Мы стали лагерем к востоку от монастыря. Долетавший туда смрад мертвечины был не сказать что силен, но и душевной собравшуюся компанию я бы не назвал. Сам-то я был не прочь поточить лясы вечером у костерка, благо братья Вертуны, канюк и пара говорящих камней охотно составляли мне общество. Но остальные вели себя скверно – под стать шайке вздорных малолеток.

Ворон не выказывал намерения заговорить с Душечкой – ждал от нее первого шага. Молчун не желал иметь дела с Вороном – подозревал, что тот намерен увести у него девушку. Хотя Душечка никогда его девушкой не была. Сама она на Ворона даже не глядела – пусть-де он ей двадцать раз в ножки поклонится да прощения слезно попросит, а нет, так и не дождется ни словечка. На Молчуна она тоже злилась – за то, что питал насчет нее надежды. Похоже, злилась и на себя – верно, дала ему однажды пищу для этих надежд.

Сказать по правде, мне она не кажется похожей на стыдливую девственницу. Но пусть это останется между нами: мной, тобой и этим интимным дневником.

А может, я просто выдаю желаемое за действительное. Так давно не видал на горизонте ни одной бабы, что теперь даже самки перевернутых кентавров выглядят заманчиво.

Братья Вертуны постоянно к ним бегают.

Старый колдун Боманц ни с кем не ладит. Он полон идей насчет того, как надо расхлебывать всю эту кашу, а слушать его никто не желает, кроме говорящего канюка. У птицы имя Вирджил, но камни предпочитают его величать Треплом или Пустомелей. Невысоко они ценят его умственный уровень.

Исчадья равнины Страха больше не пугают меня и не изумляют. Поначалу глаза на лоб лезли и пот холодный прошибал, но за восемь дней я попривык. У нас в Вечной Страже служили куда более диковинные типы, пусть и не с такой экзотической внешностью.

Одно лишь мне непонятно: почему мы бездействуем. В монастыре, как я слышал, засела лишь горстка врагов. Наших сил хватило бы, чтобы справиться с Хромым, будь он даже целехонек и здоровехонек. Но главный полководец, ее высокопревосходительство фельдмаршал, у нас тут Душечка. Велела ждать, вот и ждем.

Она командует нами, а ей шлет приказы Праотец. Как знать, может, ему в радость, что Хромой угодил в ловушку, – чем дольше просидит в монастыре, тем меньше зла причинит снаружи.

– Я ошибался насчет нее, – сказал Ворон. – Она не просто ждет у моря погоды.

– А? Ты о чем? – Хотелось спать, и желание Ворона поговорить застигло меня врасплох.

– Душечка не бездействует. Среди этих тварей равнины с десяток совсем мелких разновидностей, они либо прячутся, либо не бросаются в глаза, так как похожи на привычную живность. Ведется разведка, крошечные лазутчики проникают в монастырь и возвращаются, и это происходит постоянно. Скаты, кентавры, камни – это все для близиру. Противник не догадывается, кто ведет с ним настоящую борьбу. Гениальная девочка. Я ею горжусь.

Когда дошло до восхваления ее хитрости и изобретательности, я узнал, что у нее были отменные учителя, прослужившие уйму лет в Черном Отряде. И предложил Ворону:

– Почему бы тебе не пойти к ней и не сказать, что она гениальна и ты ею гордишься и по-прежнему любишь ее? Может, она простит тебе былое свинство? И ты мне дашь спокойно поспать?

К Душечке он не пошел, зато обозлился на меня и умолк.

А я тому и рад… Впрочем, эта радость продлилась недолго.

Душечка была глухой, но умела читать по губам, да только у говорящих камней нет ртов. Никто не знал, кроме, быть может, Молчуна, что на самом деле она уже получила от древесного начальства добро на взятие монастыря. Просто ждала подходящего момента, чтобы отдать приказ о штурме.

Разумеется, это случилось, едва я крепко заснул.

В подземелье, где прятался Хромой, было тихо. Монах увлажнял глину, еще двое лепили ногу для Пса Жабодава; за ними присматривали шаман и вооруженный часовой.

