Баллотируясь на президентский пост в 2008 году, Барак Обама стал ярким примером Лидера общественных сил. Его знаменитым лозунгом, который он скандировал вместе со сторонниками, стали слова «Да, мы можем!». Он призывал своих сторонников смотреть не только на него, но и друг на друга: «Мы — те, кого мы ждали. Мы — те перемены, которых мы хотим» [417]. Хиллари Клинтон рассказывала о собственных возможностях, о том, что она «была готова с самого первого дня» [418], Обама же говорил о том, как собирается строить движение и развивать те навыки организации сообщества, которыми он некогда пользовался для помощи обездоленным, проживавшим в южных районах Чикаго.

Его кампания отличалась исключительной вовлеченностью общества и вообще стала ошеломляющим примером смелого и успешного применения нововластных инструментов и тактических приемов. Цифровым средоточием всего этого стал сайт MyBarackOmama.com (MyBo — «Мой БО»), весьма изощренно — для того времени — устроенная платформа, помогавшая людям организовываться, заниматься волонтерской деятельностью, собирать деньги. Эти сетевые инициативы позволили мобилизовать рекордное количество волонтеров под лозунгом «Уважай. Наделяй властью. Вовлекай» [419]. Кампания достигла такого огромного размаха благодаря тому, что ее организаторы возложили на плечи лидеров-добровольцев реальную ответственность и при этом поощряли их набирать и развивать собственные команды на местном уровне. Взрыв нововластной энергии помог сравнительно безвестному Обаме в 2008 году, во время первичных выборов в Демократической партии, переиграть старовластный аппарат сбора спонсорских денег, которым пользовались организаторы кампании Клинтон (два главных кандидата от демократов шли ноздря в ноздрю), получить сотни миллионов долларов в виде небольших пожертвований и одержать убедительную победу на самих президентских выборах.

Но при всех разговорах о «нас», кампания Обамы все-таки в первую очередь опиралась на магнетизм, харизму и символичность его собственной фигуры. На легендарном плакате Шепарда Фейри «Надежда» изображена не толпа, а лишь Барак Обама [420]. Именно он являл собой надежду. Тем не менее он сумел использовать эту энергию для создания реального общественно-политического движения на низовом уровне и для поддержки ценностей, которые позволили и другим ощутить себя носителями власти

Организаторам кампании удалось не только вовлечь в нее массу людей, но и очень грамотно выстроить структуру, в рамках которой они действовали. Каждому из участников кампании предоставлялось то или иное общее направление деятельности: будучи волонтером, вы обладали некоторой свободой и простором для творчества, однако вы получали определенную сферу ответственности и ясный план работы [421]. Воплощением такого подхода стала огромная 280-страничная инструкция, разработанная в рамках кампании. Зак Эксли, прославленный «полевой» организатор общественно-политических кампаний, рассказывал после посещения (в 2008 году) регионального штаба Обамы в штате Огайо: «Другие недавние попытки такого рода проваливались либо из-за того, что решения в них распространялись почти исключительно “сверху вниз” и/или скверное управление душило энтузиазм волонтеров, — либо из-за того, что они догматически зацикливались на организации по типу “снизу вверх” с полнейшим равенством всех участников процесса, отвергая самые основы управленческих методов, подотчетность и планирование. Те, кто придумывал и выстраивал кампанию Обамы, отказались от догматизма и объединили традиционные организаторские методы, дисциплинирующие участников, с новыми технологиями децентрализации и самоорганизации». По сути, получилось упражнение по «смешиванию» типов власти: мы подробнее обсудим это искусство в главе 10.

Всё это великолепно сработало в случае с выборами, когда промежуточные и конечная цели были ясны, а петли обратной связи (характеризовавшиеся количеством дверей, в которые вы постучались, избирателей, которых вы обзвонили, денег, которые вы собрали) — замкнуты.

По всей стране волонтеры вроде Дженнифер Робинсон (о которой рассказывает Зак Эксли, повествуя о кампании Обамы) обнаруживали, что этот опыт меняет их самих: «Теперь я совсем другая личность, нежели шесть недель назад… Я осознала, что у меня очень хорошо получаются все эти вещи, за которые я добровольно взялась, и что у меня к ним настоящая страсть. Я хочу и дальше делать лучше наш район, наше местное сообщество. Как только ты начинаешь этим заниматься, тебе уже трудно вернуться к обычной работе, она кажется слишком мелкой и незначительной».

Но, как мы увидим, после выборов этот подход к вовлечению людей, с его структурированностью и развитой системой управления, стал для общественности чем-то вроде смирительной рубашки.

