О, превышающий понимание всего постижимого из умопостижимых сущностей, предвечный и пресущественный Разум и постижимый не умом, но верой! Он стоит у начала всякого блага и по самой Своей природе благодетелен. Он сотворил вселенную из ничего и ничем, преисполнил ее Богом Словом, оживотворил Духом и пожелал, чтобы она подчинялась определенным правилам и установлениям.

В горних пребывая, Он управляет высшими нематериальными сущностями по определенным надмирным законам, по которым они движутся в божественной гармонии и порядке. Сущности, пребывающие вверху, наслаждаются доступным им светом, а находящиеся внизу соответственно принимают свет от высших. А в тела, находящиеся в этом материальном мире, Он заложил некие существенные силы — еще их называют законами природы. По этим законам и в соответствии с ними они должны двигаться и развиваться, выполняя действия, которые им предписаны, чтобы мир мог служить прообразом истины.

А в человека Он вселил некую разумную и самостоятельную способность мыслить и в помощь ему дал заповедь, называемую нравственным законом. Следуя этому закону и по нему, как по точнейшей мерке, человек должен исправлять себя, всеми силами избегать всякого зла, поскольку оно является отклонением от прямизны нравственного закона, и разумом стремиться ко всякому благу и добродетели, потому что именно в этом благе и есть цель нравственной философии.

Что же ждет и что ищет для Себя в этом миротворческий Разум? Разве не того, чтобы во всеобщем стройном, упорядоченном движении по установленным законам получить Свою славу? Ведь любое творение, каким бы оно ни было совершенным или ничтожным, в какой-то мере прославляет или порочит своего творца. Об этом где-то в Священном Писании сказано: «Небеса поведают славу Божию». А о человеке говорится: «Дабы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 16). Все остальные создания, по воле Создателя, за небольшим исключением, остались в отведенных им пределах. Ибо, как говорится, предел положи, и не мимоидет (Ср.: Пс. 148, 6). Несказанные голоса многозвучным хором, кто как только мог, славили Бога. А человек? Увы! Именно человек (можно ли говорить об этом без слез!) стал единственным из земных созданий, кто ожесточился против своего Создателя только потому, что получил полную свободу и был обманут завистливым дьяволом. Он не только уклонялся от прямизны заложенного в нем истинного Слова, но и отвергал те нравственные устои, которые давались ему в разное время. Он полностью запамятовал о добродетели и благе, стал родоначальником зла и, какое несчастье, множества гибельных страстей. Тем самым он пренебрег славой, приготовленной ему Богом, и стал посмешищем в собственных глазах.

Единородный Сын и Бог Слово сжалился над его несчастным падением. В последние дни Он стал Человеком и вновь возродил нравственные законы, которые были установлены раньше, и, сверх того, нравственную философию Евангелия еще снабдил более общими правилами и целями, совершеннее прежних, и тем придал ей исключительную красоту. И Он первый воплотил Свою философию в дела и прославил Бога на земле, передав ее нам, чтобы мы шли по Его стопам и показали себя делателями всяческих добродетелей и прославили ими своего Творца. Только так мы сможем вернуться к нашей изначальной цели.

Большинству людей Он заповедовал твердо соблюдать нравственный закон и стать как бы частью его. А кому под силу пойти дальше и сделать больше, Господь позволил все то, что они поревнуют ради любви к Нему. Он Сам косвенно указал на это. Прежде всего, когда говорил о таинственном скопчестве девства: «Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19, 12). А потом, когда упоминал о двух динариях, то есть о Ветхом и Новом (Завете): «Если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе» (Лк. 10, 35). (По толкованию святых отцов, напр., блж. Феофилакта, в притче о милосердном самаритянине два динария прообразуют заповеди Ветхого и Нового Завета, которые нужно исполнять — прим. ред.)

Однако несмотря на все это, на то, что этика Евангелия призывает к себе всех, некоторые, хотя не понимаю, как это можно, занимаются всеми прочими разновидностями философии. Одни всю свою жизнь тратят на математику или физику, другие — на метафизику или общие занятия словесностью. Но и те и другие полностью забывают о нравственной философии, хотя она (совершенно) необходима и превыше всех остальных. Они изучают и небо, и землю, и прочее, как все в них целесообразно и упорядочено. Но из них лишь единицы беспокоятся о том, чтобы самих себя привести в порядок и украсить чистотой нравов. Скорее всего им неизвестно, что куда важнее позаботиться о себе, чем о посторонних вещах, что одно лишь знание без дел бессмысленно и по существу чистый мираж. Как говорит святой Максим (Исповедник): «Подумайте, какая мне польза от философствования обо всем остальном, если мою душу смущают страсти самым недостойным и нефилософским образом. Я, по крайней мере, этой пользы не вижу». Поэтому нужно проявить заботу о нравственной философии, чтобы не стать ущербными в самом главном.

