Москва впечатляла, оглушала, подавляла своим размахом и темпом жизни. Ташкент тоже город не маленький, по площади примерно равный Москве (в пределах МКАДа), но разница есть. Если в Ташкенте половина города застроена одноэтажным частным сектором, то в Москве сплошная застройка многоэтажными домами. Бесконечные каменные джунгли, бесконечные полотнища рекламных вывесок и бесконечные толпы вечно куда-то спешащих москвичей и гостей столицы.

Москва – это водоворот и Ниагарский водопад в одном флаконе: постоянное движение, бешеный темп, вечный шум. Даже в Питере все гораздо медленнее, тише, размереннее. Что уж говорить про Ташкент, который на фоне Москвы кажется царством безмятежного покоя, сонным царством. И если ты хочешь выжить в этих белокаменных джунглях из бетона и стали, нужно ускоряться, переходить с первой передачи на пятую. Иначе растопчут.

Для большинства провинциалов Москва начинается с метро. Многие впервые в жизни видят такой поток людей, который летит навстречу тебе со скоростью сверхзвукового самолета. Поток этот не улыбчив, хмур от недосыпа, сосредоточен на своих проблемах и планах, отчего напоминает расстрельную команду. Потом ты к этому зрелищу привыкаешь, но поначалу впадаешь в ступор.

Едва оправившись от вида «расстрельных команд», отстояв километровую очередь у касс и купив проездной, ты попадаешь на эскалатор, где тебе становится еще дурнее. Голова уже кружится от кажущегося бесконечным спуска, а ты проехал только половину пути. Дальше нужно ловко и быстро соскочить с эскалатора и еще быстрее рвануть к своей платформе или переходу.

Остановишься – сметут. Зазеваешься, разглядывая указатели в поисках нужной станции – привлечешь внимание людей в форме. А ты здесь нелегал, с паспортом чужой страны и без регистрации. Зачем тебе в «обезьянник»? Правильно, незачем. Потому делай все быстро, не привлекая лишнего внимания, сливайся с толпой. Загодя (еще не сходя с эскалатора) осмотри указатели и найди свою платформу. И ты учишься это делать. Быстро учишься. Очень скоро ты превращаешься в типичного московского обывателя, спешащего по делам. Если не по одежде и говору, то по поведению. На рефлекторном уровне все начинаешь делать.

Много лет прошло, но попадая в московский метрополитен, рефлексы срабатывают независимо от тебя и твоих желаний. Ноги сами несут вперед, ты движешься в разы быстрее, чем привык ходить в своей обычной провинциальной жизни. Затем привычно занимаешь правый ряд на эскалаторе и с неодобрением взираешь на тех, кто встал слева, а приближаясь к вестибюлю станции наметанным глазом за долю секунды находишь нужную платформу и пулей летишь к ней. Рефлексы. Как у собак Павлова, один в один.

В Ташкенте метро появилось в конце 70-х, когда я родился оно уже вовсю функционировало и было для моего поколения вещью привычной. Симпатичное метро с которым я и сравнивал тогда подземку первопрестольной. По сравнению с ташкентским, метро московское восхищало и разочаровывало одновременно. Восхищали станции построенные в стиле сталинского ампира, особенно кольцевая линия. А разочарование вызывали простенькие станции, стены которых были отделаны кафелем. После ампира сталинских кольцевых станций и гранита ташкентских станций, кафель смотрелся как-то неуместно, скажу проще – убого.

Дальше провинциалов накрывает культурный шок от очередей на маршрутку. Даже выходцев из больших городов, подобных мне. Мне и в голову до этого не приходило, что народ может спокойно ждать очереди, чтобы сесть в автобус. Наоборот, за годы ташкентской жизни выработались навыки штурма. А тут все чинно, благородно, без суеты и давки. Резкий контраст с общим темпом жизни Москвы и уж тем более со столичным метро.

