Оказывается, если макнуть комок корпии в краску, а затем потыкать ею, делая полукружья вокруг общего центра, получится смутное подобие розы.

После того как прекратились суматошные поиски придуманного Рыбой среброкузнеца, но так и не пополз слух, будто одна из ведьм завладела клином и спрятала его от сестрицы, Старик решил выпустить последнюю стрелу, чтобы извлечь выгоду из хаоса, создав новый очаг пожирающей Весло смуты.

Вот почему уже в третью полночь кряду Смедз вышел на улицу с ведром краски. Рыба послал его пометить выбранные места знаком Белой Розы. Пусть все думают, что существует разгневанное подполье, готовое ответить на имперское угнетение.

В этот раз Рыба рассчитывал на нескорый, но мощный эффект. Он хотел, чтобы весь город услышал о подполье – и поверил, и обрел надежду. Главное, чтобы занервничали серые. «Остальное, – сказал Старик, – само собой как-нибудь сделается».

Смедз изобразил три цветка и направился домой. Еще несколько роз где-то нарисовал Рыба. Смедз намалевал две вчера и три позавчера, все в тех местах, где жители искренне одобрили бы партизанскую акцию. «Помаленьку, понемножку, – сказал Рыба. – Кирпичик за кирпичиком».

Вчера ночью Старику здорово подфартило. Кто-то прикончил на улице пару серых. Рыба наткнулся на мертвецов и каждому нарисовал белую розу на лбу – мнимые жертвы разжигаемого им мятежа.

Смедзу эта игра не нравилась – слишком опасно. Похитители клина и так интересуют слишком многих, опасность угрожает со всех сторон. В Весле уже проходу нет от охотников за сокровищами.

Но не эти мысли бередили его ум. Смедз размышлял над загадкой, которую ему подбросил Талли. Минувшим вечером кузен одолжил у него денег, уже в четвертый раз за восемь дней, да вдобавок крупную сумму и до того, как вернул предыдущий заем.

К «Черепу с костями» Смедз приближался осторожно – не хотел встретиться с любопытным капралом из «Ночных хищников», как было в первую ночь.

Быстрый взгляд из-за угла. Так и есть – капрал со товарищи засиделись на веранде. Значит, надо идти длинным кружным путем, проскальзывать через черный ход.

Тоже не слишком удачный вариант. По пути Смедз обнаружил проблему. Впрочем, было бы куда хуже, если бы проблема обнаружила его.

Позади «Черепа с костями», в начале узкого и грязного проулка, слонялись двое. Смедз непременно наткнулся бы на них, если бы один не кашлянул, а другой не велел ему заткнуться.

Что они тут делают?

Не было ни малейшего желания спрашивать. Смедз устроился в тени ждать, когда незнакомцы уйдут.

Миновало полчаса. Час. Ничего не происходило. Лишь время от времени повторялся кашель и приказ замолчать. Этим двоим было скучно. Смедз уже клевал носом.

Вдруг прибежал третий.

– Идет, – сказал он, и метнулся в сторону, и укрылся не далее чем в восьми футах от Смедза.

Того вмиг отпустила сонливость. И верно, кто-то приближается. Под хмельком, судя по шагам. И по тому, что он говорил сам с собой.

Смедз едва не ахнул, когда его узнал. А в следующий миг Тимми угодил в засаду, на него набросились так быстро, что он не успел даже пикнуть.

Смедз едва не выпрыгнул из своего закутка. Он привстал, взялся за нож. Но тотчас опомнился: если и прикончит одного, остальные двое расправятся с ним. Ох, гадство! И что же теперь делать?

Смедз решил проследить. Узнать, куда они затащат Тимми, вернуться за Рыбой и… услышать от Рыбы: «Нет у тебя яиц, парень».

Надо идти следом. А там – по ситуации.

Он не знал, кто эти люди, но догадка громко стучалась в сознание: быки, нанятые каким-то вольным искателем серебряного клина, затеявшим допросить культяпых горожан.

Идти за шайкой оказалось легче, чем ожидал Смедз. Тимми всю дорогу сопротивлялся, мешая похитителям уделять должное внимание происходящему вокруг.

Да и недалеко они ушли, всего лишь на четверть мили. Здесь пострадавшие от пожара строения были обречены на снос, но еще не тронуты рабочими командами. Они пребывали в столь плачевном состоянии, что ими брезговали даже бродяги.

В один из таких домов затащили Тимми. Смедз смотрел на это из тени и ломал голову над вопросом: «И что теперь?» В голове звучали слова Рыбы: «Мы сейчас боремся за выживание».

