Раненый решил, что попал в ловушку наркотического сна. Он был лекарем, а потому знал, какие фокусы с сознанием вытворяют наркотики. Грезы были весьма и весьма причудливыми, и нипочем не удавалось избавиться от них.

Какой-то осколок сознания еще был способен наблюдать, воспринимать и слабо удивляться бесконечному дрейфу в нескольких футах над землей. Иногда над раненым мелькали ветви деревьев, иногда краем глаза он замечал проплывающие мимо холмы. Однажды вдруг обнаружил себя летящим среди высокой травы. А то вдруг почудилось, что он преодолевает широкое водное пространство.

Временами появлялся огромный конь, смотрел на него сверху вниз. Где же раньше доводилось видеть этого зверя? Нет, в уме картина никак не складывается из кусков.

На черном исполине ехал всадник в бесформенном балахоне; безликий, он то и дело всматривался в раненого из пустого капюшона.

И летящий человек подозревал: все, что он видит, существует в действительности. Но теперь это неузнаваемые фрагменты бытия. Все-таки где же он видел этого скакуна?..

Проклятье! Невозможно вспомнить даже собственное имя. В голове никакого порядка, мысли обрывочны и бессвязны. Это, должно быть, прошлое кусками вторгается в настоящее, и подчас не отличить сон от яви.

Были тут и фрагменты битв – расплывчатые у рваных краев, кроваво-яркие в середине. Сцены великих побоищ. Иногда всплывали имена и названия. Лорды. Чары. Берилл. Розы. Лошадь. Дежагор. Можжевельник. Курганье. Мост Королевы. Снова Дежагор. Последний вспоминался слишком часто.

Иногда возникала женщина с дивными голубыми глазами, с длинными черными локонами. Одета всегда в черное. Должно быть, она много значила для него. Да. Единственная женщина…

Через мгновение она исчезала, вместо нее всплывали другие лица. Эти мужчины, в отличие от полей кровавых сражений, оставались безымянны, но были ему знакомы. Словно призраки, ждущие, когда он наконец станет одним из них.

Время от времени он ощущал боль в груди. И чем сильнее эта боль пекла, тем охотнее он ее принимал. В такие минуты мир почти обретал смысл. Но потом появлялся неизвестный в черном балахоне, и раненый низвергался в сумятицу своих грез.

Кто этот темный спутник – смерть? Может, я уже в ином мире?

Но разум был бессилен дать ответы на эти вопросы.

Он никогда не был религиозен. Он верил, что смерть – это когда просто перестаешь существовать, подобно раздавленному жуку или утонувшей крысе, а бессмертие означает лишь память в сердцах тех, кого ты оставил.

Краткое бодрствование редко прерывало долгий сон. Он потерял ощущение времени.

Однажды было сильное дежавю: вот он плывет под одиноким полузасохшим деревом и скоро окажется в сумрачном лесу.

Дерево почему-то много значило для него.

Он оставил позади лес, пересек поляну и через дверь проник в какой-то дом. Внутри было темно.

Краем глаза заметил свет лампы. Опустился, спиной коснулся плоской поверхности.

Появился тот, мглистый, и склонился над ним. Дотронулся рукой в черной перчатке. Сознание погасло.

Он проснулся голодный как волк и весь в поту. В груди пылала, пульсировала боль. Раскалывалась голова, будто набитая мокрой ватой. У него был жар. Сознание работало достаточно ясно, чтобы по этим симптомам можно было поставить себе диагноз: ранение и сильнейшее переохлаждение. Смертельно опасное сочетание.

Нахлынули воспоминания. Они по-прежнему вытворяли черт-те что, кувыркались шаловливым выводком котят без всякого смысла.

Он привел сорок тысяч человек на битву при Дежагоре. Ничем хорошим это не кончилось. Он пытался собрать оставшихся людей, но откуда-то прилетела стрела, пронзила доспех и грудь. Он упал, а знаменосец надел его латы, пытаясь своей доблестью предотвратить неизбежное.

Очевидно, Мургену это не удалось.

Из пересохшего горла вырвался хрип, словно раненого душили.

Явился безымянный в балахоне.

Теперь раненый вспомнил. Это тот, кто неотступно следовал за Черным Отрядом в вечном сопровождении вороньих стай.

Догадка пронзила как молния.

Душелов!

Но это же невозможно! Чтобы мертвец бродил вот так…

Душелов. Когда-то патрон, затем командир и в конце концов враг Черного Отряда. Но ведь все это было очень-очень давно. Она погибла пятнадцать лет назад.

