Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
День Победы – государственный и гражданский праздник. К церковной жизни прямого отношения, казалось бы, не имеет. Но христиане участвуют в его праздновании, и поэтому не стоит уклоняться от христианской интерпретации тех образов и символов,которые включены в праздничный ритуал, тем более что в последние годы в праздновании возникает новый акцент, который позволяет говорить о претензиях на переосмысление христианских традиций. Может ли празднование Дня Победы носить исключительно светский характер?
При всей своей очевидности День Победы – сложный праздник. Он предполагает воспитание и испытание наших чувств. В нем переплетаются радость и скорбь, шум торжества и напряженное молчание. Инфантильная прямолинейность современной массовой культуры не просто чужда, она оскорбительна для этого праздника.
День Победы – это праздник воцарения мира, праздник окончания войны, а не возгревания воинственности. День Победы – это не праздник силы и мощи. Это праздник мужества, стойкости и жертвенности. И это память о погибших, которые есть в каждой нашей семье. И еще это день правды. Ни война, ни Победа не могут рассматриваться сами по себе. Они находятся в большом историческом контексте. Это и память о союзниках, которая удерживает от полной «национализации» Победы. Это и трагедия неоконченной гражданской войны, раскулачивания и «большого террора»…
Для многих семей День Победы – праздник немногословный, воспоминания о войне не сохранились. Те, кто выжил, о ней почти не рассказывали. Пока они были живы, 9 мая они встречали молча. Молчали и плакали.
Накануне 9 мая священник Сергий Круглов напомнил замечательные слова композитора Арво Пярта:
За паузой стоит вечность… Это тот хлеб насущный, который нам нужен, чтобы остановиться, чтобы размышлять, чтобы оценить наше слово сказанное. Или слово, которое будет сказано. Которое, может быть, не надо говорить. Это тоже пауза. Пауза – это концентрация всех сил… в идеальном смысле пауза – это ядро мудрости.
Пауза – это то самое молчание ветеранов, и нам надо его услышать. За этим молчанием стоит вечность. Стоит об этом вспоминать хотя бы изредка. И всем вместе, всей стране – в День Победы.
Радость без гордости, примирение без превозношения, память без озлобления…
Поколение ветеранов войны уже ушло. Сейчас на наших глазах уходит поколение детей войны. Им сейчас уже далеко за 70. Нам важно сохранить этот праздник таким, каким они его праздновали.
В последние годы видно, какие усилия предпринимает государство по «модернизации» Дня Победы, придавая ему статус главного праздника страны. Есть и частные инициативы, получившие самое широкое распространение. Например, акцию «Бессмертный полк», которая приобрела сегодня общенациональный масштаб, в 2012 году придумали журналисты независимой томской телекомпании ТВ2, недавно закрытой без объяснения причин.
Развиваются и старые советские ритуалы. Самыми сомнительными и противоречивыми из них остаются те, что связаны с «вечным огнем». Мне, как христианину, кажется странным, что в начале XXI века огонь стал для России столь важным и значимым символом. Он оказался прочно связан не только с церковными практиками, но и с крупнейшими событиями в жизни страны, которые, на первый взгляд, никак не связаны с религией. Шествие с огнем – лампадодромия – это не только шествие (перелет) из Иерусалима в Москву с благодатным огнем, с прошлого года это и эстафета с огнем олимпийским, а с нынешнего – шествие по всей России с огнем «вечным».
28 апреля делегации ветеранов и государственных чиновников из 27 регионов собрались в Москве у могилы Неизвестного солдата, чтобы получить «частицы вечного огня» и отвезти их в свои регионы и там зажечь свои «вечные огни».
Как получилось так, что языческие ритуалы Древней Греции и Рима, основательно забытые, но в рамках олимпийского движения возрожденные Третьим рейхом, сегодня в столь различных формах используются в России?
В 2015 году Россия определилась: у нас есть три «культовых» огня, получивших признание и поддержку государства: благодатный, олимпийский и «вечный». Каждому – свой срок и свое время. Эта триада вполне отражает не только иерархию главных событий, но и главных ценностей России.
Культ «благодатного огня» расцвел в России тринадцать лет назад, когда возник проект блицпоездок в Иерусалим с целью привезти его к началу Пасхальной службы в Москву, а в последние годы и в многие другие города России. Именно благодаря поездкам за благодатным огнем были отработаны такие важные элементы современной лампадодромии, как безопасные фонарики, технология провоза открытого огня в салоне самолета и сопровождение церемонии телевизионной трансляцией.
Поклонение огню – это, конечно, язычество. Но это не простое, а «мощное» язычество. Оно увлекает, оно «красивое». Изначально благодатный огонь не самостоятелен – схождение огня предваряет пасхальные торжества. Но, отделяясь от празднования Пасхи и превращаясь в самостоятельное событие, поклонение огню может свидетельствовать в том числе и о неспособности современных православных противостоять языческому соблазну. Возжигание лампад перед самой главной (пасхальной) службой в Храме Гроба Господня – это древняя литургическая традиция. Ее надо сохранить, но вряд ли нужно «переосмысливать», отрывая от празднования Пасхи.
