Глава четырнадцатая

Двойник Чарли уставился на нее, как будто обескураженный, а потом Чарли увидела, как ее собственное лицо расплылось в ослепительной и жестокой улыбке. Самозванка не двинулась с места, и страх Чарли ушел, когда она поняла, что ее странная имитация тоже изумлена. Это мое лицо. Чарли протянула руку и коснулась собственной щеки, другая девушка повторила ее движение; Чарли наклонила голову набок, ее копия сделала то же самое, словно отражение в зеркале, – и было непонятно, дразнилась ли она или была так же загипнотизирована. Двойник оказался чуть выше, Чарли опустила голову и посмотрела на ее ноги. На ней были черные ботинки со шнуровкой на каблуке. Красная блузка с треугольным вырезом и короткая черная юбка. Длинные волосы ниспадали на плечи блестящими волнами – Чарли оставила попытки этого добиться еще в девятом классе. Другая девушка выглядела ухоженной и уверенной в себе. Она была версией Чарли, которой ей хотелось бы стать: версией, которая открыла для себя щипцы для завивки, изысканность и способность занять свое место, не чувствуя себя виноватой.

– Что ты такое? – прошептала Чарли зачарованно.

– Пойдем, – сказала копия, протягивая ей руку, и Чарли схватилась за нее, но потом остановилась и отдернула руку.

Она отпрянула, спотыкаясь, и попятилась по коридору. Двойник сократил дистанцию и наклонился так близко, что Чарли должна была ощутить ее дыхание. Прошло несколько секунд, но другая Чарли так и не вдохнула.

– Ты должна пойти со мной, – сказала она. – Отец хочет, чтобы мы вернулись.

Чарли вздрогнула.

– Мой отец мертв, – ответила она.

Она прижалась к стене, стараясь как можно дальше отодвинуться от лица двойника.

– И что, ты не хотела бы иметь живого? – спросила вторая несколько насмешливо.

– Ты ничего не можешь мне дать, и уж точно не это, – сказала Чарли с дрожью в голосе, отступая в кладовку, а двойник все еще следовал за ней по пятам.

Чарли посмотрела мимо нее в открытую дверь спальни. Джон появился в коридоре, тяжело опираясь на дверную раму и держась за бок.

– Ты в порядке, Чарли? – спросил он тихим ровным голосом.

– О, все отлично, Джон! – жизнерадостно сказал двойник.

– Чарли? – повторил Джон, не обращая на нее внимания.

Чарли кивнула, не решаясь отвести взгляд от самозванки.

– Она говорит: отец хочет, чтобы мы вернулись домой.

Джон встал за спиной второй Чарли.

– Отец? Уж не Уильям ли Эфтон? – спросил Джон.

Он сделал несколько быстрых шагов, схватил лампу за основание и замахнулся. Другая Чарли снова улыбнулась, подняла руку и ударила Джона по лицу тыльной стороной ладони. Он выронил лампу, отшатнулся и остановился, опираясь на стену. Двойник схватил Чарли за руку. Та выдернула руку и побежала в коридор. Вторая Чарли погналась за ней.

– Эй! Это только первый раунд! – крикнул Джон, пытаясь оттеснить ее назад.

Он схватил дубликат за руку и рванул на себя, не давая ей последовать за Чарли. Самозванка поддалась. Стоя с ней лицом к лицу, Джон ощутил, как подступила волна страха. И что теперь делать?

– Прямо как в детстве под дубом, Джон, – прошептал двойник.

Она притянула его ближе и прижала губы к его губам. Его глаза расширились, он хотел оттолкнуть ее, но не мог пошевелиться. Когда она, наконец, отпустила его и отодвинулась, то превратилась в Чарли, его Чарли, и уши заполнил высокий болезненный звон. Он закрыл уши ладонями, но звон становился все громче и громче, и несколько секунд, пока Джон не рухнул на землю, он видел, как ее лицо меняется, превращаясь в тысячу разных лиц. Комната завертелась, и он с треском ударился головой об пол.

