Глава 22
Тайна последней встречи

Об охране, имевшейся у Распутина, помимо банковских соглядатаев и филеров МВД, имеются разнообразные сведения, однако персонально ее члены не назывались, за исключением документов полиции. В частности, Воронин выше упоминал: «Мне известно, что группа офицеров, жившая и бывавшая в квартире Гюллинга, поставила себе задачу оберегать Распутина от дурного влияния на последнего Симановича, Мануйлова и др. с тем, чтобы направить деятельность Распутина на добрые дела».

В группу этих офицеров входили уже упомянутые Эльвенгрен, Пхакадзе, а также Езерский.

Единственное место, по данным наружного наблюдения полиции, кроме дворца Юсуповых, который посетил Распутин в вечер перед убийством, была квартира Гюллинга на Фонтанке, 54. Здесь, видимо, и разыгралась эта странная история с попыткой повторного самоубийства Пхакадзе, та, что на пять минут задержала Эльвенгрена, а сообщникам дала единственный, но очень важный шанс, которым они и воспользовались. Но в этом случае волей-неволей возникает вопрос о личности неудавшегося зятя Распутина и его роли не только в судьбе потенциального тестя, но и в планах заговорщиков. Отметим для себя одно важное обстоятельство: согласно данным прокурорского дела, Эльвенгрен проживал в доме по Троицкой улице (ныне Рубинштейна) в доме 15. Там же проживал и неудавшийся зять Распутина – Семен Иванович Пхакадзе.

Уроженцы Петербурга знают этот специфический огромный многоквартирный дом. Он прошивает целый квартал, и его фасады выходят и на Фонтанку под номером 54, и на Троицкую улицу (ныне Рубинштейна) под номером 15–17. Тогда становятся понятными приведенные выше слова Воронина: «группа офицеров, жившая и бывавшая в квартире Гюллинга…»

В дневнике наблюдения полиции мы находим адрес места последнего посещения Распутина 16 декабря 1916 года. Он приписан карандашом от руки, и это «Фонтанка, д. 54».

Кто же этот Гюллинг?

Был ли он известен полиции? Волей-неволей такой тип должен был заинтересовать следствие, ведь он мог располагать важными сведениями о намерениях жертвы перед убийством, планах Распутина на эту ночь и т. д.

Но в прокурорском деле его нет! Хотя прокурорам этим домом следовало бы заинтересоваться.

В оперативных данных, имевшихся у охранного отделения, сообщалось, что Гюллинг «40 лет. Уроженец Финляндии, родом из Гельсингфорса», то есть из Хельсинки.

Первая его зарегистрированная охранкой встреча с Распутиным относится к 29 июля 1916 года. Но визиты, как видно из документов полиции, были взаимными и очень частыми. Особенно интенсивно они происходили осенью: весь октябрь, ноябрь и, конечно, декабрь. 7 декабря Распутин сам наведывался к нему, а 8-го уже Гюллинг посещает фаворита.

Любопытно, что встреча с этим финном идет одновременно или сразу после визитов Распутина в Царское Село и конкретно после посещения домика фрейлины Вырубовой, где обычно фаворит виделся с царицей. Вот что сообщает дневник наружного наблюдения охранки: «Царское Село. Церковная улица, д. 2 дек. 5, 9, 10, 12, 14. Квартира Вырубовой».

Разнообразного рода свидетельства об этом лице мы находим и в других документах. В частности, в показаниях бывшего товарища министра внутренних дел Степана Белецкого, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства после падения царского режима: «По поводу неправильной политики Ф. А. Зейна, отразившейся, между прочим, и на далеко не дружественном отношении Швеции к России, между прочим, через А. А. Вырубову была подана записка Государю, составленная сыном финляндского сенатора А. О. Гюллингом, специально для этой цели познакомившимся с Распутиным через Скворцова, который также познакомил меня с Гюллингом».

Гюллинг действительно являлся сыном финского сенатора Сейма Оскара Гюллинга, известного сторонника максимальной автономии Финляндии, тогда еще входившей в состав Российской империи, его даже можно было бы назвать жестким сторонником независимости Финляндии.

Полицейское расследование продолжалось своими путями, порой отличными от прокурорских дел. 19 декабря был задержан ряд знакомых Распутина. Эта мера оправдывалась тем, что власти якобы стремились избежать столкновений на демонстрации, которая могла быть устроена сторонниками покойного. Но, возможно, все объяснялось угрозой жизни недавним заговорщикам.

Были ли такие опасения серьезными?

Да. В день, когда был обнаружен труп Распутина, то есть 19 декабря, Юсупова охватила тревога уже за свою жизнь. «Ночь мы провели беспокойно, – писал он. – Около трех ночи доложили, что какие-то подозрительные субъекты проникли во дворец с черного хода, уверяя, что посланы нас охранять. Никаких бумаг в подтверждение они не предъявили и были изгнаны, а на охрану у дверей встали верные люди».