Культ «олимпийского огня» был частью программы Зимней олимпиады в Сочи. То, как изощренно и изобретательно отнеслись к этой эстафете в России (включая погружение под воду), удивило многих. И мне об олимпийском огне пришлось написать отдельно.
Второе рождение культа «вечного огня» в этой триаде на первый взгляд неожиданно, но в целом вполне закономерно. В год празднования 70-летия Победы организаторы торжеств решили взять новую планку празднования, причем с особой визуальной привлекательностью, хорошей телевизионной картинкой, чтобы транслировать можно было на всю страну и весь мир.
И шествие с огнем, и зажигание «вечного огня» в разных городах в эту концепцию ложатся идеально: есть и столичная составляющая, и правильная региональная локализация. Словом, с точки зрения шоу – все сделано правильно.
Ну, и по нынешним временам еще один важный аргумент – импортозамещение. Благодатный огонь ввозят в Россию из Иерусалима. Олимпийский – из Греции. А «вечный» у нас свой, далеко ходить не надо – прямо у Кремлевской стены.
В этом году через десять дней после Пасхи умер мой отчим. На отпевании, напутствуя его в жизнь вечную, мы молились: «Трисиятельное единаго Божества, благочестно поем вопиюще: Свят еси, Отче Безначальный, Собезначальный Сыне, и Божественный Душе: просвети нас верою Тебе служащих, и вечнаго огня исхити».
И утром, читая молитву ко Пресвятой Богородице, просим ее: «Избави мя огня вечнующего [вечного], и червия же злаго, и тартара». В Ветхом и Новом Завете образ огня многозначный: это может быть и огонь Богоявления, и огонь суда и проклятия. В литургической поэзии и святоотеческой литературе устойчивое выражение «огонь вечный» становится однозначным образом суда, недостойного отношения к святыне, попрания заповедей. И молитвенное прошение здесь буквально одно единственное – избавить, «исхитить» нас от этого огня.
Новейшая история «вечного огня» восходит к мемориальному огню, который был зажжен в 1923 году на могиле Неизвестного солдата в Париже. Эта идея возникла в самой атеистической стране Западной Европы – Франции, которая со времен Французской революции последовательно конструировала свою гражданскую религию. При описании мемориала в некоторых источниках можно встретить слова о том, что это первый «вечный огонь» в Европе с… конца IV века. Последний император неразделенной Римской империи, святой Феодосий Великий, запрещая публичное отправление языческих культов, погасил главный «вечный огонь» Древнего Рима в храме Весты, богини домашнего очага. Этот храм располагался в Риме неподалеку от храма Цезаря на римском форуме и символизировал собой главный домашний очаг – очаг в доме императора, «очаг государства». Тысячу лет – со времен царя-жреца Нумы Помпилия (VII в. до н. э.) и до Феодосия Великого – в нем постоянно поддерживался священный огонь.
Император Феодосий, как христианский правитель, не проводил жесткой религиозной политики, гонений не инициировал, но провел II Вселенский Собор, утвердил никейское исповедание веры и завершил эпоху арианских споров. Его указ о запрете публичного отправления языческих культов привел к тому, что после 393 года не только был погашен священный огонь в храме Весты, но перестали проводиться Олимпийские игры, также прямо связанные с культом огня.
С тех пор и до XX века Европа не знала никаких примеров «вечного огня».
Первый «вечный огонь» был зажжен накануне празднования 10-летия Победы в поселке Первомайский (Щёкинский район, Тульская область) 6 мая 1955 года. Строго говоря, «вечным» его назвать нельзя, так как на протяжении ряда лет его зажигали несколько раз в год: в День Победы, день начала Великой Отечественной войны, День защитника Отечества, день освобождения Щёкино – 17 декабря.
Первым действительно «вечным» огнем (никогда не прекращавшим гореть) стал огонь на Марсовом поле в Ленинграде, зажженный 6 ноября 1957 года, накануне 40-летия Октябрьского переворота, не в честь погибших в Великой Отечественной войне, а в честь «героев революции». Через несколько месяцев «вечный огонь» был зажжен в Севастополе на Малаховом кургане. Это было не в День Победы, а в День Советской Армии и Военно-Морского Флота – 23 февраля 1958 года.
В Москве сегодня горят три «вечных огня» – на Преображенском кладбище (зажжен 9 февраля 1961 года), у Кремлевской стены (зажжен 8 мая 1967 года) и на Поклонной горе (зажжен 30 апреля 2010 года). Примечательно, что огонь на Преображенском кладбище и огонь у Кремлевской стены зажжены от «революционного» огня на Марсовом поле. С точки зрения большевиков память «жертв революции» была первична по отношению к памяти павших в Великой Отечественной войне, и главным огнем в СССР был огонь на Марсовом поле.