Девушка улыбнулась и посмотрела на Чарли, потом отвела ногу и ударила Джона по ребрам. Он перевернулся на бок и врезался в тяжелый деревянный сундук. Чарли побежала к Джону, но не успела к нему прикоснуться, как вторая схватила ее за волосы, и на ее глаза навернулись слезы. Самозванка потянула ее вверх, подняв на несколько сантиметров от земли, и отбросила в сторону. Чарли попыталась вернуть себе равновесие, но споткнулась о картонную коробку и сильно ударилась о противоположную стену. Джон осторожно поднялся, Чарли встала на колени. Она хрипло дышала, беспомощно наблюдая, как вторая Чарли идет к Джону.

Он встал, и она тут же ударила его в живот. Он согнулся пополам и не успел выпрямиться, как она врезала ему кулаком по затылку, как будто Джон был гвоздем, а она – молотком.

Джон упал вперед, но успел подставить руки и колени. Он снова набросился на самозванку и задел ее плечо кулаком, но удар словно отскочил от нее, и Джон закричал от боли и схватился за руку, как будто ударил что-то тверже, чем плоть и кости. Копия Чарли взяла его за плечи, оторвала от пола и перенесла через всю комнату. Там она пригвоздила его к стене и на секунду отпустила, обернувшись на Чарли. Потом она прижала ладонь к его груди.

Вдруг Джон начал задыхаться, его лицо покраснело. Самозванка спокойно смотрела на него, все сильнее надавливая ладонью ему на грудь.

– Я не могу… – Джон ловил ртом воздух. – Не могу дышать.

Он обхватил ее руку своими, но без толку – она продолжала нажимать с той же силой, и Джон начал медленно двигаться вверх, сантиметр за сантиметром. Давление поднимало все его тело.

– Стой! – закричала Чарли, но вторая Чарли не двинулась.

– Пожалуйста! – Чарли вскарабкалась на ноги и побежала к Джону, но самозванка быстрым жестом схватила ее за шею, не убирая другой руки с груди Джона. Ее пальцы сомкнулись на горле Чарли, не давая дышать и поднимая над полом. Чарли тоже начала задыхаться, дергаясь и ловя ртом воздух. Ее копия переводила лишенный эмоций взгляд с Чарли на Джона, удерживая их в прежнем положении и не давая дышать и двигаться.

– Хорошо, – прохрипела Чарли. – Я готова поговорить. Пожалуйста, – взмолилась она.

Самозванка отпустила обоих. Джон безвольно свалился на пол.

– Ты ранила его, дай мне помочь.

Чарли закашлялась, поднимаясь с пола.

– Ты так привязана к тому, что так легко… сломать, – сказала она, будто все это было забавой.

Чарли старалась рассмотреть Джона за самозванкой, напряженно наблюдая, как поднимается и опускается его грудь. Он жив. Чарли вздохнула и повернулась к девушке, у которой было ее лицо.

– О чем ты хочешь поговорить? – резко спросила она.

За Карлтоном захлопнулась тяжелая дверь, и он побежал вперед, не оглядываясь: впереди была еще одна дверь, и через маленькое окошко под потолком проникал тусклый свет. Эхо снова повторило детский крик, и Карлтон замер, не в силах определить нужное направление. Высокий звук снова пронзил воздух, и он сморщился: крик был тонким и отчаянным, как будто ребенок надрывается уже давно. Карлтон посмотрел в окошко – внутри было пусто. Он осторожно открыл дверь и застыл. Все выглядело прежним: те же коридоры и те же комнаты. Свет мигал, колонки гудели. Одна лампочка, казалось, вот-вот перегорит. Она издавала высокий звук, который эхом отдавался в помещении.

– Малыш, – прошептал он, но ответа не последовало, и Карлтон вдруг понял, что, вероятно, последние десять минут гонялся за эхом и лампочками.

