил Рагнур. Сощурившись, кхандец глядел на плавающие в небе птичьи силуэты. – Всё рыщут и рыщут.

– Да рабы небось из каравана бегут, – бросил Малыш. – Вот и ловят.

– Уж больно долго стараются, – возразил кхандец. – Знаю я этих поимщиков, и собачек их знаю, и птичек тоже. Мастера своего дела. Просто беглецов давно б уже взяли по месту. Нет, тут что-то похитрее…

– Чего тут хитрого? – начал было Маленький Гном, и тут на их стоянку наконец нарвались.

Вернее, нарвался только один пёс – здоровенная зверюга в шипастом ошейнике, с чёрной гладкой шкурой и распахнутой алой пастью.

Хоббит спустил тетиву, однако пёс успел хрипло взвыть, прежде чем грянулся замертво. С небес донёсся птичий клёкот.

– И эти летучие дряни у них тоже выучены, – скривился кхандец. – Ждите гостей, приятели…

И гости не замедлили явиться.

Первый же всадник, вырвавшийся из зарослей, получил от хоббита стрелу в лицо, чуть пониже шлемной закраины, и опрокинулся в седле, взмахнув руками. Следующий поднял коня на дыбы, широко размахнулся – друзей чуть не накрыло развернувшейся в воздухе сетью.

Малыш лихо гикнул, свистнул, его меч и дага закрутились в сверкающей мельнице, рассекая верёвки прямо в воздухе.

Торин прыгнул под брюхо харадской лошади, выбросил топор обухом вверх, и тхеремца словно бурей вышвырнуло из седла.

Последний охотник попытался развернуться и ускакать, но в спину ему вошла вторая выпущенная хоббитом стрела.

– Недурно, – самодовольно бросил Малыш, пряча клинки. – Два трупа, один живчик – э, не придуши его, Торин! – и три лошади. Славная добыча!..

Выбитый из седла харадрим очумело таращился на четвёрку путников. Рот его беззвучно открывался и закрывался.

Рагнур зло ухмыльнулся, извлёк из ножен тонкий и гибкий кинжал, показал его пленнику.

– Торопись, – бросил Торин, прижимая незадачливого охотника к земле.

– Не впервой, – так же резко отозвался кхандец. Поднёс острие к глазу тхеремца, что-то негромко и быстро спросив.

Уловленный ловец затрясся, но ничего не сказал. Рагнур пожал плечами и придвинул острие поближе; на сём запас харадской храбрости показал дно, и пленник заговорил, поспешно, взахлёб – пока Маленький Гном и Фолко ловили не успевших разбежаться коней.

Конечно, харадские скакуны – это не удобные гномам и хоббиту пони, но за годы странствий друзья привыкли ездить на чём угодно; Малыш и вовсе хвастался, что и дракона взнуздать бы сумел.

Кхандец быстро и резко задавал вопросы; прижатый Торином к земле пленник отвечал, давясь от ужаса.

Наконец Рагнур выпрямился, спрятал кинжал и принялся ловко вязать тхеремца его собственным поясом.

– Они ищут Эовин. Девочка ускользнула, правитель в бешенстве. И даже когда они нас окружили, взять её не сумели.

– Молодец! – восхитился Малыш. – Вишь, Фолко, а ты её с нами брать не хотел!..

Хоббит молча шлёпнул себя ладонью по лбу. Ну да, «брать не хотел», и, само собой, если б он настоял тогда на своём, не оказались бы сейчас в такой беде!..

– Она где-то рядом, – проговорил кхандец. – Однако, несмотря на все усилия, на всех собачек и птичек, так и не нашлась. Что, скажу я вам, весьма странно.

– Чего ж тут странного? – пожал плечами Торин. – Эовин отважна и сильна. Она…

– Тут не сила с отвагой нужны, – перебил Рагнур, – а голова на плечах. Знать, что есть. Знать, откуда пить. Знать, где заночевать. Северянин не протянет в этих местах и суток. А если и протянет, то спать-то он должен!.. Эовин уже свалилась бы от усталости, псы бы настигли наверняка.

– А пещер здесь нет?

– Если и есть, Торин, собаки след отыщут.

– Следы можно и того…

– Гноме! Едва ли у девочки был запас перца, нюх у псов отшибающего!

– Не крути, а?! – рассердился Малыш. – Прямо говори, к чему ведёшь?

– Где-то она укрылась. В месте, куда харадримы заглянуть не догадываются, а если и заглянут, так далеко не сразу найдут. Догадываетесь, к чему я клоню?

Фолко и гномы переглянулись.

– Караван невольничий, – вымолвил наконец хоббит.

– Некуда ей больше деваться, – кивнул кхандец. – Или имя мне не Рагнур, а велбужий навоз.

– Но как?! – возопил Торин, глядя на связанного тхеремца. – И давайте-ка по сёдлам, а разговоры потом!..

…Рагнур уверенно вёл их через леса к большой дороге, где текли и текли на юг отряды рабов.

– Далеко уйти не могли. Медленно тянут, тяжко.

– А как же её в караване-то не словили? – недоумевал Торин.