Дональд Трамп начал президентскую кампанию с покупки толпы. Сообщалось, что он обратился в кастинговое агентство, намереваясь заплатить каждому из специально нанятых актеров по 50 долларов, чтобы тот появился с «самодельным» плакатом и радостно приветствовал кандидата, спустившегося на лифте с одного из верхних этажей Башни Трампа [423]. Свою речь Трамп начал с того, что отметил, какая это приятная неожиданность — столько встречающих. Продолжил он довольно бессвязным обзором самых крупных провалов Америки, подчеркнув, что он один способен привести дела в порядок.

В общем, получалось примерно так: Китай обставляет Америку. И Япония тоже. И даже Мексика. Ситуация на Ближнем Востоке катастрофическая. И устроенная Обамой реформа здравоохранения (Obamacare) — сущая катастрофа. (Да и сам Обама.) «Я постоянно обставляю Китай». «Никто не строит стены лучше меня». «Я проделал потрясающую работу». «Мне просто незачем хвастаться. Незачем». «Нам нужен… нужен кто-то такой… кто-то такой, кто в буквальном смысле возьмется за эту страну и сделает ее снова великой».

Многие удивленно округляли глаза и отмахивались от Трампа — как от дядюшки, бормочущего ругательства перед телевизором. А другие обратили на него внимание: им пришлась по душе его нахальная самоуверенность, а также составленный им четкий список врагов и гарантия лучшей жизни по принципу «если вы останетесь недовольны, мы вернем вам деньги».

Как мы теперь знаем, эта наемная толпа потом превратилась в настоящую — которая посрамила как социологов, проводящих опросы, так и всякого рода аналитиков: те и другие с важным видом предсказывали, что Трамп может не надеяться на президентское кресло. Однако именно эта толпа усадила его туда.

В 2008 году кампании Трампа и Обамы продемонстрировали неплохое владение технологиями собирания толпы. Но между ними существовало принципиальное отличие: подход Обамы был весьма структурированным и изощренным, тогда как подход Трампа был лишен всякой структуры — до анархичности. Трамп не полагался на дисциплинированную «полевую армию». В этом разница между увесистой организационной инструкцией и твитом в 140 символов. Неизвестно, что стало причиной такого характера трамповской кампании: его стратегический гений или же просто неорганизованность (а может, и то и другое): так или иначе, в результате сторонники Трампа обрели необходимую им свободу и начали воспринимать его идеи как свои собственные.

Кампания Трампа оказалась такой успешной во многом из-за его чисто интуитивного умения выстраивать общественно-политические движения в мире новой власти. Как мы уже упоминали во введении, Twitter обратил его в лидера огромной децентрализованной армии, состоящей из пользователей соцсетей, которая подхватывала его идеи — и, в свою очередь, дарила ему новые политические сюжеты, конспирологические теории, направления для атаки. Эти отношения станут глубоко символичными. В ночь победы Трампа очень оживились форумы и стены 4chan — реддитоподобной соцсети, которая привлекает к себе главным образом молодых мужчин и гордится радикальными взглядами и провокационными высказываниями своих юзеров. Адепты идеи «превосходства белой расы», поддерживавшие кандидатуру Трампа, не верили своему везению. Эбби Ольхайзер вспоминает на страницах Washington Post: «Один из пользователей 4chan написал в эту ночь со вторника на среду: “Офигенно вышло, меня прям в дрожь бросило”, добавив картинку с ошалелым Лягушонком Пепе и восхищенно заметив: “Мы прям реально выбрали мем президентом”» [424]. Лягушонок Пепе — зеленое человекообразное земноводное, созданное художником Мэттом Фурье для серии комиксов больше десяти лет назад. Юзеры 4chan присвоили невинного Пепе в качестве символа движения альтернативных правых и вскоре добавили к его имиджу мочалку рыжих волос, чтобы Пепе стал воплощением самого Трампа [425].

В ходе кампании Трамп не дистанцировался от этих радикалов-мемоделов, как поступил бы типичный политик. Напротив, он постарался наделить их большей властью. Он неоднократно подавал сигналы самым отвязным своим сторонникам: продолжайте в том же духе, а лучше даже еще отвязнее. Он ретвитил защитничков идеи «превосходства белых», которые вторили его речам, но выражались более резко. Однажды он сделал ретвит сообщения, появившегося на удаленном ныне аккаунте @cheesebrit (аватар — неонацистский символ) и содержавшего ложное и разжигающее межрасовую рознь утверждение, что 81% белых жертв убийств погибли от рук чернокожих [426]. Реальная доля (если верить статистике ФБР) составляет всего около 15%. Когда к Трампу обратились возмущенные читатели его Twitter, он отказался приносить извинения и просто заметил, что не в состоянии проверять все факты, которые ретвитит. За этим прочитывалось весьма ясное послание: «Я не собираюсь обуздывать своих сторонников».