Вдруг он почувствовал, насколько ему одиноко, и это стало физически ощутимым. Воздух вокруг как будто потяжелел. Дыхание замедлилось, он упал на колени, потом откинулся назад и принял сидячее положение. Он отчаянно смотрел в пустой коридор, пока, наконец, не сместился в сторону, повернувшись спиной к стене, чтобы, по крайней мере, увидеть причину своей смерти, кем бы или чем бы она ни оказалась.

У меня не получилось. Я его не найду. На глаза вдруг навернулись слезы. Майкл, прости. После того, как Майкл исчез, отец задал Карлтону столько вопросов об одном и том же дне, как будто верил, что вместе они могут воссоздать его и собрать пазл. Я искал пропавший кусочек, я правда старался. Он вспомнил каждую секунду их маленького праздника, отчаянно пытаясь найти ключ, который был нужен его отцу, – ту деталь, которая все прояснит. Он столько мог сделать, чтобы не дать этому случиться, если бы знал то, что знает сейчас.

– Я подвел тебя, Майкл, – Карлтон положил руку на грудь, пытаясь успокоиться и не начать задыхаться.

– И о чем ты хочешь поговорить? – повторила Чарли.

Другая Чарли сузила глаза.

– Так-то намного лучше.

Девушка улыбнулась, а Чарли постаралась как можно дальше от нее отодвинуться. Было страшно смотреть, как собственное лицо буравит ее дерзким негодующим взглядом.

– Я выслушаю все, что ты хочешь сказать, только не бей его больше, – взмолилась Чарли, подняв руки. Ее сердце было готово выскочить из груди. Лицо двойника покраснело от злости.

– Все из-за этого, – прошипела она, укоризненно потрясая пальцем.

– Что? Все из-за этого? Я не понимаю, – закричала Чарли.

Самозванка стала мерить шагами комнату. Казалось, ее злость ушла так же быстро, как появилась. Чарли использовала эту возможность, чтобы снова взглянуть на Джона. Он частично перекатился на спину и держался за бок, как будто от резкой боли. Его лицо оставалось красным. Ему нужна помощь.

– Что ты такое? – прорычала Чарли.

При виде Джона в ней поднялся гнев.

– Вопрос не в том, что такое я. Вопрос в том, что такое ты. И почему ты каждый раз, снова и снова, оказываешься такой особенной?

Копия Чарли подошла к ней и в новом приступе гнева схватила за горло и подняла над полом. Она пригвоздила Чарли к стене и обнажила зубы.

Маскировка самозванки исчезла, обнажая разрисованное клоунское лицо, которое почему-то выглядело еще злее, чем человеческое. Белые пластины раскрылись как цветок, и показалось другое лицо из спиралей и проводов, с голыми черными глазами и острыми пиками зубов. Вот ее истинное лицо, подумала Чарли.

– Спроси еще раз, – прорычал робот.

– Что? – прохрипела, задыхаясь, Чарли.

– Я сказала, спроси еще, – оскалился металлический монстр.

– Что ты такое? – простонала Чарли.

– Я уже говорила, это неверный вопрос.

Держа Чарли на расстоянии, металлическая девушка обвела ее взглядом.

– Где он ее спрятал? – выпалила Чарли.

Одной рукой сжимая Чарли горло, самозванка положила другую ей на грудь и провела пальцем по грудной клетке, а потом перевела взгляд на лицо, схватила за подбородок и с силой отвела его в сторону. Потом робот как будто задумался, но быстро вернулся к реальности.

– Спроси еще раз.

Чарли посмотрела в глаза на металлическом лице. Пластины закрыли клубок проводов, и она снова стала похожа на клоуна с красными щеками и глянцевыми губами. Вскоре иллюзия вернулась, и Чарли снова увидела собственные глаза.

Поняв, каким будет верный вопрос, Чарли ощутила, что к ней возвращается настоящее спокойствие.

– Что я такое?

Самозванка ослабила хватку и опустила Чарли ниже, чтобы ее ноги коснулись пола.