Смедз не считал себя бойцом. От драки он уклонялся, если была такая возможность. Если возможности не было, ему обязательно доставалось на орехи. Не хватало сил, а может, и желания победить – даже когда прижимали к стенке.

И сейчас он вспомнил всех своих обидчиков, всех, кто его оскорблял, отвешивал оплеухи, заставлял искать пятый угол. А ведь Смедз даже не понимал, за что бьют, ведь он не сделал этим людям ничего плохого.

Внутри всколыхнулась старая злоба, заклубились миазмы жгучей ненависти, родились щекочущие нервы фантазии о мести.

Один из незнакомцев вышел из здания, помочился на дорогу, отступил назад и прислонился к стене. В его движениях отсутствовала целеустремленность, он просто топтался. Не был настороже, как полагается часовому.

Смедз на ватных ногах поплелся вперед, совершенно не представляя себе, как действовать. Разве что трястись и стучать зубами от страха. Он споткнулся, упал коленом на битый кирпич, не удержал жалобного ругательства. И вдруг его охватило воодушевление, заглушив острую боль. Смедз встал и двинулся дальше, спотыкаясь, хромая, что-то бормоча.

Он шел прямо на незнакомца и напевал:

Головорез насторожился, но не сдвинулся с места.

Смедз шлепнулся на задницу, хихикнул, встал на четвереньки, рыгнул, изображая приступ рвоты, двинулся вперед на карачках и наткнулся на стену футах в десяти от бандита. Отшатнулся, бормоча ругательства, уставился на стену, будто недоумевал, откуда она тут взялась. Оперся на нее ладонью и враскачку двинулся к головорезу. В четырех футах застыл с изумленным видом, будто только что увидел человека, следившего за ним скорее с веселым презрением, чем с опаской.

Смедз ойкнул, надеясь, что это будет принято за возглас изумления и испуга, и молча возблагодарил всех богов за то, что бандит оказался не из знакомых. Этот тип, судя по повадкам, из тех, кто не упустит случая под видом помощи вырубить и обчистить прохожего. Только бы не ошибиться…

Смедз опять споткнулся и рухнул на четвереньки.

– Эй, старина, да ты, похоже, перебрал. – Бандит шагнул к нему.

Смедз шумно рыгнул. В его голове снова заговорил Старик Рыба: «Как в женщину. Вводи, не коли».

Незнакомец протянул руку. Он не видел ножа в ладони у Смедза. Тот навалился на него и надавил на рукоять, вгоняя клинок между ребрами, в сердце. Какая-то часть рассудка сохраняла полное спокойствие, направляя руку. Другая часть была охвачена ужасом и растерянностью; для нее исчез окружающий мир. И лишь одна связная мысль пробивалась сквозь хаос: это вранье, будто с каждым разом убивать все легче.

Опомнившись наконец, Смедз сообразил, что прошел добрые сто футов, волоча за собой дергающееся в конвульсиях тело.

– Какого хера я делаю?..

Да труп прячет, конечно. Ведь это только начало.

Он услышал приглушенный крик боли и догадался, что мглу, окутавшую его разум, чуть раньше разорвал такой же точно звук.

С предельной осторожностью, с сосредоточенностью крадущейся кошки Смедз вошел в дом. Он разделил свои чувства, не позволил им терзать себя, когда кричал Тимми. Нет, эти вопли сослужили добрую службу: пока они длились, Смедз успевал сделать несколько шагов.

И все же какого черта он тут делает?

Крики долетали из подвала. Смедз направился вниз по лестнице, как будто его тянула невидимая сила. Шесть ступеней преодолел на корточках, потом чуть ли не на голову встал, чтобы заглянуть. Лестница заканчивалась в нескольких футах от пустого дверного проема. Дальше горел свет; крики раздавались там.

Смедз и спустился еще на две ступеньки, потом осторожно свесился с лестницы и перебрался под нее. Осмотрелся.

Увидел он немного, но понял, что подвал мало пострадал от пожара. А та часть, где укрылся Смедз, не тронута огнем, тут даже гарью не пахнет. И слышно почти все, что произносится в комнате. Кто-то нетерпеливо задавал вопросы, еще двое спорили насчет лежащего наверху мертвеца. Один недоумевал, почему не возвращается приятель, другому было наплевать.

Если кто-нибудь решит выйти и поискать, закуток под лестницей – не самое надежное укрытие. Выдаст свет, льющийся из комнаты.

Смедз осторожно переместился за груду мусора слева от дверного проема. Там он и засел, не решаясь ничего предпринять.

Тимми больше не кричал – похоже, вырубился. Кто-то из похитителей ворчал на этот счет, двое других продолжали бубнить о своем дружке.

