Егор вскочил. Помог подняться замешкавшемуся профессору, отщелкнул от «Маши» магазин, отбросил в сторону. Это же сделали и оба сотоварища.

– Идем! – переглянулись они со Злыднем. И пошли.

Откровенно говоря, колени у разведчика подрагивали. Идти прямо на целившегося в тебя врага было страшно. Да еще на какого врага! Голые, блестящие, будто от пота, тела, дрожащие, будто студень, зеркальные капли вместо голов. И черные, плюющиеся огнем автоматы в руках. Но Плюх все же сумел заметить, что по ним, по бегущим «коллегам», «урфины» не стреляют. Нет, заметить, что по тебе не стреляют, довольно легко – об этом и говорить смешно. Но заметил он, что в них даже не целятся. Если бы он был один, это не так, наверное, бросалось бы в глаза. Но их было трое, а ни одна пуля не просвистела рядом, ни один вражеский автомат не смотрел в их сторону зрачком дула.

Это придало косморазведчику уверенности.

– По нам не стреляют, – подбодрил он шагающего рядом Юлия Алексеевича. – У нас все получится.

– Да-да, – кивнул профессор, – я уже обратил внимание. Аникей, похоже, был прав…

– Не болтайте! – оборвал их Злыдень. – Берегите силы, еще поле нужно перейти и потом неизвестно сколько… И вообще, сглазите.

– А вы суеверный? – удивился Сысоев.

– В Зоне у суеверных выживаемость лучше. Веришь-нет?

– Возможно, – не стал спорить профессор.

– Вот и давайте тогда идти молча. Потом наговоримся. Если будет чем, – невольно глянул сталкер на ртутную голову ближайшего «урфина», до которого оставалось метров пять, не больше.

Посмотрел туда же и Плюх. И внезапно понял, что перед ним женщина. Догадаться было несложно – все, как говорится, было при ней. Если бы не вызывающая тошноту зеркальная шишка вместо головы и лакированно блестящее тело, этой фигурой можно было залюбоваться. Стройная, длинноногая, без капли лишнего жира… Но, вспомнив, кто перед ним, Егор опомнился, и его передернуло от отвращения. «Урфинша» была уже совсем близко, и косморазведчик заметил, что под ее грудями вытатуировано: «Атас!».

Злыдень вдруг замер. Он тоже пялился на эти блестящие полушария. Вернее, нет, как раз на эту надпись под ними. И то ли испуганно, то ли с непонятной Плюху жалостью выкрикнул:

– Атаска!..

А затем произошло нечто совершенно неожиданное. Сталкер резко стянул с плеча бесполезную винтовку, передернул затворную раму и принялся нажимать на спусковой крючок, продолжая приговаривать:

– Атаска! Атаска! Атаска!..

«Урфинша» хладнокровно шагнула к нему, взялась за ствол «Маши» и резким толчком ткнула ее прикладом в Злыдня. Раздался тошнотворный хруст. Сталкер завопил от боли и завалился на спину. Ртутноголовая валькирия, не сбавляя шага, опустила ствол своего автомата, стрекотнула короткой очередью и пошла дальше.

Злыдень больше не кричал. Его грудь окрасилась алым. Глаза были удивленно распахнуты. А во лбу появился еще один глаз – маленький, черный. И всеми тремя сталкер уставился в пустое небо. Казалось, он так и хочет сказать: «Веришь-нет?» Только ничего он уже не мог сказать, в этом Плюх был стопроцентно уверен. А вот Сысоев рванулся к убитому.

– Юлий Алексеевич, стойте! – схватил его за руку косморазведчик. – Ему уже не помочь, идемте дальше!

– Но…

– Ему уже не помочь, – повторил Егор более жестко. – Давайте поможем другим. Хотя бы попытаемся.

Оставшиеся шеренги «урфинов» Плюх с профессором прошли беспрепятственно, марионеточные воины не обращали на них никакого внимания. Но и Юлий Алексеевич выглядел теперь марионеткой. Или механически переставляющей ноги сомнамбулой. Разведчик думал его было как-то взбодрить, но потом решил не трогать. «Кто знает, не впадет ли он в истерику, если вывести его из состояния шока? Пусть уж, если что, поистерит позже, когда пересечем поле», – с грустью подумал Егор.

Но профессор истерить не стал и тогда, когда они дошли до кустов. Лишь потряс головой и, тяжело дыша, забормотал:

– Кошмар, кошмар, как же это страшно!.. Никогда не привыкну к смертям… Да еще к таким вот… Какой отвратительно жуткой может стать красота…

– Это вы о той «урфинше»? – спросил косморазведчик, выбрав место для засады и жестом показав напарнику, чтобы тот лег.

– Да-да, о ней, – сказал, устроившись в углублении между кустами, Юлий Алексеевич Сысоев. – Вы обратили внимание, сколь совершенные формы? И как отвратительно смотрятся они под этой блестящей пленкой, с этой каплей ртути вместо головы…

– Мне кажется, Злыдень ее узнал, – сказал Плюх, тоже опустившись на землю. – Это его шокировало, заставило сделать глупость и в итоге стоило жизни.