– Ты ничто, Чарли, – сказала копия. – Ты смотришь на меня и видишь бездушного монстра. Какая ирония. Какое извращение. Все наоборот.

Она отпустила горло Чарли и отошла назад. Красные губы побледнели.

– Как нечестно.

Чарли снова оказалась на коленях и попыталась прийти в себя. Самозванка подошла и опустилась рядом, положив ладонь на руку Чарли.

– Не знаю, получится ли, но попробуем, – прошептала она, провела пальцами по волосам Чарли и крепко схватила ее сзади за шею.

– И сколько я там стояла, пока он меня не прогнал?

Чарли порылась в воспоминаниях, но ответа не было.

– Он не прогнал, – ответил другой голос Чарли.

– Он видел, – сказал другой голос Чарли откуда-то сверху.

– И тогда он меня ударил.

– Что все это значит? – закричала Чарли.

– Ты меня слушаешь? – прошептал двойник.

– Потом она услышала крик.

Иллюзия нарушилась, и Чарли отпрянула.

– Потом она услышала крик, – повторила самозванка. – Кричала я, но… – Она остановилась и с любопытством указала на собственную голову. – Но я помню, что видела, как кричит она.

Копия на секунду задумалась, и вдруг иллюзия рассеялась, и она снова стала разрисованной клоунессой.

– Странно помнить один и тот же момент, увиденный двумя парами глаз. Но потом мы стали одним целым.

– Я не верю в эту историю, – прорычала Чарли. – Вообще не верю. Ты одержима! Если ты думаешь, я поверю, что говорю с духом милой невинной девочки, значит, ты чокнутая.

– Я хочу, чтобы ты звала меня Элизабет, – тихо сказала девушка.

– Элизабет? – переспросила Чарли. – Если ты была этой малышкой, Элизабет, то невозможно поверить, что она оказалась способной на все это.

– Мой гнев не из-за нее, – сказала Элизабет, и ее разрисованное лицо изменилось; она стала похожа на раненое животное – уязвимое, но все же готовое к атаке.

– А из-за чего? – закричала Чарли.

– Мой гнев из-за другого отца.

Элизабет снова подошла к Чарли, схватила ее за шею. Она почувствовала боль и увидела белый свет, а потом все вдруг затихло.

– Нет, это мое воспоминание, – запротестовала Чарли.

– Нет, – вмешалась Элизабет. – Это не твое. Давай я покажу тебе, что на самом деле твое.

– Кто это? – тревожно спросила Чарли. – Что он держит?

– Не узнаешь ее? – сказала Элизабет. – Это Элла. Это все, что осталось у твоего отца, когда тебя похитили.

– Что? Нет, это не Элла, – Чарли покачала головой.

– Он два месяца рыдал над дешевой куклой из магазина, – оскалилась Элизабет, будто не веря собственным словам. – Он лил на нее свои слезы, кровь и горе. Все это было очень нездоровым. Он начал относиться к ней так, словно у него все еще была дочь.

– Это мое воспоминание. Это я сидела с папой и смотрела, как заходит солнце. Мы ждали, когда появятся звезды. Это мое воспоминание, – зло сказала Чарли.

– Посмотри-ка еще раз, – велела Элизабет, снова вызывая образы в ее голове.

– Конечно, этого ему не хватило, ведь ты должна была расти. И тогда он сделал других.

– Это МОЁ воспоминание! – закричала Чарли.

– Нет, это его воспоминание, – поправила Элизабет.

– О моей потерянной семье.

– Можно жить и по-другому, но надо отпустить эту идею. Жена и сын еще могут стать частью твоей жизни, но надо отпустить.

– Она в этой кукле, – он жестом показал на Эллу, которая стояла по стойке смирно с чашкой на подносе.

– Он не сразу осознал, что это тряпичная кукла, маленькая мягкая кукла из магазина. Может, он не чувствовал твоего присутствия, когда ее не было рядом, я не знаю. Но со временем он стал помещать ее в свою Чарли. Всякий раз, как делал новую.