– Могли помочь и там. Если, скажем, наши попались. Честно если, думаю, что так и вышло. Бежала она сломя голову, куда глаза глядят… колонны сильно растянуты, никакой армии не хватит всякую сажень прикрыть, проскользнула меж стражников, а там рабы укрыли.

– И как теперь её искать? – по-прежнему досадовал Торин. – У харадского разъезда мы бы её отбили, а из каравана-то как?

– Сумеем. Только ещё б пару коней нам…

Пару коней они добыли, когда двое неких донельзя самоуверенных тхеремских ловцов выскочили прямо на них на узкой тропинке. Схватка вышла короткой, и последнего харадрима прикончил уже Малыш, метнув дагу в спину убегавшему.

– Теперь совсем другое дело, – оглядел пятёрку скакунов Рагнур.

И теперь они следовали за нескончаемой живой рекой, четверо злых, решительных, хорошо вооружённых и на всё готовых воинов.

Оставалось только найти Эовин.

А пока что хоббит сидел возле костерка, карауля в свою очередь.

Огонь почти умер, и Фолко аккуратно подкинул несколько сухих веток, стараясь, чтобы пламя не было бы слишком высоким. Они шли всё дальше и дальше на юг, и хоббиту казалось, что он собственной кожей ощущает злой жар странного света.

…Что это такое, откуда оно? Так и нет ответа, но как же трепещет, как бьётся и горит это незримое, спустившееся на землю солнце! Фолко стоило закрыть глаза, и он безошибочно чувствовал его: впереди, на Юге, за вознёсшимися к небу гребнями гор, за широкими пространствами лесов, за топями и реками, за стенами и крепостями. Никто ещё не понял, не заметил это зло, сжигающее души, – никто не понял, откуда льются ненависть и недоверие, ярость, жажда крови. И не заметят, внезапно подумал он, потому что однажды станет слишком поздно. Не станет ни «светлых» ни «тёмных», ни хороших, ни плохих, ни эльфов, ни орков – всё живое сойдётся в чудовищной истребительной битве, ещё более страшной, чем Дагор Дагоррат, потому что эта будет бессмысленной, беспощадной и закончится, лишь когда падут все до единого бойцы, ибо каждый станет сражаться со всеми. Но что же такое тогда этот Свет? Из какой потаённой топки Мелкора – или Ауле – льётся он? Кто, как и, главное, зачем возжёг его там, в дальних пределах? Неужто и впрямь – очистить землю от всех, кто живёт на ней?..

Хоббит открыл глаза. Ветки почти прогорели, по углям пробегали крошечные язычки пламени. Над головой перекликались голоса неведомых птиц, звёзды мигали в разрывах призрачно-светлых облаков. Фолко обошёл кругом их небольшой лагерь. Кхандец Рагнур спал, растянувшись, точно готовый к прыжку дикий зверь леопард – Фолко видел их в чудом избежавшем разорения замке Этчелиона. И хоббит знал, что проводник тотчас вскочит на ноги, едва заслышится подозрительный шум: треснет в кустах ветка или ветер донесёт чужие голоса. Торин, сын Дарта, тоже спал – то-то удивились бы надменные старейшины Халдор-Кайса, кабы узнали, куда занесло шалопутного подданного! Топор гнома и сейчас лежал под рукой, а губы едва заметно шевелились, произнося чьё-то имя; всегда, все эти десять лет, – одно и то же, одно и то же…

«Этот Свет, он ведь и нас выжигает, – подумал Фолко. – Сколько ещё мы продержимся? Есть ли защита от него? Может быть, старая магия, вроде клинка Отрины? А сколько продержатся все?..»

Он размышлял – а глаза и уши всматривались и вслушивались, ловя шевеленья ночных теней или подозрительный шорох среди мерного дыхания ночного леса. Всё вроде спокойно, но… словно что-то не так. Вроде бы до харадских постов далеко. Погоня? Нет…

После того, как они потеряли Эовин во второй раз, Фолко перестал доверять себе. Как они могли прозевать погоню, дать подобраться так близко? Ну и что, что Тубала – да хоть бы все рати Дагор Дагоррата выстроились перед ними, нельзя было терять бдительности!.. А теперь вот тащатся наудачу за караваном рабов вместо того, чтобы идти на Юг, к страшному Свету – или на Север, к Эодрейду, сохраняя остатки чести…

К Эодрейду, к дружинам Морского Народа, к ордам ховраров, хеггов и хазгов, готовых сойтись в кровопролитной битве, где не будет ни побеждённых, ни победителей.

Полно, оборвал он себя. Откуда тебе это знать наверняка?..

Но если всё так… Хоббита прошиб холодный пот.

Потому что это было бы страшнее, чем Саурон. Страшнее, чем Олмер – тот, случись ему победить, непременно пошёл бы путем Ар-Фаразона Золотого, последнего нуменорского владыки. Наверное, страшнее, чем даже Моргот, Великий Враг… Все они были живыми, желали злого, но понятного, а Свет… Свет нёс одну только ненависть.

Фолко с досадой ударил себя кулаком в ладонь. Опять, как во дни Погони за Олмером, – серая мгла перед взором, неизвестность, неверность. Хоть руби её мечом, хоть пронзай стрелой – всё бесполезно.

Остаётся только одно – идти вперёд, пусть наугад, пусть ошибаясь, но вперёд. К Свету.