– Определенно узнал, – кивнул профессор. – Он ведь ее назвал по имени. Кто знает, вдруг это была его… подруга или даже жена?.. Тут кто угодно глупостей наделает.

– Вряд ли жена, – сказал разведчик. – Помнится, при нашей первой встречи Грибок Илону назвал Атаской. Значит, раньше не видел.

– Грибок ведь не всю жизнь провел со Злыднем. Возможно, ту сделали «урфином» еще до их встречи.

– Тоже верно, – вздохнул Плюх. – Как бы то ни было…

– Как бы то ни было, земля Злыдню пухом, а нам с вами, как вы правильно сказали, нужно не раскисать, а попытаться спасти остальных.

Егор мысленно выдохнул. Сысоев был в норме. По крайней мере, выглядел таковым. А это в данной ситуации уже было удачей. А еще Плужников не очень понял про землю и пух, но переспрашивать, конечно, не стал. В голове, правда, крутилось, что где-то он эту фразу то ли читал, то ли слышал – возможно, в старинных фильмах. Ну да, по логике такое могли желать умершему. Предрассудок, конечно, но не стоило забывать, что разведчик сейчас находился не в родном просвещенном и прогрессивном двадцать втором веке. И потом, такое желали, вроде бы, лишь когда покойника хоронили, закапывали в эту самую землю. Злыдень же остался лежать на поле. Хотя наверняка Илона и другие «коллеги» смотрели, как они уходили, и, конечно же, видели, что Злыдень погиб. И когда закончится бой, тело сталкера обязательно заберут и похоронят. «Так что и впрямь, пусть земля ему будет пухом».

А между тем бой и так уже закончился, поскольку стал слышен звук приближающихся шагов. «Урфины» шли хоть и не в ногу, но четко, размеренно переставляя ноги, оттого звук получался тоже размеренный, ровный, будто негромкая барабанная дробь, где вместо барабанов использовали нечто туго набитое, вроде боксерской груши. «Это как раз мы для них боксерские груши, – подумал Плюх. – Спарринг-партнеры, мальчики для битья». Эта мысль приходила к нему и раньше, но теперь, после гибели товарища, она его по-настоящему разозлила. «Ёхи-блохи! А вот хрен вам, а не груши! Мы или уйдем отсюда, или сами переколотим друг друга. А вы, хозяева долбаные, другие фрукты-овощи лопайте!»

Шаги слышались уже совсем близко.

– Не шевелитесь, – негромко сказал косморазведчик профессору, – и голову не поднимайте. Они уже рядом.

– Вы тоже не высовывайтесь, – ответил Сысоев.

Плюх вжался в землю и старался дышать как можно размереннее, чтобы даже малейшим движением или звуком не привлечь внимание ртутноголовых зомби. Ему было не столько страшно за свою жизнь, как за то, что их миссия может сорваться из-за глупой случайности. Понесет какого-нибудь «урфина» через эти кусты, или заметит кто-то из них сквозь ветви два подозрительных черных предмета – вот и все. И ладно, если прикончат их с Юлием Алексеевичем, так ведь рухнет надежда друзей на спасение. Чуть позже погибнут и все они, погибнет Илона… Этого ни в коем случае не должно было случиться! Если бы Егор умел, он был бы готов сейчас даже помолиться, чтобы все прошло хорошо. Правда, он не только не умел этого делать, но и понятия не имел, кому адресовать эту молитву. Не хозяевам же! «Или они все-таки не боги? – подумалось ему. – Хотелось бы верить, что нет. Да уж, конечно же нет. Боги не стали бы никого тренировать – они сразу создали бы готовых, умелых солдат. Впрочем… какие же это боги, что собираются воевать? Да еще столь примитивно – с помощью солдатиков с автоматиками! Разве что предполагается не настоящая война, а что-то вроде игры – этаких усложненных шахмат. И соперники – другие боги. А что, может, богам тоже порой хочется развлечься? Отдохнуть после трудов тяжких. Посотворяй-ка миров, поуправляй вселенскими течениями!.. А то, что солдат нельзя создавать сразу опытными, возможно, входит в правила игры. Ну что ж, товарищи боги, не все пешки согласны с вашими правилами. Да и никакие вы не боги, если выпендрежные арги сумели ваши шахматные доски разломать. Тем более, похоже, нечаянно. Смех да и только! Но еще смешней, если арги – тоже игроки, и разлом досок – не случайность, а сознательный, как они сами же это называли, «слом хода», а ведущаяся глобальная игра куда круче той, что они пытались когда-то показать – возможно, всего лишь для отмазки. Да и зачем бы им раскрывать все карты перед какими-то никчемными пешками?.. Опять пешки, – кольнула разведчика неприятная мысль. – Чего ж это я все время нас так недооцениваю? Как там в шахматах называется, когда пешка становится ферзем? Превращение? Вот мы и превратимся. Устроим всем этим игрокам-хозяевам слом хода!»