Однако пусть они остаются такими, какие они есть. Те же, кто отдал предпочтение священному учению преподобных отцов и своим умом острее заметил, насколько и чем полезна философия такого рода, кто усвоил ее, легко могли бы овладеть и всем остальным. К тому же, если они знали, что этика — ровесник человеческому роду и по своей древности выше всех иных видов философии, и совершенно пренебрегли всем остальным и посвятили себя ей одной. По слову Павла, они загнали себя «в пустыни и горы, в пещеры и ущелья земли» (Евр. 11, 38) и обращались к тому, что насущно, — к непрестанному безмолвию. Их целью стало с точностью определить главные корни страстей и как полностью отсекать их. К тому же они стремились не только добиться склонности к добродетелям и их относительному познанию (ибо этого можно добиться и случайно), но и опытно проникнуть и преисполниться добродетелей, словно своей второй натурой, сделать их своими наперсниками и вместе, через многие труды и многолетние подвиги, прийти к старости.

Общие законы Евангелия, о них уже упоминалось раньше, эти люди приняли как главнейшие принципы своей философии и изучали их днем и ночью. А затем из тех добродетелей, что в краткой форме даются в этих законах, они извлекли боле частные случаи. Они прошли через многие искушения, как от людей, так и от бесов. Они истощали и изнуряли свое тело воздержанием и всяческим страданиями. После множества трудных подвигов они достигли всех добродетелей и овладели опытными знаниями. Тогда-то они внесли важное прибавление к Евангелию (по крайней мере для тех, кто достаточно смыслил в этом) и щедро распорядились собственным выбором, не только выполнив заповедь, но став выше ее.

И понятно, они вернули Владыке Его талант с прибылью в добродетелях и этими добродетелями прославили Бога, в чем, как мы уже говорили, и была с самого начала Божия воля. Потом в своих сочинениях, преисполненных опытного знания добродетелей, они передали его нам, как добрым менялам. Все это для того, чтобы мы взяли с них пример и тоже подвигли себя, насколько хватит сил, совершенствуясь в добродетелях. Поясню сказанное доступным примером. Кто изучает естественные науки, определяет свойства тел с помощью сотен приборов в бесчисленном множестве экспериментов и химических анализов. Точно так же и эти люди: в сотнях испытаний и практических опытов на протяжении многих лет (а, бывало, что одно-единственное слово исследовалось ими пятьдесят лет) и, конечно же, водительством просвещающего Духа они открывали глубины нравственной философии. Каждую из добродетелей они очистили от излишеств и недостатков и потому особо учат о четырех родах бесстрастия: о послушании, ведущем к совершенству, о смирении, исполненном добродетели, о всепросвещающем рассуждении, о гостеприимстве, приносящем радость, и богоподобном сострадании, о душеспасительном милосердии, о непрестанной молитве, об уничиженном покаянии, о правдивой исповеди, о безупречной совести, о божественной любви и о прочих звеньях золотой цепи добродетелей.

Кроме того, они установили, какие добродетели относятся к телу, какие — к душе, а какие — к уму и каким образом, насколько и какие причины способствуют их обретению, а какие нет. Они также определили, какие страсти общие, а какие бывают только их частным проявлением. Опять же, какие из них относятся к душе, какие — к телу, какие — к уму и каким образом от них легче избавиться. Проще говоря, все, что совершенствует человека во Христе, они объясняют с высочайшей точностью. Самое дивное, что слова этих блаженных старцев, при всей их бесхитростности и просторечии, настолько действенны и побуждают к действию, что способны убедить едва ли не всех, кому попадут в руки. Многие, и такое бывает часто, ведут беседу и приводят множество разных текстов, но никого не могут убедить. Но одно лишь слово или поступок такого премудрого отца западает в душу и мгновенно убеждает слушателей, заставляя их согласиться. Если у философов цель этики — убеждать словами, то в рассуждениях отцов, кроме убедительности, явно присутствует что-то властное, так сказать, добровольное понуждение. Это оттого, что в них есть самоочевидная достоверность истины. Если назвать эти рассуждения отцов своего рода нормой, правилами или незыблемыми принципами нравственной философии, то мы нисколько не погрешим против истины.