Выносливая лошадка неспешно рысила вперёд – по беспредельности великих истерлингских степей. Слишком многие ушли из этих мест в поисках лучшей доли на Запад под знамёнами короля Олмера; назад же мало кто возвратился. Большинство уцелевших осели в Арноре, основав новое королевство. Родичи их потихоньку тоже перебрались на Закат, а оставшихся здесь, верных дедовским обычаям, осталось слишком мало, чтобы степь вновь темнела бы от бесчисленных табунов. Стоянки попадались редко, ещё реже встречалась на них молодёжь. Старики, хоть и не обделённые добычей, смотрели на гостя хмуро, едва-едва цедя сквозь зубы положенные законом гостеприимства слова. И это притом что каждый в этих краях знал странника.

Горбуна Санделло.

Его боялись. Молва летела, далеко обгоняя старого воина. Ему уступали лучшее место в шатрах. И сам он, раньше умевший спать на любом холоде и ветру, волей-неволей тянулся теперь к теплу.

Он почти ничего не говорил. Молча принимал угощение, и казалось, не задевают его ни колючие взгляды, ни дерзкие слова – на самом пределе дозволенного древним обычаем. Он лишь клал поперёк колен длинный меч в шершавых древних ножнах – а за спиной у горбуна оставался намертво притороченным другой клинок, плотно закутанный в серые тряпки.

Иногда он останавливался на вершине какого-нибудь холма и надолго замирал, вглядываясь в горизонт на севере. Но ничего, кроме травяного моря да неба, что сливалось там, в заокраинной дали, с Великой Восточной Степью, он не видел. Порой можно было разглядеть немногочисленные фигурки всадников, всегда обременённых вереницами вьючных лошадей или даже высокими телегами – истерлингский род перебирался на новое место. Кто поверил бы, что ещё совсем недавно из этих мест выплеснулась всесокрушающая волна нашествия, опрокинувшая и похоронившая под собой казавшиеся вечными закатные державы?.. Да и то сказать, Гондор-то так до конца и не добили…

Стоянку истерлингов удавалось отыскать не каждый вечер, и тогда горбун, кряхтя, устраивался на ночлег в каком-нибудь укромном распадке или заросшей балке, чутьём, что не уступало звериному, безошибочно отыскивая воду. Он шёл одвуконь; напоив лошадей, быстро ел, что придётся, из запасов, не разводя костра. Нестреноженные кони охраняли хозяина лучше самых свирепых сторожевых псов.

Тьма откатывалась под ливнем солнечных стрел – но ещё раньше Санделло забирался в седло. На бледном лице горбуна живыми были одни лишь глаза. Всё остальное – неподвижная, мёртвая маска. Он не улыбался. Его не радовала ни зелень равнин, ни посвист мелких птах, ни катящиеся под ветром волны травяного моря. С годами горбун ещё больше высох, щёки ввалились, нос заострился; на голове – одна лишь седина, да и той, смешно сказать, почти не осталось. К честным боевым шрамам прибавились морщины; старик стариком, такому только и сидеть на тёплой кошме да шевелить беззубыми дёснами, перетирая поданную женой младшего внука кашу…

И мало кто знал, что взор горбуна так же остр, как и в дни молодости. Что руки его, ни единого дня не знавшие праздности, с лёгкостью разогнут подкову, свернут трубочкой монету, завяжут узлом гвоздь; что метательный нож попадает в узкую прорезь шлема с двадцати шагов; и что за десять лет, минувших после гибели Олмера, горбун Санделло ни разу не был побеждён. Никем и никогда. Кроме… кроме тех троих, но об этом лучше не думать.

«Олвэн… Мы ещё встретимся, повелитель. Ты справишься со всем и без меня. Мы встретимся – но потом…»

Санделло ехал на юг. Один. Но – с двумя мечами.

Он ехал слушать Тьму.

– Хорошо идут, – укрывшись в зарослях на краю дороги, Фолко, Торин, Малыш и Рагнур глядели вниз, где, ныряя в длинную выемку, тянулся на полдень харадский тракт.

Коней спрятали в неглубоком, густо заросшем овражке.

Тракт заполняли сейчас унылые серо-коричневые вереницы невольников; по краям дороги шагом шли кони тхеремских конвоиров.

– Чего ж тут хорошего? – буркнул гном. – Ясно, их на убой гонят, зачем ещё-то?

– Харадримы, конечно, дрянь-человеки, но деньги считать умеют. Уж коль они столько золота на этих невольников выкинули, так неужто лишь затем, чтобы в расход пустить?

– Могут в жертву принести, – Фолко не отрывал взгляда от дороги, от медленно шагавших серых шеренг. – Если вспомнить Нуменор и чем там Саурон занимался.

– Так или иначе, но где-то здесь ваша Эовин быть должна.

– Если не растерзали, – мрачно заметил Торин. – Сами видите, рабы-то кто? Хегги, ховрары, истерлинги есть, прочие степняки, все, что с Олмером пришли.

– Во-во! – подхватил Малыш. – Может, Рагнур и прав, и нырнула Эовин в караван невольнический, да только едва ли протянула бы там долго.