А вообще, по большому-то счету, Егору было плевать на все эти неведомые «высшие силы». «Пусть хоть заиграются! Но только между собой, а меня, моих друзей, мою любимую не трогают. Только вот молиться на них, просить у них что-то определенно не стоит. Рассчитывать можно лишь на себя. И, опять же, на друзей, на любимую… Но в данный момент – исключительно на себя».

«Урфины» прошли, не заметив их с профессором. Несмотря на свою «куклоподобность», они, видимо, все же имели в своей программе функции, позволяющие выбирать оптимальный путь передвижения, а не переть по кустам, тратя понапрасну энергию. Собственно, должны были иметь, иначе какие из них солдаты. И это сейчас оказалось Плюху и Сысоеву как нельзя на руку – «урфины» обошли плотный кустарник стороной.

Выждав, чтобы шаги противника отдалились, но были еще слышны, косморазведчик поднялся и сказал профессору:

– Идемте. Постарайтесь не отставать. И будьте поосторожней.

– Да что вы, Егор, право слово! – поморщился Юлий Алексеевич. – Я, конечно, в космических академиях не обучался, да и сталкер из меня никакой, но соображаю ведь, не маленький.

– Не обижайтесь. Но вы прекрасно понимаете, что мы сейчас не на прогулке. И я уверен, что вы сейчас волнуетесь. А волнение плюс незнакомая, опасная обстановка могут сыграть злую шутку даже с опытным человеком. Поэтому я не считаю лишним подстраховаться и предупредить. Восстановить внимание, если оно вдруг утратилось.

– Да-да, конечно, – вновь досадливо поморщился Сысоев. – Это вы не обижайтесь. Не обращайте на мою ворчливость внимания. Вы правы, я ужасно нервничаю. Но я постараюсь взять себя в руки. Идемте!

И они пошли, прислушиваясь к шагам «урфинов», идущих впереди. Из-за кустов и деревьев их было не видно, но, судя по звуку, до последних рядов было метров сто – сто пятьдесят. То, что неприятеля нельзя было увидеть, слегка напрягало разведчика, полагаться на один только слух он не привык. С другой стороны, это имело и обратный эффект, ведь и «урфины», случайно оглянувшись, не могли заметить преследователей. Хотя утешало это слабо. Противнику ничто не мешало оставить нескольких солдат – да что там, вполне бы хватило и одного! – в засаде и, дождавшись нарушителей, спокойно их уничтожить. Или взять с собой для дальнейшей переделки.

Поэтому Плюх напрягал зрение как только мог, вертел головой во все стороны, реагировал на малейший шорох. А еще он запоминал направление. Это было исключительно важно, поскольку ориентироваться в здешнем «ненастоящем» лесу да еще уж точно под ненастоящим, а точнее, никаким небом не представлялось возможности. Но «чувство направления» им в Академии тренировали усиленно и серьезно, а потому косморазведчик запоминал маршрут весьма тщательно, каждый его самый незначительный поворот. Пройденное расстояние он тоже мог назвать с очень большой точностью. И к тому моменту, как лес начал редеть, Егор знал, что, покинув друзей, они с профессором Сысоевым прошли приблизительно три с половиной километра.

А лес определенно поредел – впереди между деревьями и вовсе светлело открытое пространство. И Плюх наконец-то разглядел спины идущих там «урфинов».

– Чуть сбавим шаг, – предостерегающе вытянул он руку. – Похоже, мы почти пришли.

– Очень кстати, – тяжело дыша, ответил Сысоев. – Мне прогулки по лесу в таком темпе даются уже тяжеловато.

– Только, Юлий Алексеевич… – Егор замялся. – Вы уж меня простите, но я опять хочу вас попросить: будьте осторожней. Здесь нас уже могут увидеть. Но ведь нам нужно будет и вовсе выйти из леса, иначе какой смысл… Мало того, там уже придется ползти. Вы точно готовы? Не будет ничего зазорного, если вы подождете меня здесь. А лучше, если чуть отойдете в глубь леса и спрячетесь в кустах.

– А вот теперь я на вас точно обижусь! – засопел Сысоев. – Зачем же я тогда, позвольте узнать, вообще сюда шел? Наш друг погиб, чтобы мы могли выполнить намеченное, а вы просите меня отсидеться в кустах? Может, тогда уж сразу со спущенными штанами? Вы на этого намекаете? Говорите, говорите, не стесняйтесь, господин космический разведчик!

– Да что вы такое… – Плюх скривился и махнул рукой. – Я просто беспокоюсь за вас. Без всяких намеков. Но я вас понял и больше об этом не будем. Идем вместе до конца. Но про осторожность свои слова я брать назад не стану.

– А и не нужно, – подобрел и даже улыбнулся профессор. – Тут вы совершенно правы, осторожность теперь важна как никогда.

– Хорошо. Тогда пристегните магазин к винтовке.

Юлий Алексеевич кивнул, достал из подсумка снаряженный патронами магазин и весьма ловко приладил его к «Маше». То же самое проделал и Плюх.

– А теперь пригибаемся и бежим вон к тому дереву, – показал Плужников. – А дальше придется ползком.