Их несравненную для всех пользу понимал преподобнейший из монахов Павел, ктитор святой обители образа Божией Матери Благодетельницы (Евергетиды), названный в Ее честь Благолюбивым. То, что прежде было в разрозненном состоянии, он собрал вместе и для удобства чтения распределил по отдельным темам, затем разделил на четыре книги и свел в единое целое, дабы легким стал обзор святоотеческих глаголов. Для сведущего человека эта книга была желанной и крайне необходимой, но, если учесть труды и расходы, которых стоило изготовление ее копии вручную, то мало кому доступной. Люди несведущие, из-за ее редкости и так как она никогда не издавалась, даже не знали о ее существовании. Поэтому, как нетрудно догадаться, она ждала того, кто издаст ее для общей пользы, кто предоставит это чистое и мысленное золото духовным менялам. И таким издателем стал господин Иоанн Канна, человек в высшей степени безупречный, благочестивый, благородный, боголюбивой души и христоподражательного нрава, свободолюбивого ума и к тому еще и нищелюбивый, чьи разносторонние достоинства блистательны и всем очевидны.

Он всегда сражался за благое дело, никому не уступая первенства, и, как говорится, первым брался за самое трудное, чтобы другим досталось что полегче. Он употреблял на деле все свои усилия и настолько хотел быть первым во всех благих делах, что любое его действие служило к общей пользе. Именно он отнесся к делу как к неслыханной удаче, дышал искренней ревностью о братьях, но лучше сказать, был вдохновлен благодатью свыше. Причем, он сам по собственному желанию взялся за это дело. Так и только так должно было произойти: кто сам блистал нравственными добродетелями, тот взял на себя право издать книгу нравственности.

Из-под спуда и пыльного мрака забвения господин Иоанн извлек этот ярчайший светоч нравственности. Кроме того, построил на свои средства типографию, эту высокую свещницу, словно устремленный ввысь маяк, который стал источать яркий и видный всем свет и открыл его едва ли не всей вселенной, куда только смогли проникнуть его спасительные лучи. Тем самым этот благодетельный муж подвиг и других к деланию добродетелей, а через добродетели — к Божией славе. Эта слава, вне всякого сомнения, выше любой другой славы. Видите, как высока такая честь!

И вот выходит в свет это тончайшее мерило добродетелей, этот образец бесстрастия, эти опытные рассуждения мудрых отцов, благочестивое изложение советов старцев, словом, единственная в своем роде сокровищница всех нравственных благ. Да умолкнут Солоны, да расточатся Ликурги, да померкнут Сократы, да закроются Аристотели и Платоны и все прочие из внешних мудрецов, кто когда-либо писал о нравственных добродетелях! Все они вместе да уступят старшинство этой книге. Они далеко отклонились от цели этики — от истинного блага. Цель их этики не Бог (Он один высшее из всех благ, только обращаясь к Нему, всякая добродетель обретает истинную цену), а благо земное и временное. А раз они ошиблись в цели, то ясно, что подлинным добродетелям учить не могут. Во всяком случае, по их же словам, всякое состояние вещи определяется ее целью.

И теперь вы, все, кто призван быть причастником небес и православия, кто взирает на единого Бога и стремится украсить свою душу всякого рода добродетелями, прострите ваши руки, словно златые столпы, и с глубокой радостью примите эту книгу в святые объятия как священный начаток и свет закона. И когда будете ее читать и перечитывать и срывать спелые плоды духовной пользы, не откажите, прошу вас, помолитесь Господу о том, чьими средствами эти плоды были выращены и, конечно же, о том, кто вскормил их своим трудом. Ведь и в этом можно выказать свое стремление быть благодарным. И если будете любить отцов этой книги (ибо любить их благоволил Господь) и всякий день будете вопрошать их, тогда вы устроите свою жизнь по мудрым советам старцев, как по определенному мерилу, согласно заповеди: «Спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе» (Втор. 32, 7). А устроив так свою жизнь, вы станете делателями нравственных добродетелей. И в трудах над этими добродетелями прославляйте Отца нашего, Иже на небесех, со единым Его Сыном и животворящим Его Духом, единого Бога всяческих, Ему же подобает всякая слава, честь и поклонение во веки веков. Аминь.