– И что ты предлагаешь – бросить-таки всё дело? Сперва Рагнур, теперь ты! Что нашло на вас обоих?

– Ничего я не предлагаю, – ощетинился Маленький Гном. – Просто говорю, что её уже, поди, и в живых-то нет. И не проверишь!

– Проверишь, – вступил в разговор кхандец. – Она сбежала из сераля владыки, про её золотые волосы каждому тхеремскому псу все уши прожужжали. Если её… убили и бросили, уже должна стража была бы подобрать. А коль так, если какого харадрима поважнее заловить, то всё и узнаем.

Малыш что-то недовольно бурчал, Торин крутил головой. Оба гнома казались чем-то донельзя раздражёнными, словно ищущими повода для ссоры.

– Эх, – выдохнул наконец Строри. – Нет, понятно, сами себе не простим, коль Эовин тут покинем, коль уйдём, не убедившись, что её в живых нет…

– Да что ты заладил, «в живых нет, в живых нет»! – не выдержал Фолко. – Рагнур дело говорит – нужен пленный!

– А если ничего не скажет или соврёт, что тогда? – не уступал Малыш. – Следующего ловить? Ты ничего не забыл, брат хоббит? У нас в Рохане невесть что творится, Маршалы в смуту удариться готовы, король Эодрейд один Махал ведает, что замыслил, а мы по дальнему Хараду шаримся!.. У нас вообще-то полки в Эдорасе остались, наши полки, которые нам верят!

Кровь бросилась Фолко в голову.

– Ты опять?! Что, бросить её хочешь? По твоей милости девчонка с нами пошла, а как выручать её – так в кусты?!

– А ну, прекратили! – яростно зашипел Торин. – Фолко! Строри! Рехнулись оба, не иначе, от Света от этого!

Малыш плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды из фляжки.

– Попробуй – здорово помогает, – мрачно буркнул он хоббиту. – Нет, это что ж за дело такое – неужто и впрямь мы друг дружке в горло вцепимся?

– Не будем себя в руках держать – точно вцепимся, – в тон ему обронил хоббит. – Хорошо, пока остановить есть кому… А ну как все поддадимся?

– По-моему, просто спорить не нужно, – рассудительно заметил кхандец.

– Это как? – оторопел Строри. – А ежели я, к примеру, не согласен?

– Засунь себе в рот рукоять топора. Нельзя больше спорить, понимаешь? Я должен вывести вас к Морю – тут нечего со мной спорить. А до этого надо выручить девчонку – в который уже раз… Я считаю – она в тхеремском караване, и мастер Фолко со мной согласен. Надо рисковать. В худшем случае – потеряем несколько дней. Тяжело, но не смертельно.

– В худшем случае потеряем не дни, а головы… может быть, – криво усмехнулся Малыш. – Хотя – на всё воля Махала! Ты говоришь, нужен пленник, так, Рагнур? Тогда берёмся за дело, пока я не передумал!

А Фолко, кое-как влезая на высоченного харадского коня, думал о ночных тенях и голосах. И о Свете, сияющем всё ближе и всё злее.

Жуткие леса Харада остались позади. Джунгли взяли богатую дань мертвецами; казалось, тхеремским погонщикам всё равно, сколько невольников дошагает до нужного места, лишь бы – скорее.

Обгоняя невольничьи шеренги, сталкивая их с дороги на обочину, торопились и отряды харадского воинства, пешие и конные, однако их было немного. Подозрительно немного для столь страшного нашествия, коль скоро владыке Хриссаады пришлось раскошелиться и скупить весь рабский рынок Умбара.

Правда, товарищей Эовин по несчастью начали чуть лучше кормить. Грубый хлеб, каша на воде – однако это была всё-таки почти нормальная еда. И дачу воды увеличили тоже – похоже, кто-то у тхеремцев сообразил, что едва передвигающие ноги полуживые скелеты – не то, что нужно для битвы.

Там, среди бескрайних разливов травы, новоиспечённым защитникам Тхерема и предстояло принять свой первый бой… в цепях.

Эовин не сломалась.

Рождённая в Рохане, она не погрузилась в тупое безразличие, как невольники в караване.

Оцепенение первых дней схлынуло, и Эовин вновь задумалась о побеге

У неё теперь только один путь – на север, к Гондору. Правда, через необозримые пространства враждебного Харада – но Эовин подозревала, что на войне у неё не окажется и этого ничтожного шанса для побега. Она начала припрятывать хлеб. Осторожно, чтобы не увидели другие – и в первую очередь женщины. Накинутся всем скопом – и никто не поможет…

Конечно, бежать следовало вместе с Серым. Он один держал отряд вместе, но даже несмотря на его железную волю, каждый день меж невольников вспыхивали яростные ссоры, едва не доходившие до кровопролития. Харадские стражники не вмешивались – однако и они становились всё злобней. Малейшее подозрение – и невольник рисковал получить копье в брюхо. На лагерь порой словно опускалась незримая сеть безумия.

Вечером, когда усталый караван наконец-то остановился, Эовин улучила момент и хотела осторожно коснуться локтя Серого.

Он стоял спиной к ней, но заговорил за миг до того, как её пальцы дотронулись до его руки:

– Хочешь бежать?