Чарли сидела, потеряв дар речи и вспоминая все моменты, проведенные с отцом. Теперь она подвергала сомнению каждый из них. Она сидела на полу его мастерской и строила башню из кусочков дерева, а он был занят работой. Он обернулся и улыбнулся, а она улыбнулась в ответ, чувствуя его любовь. Отец вернулся к работе, и корявое существо в дальнем темном углу дернулось. Чарли вздрогнула и рассыпала кубики на полу, но отец, кажется, не услышал. Она принялась восстанавливать башню, но существо притягивало взгляд: скрученный металлический скелет и горящие серебряные глаза. Оно опять дернулось, и ей захотелось спросить, но она не смогла заставить себя задать вопрос.

– Это больно? – прошептала Чарли.

Картина была настолько живой, что она почти чувствовала горячий металлический запах мастерской. Элизабет замерла, а потом иллюзия вмиг исчезла, и металлические пластины ее клоунского лица снова поднялись, обнажая завитки, провода и острые зубы. Чарли опять отступила назад, но Элизабет двинулась вместе с ней, сохраняя прежнюю дистанцию.

– Да, – прошептала она, и глаза сверкнули серебром. – Да, больно.

Пластины лица сложились на место, но глаза по-прежнему сияли. Чарли моргнула и отвернулась; свет ослепил ее, проколов крошечные дырки в поле ее зрения. Элизабет с горечью уставилась на нее.

– Значит, выходит, ты меня помнишь?

– Да, – Чарли потерла глаза, и зрение прояснилось. – В углу. Я не хотела смотреть. Я думала, это… Я думала, ты была… кем-то другим, – сказала она, и ее голос показался тонким и детским даже ей самой.

Элизабет засмеялась.

– Разве все эти вещи хоть немного похожи на меня? Я уникальна. Посмотри.

– Больно глазам, – тихо сказала Чарли, и Элизабет схватила ее за подбородок и притянула к себе.

Чарли отодвинулась, щурясь от яркого света, и Элизабет дала ей болезненную пощечину.

– Посмотри на меня.

Чарли судорожно вдохнула и послушалась. Лицо Элизабет снова выглядело как лицо Чарли, но из того места, где должны были быть глаза, лился серебряный свет. Чарли позволила свету заполнить все поле зрения и вытеснить остальное.

– Ты знаешь, почему мои глаза все время светятся? – тихо спросила Элизабет. – Знаешь, почему я дергалась и дрожала в темноте?

Чарли слегка покачала головой, и Элизабет отпустила ее подбородок.

– Потому что твой отец всегда оставлял меня включенной. Каждый момент каждого дня я все видела, оставаясь незавершенной. Я часами наблюдала, как он делал игрушки для маленькой Чарли – единорогов и зайчиков, которые ходили и говорили, а я висела в темноте и ждала. Брошенная.

Свет в глазах немного померк, и Чарли заморгала, стараясь не выдать облегчения.

– Да что я вообще об этом говорю. Тебя там даже не было, – Элизабет отвернулась, как будто с отвращением.

– Я была, – возразила Чарли. – Я была там, я помню.

– Ты помнишь, – передразнила ее Элизабет. – Ты уверена, что присутствовала при этих вещах?

Чарли порылась у себя в голове, пытаясь найти подтверждения для воспоминаний, за которые так цеплялась.

– Посмотри вниз, – прошептала Элизабет.

– Что? – хныкнула Чарли.

– Твое воспоминание. Оно должно быть таким четким, раз ты была там и все такое, – Элизабет улыбнулась. – Посмотри вниз.

Чарли вернулась к воспоминанию. Она стояла над верстаком отца. Она не двигалась, у нее не было голоса.

– Посмотри вниз, – снова прошептала Элизабет.

Чарли посмотрела на свои ноги, но не увидела их – только три ножки штатива для камеры, стоящие на полу.

– Он делал для тебя воспоминания, делал жизнь для своей маленькой куклы, делал из нее настоящую девочку. Думаю, многие воспоминания он развил, отредактировал и приукрасил, но не заблуждайся – Чарли там не было.