И он пошел еще дальше. Он недвусмысленно давал понять своей базе поддержки: он будет заступаться за нее, что бы она ни совершила. Печально известен случай, когда Трамп предложил оплатить судебные издержки своему белому стороннику, ударившему чернокожего протестующего на одном из мероприятий в ходе праймериз. Он объявил своим приверженцам: «Если видите, что кто-то собирается бросить помидор, отметельте этого человека как следует, ясно? Я серьезно. Вмажьте ему по полной. Обещаю, я оплачу вам адвоката. Обещаю. Обещаю» [427].

Секрет успеха Трампа — не просто в несравненной способности этого политика завладевать вниманием и соцсетей, и мейнстримных СМИ. Его послание распространялось — и видоизменялось — через огромную сеть людей, которые присвоили это послание себе (классический подход по схеме ACE). Именно эти группы в последние годы активизировались то вокруг Движения чаепития, то вокруг законов о ношении оружия и отчасти вливались в растущую волну альтернативных правых. Трамп повысил градус этой уже закипавшей энергии до предела и превратил свою кампанию в интенсифицирующую машину (как мы ее называем).

На протяжении всей предвыборной кампании сторонники Трампа (по сравнению с приверженцами его оппонента Хиллари Клинтон) значительно активнее вели себя в соцсетях и распространяли пропагандистский контент «в стороны», а не «сверху вниз». По результатам общенациональных социологических опросов, горячих сторонников у него было примерно на 10% больше, чем у Клинтон, хотя в его победу верило на те же 10% меньше людей, чем в победу Хиллари. По позитивному восприятию среди пользователей соцсетей Трамп также опережал свою соперницу на протяжении важнейших пяти недель, непосредственно предшествовавших голосованию (по данным компании 4C Insights) [428].

О роли новой власти на выборах 2016 года кое-что говорит тот факт, что социологические компании, занимающиеся анализом соцсетей (такие как 4C, Spredfast, Socialbakers), сумели лучше традиционных организаторов опросов предсказать, как мощно проявят себя сторонники Трампа. 4C — та самая компания, которая дала верный прогноз насчет результатов референдума по Брекзиту. Среди элит и даже букмекеров принято было думать, что с 90%-ной вероятностью британцы решат остаться в ЕС. Точно такие же шансы они давали победе Клинтон всего за несколько часов до того, как она потерпела поражение. Поразительно, что (если верить этим аналитикам соцсетей) сильнее всего увеличил число подписчиков Трампа в социальных сетях момент, который мог бы считаться худшим в его кампании: выход в телепрограмме Access Hollywood видеозаписи, где кандидат хвалится тем, что может схватить любую женщину за известное место. Большинство жителей страны в результате объединились против него, однако приверженцы Трампа сплотились вокруг него активнее, чем когда-либо за время этой предвыборной гонки [429].

После избрания Трампа резко выросли продажи романа Джорджа Оруэлла «1984» [430]. Эта антиутопия о тоталитарном обществе, над которым господствует фигура всемогущего Старшего Брата, вернулась на вершину списка бестселлеров именно из-за «трамповского пузыря».

Однако сравнивать Трампа со Старшим Братом не совсем справедливо. Власть Старшего Брата опирается на однородность народных масс и на яростное сопротивление индивидуализму, тогда как Трамп укрепил свои позиции именно благодаря тому, что резко расширил пределы индивидуальной свободы для своих сторонников, одобряя прежде социально неприемлемые типы поведения — и, более того, выступая в их защиту. Он не успокаивает, а будоражит людей. И к информационным инструментам Трамп относится не так, как оруэлловский деспот. «Телекраны» в романе — один из способов сделать граждан одинаковыми и пассивными, а Трамп использует свои платформы — особенно Twitter — для того, чтобы индивидуализировать и раскрепощать своих сторонников. Он пытается взять под контроль традиционные СМИ и элиты, не кооптируя их, а подрывая их авторитет: их высказывания тонут в океане постоянных нападок со стороны трамповской базы поддержки. Трампу не нужно министерство правды, чтобы добиться повсеместного распространения одного-единственного мнения, насаждаемого правительством. Его даже радует эта зыбкость, когда бесчисленные правды без конца конкурируют друг с другом. Чем больше, тем веселее.

Трамп — пример Платформенного правителя (как мы это называем): сильного лидера, кооптирующего цифровое сообщество и применяющего новую власть для того, чтобы продвигать свои ценности — в основном авторитарные. Он собрал вокруг себя и наделил огромной властью анархическое, хорошо ориентирующееся в цифровом мире сообщество, хотя сам он — парадоксальным образом — выступал за более строгую и упорядоченную Америку (а не за более свободную и открытую). В предвыборных речах он рисовал душераздирающие картины страны, погрязшей в хаосе и насилии, а также преувеличивал внешние и внутренние угрозы, делая их более зримыми и наглядными. Себя Трамп изображал единственным человеком, у которого хватит сил, чтобы справиться с этими угрозами. К тому же он сулил восстановление «естественного порядка вещей». Следовало заключить, что этот «новый порядок» приведет к новому подъему самых рьяных приверженцев Трампа — малообразованных белых мужчин, — в то время как многие из них чувствовали, что теряют социальный и экономический статус. Если помнить об этих авторитарных ценностях, то проще понять, почему агрессивность Трампа, его манера бить себя в грудь и превозносить собственные достоинства, пришлась так по душе некоторым американцам — и вызвала такое отвращение у многих других жителей страны. Многих привлекали и трамповские обещания восстановить «законность и порядок» (ставшие, по сути, завуалированной атакой на цветных — и это в то время, когда уровень преступности в США достиг исторического минимума), и его сосредоточенность на «ужесточении правил» иммиграционной системы.

Уже в январе 2016 года ученые выявили «один странный фактор, от которого зависит, поддерживаете ли вы Трампа» [431]. И это не пол, возраст или вероисповедание, а то, разделяете ли вы ценности авторитаризма. Социолог Мэтью Макуильямс (не раз лично проводивший опросы общественного мнения) обнаружил, что Трамп — единственный кандидат в демократическом и республиканском поле (в последнем на тот момент действовали 16 кандидатов), чья поддержка среди сторонников авторитарной власти статистически значима. Макуильямс предположил (почти за десять месяцев до нежданной победы Трампа): «на всеобщих выборах трамповская риторика “твердой руки” наверняка окажется привлекательной примерно для 39% опрошенных мною избирателей, не поддерживающих никакую партию, и примерно для 17% опрошенных, поддерживающих демократов (по собственному заявлению) и придерживающихся жестких авторитарных взглядов» [432].

Платформенный правитель — особая разновидность Кооптатора на нашем компасе лидерства. Здесь-то и проявляется огромное различие между предвыборными кампаниями Трампа и Обамы. Подобная комбинация старовластного, авторитарного набора ценностей и бесструктурной нововластной модели (где информация и влияние в основном распространяются «в стороны», а не «сверху вниз») лежит в основе некоторых наиболее мощных и опасных лидерских моделей в современном мире. Именно такое сочетание применяет ИГИЛ, обещая вернуть порядок и уверенность в завтрашнем дне (хотя этот «порядок» — кровожадный и средневековый), однако распространяя свое послание хитроумными децентрализованными методами.

«Если хотите узнать, как я буду править, достаточно взглянуть на нашу кампанию» [433], — заверял кандидат Обама.

Президент Обама занял свой пост, пообещав, что более 14 млн американцев, внесших тот или иной вклад в его победу (таких как Дженнифер Робинсон), теперь получат и свою долю власти.

Зак Эксли еще до выборов подчеркнул: «Обама должен и дальше руководить организацией, которую они построили, и всячески подпитывать ее. В любом качестве — избранного президента или же лидера оппозиции» [434]. Но, как мы уже отмечали, всё повернулось не совсем так. Обама вел свою кампанию как Лидер общественных сил, однако, придя к власти, он управлял страной как Лидер группы поддержки. В речах он по-прежнему провозглашал нововластные идеалы, но не сумел выстроить по-настоящему сильное и массовое движение, которое помогло бы ему управлять, помогло бы определить его преемника, помогло бы создать устойчивую базу поддержки в регионах, что позволило бы его политической партии выигрывать на локальном уровне там, где политические взгляды избирателей разнородны. Обама ушел из Овального кабинета, имея за плечами ряд серьезных законодательных достижений и обладая сравнительно высоким рейтингом одобрения в обществе. Он управлял страной восемь лет без каких-либо крупных скандалов, и те, кто поддерживал его с самого начала, сохраняли прочную эмоциональную связь с ним. Но его политические противники сумели вернуть себе президентский пост, взять под контроль обе палаты конгресса и снова начать доминировать в политике на общегосударственном уровне.