Эовин опешила. Сказано было спокойно, негромко, но жёстко.

– С тобой, – собравшись с силами, выдавила она.

Серый едва заметно покачал головой.

– Ты побежишь навстречу медленной и лютой смерти, – проговорил он утвердительно, словно точно знал это. – Отсюда можно спастись, только если смотреть вперёд, а не назад. Обратно дороги нет. Там ещё более верная смерть, чем от стрел и копий врага на юге.

– Но… нас ведь гонят на убой! – выдохнула Эовин.

Серый поднял голову: блёклые глаза его потемнели, а плечи развернулись, словно наливаясь силой. Перед испуганной Эовин стоял совершенно другой человек – жестокий, беспощадный, готовый убивать хоть зубами, хоть ногтями.

– На убой, – медленно кивнул Серый. – Но… мы ещё посмотрим, кто кого убьёт!

– Перебить тхеремцев? – вырвалось у девушки.

Серый усмехнулся:

– Тхеремцев?.. О нет. На это у нас сил не хватит. Будь я один… – Он внезапно осёкся, но вроде бы не оттого, что сказал лишнего, а сам удивившись собственным словам.

– Но что ж тогда?

– Увидишь, – угрюмо бросил Серый. – Я знаю, что идти надо не на север, а на юг. Спасение – только там. Спасение… и месть.

Пожалуй, это был самый длинный их разговор.

Санделло стоял на коленях. Рядом безмятежно щипали траву лошади. Перед горбуном на расстеленной тряпице лежал обнажённый клинок – тот самый, что былой соратник Олмера обычно нёс за спиной. Горбун неотрывно взирал на меч; руки были сцеплены перед грудью. Старый мечник что-то шептал – истово, горячо, самозабвенно.

Догорала заря. Чёрные горы, северный рубеж Мордора, закрывали полнеба. Там, за тёмными кручами, лежала опустевшая, как и Великие Степи, земля – мало кому из ушедших с Олмером орков повезло вновь оказаться у своих очагов…

Неожиданно горбун выпрямился. Его собственный меч выскользнул из ножен с лёгкостью и грацией разящей змеи.

– Я докажу! – прорычал Санделло. Клинок глубоко ушёл в землю, пылая в закатных лучах, точно огненный меч самого Тулкаса, Солнечного Вала, в дни давно отгремевшей Войны Гнева.

Земля тяжко застонала. Тоскливый и яростный вопль огласил окрестности; вокруг погрузившегося в земную плоть клинка вскипела тёмная кровь. Лицо Санделло побелело, но горбун даже не дрогнул. Резким движением он вырвал почерневший меч.

– Я докажу! – Он поднял тёмный клинок, грозя непонятно кому – то ли Западу, то ли Северу, то ли Югу.

Точно безумный, вновь вскочил в седло и дал шпоры.

А на вершине холма от вонзившегося меча осталась узкая щель, заполненная тёмной кровью.

Постылые рога сыграли побудку. Серый как раз успел ляпнуть последнюю пригоршню жидкой грязи на золотистые кудри Эовин и проверить, надежно ли держатся фальшивые цепи.

– Становись, воронья сыть, становись! – орали харадские глашатаи. Полутысячные тхеремцы неспешно направлялись к своим отрядам; сотники из рабов торопились выстроить невольников.

– Сегодня всё начнётся… – услыхала Эовин тихий шёпот Серого. Подняла взгляд – и не выдержала, отшатнулась. Блёклые глаза его вспыхнули. Чёрный вихрь на миг пронёсся в них – и исчез.

– Ч-что?.. Что начнётся?

– Враг близок, – процедил Серый. Лицо его было напряжённым. – Бой… не сегодня-завтра.

Больше Эовин ничего не успела спросить. Звучно взревели трубы, и пятисотенный рявкнул, стоя в окружении нескольких десятков телохранителей (ряды сомкнуты, луки натянуты, копья наготове):

– Слушайте все! Коварный враг близок! Пришло время вам доказать своё право на свободу. За мной! Шагом!.. Вперёд!.. Оружие получите вскорости!

Сотня за сотней громадная армия рабов Харада (в лагерь, по подсчётам Эовин, согнали не менее ста тысяч человек – верно, полностью выбрав всех, кого могли, с невольничьих рынков) потекла через ворота.

Эовин жалась поближе к Серому. Ладонь дочери Рохана нащупала спрятанную в лохмотьях саблю. Она ловила взгляд молчаливого сотника, однако тот так и не произнёс ни слова – лишь, прищурившись, озирался по сторонам.

Сотню Серого выгнали за пределы лагеря. Перед невольниками, плавно понижаясь к горизонту, лежала обширная, чуть всхолмлённая равнина с редкими купами деревьев. На первый взгляд страна казалась мирной – если бы по тонким лентам дорог не тянулись бесконечные цепочки возов, нагруженных домашним скарбом. Солнце поднималось всё выше, но юго-восточный край горизонта – там, где кончались горы, – и не думал светлеть. Небо там было заткано дымами пожарищ.

– Вот это да… – прошептала за плечом Эовин какая-то ховрарка.