Элизабет наклонилась ближе к Чарли.

– Он сделал нас – одну, вторую, третью, – Элизабет легко коснулась плеча Чарли, а потом поднесла руку к собственной груди. – Четвертую.

Глаза сверкнули, и серебряный свет померк. Они стали почти похожи на человеческие.

– Чарли была крошкой, потом маленькой девочкой и хмурым подростком, – она осмотрела Чарли сверху вниз с презрительной усмешкой и продолжила: – Наконец, она должна была стать женщиной. Стать законченной. Совершенной. Мной, – ее лицо помрачнело. – Но что-то изменилось, пока Генри, изнуренный горем, трудился над своей дочерью. У самой маленькой Шарлотты было разбитое сердце. Она плакала днем и ночью без перерыва. Вторую Шарлотту он создал, когда был на пике безумия, и почти поверил в ложь, которую рассказывал сам себе. Он так же отчаянно нуждался в своей отцовской любви, как в ее дочерней. Третью Шарлотту он сделал, когда начал понимать, что сошел с ума, и стал подвергать сомнению каждую мысль, и молил свою сестру Джен напомнить, что же реально на самом деле. Третья Шарлотта была странной.

Элизабет посмотрела на Чарли с презрением, но та едва это заметила. Третья Шарлотта была странной, повторила она беззвучно. Она опустила голову и потерла пальцем фланель отцовской рубашки, а потом снова подняла подбородок. Лицо Элизабет застыло в ярости, она почти дрожала.

– А четвертая? – спросила нерешительно Чарли.

– Четвертой не было, – огрызнулась ее копия. – Когда Генри начал делать четвертую, его отчаяние превратилось в гнев. Он кипел от ярости, пока паял ее скелет, и изливал свой гнев на наковальню, где ковал ее кости. Я не стала Шарлоттой-погруженной-в-горе. Ярость Генри оживила меня.

Ее глаза снова сверкнули серебряным светом, и Чарли заставила себя не моргать. Элизабет наклонилась ближе, и ее лицо оказалось в сантиметрах от лица Чарли.

– Знаешь, какими были первые слова, которые я услышала от твоего отца? – прошипела она.

Чарли едва покачала головой.

– Он сказал мне: «Ты неправильная». Он пытался исправить мои недостатки, но то, что Генри считал неправильным, как раз и сделало меня живой.

– Ярость, – тихо сказала Чарли.

– Ярость, – Элизабет выпрямилась и покачала головой. – Отец оставил меня, – ее лицо исказилось. – Генри оставил меня, – поправилась она. – Конечно, я не могла понять этих воспоминаний, пока не получила собственную душу – пока не взяла ее сама, – она улыбнулась. – Когда я наделила себя душой, я заново пережила эти моменты. Не как бездумная игрушка, которая трясется и бьется в судорогах от всепоглощающей ярости, недоступной ее пониманию, но как личность. Как дочь. Жестокая ирония в том, что я избежала участи одной брошенной дочери лишь для того, чтобы воплотить собой другую.

Чарли молчала, и на миг ей привиделось лицо отца с неизменно печальной улыбкой. Элизабет коротко хохотнула, вытягивая ее из омута воспоминаний.

– Ты тоже не Чарли, знаешь. Ты даже не душа Чарли, – усмехнулась Элизабет. – Ты даже не личность. Ты призрак сожалений одного человека, ты то, что осталось от отца, который потерял все, ты его печальные слезки, которые бесцеремонно пролились на куклу, когда-то принадлежавшую Чарли, – Элизабет вдруг обожгла ее взглядом, как будто увидев насквозь. – И если бы надо было догадаться…

Она схватила Чарли за подбородок и потянула ее вверх, какое-то время изучая ее тело. Потом она сделала быстрое движение, и Чарли ахнула; комната снова завертелась. Рука Элизабет исчезла, но скоро появилась снова, сжимая что-то.