Ведь он был там. Участвовал в погоне. Своими глазами видел труп…

Он снова попытался встать. Какая-то непонятная сила побуждала его вступить в борьбу с тем, с чем биться невозможно.

Рука в перчатке остановила его. А мягкий голос произнес:

– Не напрягайся. Ты еще не вполне здоров. Давно не ел, почти ничего не пил. Проснулся? Понимаешь, что происходит?

Ему удалось слабо кивнуть.

– Прекрасно. Давай помогу приподняться. И выпей бульона. Зря не трать силы. Тебе надо восстановиться.

Усадив, она напоила его через соломинку. Он проглотил около пинты и сумел удержать бульон в себе. Вскоре заметил, как возвращаются капля за каплей силы.

– Пока хватит. А теперь попробуем умыться.

Он и правда был грязен как свинья.

– Как долго? – прохрипел он.

Она сунула ему в руку кружку с водой, в другую – соломинку.

– Пей и не разговаривай. – Она стала разрезать на нем одежду. – Ты был ранен семь дней назад, Костоправ.

Ее голос теперь звучал совсем иначе. Он менялся после каждой паузы в разговоре. В этот раз он звучал грубо, почти как мужской, и в нем угадывалась насмешка – непонятно над кем или чем.

– Твои товарищи до сих пор удерживают Дежагор, к большому неудовольствию Хозяев Теней. Командует Могаба. Он упрямый, но его легко сбить с толку. Сопротивление не сможет продолжаться вечно – силы атакующих слишком велики.

У него вертелся на языке вопрос. Она опередила, насмешливо спросив:

– Она? – И злобно хихикнула: – Да, жива. Иначе все это не имело бы смысла.

А продолжала уже другим голосом, женским, но твердым, как алмазный наконечник стрелы:

– Она пыталась убить меня! Ха-ха! Да! И ты тоже, любовь моя, был там. И помогал ей. Но я не держу на тебя зла. Ты был во власти ее чар и не сознавал, что творишь. Но ты искупишь свой грех, если поможешь отомстить ей.

Он не ответил.

Она мыла его, обильно расходуя воду. Из-за ранения он потерял в весе, но остался очень рослым, шесть футов и четыре дюйма. Ему было около сорока пяти; неброская каштановая шевелюра с залысинами; неровная, бугристая кожа; синие узкие глаза холодно смотрят из глубоких глазниц; косматая с сединой борода обрамляет тонкие неулыбчивые губы. Возможно, когда-то это лицо было не лишено красоты, но время беспощадно. С некоторых пор даже в часы мирного отдыха Костоправ не расставался с суровым, отрешенным выражением.

Сейчас он мало походил на того человека, которым был всю свою взрослую жизнь, – на летописца и лекаря Черного Отряда. Его внешность больше соответствовала роли, которую ему пришлось взять на себя, – роли Капитана.

Себе он казался подростком-хулиганом, который только и ждет повода подраться. И этот образ ему совсем не нравился.

Душелов отмывала Костоправа с поистине материнской старательностью.

– Кожу с меня не сдери, ладно?

– Рана заживает слишком медленно. Тебе придется объяснить, что я делаю не так.

Ей никогда не приходилось исцелять. Она была убийцей.

Костоправа беспокоила ее заботливость. Хотя собственная жизнь и не представляла уже ни малейшей ценности. Кто он такой, в конце концов? Калека, проживший слишком долгий для наемника век. Слабым голосом он спросил, что ей нужно от него.

Душелов захохотала. В смехе звенел восторг ребенка.

– Всего лишь месть, мой дорогой. Вероломная месть, подкрадывающаяся на мягких лапах. Причем я и пальцем не дотронусь до сестрицы. Она прикончит себя собственноручно.

Душелов погладила Костоправа по щеке, коснулась пальцем его губ.

– Пришлось долго ждать этого момента, но я всегда знала, что он настанет. Предопределенность, достижение, магия. Три роковых слова. Судьба. Я знала это еще до встречи с тобой. – Снова детский смех. – Она была уже дряхлой старухой, когда приобрела такое сокровище. Я отомщу ей, отняв его.

Костоправ закрыл глаза. Он еще плохо соображал. Но понимал, что сейчас ему опасность не грозит. Из этой ловушки он выберется легко.

В самом деле, какое из него орудие мести, он ведь совершенно раздавлен.