Вдруг содрогнулась земля – это летучий кит сбросил на монастырь самый большой камень. Все засуетились, стремясь уберечь лепнину.

И тут из щелей и теней ринулись десятки обитателей равнины Страха. Полетели мелкие снаряды, замелькали крошечные ножи. Самые проворные твари вскарабкались на солдата и шамана. Монахам позволили убежать. Как только обе жертвы рухнули, твари кинулись портить глиняные заготовки.

Их собратья тем временем заполонили весь монастырь. Никто из приверженцев Хромого не выжил.

Пес Жабодав перескочил через монастырскую стену и шлепнулся посреди табуна кентавров. Засверкали клинки, полетели дротики. Монстр расшвырял изувеченные тела – и помчался дальше.

Наверху так густо роились скаты, что сталкивались друг с другом. Треск их молний слился в сплошную барабанную дробь.

Чудовище достигло заслона из говорящих менгиров и ходячих деревьев. Это препятствие Пес тоже преодолел гигантским прыжком. У него тлела шерсть, из боков торчали дротики. Напрасно деревья тянули к нему руки-ветки – такого сильного врага им было не одолеть.

Он побежал дальше. Прямо на нас.

Менгиры пытались заступить ему путь, запереть его в ловушке. Скаты норовили изжарить молниями. Кентавры галопом скакали рядом, метали дротики, тщились подрезать сухожилия на ногах. Мы с Вороном и Вертунами дружно всадили в него три-четыре стрелы, а он и ухом не повел. Знай скачет на нас, завывая, как все на свете волки, вместе взятые.

– В глаза бейте! – прокричал Ворон. – В глаза.

Ты прав, старина, меткий выстрел сейчас бы очень не помешал. Да вот незадача – меня колотит лютая дрожь. Наверное, целый месяц буду подштанники отстирывать…

Нас с монстром разделяли какие-то жалкие сорок футов, но тут не оплошал Молчун – расшиб о его морду корзину со змеями. Гады мгновенно вцепились в Пса – и полезли в уши да в ноздри.

Змеи нисколько не повредили Жабодаву, зато ему стало не до нас. Уж не знаю, какую расправу готовил нам монстр, но он не задержался.

Я полетел вверх тормашками. Уже в воздухе увидел, как Душечка шагнула наперерез Псу и хладнокровно, будто хлеб на кухне резала, полоснула двуручным мечом. Я и не знал, что женщина способна поднять такую тяжесть. Но она взяла высоковато, лезвие не вспороло брюхо чудовищу, а ударило по ребрам.

Я грохнулся оземь, а потом пару минут посвятил астрономическому наблюдению новых созвездий – их на небе появилось сотни две, не меньше.

Оторваться от этого занятия меня вынудил свирепый ливень – я моментально промок до нитки. Поднявшись на ноги, обнаружил, что дождя-то и нет. Это кит, преследуя Пса Жабодава, сбросил часть балласта, чтобы замедлить свое снижение.

Чудовище летело на запад. А вслед за ним двигалось, мерцая и поблескивая, что-то вроде слона, только вместо головы – гнездо из щупалец. Вклад Боманца в общее дело.

И уже в следующую минуту происходящее утратило всякий смысл.

Кругом возникали из ниоткуда говорящие камни. Прыгали на месте ходячие деревья. С ревом пикировали киты, будто решили разбиться насмерть. Перепуганный менгир что-то залопотал на незнакомом мне языке, и Молчун, к которому он обращался, был вынужден исполнить дикое сочетание фламенко и танца с саблями, объясняя Душечке, что камень имел в виду.

Я подковылял к Ворону:

– Слышь, кореш, не пора ли нам валить с этого праздника? Не дожидаясь, когда всю веселую компанию потащат в сумасшедший дом?

Ворон меня не слушал, он следил за Молчуном.

– Тихо! – буркнул он. И через минуту: – Бог-дерево снимает осаду. На севере что-то происходит. Он велит всем своим немедленно возвращаться домой.

Я огляделся. Уже успели приземлиться два кита, на них торопливо карабкались твари помельче. Остался только один говорящий камень – тот, что докладывал Молчуну.

– Полетим на ките, – сказал Ворон. – Догоним нашего друга Костоправа.