– Посмотри, пока не потеряла сознание, – прошептала Элизабет.

Перед глазами Чарли оказалась тряпичная кукла, и ее обожгла волна осознания.

– Элла, – попыталась прошептать она.

– Это ты.

Комната потемнела.

Что это было? Карлтон поднял голову, задержал дыхание и снова прислушался. Через секунду он понял, что кто-то тихо плачет, и этот звук доносится откуда-то неподалеку. Карлтон снова вдохнул и понял, что у него появилась новая цель. Он много часов метался между мигающими лампочками и далеким эхо, но теперь цель была прямо перед ним. Карлтон вскочил на ноги: на другом конце коридора была видна открытая дверь, и из нее лился оранжевый свет. Как я этого не заметил? Карлтон осторожно прошел по коридору, стараясь не производить шума. Добравшись до двери, он осторожно посмотрел в щелку: оранжевый свет шел из открытой печи прямо в стене. В ее устье мог бы въехать небольшой автомобиль. Печь была единственным источником света в темной комнате, но он мог различить длинный стол, на котором лежало что-то темное.

Плач послышался снова, и на этот раз Карлтон заметил источник звука: маленький светловолосый мальчик съежился в самом темном углу, напротив печи. Карлтон вбежал в комнату и опустился на колени рядом с мальчиком. Тот без эмоций посмотрел на него. У мальчика шла кровь из неглубоких порезов на руках и в уголке рта, но больше видимых повреждений не было.

– Привет, – нервно прошептал он. – Ты в порядке?

Мальчик не ответил, и Карлтон взял его за руки, готовясь поднять. Прикоснувшись к ребенку, Карлтон почувствовал, как он дрожит всем телом. Он до смерти напуган.

– Пойдем, нужно выбираться отсюда, – сказал Карлтон.

Мальчик показал на существо на столе.

– И его тоже спаси, – прошептал он со слезами в голосе. – Ему так больно.

Он закрыл глаза. Карлтон посмотрел на большую фигуру, которая без движения лежала на столе. Ему не приходило в голову, что это мог быть человек. Он осмотрел комнату, убедившись, что больше ничего не подает признаков жизни, похлопал мальчика по плечу и встал на ноги.

Он осторожно подошел к столу, держась за стены вместо того, чтобы пройти через центр комнаты. Подобравшись ближе, он почувствовал запах горящего металла и масла и закрыл лицо рукавом, стараясь, чтобы его не стошнило, пока он рассматривает распростертую фигуру.

Это не человек. На столе лежала масса металла, освещенная неверным оранжевым светом: расплавленный шишковатый скелет из металлических бугров и комков, едва ли на что-то похожий. Карлтон рассмотрел его и оглянулся на мальчика, толком не зная, что сказать.

– Жар, – прохрипел голос, и Карлтон обернулся и увидел калеку, выползавшего из теней. – Жар – это ключ ко всему, – продолжал человек, с остановками приближаясь к столу.

– Если выставить верную температуру, то оно податливое, гибкое и очень, очень эффективное или, можно сказать, заразное. Думаю, можно превратить его во что угодно, но лучше в то, что можно контролировать, хотя бы до некоторой степени.

Уильям Эфтон показался на свету, и Карлтон рефлекторно отступил назад, хотя между ними стоял стол.

– Это интересная алхимия, – продолжал Уильям. – Можно сделать то, что ты полностью контролируешь, но у него не будет своей воли, например, ружье, – он провел высохшей рукой по серебряной руке существа. – Или взять каплю… волшебного порошка, – он улыбнулся. – И тогда можно создать монстра, которого в основном контролируешь ты… С неограниченным потенциалом.

Карлтон. Он отступил, вскрикнув от удивления. Голос так ясно прозвучал у него в голове, что Карлтон сразу же узнал его.

– Майкл?