Можно выбросить все это из головы. Прежде всего необходимо поправиться. Еще будет вволю времени, чтобы принять меры.

И опять смех. На сей раз он принадлежал женщине взрослой и умудренной опытом.

– Помнишь, Костоправ, наши походы и бои? И как мы подловили Загребущего? А до чего же весело было мучить Хромого?

Костоправ буркнул в ответ. Да, он помнил. Все, кроме веселья.

– Тебе тогда казалось, что я умею читать твои мысли.

Он помнил все. И как боялся этой ее способности. Тот страх вернулся мигом.

– И вправду помнишь. – Она снова засмеялась. – Я так рада! Мы отлично повеселимся. Ведь все до единого считают нас мертвыми. А раз тебя нет в живых, можно делать все, что хочешь! – Теперь она хохотала как сумасшедшая. – Мы станем преследующими их призраками, Костоправ. Таков мой план.

У него уже было достаточно сил, чтобы ходить. Правда, не без помощи. Здоровье возвращалось. Но все же бо́льшую часть времени он спал. И видел кошмары.

Их порождало место, в котором находился Костоправ. Но он этого не знал. Сновидения подсказывали, что здесь все: деревья, камни, земля – хранит память о совершенных злодеяниях. Он чувствовал, что это правдивые сны, но, проснувшись, не находил тому подтверждения. Разве что зловещие вороны вокруг – их тут были десятки, сотни, тысячи.

Стоя на пороге убежища – полуразрушенного каменного здания посреди темного леса, он спросил:

– Что это за место? Тот самый лес, в котором я тебя преследовал несколько месяцев назад?

– Да. Это священная роща тех, кто поклоняется Кине. Здесь есть ее образы, правда они заросли плющом. Когда-то эта роща много значила для Черного Отряда. Ее отняли у шадаритов. Земля тут сплошь усеяна костями.

Он медленно повернулся к Душелов, заглянул под капюшон. Старался не смотреть на ящик, который она держала под мышкой. Знал, что в нем.

– Черный Отряд?

– Он здесь устраивал жертвоприношения. Сто тысяч пленных.

Костоправ побледнел. Как же тяжело это слышать! История Черного Отряда овеяна романтикой, в ней не может быть места злодеяниям.

– Это правда?

– Правда, любовь моя. В Таглиосе я читала книги, которые утаил от тебя колдун Копченый. Среди них есть и считающиеся утраченными тома Анналов Черного Отряда. Ваши предшественники были жестокими людьми. Их миссия потребовала жертвы в миллион жизней…

У него все сжалось внутри.

– Жертвы чему? Кому? Зачем?

Она ответила не сразу. А когда ответила, Костоправ заподозрил неправду.

– Мне это неизвестно. Может, твой Лейтенант Могаба знает?

Не столько слова, сколько тон Душелов вызвал у Костоправа дрожь. Он поверил, вспомнив, что Могаба и вправду вел себя загадочно и скрытно. Что же теперь будет с традициями Черного Отряда?

– Дважды в год в этой роще собираются приверженцы культа Кины. Через месяц они здесь устроят Фестиваль Огней. Нам следует управиться до их прихода.

Костоправ встревожился:

– А что мы тут делаем?

– Поправляем здоровье, – рассмеялась Душелов. – Здесь нас никто не побеспокоит – эту жуткую рощу все обходят стороной. Как только поставлю тебя на ноги, попрошу ответной услуги. – Все еще смеясь, она откинула капюшон. Головы не было. Она приподняла ящик, который был всегда при ней – обшарпанный, квадратный, со стороной примерно фут, – и открыла дверцу. Костоправ увидел лицо. Красивое, женское, похожее на лицо его возлюбленной – но на том лежала печать пережитых невзгод.

А это лицо было мертвым.

Невозможно!

Он вспомнил тот день, когда эта голова, отсеченная от тела, валялась в пыли, вытаращив на него и на Госпожу глаза. Ее сестра. Она получила тогда по заслугам. Душелов предала Госпожу, попытавшись занять ее трон.

– Я не могу тебе ничем помочь.

– Разумеется, можешь. И все сделаешь как надо. Ведь только это спасет нас с тобой. Тебе хочется жить, скажешь, нет? Мне тоже хочется. И еще мне хочется увидеть ее страдающей. Тебе хочется жить ради нее, ради Черного Отряда, а еще… – Она тихо рассмеялась. – А еще ради надежды, которая жива, пока жив ты.