«Вечный огонь» у Кремлевской стены зажег первый секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев. С этих пор «соперничество» двух огней стало неизбежным. Огонь у резиденции главы государства – вспомним римский «очаг государства» в храме Весты – претендовал на первенство, стремился победить «огонь революции». Но произошло это только спустя пятьдесят лет, когда идеалы Октябрьской революции были признаны неактуальными.
Сегодня по России горит более двухсот «вечных огней».
Итак, христиане оказались в ситуации «двоеверия»: с одной стороны – вечный огонь как закрепленный в литургической традиции образ ада, с другой стороны – сформированный советской властью образ памяти о погибших за Отечество воинах, важная часть многочисленных мемориальных комплексов.
Можно ли примирить эти два огня? Или, точнее, «воцерковить» второй огонь?
Несколько лет назад в дискуссиях о восприятии «вечного огня» как нейтрального (нерелигиозного) символа появился примиренческий аргумент о том, что это светский аналог свечи или лампады. Но, на мой взгляд, он не работает и как раз подтверждает, что «вечный огонь» относится к парарелигиозным практикам. Ведь свеча или лампада существуют не сами по себе. Они возжигаются перед священным образом как знак нашего приношения, молитвы. И здесь особую символическую роль играет материал – воск и масло. В сегодняшних «вечных огнях» горит газ. «Вечный огонь» может гореть на могиле, перед памятником Родине-Матери, перед стелой. И если принимать аргумент про «свечу/лампаду» всерьез, то получается, что принимающие этот огонь поклоняются:
1) героям (культ предков);
2) Земле в образе матери (язычество);
3) фаллическому символу силы.
Не уверен, что христиане могут присоединиться к чему-либо из перечисленного.
Есть и другой подход, согласно которому эти два «вечных огня» следует считать омонимами. Они возникли независимо друг от друга и существуют в разных контекстах: церковном и светском. Этот аргумент мне кажется более интересным. Более того, он может быть вполне приемлем для тех, кто привык жить «вне религиозного контекста», кто считает себя свободным от христианской традиции.
Сложнее дело обстоит с христианами. Зная языческие корни вечного/священного огня и принимая церковное почитание императора Феодосия как святого, согласиться с омонимией гораздо труднее. Для христианина примирить существующие практики через «омонимию» – значит зафиксировать двоеверие как норму. Да, в храме и дома мы молимся избавить нас от вечного огня, а в День Победы добровольно идем к этому огню и возлагаем цветы.
Здоровый цинизм советской эпохи породил весьма характерный церковный анекдот: «9 мая православное духовенство посетило Могилу Неизвестного солдата у Кремлевской стены. Иерархи в скорбном молчании созерцали Вечный огонь, уготованный сатане и аггелам его».
Собственно, Церковь ясно понимала эту проблему еще тридцать-сорок лет назад, но не принимать участие в церемонии тогда не могла.
Словом, омонимия как вариант решения проблемы не подходит.
Я вижу три варианта решения проблемы: два радикальных и один компромиссный.
Первый вариант (радикальный). Отредактировать богослужебные тексты и убрать из них упоминание про вечный огонь. Так будет спокойнее. В этом случае проблему можно решить исключительно внутрицерковными средствами. Думаю, в богослужебных и святоотеческих текстах это словосочетание встречается не более двухсот раз. Польза очевидна: те православные, которые привыкли ходить к «вечному огню», могут ничего не менять в своей жизни, а государство точно не заподозрит Церковь в «непатриотичности».
Второй вариант (радикальный). Вступить в переговоры с государством и добиться того, чтобы оно в лице православного президента Путина погасило «вечный огонь». Вряд ли мусульмане будут против. А плюсы очевидны: экономия газа по всей стране и главный бонус самому президенту – он может претендовать на лавры второго Феодосия Великого. Для настоящего императора – достойное украшение титула.
Третий вариант (компромиссный). Надо бы начать дискуссию о переименовании «вечного огня». Пусть он будет не вечным, а мемориальным. Это просто. Милицию в полицию было и сложнее, и дороже переименовать, однако справились.
Может ли День Победы стать полноценным светским праздником? Как освободить его от парарелигиозных ритуалов? Когда речь идет не только о жизни, но и о смерти, без религии не обойтись. Любой секуляризм становится религиозным. «В отношении к смерти раскрывается и определяется понимание жизни в конкретной культуре», – заметил протопресвитер Александр Шмеман.
Бог держит человека в Своей памяти потому, что Он помнит его. Бог помнит каждого из нас, и мы живы и не выпадаем из памяти Божией, даже переходя в мир иной. И наша молитва друг за друга не прекращается, даже если нас разделяет смерть.
Можно ли ожидать развития таких церковных форм сохранения исторической памяти и мемориализации мест упокоения, которые будут в полной мере традиционными и в то же время убедительными для современного человека? Этот вопрос стоит не только в отношении Дня Победы, но и в связи с почитанием новомучеников и исповедников Российских.
Войти с помощью соц. сетей: