Прокатился гром. Серебряная молния расколола затянутое темно-бурыми тучами небо. Серая, как плесень, живая масса исторгла рев, и тот ринулся по базальтовой равнине к золотым колесницам богов. Из этой орды вышла фигура десятифутовой высоты, словно выточенная из черного дерева и отполированная. Обнаженная, если не считать пояса из детских черепов, она помедлила, расставив ноги, затем шагнула вперед и топнула, да так, что содрогнулась земля.

Женщина была прекрасна, даром что полностью лишена волос. Но вдруг ее лицо преобразилось, став неописуемо уродливым, с горящими глазами и клыками вампира.

Чудовище схватило демона – и давай его пожирать, разрывая на куски тело, разбрасывая вокруг внутренности. Струи и брызги крови прожигали почву. Широко распахнув челюсти, женщина заглотила голову демона целиком. В горле задвигался комок, как у змеи, расправляющейся с мышью.

Ее осаждали сонмы визжащих демонов. И не могли побороть. Она поглощала одного за другим и с каждым разом становилась все больше и страшнее.

– Я здесь, дочь. Откройся мне. Я твоя мечта. Я сила.

Голос осенней паутинкой летел по золотистым пещерам, где вдоль прохода сидели старики – бессмертные, безумные, бездвижные, не в силах даже приподнять веко. Некоторые были покрыты тонкими ледяными кружевами, будто тысячами пауков сотканными из замерзших водяных струй. Дивный лес сосулек свисал со свода над головами.

– Иди. Я то, что ты ищешь. Ты мое дитя.

Но земля под ногами была так ненадежна – ни вперед шагнуть, ни назад.

Голос все звал, все манил, и терпение его обладателя было неиссякаемо.

На этот раз по пробуждении я не забыла оба сна. Я все еще дрожала, будто и вправду побывала в той стылой пещере. Сны всегда бывали разные, и все же мне казалось, что они об одном и том же.

Сны – это призыв.

Я не дура. Я навидалась в жизни невероятного, немыслимого. Я способна понять, что это не просто кошмары. Кто-то избрал меня своим инструментом; очевидно, у него какие-то планы в отношении меня – а вот какие, можно только догадываться. Способ вербовки древний как мир. Я сама прибегала к нему тысячу раз. Предлагала власть, богатство, все, чего душа пожелает. Ждала, когда рыбка заглотит наживку, и помалкивала о том, какую плату потребую за мои дары.

Знает ли эта сущность, кто я такая? Маловероятно. Просто я восприимчива, вот меня и пытаются завлечь.

Не думаю, что это какой-то бог, хотя, возможно, ему (или ей) и хочется, чтобы его таковым считали. До сих пор я встречала только одного бога – Праотца-Дерево, повелителя равнины Страха. Да и он не может считаться богом в общепринятом смысле этого слова. Всего лишь существо, невероятно долго прожившее на свете. Да, Праотец обладает могуществом, какое я вряд ли когда-нибудь обрету, но корни крепко держат старика на месте. Его влияние распространяется и за пределы равнины Страха, но тут он полностью зависит от своих помощников.

А еще есть Властелин, которого я низвергла в забвение. Он тоже сильнее меня, и может статься, через тысячу лет его возведут в ранг темных богов.

Правда, Костоправ рассказал мне о третьей могучей силе, о той, что захоронена под Праотцом, – оставаясь невидимой, эта сила питает дерево и делает его бессмертным по человеческим меркам.

Где есть три могучие силы, запросто могут найтись и другие. Этот мир стар, его прошлое окутано туманом. И те, кому в новой эпохе удалось обрести величие и могущество, зачастую этим обязаны древним тайнам, в которые им удалось проникнуть. Кто знает, сколько злодеяний скрывает эта очарованная земля?

А что, если боги всех минувших веков человечества – лишь отголоски тех, кто шел той же дорогой, что и я, и тем не менее тоже пал жертвой беспощадного времени?

Такие мысли плохо успокаивают душу. Время – это враг, терпение которого нельзя испытывать бесконечно.

Нарайян подошел так тихо, что я даже ахнула, услышав его голос.

– Госпожа, ты встревожена? – Ухмылки на сей раз не было, на его лице отражалось искреннее сочувствие.

– Нет. Просто дурной сон, но его трудно забыть. Кошмары – это плата за наши дела.

Он как-то странно посмотрел на меня.

– Тебе снятся кошмары, Нарайян? – Я решила слегка надавить на него и по ответам понять, чем он дышит.

– Никогда, Госпожа. Я сплю как младенец. – Он медленно повернулся, осмотрел лагерь. Кругом стоял туман. – Что у нас на сегодня?

– Оружие для тренировок есть? Может, проведем учебный бой? Батальон на батальон?

Людей у меня хватит на два батальона по четыреста бойцов, да еще останется несколько сот для разных работ в лагере. Можно также собрать плохонький конный отряд.

– Оружия мало. Ты уверена, что такой бой нужен?

– Да, было бы неплохо. Но как наградить победителей?

Теперь мы устраивали соревнования. Победители, а также наиболее рьяные воины получали награды. Усердие даже в случае поражения заслуживает признания и поощрения, оно побуждает отдаваться службе целиком.

– Мы выиграли передышку. Теперь не нужно заботиться о фураже, охране и даже обмундировании.

– Пожалуй. – Я уже склонялась к мысли, что позволю некоторым воинам послать за женами, когда мы доберемся до Годжи.

Рам принес миску с завтраком. Питались мы не сказать что сытно, но с ног от изнеможения не валились.

– Сколько мы здесь простоим? – спросил Нарайян.

– Неделю.

Время поджимало. На севере наверняка уже знают о существовании Отряда. Скоро в наши ряды проникнут потенциальные изменники.

– Вместо учебного боя проведем смотр. Распространи слух: если я останусь довольна, мы двинемся дальше.

Это должно подстегнуть моих солдат.

– Да, Госпожа. – Нарайян ретировался.

Он созвал дюжину приспешников, носивших на поясе разноцветные тряпицы.

Интересная компания. Последователи трех основных религий и двух мелких культов. Сюда затесались и освобожденные рабы-чужеземцы. Они заправляли в лагере, хотя официально начальниками числились Нарайян и Рам. Помощники следили за чистотой и дисциплиной. Воины не вполне понимали, как именно к ним относиться, но приказы выполняли со всей серьезностью: очень уж зловещая аура окружала шайку душителей. Я и сама ее чувствовала.

Нарайян оставался для меня загадкой. Я насчитала не меньше дюжины его подручных, хотя некоторые принадлежали к высшим кастам.

Я наблюдала. Со временем он выдаст себя ненароком – если не откроется добровольно, как обещал.

А пока он слишком нужен, и я не стану портить с ним отношения.

– Смотрятся неплохо, почти как настоящие солдаты, – похвалила я. – Не мешало бы одеть их одинаково.

Нарайян кивнул – с таким самодовольным видом, будто именно его гениальные способности обеспечили нам успех и заронили зерно надежды в людские души.

– Что у нас с верховой ездой?

Это была чисто светская беседа. Я-то знала, что дела обстоят из рук вон плохо. Бедолаги, отобранные в конницу, принадлежали к низшим кастам и на лошадях прежде не ездили, а только подбирали за ними навоз. Но это же сущий грех – не найти применение таким роскошным жеребцам.

– Плохо. Хотя кое из кого может выйти толк. Но только не из нас с Рамом – мы рождены, чтобы ходить пешком.

Как же ему нравится говорить «может выйти толк». Даже мне это сказал, обучая пользоваться тряпкой, которой задушил южанина.

Должно быть, его удивила скорость, с которой я усвоила трюк. Получалось так естественно, словно с рождения я только этим и занималась. Вероятно, сказалась вековая магическая практика. Чары творятся с помощью отточенных неуловимых движений.

– Ты сказала, что намерена выступить, – проговорил Нарайян и добавил: – Госпожа.

Почтительность уже запаздывает. В душе Нарайян все-таки остался таглиосцем, для которого женщина – человек последнего сорта.

– Наши фуражиры вынуждены забираться все дальше.

Он промолчал, но стало ясно, что оставлять насиженное место ему не хочется.

Было ощущение, что за мной следят. Поначалу я думала – вороны. Теперь я понимала Костоправа: эти птицы ведут себя как-то странно, не по-вороньи, и вообще действуют на нервы. Однажды сказала об этом Нарайяну, но тот с усмешкой возразил, что вороны – хорошее предзнаменование. То есть плохое, но для кого-то другого.

Я осмотрелась. Кругом по-прежнему уйма ворон, однако…

– Нарайян, дай мне дюжину лучших наездников. Я съезжу на разведку.

– Но… ты уверена, что…

Как же он надоел!

– Я не тепличная роза. Собери людей.

– Как прикажешь, Госпожа.

Вот так-то лучше, Нарайян.