Навстречу спасавшимся жителям Южного Харада шли тхеремские конные сотни – но их было мало, очень мало…

– Слушайте все! Ваше дело теперь – копать рвы и отсыпать валы! – надсаживаясь, крикнул харадрим-глашатай. Рядом с ним застыл в седле хмурый полутысячник – лицо чернее ночи. – Заступы и кирки – разбирай!

Громыхая, из ворот лагеря уже выезжали возы с инструментом. Тхеремские конные стрелки разворачивались, отгоняя рабов в сторону от лагеря.

– Давайте – отсюда и дальше! – Полутысячник неопределенно махнул рукой. – Ров глубиной в два моих роста, вал… Ну, какой получится. Приступайте!

– Так не приказывают, – услыхала Эовин тихое бормотание Серого.

– Что? – переспросила девушка.

– Так не приказывают, говорю. Ройте, мол, и всё тут. А вдобавок – здесь нет нужды копать рвы. Никаких рук не хватит, чтобы перегородить равнину. Они просто тянут время, чтобы не давать настоящего оружия. Видать, ждут, пока враг не подойдет вплотную, чтобы рабы не взбунтовались.

Тем не менее за работу пришлось взяться всерьёз – харадримы шутить не умели. Серый быстро расставил людей по местам – кому относить, кому копать, кому рыхлить; и дело пошло быстрее, чем в соседних сотнях, где все ковырялись, кто во что горазд.

Солнце мало-помалу поднималось всё выше; поток беглецов иссяк. Не шли больше и тхеремские рати.

Только на горизонте клубился чёрный дым пожаров.

– Не везёт так не везёт. – Малыш перевернулся на спину и, заложив руки за голову, философически уставился в постепенно темнеющее небо. – День крысе каменной на зуб! Языка не взяли! За целый день – ни конного, ни пешего!

Ведущая на север дорога и впрямь точно вымерла. В лиге к юго-востоку копошилась неисчислимая армада рабов – рыли землю, строя укрепления, план которых Торин оценил крайне низко.

– Крепкого пива они перебрали, что ли? Зачем тут рвы? Их копай не копай, всё равно обойдут.

– Может, они на крыльях бой дадут? – предположил Фолко. – А тут – чтобы легче удержать центр?

– Где ж тогда войска? – заметил Рагнур. – Здесь от силы несколько охранных тысяч! Хватит, чтобы рабов в узде держать, но отбить серьёзный штурм?..

– Ночью я пойду в лагерь. – Прищурившись, Фолко смотрел на уродливый нарост из стен и башен, опоганивший величественный зелёный холм. – Пойду один. От вас, гномов, шума больше, чем от бочки с камнями, под гору катящейся!

– Ну ты и загнул! – уважительно отметил Малыш, почёсывая бороду и даже забыв возмутиться.

– От гномов – может быть, – пожал плечами Рагнур. – А от нас, кхандцев? К тому же как ты харадрима допрашивать станешь?

– Зачем мне его прямо там допрашивать?..

– Не прав ты, Фолко. – Торин покачал головой. – Идти надо всем вместе. Как положено, один дело делает, другие прикрывают…

– Только давайте не спорить! – предупредительно встрял Малыш. – А то, не ровён час, опять друг в друга вцепимся…

– В лагере полным-полно народу, – принялся убеждать друзей Фолко. – Рабы, надсмотрщики, воины… Один я проскользну незамеченным – а с вами часовых снимать придётся! Один я точно справлюсь – может, хоть узнаем, что с Эовин. Может, схватили уже. Может… – он помрачнел и осёкся. – Короче, ждите меня у стены! Запаситесь факелами и, когда я подёргаю верёвку, – зажигайте всё вокруг! А в случае опасности подам особый сигнал…

– Это какой?! – в один голос воскликнули Торин и Малыш.

Вместо ответа Фолко разжал руку. На ладони лежал небольшой деревянный цилиндр, торцы его были запечатаны алым сургучом. Витой шнурок пронзал сургучную нашлёпку, уходя в глубь цилиндра.

– Что это за штука? – удивился Торин.

– Смастерил, ещё когда мы жили в Бэкланде. – Фолко подбросил цилиндрик. – Я так понимаю, наследие старины Гэндальфа… Если дёрнуть за шнурок, из цилиндра вылетает алый огненный шар. Я и не знал, что у нас в Хоббитании еще сохранилось это искусство, а вот гляди-ка… Один умелец в Бэкланде меня научил, пока вы, достопочтенные, спорили, где пиво лучше – в «Зелёном Драконе» или же в «Золотом Шестке»!.. Одним словом, если будет туго, я этот шар выпущу – а вы уж тогда постарайтесь переполох посильнее устроить!

Намаявшись за день, Эовин всё же не могла уснуть. Стояла жаркая, душная ночь. Невесть откуда налетели тучи кровососов; даже когда караван тащился мимо зловонных лесных болот, этой нечисти было куда меньше.

Но донимали не только насекомые. Едва стих гул громадного лагеря, как порыв горячего юго-восточного ветра принёс дальнее многоголосое завывание – пополам с гулким рокотом, словно сотни сотен барабанов гремели в унисон.

Серый приподнялся на локте. Лицо его было мрачным, но спокойным.

– К утру будут здесь, – негромко произнёс он.

– Кто?