Одного слова было достаточно. Карлтон повернулся к столу с ужасным новообретенным знанием. Он ясно понял, что видит: эндоскелеты аниматроников Фредди были сварены и сплавлены вместе и лежали неподвижные и лишенные отличительных признаков. Но внутри все еще обитали души детей, которых убили в них столько лет назад. Они были полны жизни, движения, мыслей – и заперты внутри, страдая от ужасной боли. Карлтон заставил себя посмотреть Уильяму Эфтону в глаза.

– Как ты можешь так поступать с ними? – сказал он, почти дрожа от ярости.

– Они делают все по доброй воле, – просто сказал Уильям. – Все работает по-настоящему, только если они сами отдают часть себя.

Пламя неожиданно вспыхнуло, и из разверстой печи повалили волны болезненного жара. Карлтон прикрыл глаза, и существо на столе забилось в конвульсии. Уильям улыбнулся.

– Боятся огня. Но они все еще верят мне. Они не видят меня в нынешнем состоянии, только помнят, каким я был раньше, понимаешь ли.

Карлтон оторвал взгляд от картины перед глазами и словно очнулся от гипноза. Он отчаянно осмотрел комнату в поисках чего-то, чего угодно, лишь бы им можно было нанести удар. Комната была завалена деталями и металлоломом, и Карлтон поднял металлическую трубу и занес ее словно бейсбольную биту. Эфтон смотрел на существо на столе, явно не замечая ничего вокруг, и Карлтон замялся, рассматривая его. Он выглядит так, словно сам вот-вот развалится, подумал Карлтон, глядя на сгорбленное дряхлое тело и тонкую кожу головы, которая едва прикрывала череп. Потом он перевел взгляд на существо на столе. Думаю, у меня есть моральные основания, мрачно решил он и занес трубу над своей головой, обходя стол и приближаясь к Эфтону.

Вдруг его руки дернули вверх, труба выпала и со звоном упала на пол. Карлтон попытался сорвать кабели, обхватившие запястья, но не смог. Его медленно подняли в воздух. Руки больно растянулись в стороны на двух кабелях, протянутых из противоположных концов комнаты и вроде бы ни к чему не прикрепленных.

– Я никогда не пробовал это на человеке, – пробормотал Уильям, вставляя что-то вроде механического шприца в грудь расплавленного существа на столе.

Он отвел инструмент вбок, с огромным трудом набирая им что-то. Шприц был матовый, и Карлтон не видел содержимого, но сердце бешено забилось. Он начал подозревать, к чему все это клонит. Он несколько раз сильно потянул за кабели, но ничего не добился, только чуть не вывихнул себе плечи. Эфтон вынул шприц из существа, удовлетворенно кивнул и повернулся к Карлтону.

– Обычно я ввожу это во что-то механическое, в творение собственных рук. Я никогда не пробовал на… разумном существе, – Уильям оценивающе посмотрел на Карлтона. – Это будет интересный эксперимент.

Он поднял механический шприц и осторожно занес его над сердцем Карлтона. Тот ахнул и не успел даже попытаться увернуться, как Уильям погрузил длинную иголку ему в грудь. Карлтон закричал, но потом будто со стороны осознал, что кричит мальчик в углу. Карлтон хрипел и ловил ртом воздух, но не мог произвести ни звука. Грудь горела в ослепительной агонии. Кровь намочила рубашку, и она прилипла к коже, пока он, связанный, бился в конвульсиях.

– Тебе стоит надеяться, что мой маленький эксперимент к чему-то приведет, поскольку я сомневаюсь, что ты выживешь, – спокойно сказал Уильям. Он кивнул в сторону кабелей, и Карлтон упал на пол. Боль в груди была просто невероятной, словно в него пустили пулю. Изо рта полилась кровь, закапав на пол, и Карлтон сжался, зажмурив глаза. Боль усилилась. Пожалуйста, пусть это пройдет, подумал он. Пожалуйста, не дай мне умереть.

– Может, прямо в сердце было уж слишком, – посетовал Уильям. – Но в этом-то и смысл – учиться на ошибках.

Он перевел взгляд на светловолосого мальчика, который по-прежнему плакал, съежившись в углу.