Обама упустил важную возможность: у него не было реального «плана перехода» для своей базы поддержки. Всю энергию и самоотверженность этих людей оказалось некуда девать, когда поставленная задача (попадание Обамы в Белый дом) была выполнена. Как писал Тим Дикинсон в журнале Rolling Stone, в критические два месяца после победы Обамы на выборах его хваленая кампания почти совсем угасла: это решение исследователь политтехнологий Мика Сифри назвал «преступной политической небрежностью» [435]. Затем администрация Обамы приняла роковое решение, свернув организационную инфраструктуру кампании, переименовав саму кампанию в «Сплочение ради Америки» и без спросу включив более чем 13 млн ее участников в Национальный демократический комитет, тем самым сделав это движение частью официальной партийной машины [436].

Это решение по-настоящему отдалило Обаму от его сторонников и ограничило их возможности. Так, сообщество не сумело повлиять на тех политиков из Демократической партии, которые пребывали в нерешительности относительно отдельных пунктов президентской программы — например, нового закона о здравоохранении. Кроме того, такой шаг привел к отчуждению от президента от американцев, не поддерживающих ни одну из партий, республиканцев и тех крайних левых, кто был за Обаму, но совершенно не хотел становиться частью официальной инфраструктуры Демократической партии.

Обама, оказавшийся перед лицом масштабного экономического кризиса, упорно концентрировался на реализации своей политической повестки — и (вероятно, придя в восторженный трепет при виде всех этих инструментов госуправления, оказавшихся у него в руках) незаметно соскользнул в старовластную модель.

Готовя закон о здравоохранении, Обама попытался мобилизовать свою базу поддержки вокруг некоторых важных пунктов своей программы, и ему это отчасти удалось. Но он как будто утратил тип мышления, который необходим, чтобы создать и подпитывать общественно-политическое движение, — и это сказывалось на результатах. Организация «Сплочение ради Америки» просила своих сторонников давать довольно туманные «обещания», касающиеся различных проблем (например, обещание поддержать создание государственного страхового агентства, работающего в сфере здравоохранения наряду с частными: от этой инициативы сам же Обама вскоре отказался). Но организация слишком осторожничала и недостаточно тщательно «возделывала» сообщество, поэтому не смогла по-настоящему воодушевить его. Разумеется, как раз в то время, когда обамовская база поддержки страдала от пренебрежения со стороны президентской администрации, в противовес ей росла другая хорошо финансируемая «народная сила» — Движение чаепития, которое вывело множество рассерженных людей на улицы (и заполнило ими залы ратуш) в ходе протестов против реформы здравоохранения. Это стало предвестием убедительнейшей победы «чаевников» на промежуточных выборах 2010 года, после которой люди Обамы уже не составляли большинства в конгрессе.

Между тем сторонники Обамы хотели не только давать обещания. Если бы Обама приложил серьезные усилия для того, чтобы наделить своих приверженцев полномочиями запускать инициативы на местном уровне (иначе говоря, разрешил им самим определять, как организовываться в его поддержку), возможно, он выстроил бы сильное прогрессивное движение со множеством отделений на местах. Оно сумело бы достойно противостоять Движению чаепития, особенно за пределами тех крупных городов, где обычно сосредоточена основная масса сторонников Демократической партии.

Команда Обамы постепенно стала относиться к своей базе поддержки не как к общественному движению, а как к своего рода банкомату, откуда при необходимости всегда можно взять нужную сумму. Когда в 2012 году Обаме снова пришло время избираться, в его репертуаре тактических приемов «энергию масс» сменили «большие данные». Основными героями кампании по переизбранию стали уже не организаторы-волонтеры (хотя их по-прежнему было немало), а цифровые чародеи, таящиеся за кулисами кампании. Наши электронные почтовые ящики стали стремительно заполняться письмами с заманчивыми темами вроде «Поужинаем вместе?», на мгновение вселяющими надежду, что президент наконец-то спрашивает, не хотим ли мы с ним потусоваться. Но Обама внезапно оказался одним из тех друзей, которые появляются, только когда хотят одолжить у вас денег. За переменами, которых так жаждал Обама, организаторы кампании часто видели лишь череду пятидолларовых взносов.

Впрочем, Обаме очень многое удалось и без мощного движения его сторонников. Он продемонстрировал уважение к институту президентства и сопутствующим нормам и условностям — уважение, которого почти не выказывал его преемник. Но теперь, когда Трамп победил на выборах и получил возможность выбросить за борт почти всё наследие Обамы, нам остается лишь размышлять, как сложилась бы политическая ситуация, если бы в годы своего президентства Обама вел себя скорее как подлинный Лидер общественных сил, а не просто как Лидер группы поддержки.