– Враги Тхерема. Харадское воинство отходит. Завтра наш плен кончится. – В глазах Серого застыло странное выражение – но едва ли его можно было принять за уверенность в победе.

– Но… рвы не откопаны… ничего не готово…

– Нужно было просто продержать нас тут до прихода наступающих. Я же говорил!..

– Но… как мы будем завтра сражаться?! – Несмотря на жару, Эовин охватил озноб. – Голыми руками?!

– Не думаю. – Серый пожал плечами и отвернулся, игнорируя жуткие завывающие звуки издалека. И больше Эовин не добилась от него ни слова.

Фолко без помех перебрался через высокую лагерную стену. На дозорных башнях горели факелы, перекликались часовые, коротко взлаивали псы. Бесшумно закинув обмотанный тряпками крюк на верх стены, Фолко в несколько движений оказался на гребне. Аккуратно смотал веревку и спрятал снасть.

Лагерь строили наспех, на стенах, сколоченных из кривоватых брёвен, осталась масса подпорок. Фолко неслышной тенью скользнул вниз. Его никто не заметил.

Взору хоббита открылось громадное пространство, покрытое палатками, шатрами и навесами. Скорчившись на жалком подобии циновок, вповалку спали невольники. По нешироким дорожкам прохаживалась до зубов вооруженная стража – самое меньшее, по четыре воина в патруле. Костры горели на каждом перекрёстке, не оставляя в лагере ни одного тёмного уголка. Отыскать Эовин в этом скопище людей было немыслимо, разве что случайно наткнуться на неё… Потому дело оставалось за малым – поймать тхеремца, лучше – командира, знающего все новости и приказы.

Подходящий харадрим подвернулся довольно быстро – как видно, воинский начальник, обходивший посты. Грузный, в раззолоченных доспехах, он тяжело протопал ко входу в высокий шатёр, стоявший в некотором отдалении от массы спавших невольников.

Хоббит выждал, когда четвёрки стражников оказались подальше от шатра, и перебежал следом. Тревога, поначалу незаметная, всё сильнее проникала в душу, сбивала с мысли и движения.

«Что это со мной? – думал Фолко, укрывшись в густой тени подле шатра. – Словно глаза чьи-то в спину пялятся…»

Настойчивое присутствие совсем рядом. Хоббиту не требовалось даже глядеть в перстень Форвё, чтобы ощутить странную неправильность в окружающем мире, словно в нём застряло нечто, ему донельзя чуждое.

«Да в уме ли ты, брат хоббит? – одёрнул сам себя Фолко. – Совсем, верно, плох стал».

Он встряхнулся и постарался выбросить странные ощущения из головы. Думать сейчас следовало о деле и только о нём.

Возле облюбованного им шатра горел костёр; в полутора десятках шагов сидели караульные; хоббит некоторое время ждал удобного момента, и едва караульные отвлеклись, скользнул за полог.

Харадский тысячник так и не понял, откуда у его горла взялся небольшой, но крайне острый кинжал.

– Руки! – прошипел хоббит в ухо тхеремцу.

Разом вспотевший харадрим ни на миг не усомнился, что глотку ему перережут ещё до того, как он сумеет позвать на помощь, и потому покорно дал связать себе запястья. Управившись с этим и ещё с кое-какими делами, Фолко махнул рукой в сторону выхода.

Так они и пошли: толстый, рослый тхеремец и невысокий хоббит. Пленник чувствовал сталь возле самого сердца и шагал смирно – лишь обильно потел. Караульные почтительно отсалютовали начальству; умело скрывавшегося в тени хоббита они не заметили. Да и то сказать, откуда взяться врагу посреди укреплённого, охраняемого лагеря?

Они подошли к стене, и тхеремец замотал головой, но один-единственный укол кинжалом в левое межреберье заставил пленника покориться.

Со стороны казалось: разомлевший в духоте шатра воин вышел подышать ночной прохладой. Стража с ленцой покосилась в сторону начальника. Посты не проверяет – ну и ладно…

Ничто так не прячет, как открытость. На виду у часовых тысячник вскарабкался на одну из дозорных башен, но остановился, не добравшись до самого верха, на высоте гребня стены. Хоббита, прятавшегося в тени грузной фигуры, не заметил никто.

Левой рукой Фолко накинул на бревна обмотанный тряпкой крюк, верёвка скользнула вниз с лёгким шорохом. Теперь предстояло самое трудное.

Снизу донёсся чуть слышный тройной скрип. Гномы и Рагнур на месте, всё готово. Фолко оставалось только ждать, однако продлилось это недолго.

Над одним из шатров внезапно взвились языки пламени. Огонь вспыхнул мгновенно, скользнул по богатым, расшитым занавесам, щедро рассыпая снопы искр. Караульные вскочили на ноги; раздались крики. Кто-то ударил тревогу.

Именно этого и ждал хоббит. Часовые на дозорных башнях все, как один, смотрели только в сторону быстро разгоравшегося пожара; в следующий миг обезумевший от ужаса тхеремец, обдирая ладони, скользнул по верёвке со стены – прямо в объятия Маленького Гнома.

– Бежим! – Фолко не отставал от пленника. – Сейчас они там сообразят, что вокруг проверить надо…

Однако за стенами пока что все думали о пожаре.