Как дикарь я смотрел на многочисленные «Пятерочки», «Перекрестки», «Рамсторы» которые казались чем-то из иной вселенной, по сравнению с задрипанными магазинчиками родного города. После Ташкента, где обмен валюты был, либо по блату в нацбанке, либо подпольно у менял, пункты обмена валют при каждом московском торговом центре казались чем-то нереальным. Подходи, меняй сколько хочешь, без проблем. Тут же вход в магазин, где глаза разбегаются от выбора продуктов и полуфабрикатов. Есть даже отделы с готовой едой, которую остается только разогреть. Культурный шок, самый настоящий.

Нынешних жителей Ташкента подобными магазинными «чудесами» не удивить, но в начале нулевых все было в диковинку. Разница между двумя столицами была ошеломляющей. Я действительно себя ощущал дикарем, варваром, попавшим из захолустья в какой-то сказочный мир. И это не преувеличение.

Я и был дикарем, с дикарскими привычками. Однажды мне это чуть не вышло боком. В начале нулевых в Ташкенте можно было с сигаретой зайти в любой магазин, там это было нормой поведения. Можно было даже в маршрутке курить в форточку, никто и слова не скажет.

Привыкший курить везде и всюду, я зашел в московский магазин с непогашенной сигаретой и занял очередь у прилавка. Спустя несколько секунд почувствовал, что кто-то легонько трясет меня за плечо. Поворачиваюсь и вижу здоровую детину лет 30—35, метра под два ростом, раза в два меня шире и руки толще чем мои ноги. Думаю: «Все, приплыли, сейчас будут бить, наверняка какой-то скинхед». Но вместо удара последовала фраза: «Любезный, здесь все-таки магазин. Здесь курить нельзя. Ты бы затушил сигарету». Спокойным голосом, без намека на грубость, без единого бранного и матерного слова.

Стоишь, хлопаешь глазами и не знаешь, что ответить. А что ответить, если тебе никто не грубил? Тебе вежливо, но доступно объяснили, что здесь так делать не принято. Молча выходишь, тушишь сигарету об урну и возвращаешься в магазин. Публика смотрит на тебя, как на дикаря, только-только спустившегося с гор, а тебя душит стыд и страстно хочется перестать быть варваром, в их глазах.

Москва – город особый и жители города тоже поначалу кажутся весьма необычными. Половина горожан, с виду – наглядное пособие тех самых «москалей», которых люто ненавидит провинция. Резкие, самоуверенные, наглые, с непомерным чувством собственной важности (ЧСВ). Другая половина – их полная противоположность: вежливые, спокойные, с большим кругозором и познаниями. Эти больше похожи на петербуржцев.

Со временем узнаешь и тех, и других поближе. И выясняется, что среди первых тоже немало нормальных людей. Очень часто под напускной наглостью и грубостью обнаруживается нормальный человек, которому просто так легче выживать в мегаполисе. Всегда можно найти общие темы для разговора и человек раскрывается, снимает маску заносчивого «москаля». Но тогда они мне казались снобами. Чужими и холодными.

В ту пору Москву уже заполнили волны гастарбайтеров из Средней Азии и выходцев с Кавказа. Не знаю, правда это или нет, но слышал версию, что гастарбайтеров в промышленных масштабах начал завозить Лужков, для строительства Храма Христа Спасителя. А дальше пошло по накатанной, волна за волной.

В начале нулевых большинство дворников уже были из Средней Азии. Массы строителей, чернорабочих, торгашей тоже были оттуда. Заходишь порой в вагон метро, а там рота гастарбайтеров сидит по лавкам. Смотришь и недоумеваешь, то ли ты в Москве, то ли снова в Ташкенте очутился. Позже убедился, что такая картина не только в столице наблюдается, но и в провинции.

Был в этом и неожиданный плюс, точнее два плюса. Первый заключался в том, что в Москве широко распространились точки общепита с восточной кухней, столь милой сердцу и столь привычной для желудка. Купить лепешку, самсу не составляло особых проблем. При желании можно было найти кафе, где готовили плов. А второй плюс заключался в том, что москвичи уставшие от нашествия неславянского населения, были уже рады любым приезжим славянской наружности. В Ташкенте распространялись, в тот период, жуткие слухи про армии скинхедов, избивающих приезжих из Средней Азии любой национальности. Врали слухи, видимо кому-то было нужно запугать русскоязычное население, чтобы остановить их отток.

