Сегодняшние лидеры должны добиваться успеха в мире, где заметную роль играют не только институты, но и общественные силы. Как мы уже видели, непросто оставаться руководителем, не выходя за рамки квадранта «Лидер общественных сил». Для этого требуется определенный набор умений и навыков. И тут нас многому способен научить необычный нововластный лидер — папа Франциск.

•••

Первым деянием папы Франциска на посту римского понтифика стала молитва. Собственно, в тот момент, когда его избрали, он уже молился — охваченный «глубочайшим ощущением внутреннего покоя», которое, по словам Франциска, с тех пор его не покидает [437].

Однако три его последующих деяния более примечательны, каждое по-своему. Франциск отослал обратно роскошную алую мантию с горностаевым воротником, в которую традиционно облачаются новоизбранные папы, и предпочел надеть простые белые одежды. По слухам, он предложил ватиканскому церемониймейстеру: «Лучше сами ее наденьте. Хватит, время карнавалов прошло!» [438] Затем Франциск нарушил протокол, отказавшись подниматься на высоко вознесенный над залом трон во время обращения к кардиналам: «Я останусь здесь, внизу» [439]. Наконец, выйдя на балкон собора Святого Петра, дабы явить себя миру, он не стал просить благословения у своих кардиналов и не стал просить у небес преуспевания для своей церкви. Более того, отойдя от еще одной традиции, он не стал благословлять собравшийся на площади народ. Вместо этого он попросил людей помолиться — «чтобы Господь мог благословить меня через вас» [440].

Трудно представить себе общественно-политическую роль, которую окружает такое количество символов, как роль римского папы. Франциск в первые же часы пребывания на Святом Престоле послал ясные и звучные сигналы, дающие понять, как он относится к власти. Здесь имело равное значение и то, что он сделал, и то, чего он не стал делать. Новый папа отказался и от супергеройской мантии, и от трона, который возносил его высоко над паствой. Вечером того же дня он отказался воспользоваться папским лимузином («папамобилем») и отправился поужинать со своими кардиналами на микроавтобусе. В первую ночь своего понтификата он спал в гостевом доме при Ватиканском дворце, а не в папской дворцовой резиденции-пентхаусе (так он станет поступать и впредь).

Никто не ожидал, что этот латиноамериканский кардинал, известный многочисленными нарушениями церковных традиций, станет папой римским. У него вообще были другие планы: для Франциска уже приготовили место в буэнос-айресском доме престарелых, где селятся отошедшие от дел священнослужители [441]. Букмекеры тоже невысоко оценивали его шансы: перед конклавом соотношение ставок для него составляло всего 33:1 [442], то есть он считался очень маловероятным кандидатом. Поэтому он прибыл в Рим лишь с небольшим чемоданчиком, полагая, что скоро ему придется улетать обратно [443].

Церковь, которую он теперь возглавил, страдала от множества проблем. В ней процветала коррупция — особенно в Ватиканском банке. Грехи церкви не сводились к финансовым. Когда выяснилось, что десятилетия надругательств над детьми, совершаемых в самых разных храмах и монастырях католического мира, нанесли ущерб тысячам наиболее уязвимых подопечных церкви, это очень повредило ее репутации и напрямую сказалось на посещаемости служб [444]. Отношение католиков к папе Бенедикту XVI было особенно неприязненным — и продолжало ухудшаться в последние годы его пребывания на папском престоле [445].

На фоне этих серьезнейших проблем в обществе нарастало чувство, что церковь постепенно утрачивает значение. В США слишком мало юношей вступали в ряды духовенства [446], и во многих приходах не хватало священников [447]. Неэффективность и инертность, царящие внутри организации, были очевидны для всех римских клириков [448]. (И уже давно. В Ватикане популярна история о том, как Иоанн XXIII на вопрос, сколько человек там работает, ответил: «Примерно половина».)

Церковь заняла не ту сторону при обсуждении масштабных культурных сдвигов — например, касавшихся отношения к ЛГБТ-сообществу. Ее часто втягивали в публичные дискуссии о том, против чего она выступает (против абортов, контрацепции, женского священства), а не о том, за что она борется. К тому же католиков немало встревожила странная и почти непредвиденная отставка Бенедикта XVI. В беседе с нами Дэвид Уилли, корреспондент Би-би-си, много лет освещающий деятельность Святого Престола, заметил: та церковь, которую унаследовал Франциск, пребывала «в чудовищном кризисе» [449].