– Ну и молодцы же вы, хоббиты! – восхищенно покачал головой Малыш, когда они все оказались в безопасном отдалении. – Ловок! Как это ты?

– Ничего особенного, – отмахнулся Фолко. – Не пора нам ещё подальше отойти?

Пожар тем временем разгорался. В лагере поднялась нешуточная тревога. Кто-то даже затрубил в боевой рог.

– Ладно, пусть себе суетятся, – махнул рукой Торин. – У нас есть заботы поважнее…

Рагнур, не теряя времени, взялся за дело. Пленник, пораженный до глубины души лёгкостью, с которой его выкрали из самого сердца тхеремского войска, покорился своей участи и отвечал без утайки.

…Великий Тхерем привык воевать на севере, с ненавистным Гондором. Не новостью были враги с востока; на юге же харадримы всегда брали с диких племён обильную и богатую дань – драгоценным красным и чёрным деревом, костью олифантов, невольниками – а если случались мятежи, так с ними Тхерем привык разбираться быстро и жестоко.

Но на сей раз всё пошло совершенно не так.

С Дальнего Юга, из-за Хлавийского хребта, ещё именуемого Хребтом Скелетов, надвигалась орда, какой никогда не помнили в Хриссааде. Даже и близко её нельзя было сравнить с «ордой» из нескольких тысяч «рыбоголовых» орков, что напала на Хоббитанию в 26-м.

Из полуденных земель двигалось великое многолюдство, сравнимое, пожалуй, лишь с воинством Олмера в зените силы и славы. Десятки тысяч воинов дикарских племён, забыв мелкие распри, объединились вокруг некоего вождя – или, может, шамана – по имени Хенна.

Этот самый Хенна явился из ниоткуда. Неведомо как, но сплотил вокруг себя варварские племена, организовал войско, и воины его в одночасье двинулись на север.

Сбив пограничные заставы, они несколькими потоками устремились к обитаемым землям Харада, словно саранча, пожирая и уничтожая всё на своём пути. Регулярное войско харадримов было уже не раз опрокинуто и рассеяно накатывающимися ордами диких племён.

Великий Тхерем готовился к решительной схватке. Для этого сюда и доставлено множество рабов, коим обещана свобода, коль они станут хорошо сражаться.

Здесь, к югу от дремучих лесов, армия Харада намеревалась дать бой и не пропустить врага дальше на север.

Воевать в джунглях харадримы не слишком любили, боевым олифантам (которых, кстати, за всё время странствий по Тхерему Фолко так и не увидел) не развернуться в зарослях. А позволить дикарям, что привычны к чащобам далёкого юга, закрепиться в лесах в нескольких днях пути от столицы, тоже нельзя…

Рагнур останавливал пленника, переводил друзьям.

– Что за «Хенна» такой и откуда он взялся? – настойчиво спрашивал хоббит, но харадрим так и не ответил, просто не знал.

Зато он точно знал – и клялся в этом всеми своими многочисленными жёнами, – что золотоволосая роханская пленница, из-за которой поднялся такой переполох, так и не была найдена – ни живой, ни мёртвой.

Однако если она жива, то единственное место, где она могла очутиться, – это караван невольников.

Хоббит и гномы переглянулись.

– Дельные мысли в умные головы приходят одновременно, – буркнул Малыш. – Только как её искать прикажете в этом бедламе, нашу Эовин, а?

– Теперь придётся снова лезть в лагерь, – проворчал Торин.

– А может, обменять её у харадримов на этого жирного тысячника? – предложил Рагнур.

– Тебе лучше знать, пойдут они на такую сделку или нет, – пожал плечами Фолко.

– Может, и пойдут… только потом всё равно из кожи вон вылезут, чтобы стереть нас с лица земли, – пробормотал кхандец. – Нет, в покое точно не оставят, несмотря на эти орды…

Суета в лагере тем временем стихала.

– Сейчас они хватятся этого красавца, – заметил Фолко.

– Да, надо уходить, – спохватился Рагнур. – Поднимайтесь, поднимайтесь! Пока они ещё не спустили собак…

– А этого? – Малыш с самым что ни на есть кровожадным видом потянулся к кинжалу. Пленник затрепетал.

– Оставим тут. Не позже утра его отыщут, – ответил Фолко, торопливо собирая нехитрый походный скарб. – Лишнюю кровь на себя брать…

– И то верно, – одобрил Торин. – Мы ж не головорезы!

Четыре облачённые в плащи фигуры скрылись во мраке. Связанный тхеремский тысячник остался на земле, с трудом веря в собственное спасение.

Над всем Средиземьем застыла ночь. Застыла в тревожном ожидании – что-то принесёт с собою рассвет?

Всё время, пока Фолко, Торин и Малыш путешествовали от Хорнбурга до Умбара и далее, пока собирался флот Морского Народа и вершились остальные события, берегом сперва Минхириата, а потом Белфаласа пробиралась странная пара – неуклюжий толстый всадник в сопровождении свирепого пса. Точно безумные, они обшаривали каждый фут берега, питаясь тем, что добывали скудной прибрежной охотой и рыбалкой.

Сборщик податей Миллог и осиротевший пёс искали труп Серого.