Говор – тема особая. Каждому русскоязычному жителю Ташкента с детства вдалбливают в голову постулат, что ташкентцы говорят на чистейшем русском языке. Мои знакомые, что до сих пор живут там, свято в это верят. Я тоже верил, но очутившись в Москве, понял, что сильно заблуждался.

В Ташкенте и правда не «окают», не «гхэкают», но манера речи, произношение ряда слов отличаются от говора Москвы и Петербурга. Кроме того, в речи ташкентцев много заимствований из узбекского просторечия. Заимствованные слова (например, «хоп» – «хорошо», «барабер» – «все равно») проскакивают в речи практически каждого жителя Ташкента. Там это в порядке вещей, а в Москве на тебя смотрят как на белую ворону и непонимающе округляют глаза.

Есть и чисто московская тема – менторским тоном поправлять собеседника, если он употребляет предлог «с» по отношению к какой-либо местности. Выражение «Я с Ташкента» режет слух москвичей не хуже, чем пенопласт о стекло. А задав вопрос: «Ты с Москвы?», в лучшем случае можно получить ответ: «Из Москвы», а в худшем случае – в морду. И как бы ты не рядился под стопроцентного москвича, предлог «с» выдаст в тебе провинциала, с головой. Сам поначалу на этом прокалывался, чего скрывать…

При этом, множество москвичей, бывшей «лимиты» и переселенцев из снесенных под строительство новых микрорайонов деревень, употребляют глагол «ехай», а не «езжай». Очень распространено слово «стерка», вместо слова «ластик». Когда я первый раз услышал слово «стерка», я долго не мог понять, о чем вообще речь.

Первые дни по прилету, из дома практически не выходил. Нам всем в это время делали липовые (как потом выяснилось) временные регистрации, без которых лучше было по улицам нерезиновой не шастать. Как только регистрации были сделаны, начались поиски работы, жилья (нас было слишком много народа для небольшой двушки). Началось мое знакомство со столичной подземкой, городом и его жителями.

И конечно же, в списке неотложных дел значилась прогулка по Красной площади. В день, когда устроился на работу, на обратном пути к съемной комнате, вышел на станции «Охотный ряд», прошел мимо памятника Жукову с Историческим музеем и… вот она – Красная площадь, сердце Родины.

В детстве я уже бывал там, но то детство. А теперь я был взрослым и совершенно иначе все воспринимал. Теперь я восхищался красотой ГУМа, храма Василия Блаженного, величием Кремля, а не диковинной царь-пушкой. Сердце русского мира освещалось скупыми лучами сентябрьского солнца, а я стоял и с замиранием смотрел на стены и башни Кремля.

В детстве все на площади казалось больше, громаднее, но ощущение мощи этого места никуда не делось. Именно тогда я ощутил, что Россия – не просто страна моих предков, это моя страна, моя Родина.

Обойдя Кремль, Александровский сад я вышел на Арбат. Как и в конце 80-х здесь обитали художники, шла бойкая торговля матрешками, шапками-ушанками и прочими всевозможными сувенирами. Но не они меня манили, меня манили Смоленская площадь и сталинская высотка МИДа. Ноги сами несли туда, где виднелся шпиль этого циклопического здания. Наверно я был в этот момент похож на лунатика, который ни черта не соображает, но бредет куда-то, ведомый подсознанием. Так и я шел, не замечая ничего вокруг.

И вот я дошел, ощущая какой-то абсолютно щенячий восторг. Увидев вход в здание я начал поднимать глаза, пытаясь охватить взглядом его целиком. А оно все не кончается и не кончается, оно все тянется ввысь. Разглядеть верхушку здания удается только задрав голову, стоя в позе статуи с острова Пасхи. Стоишь как идиот и улыбаешься, а душа поет и парит где-то высоко-высоко. Хорошо на душе в этот миг, легко. И Москва больше не кажется чужой, все вокруг становится родным. Даже холодный, промозглый сентябрьский ветер.

Знаю, что прогулка по Красной площади, Арбату и Смоленской площади описана пафосно и приторно, но именно такие ощущения тогда испытывал. Я был очень молод и очень наивен. Мне казалось, что я попал в сказку. Что впереди меня ждет только хорошее и так будет всегда.