Рассказывая о том, как Франциск боролся с этими огромными проблемами, можно начать разбираться, какие умения и навыки уникальны для нововластного лидерства.

Сигнализирование — способ, которым нововластный лидер заставляет общественность почувствовать себя более могущественной. Это достигается через речь, жесты, действия руководителя. Риторика Обамы («мы — те, кого мы ждали») служит классическим примером сигнализирования: подобные выступления специально конструируются так, чтобы пробудить в людях желание самим взяться за дело и принять участие в вашей кампании. Сходным образом работала просьба папы помолиться, обращенная к пришедшим на площадь: обычно понтифик в таких случаях молился сам.

Структурирование — метод, которым нововластный лидер вводит структуры и практики, позволяющие общественности участвовать в его инициативах и действовать самостоятельно. Обычно это куда более трудная работа, чем сигнализирование. Кампания Обамы 2008 года предусматривала множество способов, которыми люди могли к ней приобщиться и действительно взять власть в свои руки. (Вариант такой тактики — деструктурирование, метод, при котором людям позволяют участвовать в акциях на их собственных условиях, то есть предоставляют им действовать как угодно ради заданной цели. Как мы уже видели, Дональд Трамп интуитивно понимал преимущества такого подхода.)

Строительство (точнее, придание формы) — процесс, в ходе которого нововластный лидер устанавливает общие нормы и направление движения для своей базы поддержки, — особенно в том, что выходит за рамки его официальных полномочий. Когда лидер действует успешно, его сторонники усваивают эти нормы и поддерживают их самостоятельно. Как мы еще увидим, одна из целей папы Франциска (ему сейчас уже за восемьдесят) заключалась в том, чтобы положить начало переменам, которые надолго пережили бы его собственное пребывание на Престоле Святого Петра.

За очень короткое время новый папа римский стал самым популярным лидером в мире с высокой долей позитивного отношения среди респондентов, принадлежащих к самым разным конфессиям. К нему благосклонны даже атеисты [450].

Такой энтузиазм во многом объясняется его искусством подавать сигналы: Франциск обезоруживающе продемонстрировал это умение сразу же после избрания, заявив о себе как о папе нового типа, и в дальнейшем проявлял его раз за разом. В отличие от большинства своих предшественников, этот предстоятель католической церкви во многом воспринимается именно сквозь призму целого ряда наполненных глубоким смыслом публичных символических жестов. Вспомним, как он перестал использовать папский «Мерседес-Бенц», предпочтя ему любимый народом «Форд-Фокус» [451]. Или как он специально задержался на площади Святого Петра, чтобы благословить и обнять человека, обезображенного тяжелой болезнью [452]. Или как он омывал ноги беженцам [453]. Все эти сигналы — очень внятное послание его кардиналам и его пастве, указывающее, как им следует вести себя по отношению к тем, кто обладает меньшим могуществом, чем они.

В каком-то смысле он стал «ходячей притчей», как назвал его в беседе с нами отец Томас Риз, старший аналитик издания National Catholic Reporter [454]. Те образы и моменты, которые он создает, становятся как бы современными иконами. Божественное начало воплощается не только в изображениях, висящих на стенах монашеских келий или в церковных приделах, но и в вирусных фотографиях в Instagram. Суть иконы осталась той же, традиция не прервалась.

Годы правления Франциска отмечены не только его символическими действиями, но и его энергичными реформаторскими инициативами: новый папа коренным образом изменил структуру Ватиканского банка, сделал более прозрачной ватиканскую администрацию в целом, а кроме того, поставил реформаторов на ключевые посты. В каком-то смысле это можно рассматривать как необходимую реакцию на коррупцию и окостенение церкви. Но, если посмотреть глубже, поступки папы говорят о том, что он убежден: церковь должна действовать по принципу «перевернутой пирамиды», то есть клиру следует заботиться о пастве, а не парить над ней в облаках [455].

Чтобы «перевернуть пирамиду», Франциск старается вынести власть из Рима и передать ее местным лидерам и их сообществам.

Возьмем так называемый Синод о семье, прошедший в 2015 году. Обычно синод — это собрание епископов, в ходе которого за закрытыми дверями обсуждают возможные изменения в религиозной доктрине и методах церковной деятельности. Однако на сей раз Франциск распорядился, чтобы предварительно в католическом мире распространили специальную анкету — дабы «вовлечь в нашу работу сами семьи, прислушаться к их радостям и надеждам, к их скорбям и тревогам» [456]. «Насколько мне известно, — отмечает доктор Томас Грум, профессор теологии Бостонского колледжа, — это первый в истории римского магистериума случай, когда высшее священство по-настоящему попыталось обратиться за советом к мирянам» [457].