– Ну что он там застрял?! – рявкнул ворчун. – Пойдите и разыщите. Оба. Успокойте меня.

Все еще пререкаясь, двое вывалились наружу и затопали по лестнице. Смедз узнал громил, что схватили Тимми.

Он встал, потянулся, на цыпочках перебрался туда, откуда можно было видеть комнату.

Тимми сидел привязанный к стулу, с опущенной головой, и не подавал признаков жизни. Над ним склонился человек, он стоял спиной к Смедзу.

Неужели бывают такие подарки?

Ворчун дал Тимми пощечину.

– Эй! А ну, кончай! Не вздумай сейчас сдохнуть. Мы уже почти добрались до истины.

«Вводи, не коли, вводи, не коли», – повторял Смедз, плавно двигаясь к незнакомцу.

Тот почувствовал опасность, повернулся, распахнув глаза и рот…

Поздно.

Нож пронзил ему сердце. Раздался мерзкий звук, но это был не крик. Незнакомец попытался оттолкнуть Смедза, но уже в следующий миг скорчился на полу.

А может, и легче все-таки с каждым разом?..

Чувство отстраненности от происходящего исчезло. Сердце стучало молотом, руки тряслись, спазмы рвали дыхание. Он приблизился к Тимми, перерезал у него за спиной веревки…

О боги! Парню выжгли глаз! А еще…

Тимми повалился ничком.

Смедз опустился на колени и попытался привести его в сознание.

– Эй, Тимми! Очнись! Это я, Смедз. Надо сматываться, пока не вернулись остальные.

И тут до него дошло. Тимми врезал дуба.

– Сука! Твою же мать! Ради чего я за тобой перся, задницей рисковал ради чего, а?

Может, ради того, что Тимми успел выдать своим палачам, перед тем как загнулся?

Смедз был совершенно разбит, он страшно злился на Тимми, который поневоле затащил его в такое дерьмо. И как же теперь выбираться из этого подвала? И как избавиться от мертвяков?

– Эй, Абель! – прокричал кто-то снаружи. – Живо сюда! Кто-то пришил Пупыря!

Смедз выпустил руку Тимми, подскочил к мертвецу – колдуну Абелю? Выдернул нож из его тела и занял позицию возле дверного косяка. Снаружи снова позвали:

– Абель, ты меня слышал? – И шаги по ступенькам: топ-топ-топ… – Похоже, мы в глубоком дерьме! Нашего Пупыря ножичком… Что за херня?

Бандит остановился в шаге от проема. Смедз обогнул косяк и ударил, рассчитывая попасть в грудь. Но оказалось, что самый громкий голос принадлежал самому маленькому из разбойников. Горизонтальный выпад вовремя превратился в апперкот, лезвие вошло под нижнюю челюсть. Смедз колол, не вводил, всей силой паники загоняя острие в мозг.

Он не смотрел в глаза двум другим, когда те осознавали случившееся. Боги, как же страшно, когда смотришь!

Смедз отскочил, наткнулся на Абеля и Тимми, опрокинулся навзничь. А его жертва повалилась ничком.

Не успел он подняться на ноги, как наверху раздался чей-то вопрошающий голос. Смедз кинулся к коротышке, чтобы вернуть свой нож. Жертва еще шевелилась, медленно елозила ногой. Подумалось о скребущейся собаке.

Бред!

Чертов нож засел в костях, причем намертво. Смедз пошарил вокруг в поисках оружия – любого оружия. А тот, кто стоял наверху, задал еще несколько вопросов.

Наконец удалось разжиться ножом покойника. Вытягивая его из чехла, Смедз испытывал что-то вроде суеверного страха.

Снова затаившись у дверного косяка, он ждал.

Ждал, ждал…

Через некоторое время дрожь унялась, нервы расслабились. Он сообразил, что сверху видна его последняя жертва.

Подождал еще.

Надо что-то делать. Чем дольше он тут торчит, тем больше вероятность, что для него это плохо кончится.

Мышцы свело, они не желали подчиняться. Не работали и мозги – казалось, что ни сделай, последствия будут ужасными.

Но Смедз все-таки превозмог себя и подтащился к порогу, чтобы выглянуть наружу.

Сверху сочился утренний свет. В этом свете Смедз не увидел ничего страшного. Он заставил ноги двигаться. В комнатах ни души. Он выглянул наружу – кругом картина опустошения, безлюдное пожарище. Хотелось рвануть – и не останавливаться до самого «Черепа с костями».

Смедз заставил себя сделать самое необходимое, уволок труп в подвал, чтобы не лежал на виду. И лишь после этого направился в гостиницу – спокойным шагом. Хотя ноги, будь их воля, чесанули бы во всю прыть.