Еще одним начинанием, смещающим церковную власть вниз (на этот раз — от кардиналов к местным епископам и рядовым священникам), стало почти революционное — и сразу же попавшее на первые полосы — папское «увещание» под названием «Amoris Laetitia» («Радость любви»), посвященное делам семейным [458]. В этом обращении Франциск предложил наделить местных епископов и священников властью самим решать, как поступать с разведенными и заключившими второй — нецерковный — брак католиками: в частности, допускать ли их к причастию (церковь всегда это запрещала).

Наделяя дополнительной властью прихожан, священников и епископов, Франциск приобщает людей к работе церкви и создает структуры, чтобы желающие могли проявлять инициативу на местном уровне.

Это самые знаменитые слова Франциска за все время его пребывания на Святом Престоле. Он произнес их в самолете, отвечая на вопросы журналистов. Понтифик возвращался в Рим из Бразилии, где обсуждал позицию церкви относительно гомосексуализма.

Эти пять слов и их возможные последствия для церковных канонов разбирались досконально. Однако, говоря об их практических результатах, легко упустить главное. Именно посредством таких вот заявлений Франциск задает для церкви направление развития, не формулируя официальную новую доктрину. (Отметим, что его критикуют и за это уклонение от официальных мер.) Выстраивание норм для своей паствы — более тонкая задача, чем традиционное проявление папской власти.

Как мы уже упоминали, папа прилагает огромные усилия для того, чтобы увести церковь от горячих вопросов, которые только служат ее расколу (и по которым о ней часто судят). Он весьма недвусмысленно обрушивается на «страстное увлечение» духовенства «множеством разрозненных доктрин, которые оно с большой настойчивостью внедряет среди паствы» [460]. Франциск желает, чтобы церковь сосредоточилась (попутно привлекая внимание людей) на своей основной работе — заботиться о бедных и быть «домом для всех». Об этом стремлении ясно свидетельствуют, например, его замечания о беженцах, высказанные в первые недели президентства Трампа: «Настоящее лицемерие — называть себя христианином и при этом изгонять беженцев или других людей, ищущих у вас помощи, людей, страдающих от голода и жажды» [461].

Об этом стремлении говорит и его подчеркивание важности милосердия (о котором понтифик говорит, пожалуй, больше всего). Его слова «кто я такой, чтобы судить?» не меняют букву церковного закона, касающегося отношения к гомосексуальности, но эта короткая фраза, смещая фокус восприятия, позволяет взглянуть на вещи иначе. Франциск пытается вывести церковь из старовластной парадигмы, в которой духовенство судило паству, наказывало ее за проступки, разделяло людей на святых и грешников, на допущенных и не допущенных. Новый папа постепенно выстраивает такую церковь, которая меньше концентрируется на внутренних дискуссиях о правилах и больше — на демонстрации миру своих стержневых ценностей. Понтифик отмечает: «Наша доктрина — милосердие» [462]. Формируя новые нормы, он попутно привлекает к церковной деятельности миллионы прихожан, а не только горстку лидеров клира. Новые правила могут в результате сложиться как бы сами собой.

•••

Однако серьезнейшие нравственные проблемы, вызванные многочисленными скандалами с сексуальным насилием духовенства над детьми, никуда не делись. Борясь с этими проблемами, Франциск проявляет отнюдь не такое рвение, как при работе над другими вопросами. Взять хотя бы случай австралийского кардинала Джорджа Пелла, которого понтифик лично назначил руководить финансовыми и другими реформами в Ватикане, хотя именно в это время Пелл подвергался резкой критике за то, что он на протяжении нескольких десятков лет снисходительно относился к случаям сексуального насилия своих священников над детьми. В 2017 году австралийские власти обвинили в насилии и самого Пелла, так что в конце концов ему пришлось оставить свой пост.

Если папа римский не будет противостоять всем формам коррупции и разложения, поразившим самое сердце его церкви, и вместо этого начнет выгораживать некоторых представителей духовенства, ставя их интересы выше уважения к прихожанам, как слишком часто поступали предшественники нынешнего понтифика, — тогда все его обещания принести в церковь новую власть останутся пустым звуком. Возможно, главные испытания для Франциска еще впереди.