Угроза покушений на подозреваемых в убийстве усиливалась день ото дня. И МВД принимало свои меры для сохранения их жизни и продолжения следствия. «3-го вечером, – сообщает Юсупов, – пожаловал во дворец на Невском агент охранки. Заявил он, что имеет от Протопопова приказ защитить великого князя Дмитрия от возможных покушений. Дмитрий ответил, что в защите Протопопова не нуждается и полицию к себе не впустит. Агенты тем не менее остались сторожить близ дворца. Вскоре подоспели новые сторожа, на сей раз жандармы, посланные петербургским генерал-губернатором Хабаловым по настоянию председателя Совета министров Трепова, узнавшего, что распутницы затеяли заговор против нас».

Чтобы сбить накал ситуации, МВД и прибегло к превентивному аресту.

Задержание провело отделение по охране общественной безопасности и порядка в столице особого отдела Департамента полиции. О чем и была сделана запись в секретном журнале за № 2606: «Для предупреждения демонстрации на похоронах Григория Распутина в ночь на 20-е сего Декабря были задержаны: 1/ хорунжий 34-го Донского казачьего полка Семен Иванов Пхакадзе, 2/ Гвардии штабс-капитан, личный Адъютант Командира 3-го Армейского корпуса Николай Семенов Езерский, 3/ прапорщик Дагестанского конного полка князь Нестор Давыдович Эристов, 4/ военный чиновник 103-го головного эвакуационного пункта Сергей Владимирович Владимиров, 5/ царскосельский 2-й гильдии купец Сергей Михайлович Виткун, 6/ финляндский уроженец Артур Оскарович Гюллинг и потомственный почетный гражданин Леонтий Фомич Воронин.

Все поименованные лица днем 21-го сего Декабря были освобождены».

Среди задержанных фигурирует и уже знакомый нам Гюллинг. Как это ни удивительно, но хранящиеся в ГАРФ материалы полиции и Минюста об убийстве Распутина не содержат допроса финна.

Но… здесь имеется лишь небольшое сообщение о нем.

«Артур Гюллинг возбудил подозрение в возможной причастности к шпионажу тем, что в его квартире проживало и бывало много офицеров, а также тем, что, обладая, по его словам, состоянием в 100 000 финских марок, платит ежемесячно за квартиру 600 рублей и своему секретарю Воронину – 300 рублей. Далее Гюллинг рассказывал, что, участвуя во многих предприятиях, ничего не нажил, но вложил денег много».

В деле имеются показания секретаря этого финна Леонтия Воронина, у которого была обнаружена специфическая записная книжка. Она показалась дознавателям настолько интересной, что о ее судьбе есть примечательная запись: «Докладывая об изложенном, доношу, что дальнейшая разработка адресов, записанных в записной книжке Воронина, производится и затем будет передана в контрразведывательное отделение при Штабе Петроградского военного округа на театр военных действий».

Департамент полиции давно интересовался личностями Воронина и Гюллинга и хотел получить исчерпывающую информацию о них.

«Среди адресов в записной книжке Воронина имеются фамилии лиц, проходивших по подозрению в шпионаже. Независимо сего Воронин и ранее был заподозрен лично в шпионаже, о чем доносилось в Департамент полиции по 6-му Делопроизводству 20 января 1915 г. за № 4008. Виткун женат на германской подданной, а Воронин на австрийской, Гюллинг, по словам Воронина, является родственником шведского министра Валленберга».

Последнее весьма примечательно: Гюллинг находится в родственных отношениях с Кнутом Агатоном Валленбергом – министром иностранных дел Швеции.

Вот что удается выяснить еще:

«Протокол 1916 г., декабря 21 дня в г. Петроград, я, отдельного корпуса жандармов подполковник Прутенский на основании 23 ст. Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении, допрашивал нижепоименованного, который объяснил:

зовут меня: Леонтий Фомич Воронин. От роду имею 44 г., вероисповедания православного. Звание мое потомственный почетный гражданин. Журналист, заведующий политическим отделом газеты «Колокол», бывший венский корреспондент, личный секретарь Гюллинга, от коего получал 300 руб. в месяц.

Проживаю: В. О.; Большой проспект, д. № 56, кв.81, где снимаю 2 комнаты у старшего помощника Секретаря Сената Балицкого.

На предложенные мне вопросы отвечаю: Служу секретарем у Вице-герадсгевинга А. О. Гюллинга. Получал 300 руб. в месяц и бывал у него на квартире ежедневно с 10 часов утра по 5–6 час вечера, исполняя разные письменные работы по политическим и коммерческим делам. К разряду политических работ г. Гюллинга принадлежит проект создания антигерманской коалиции Скандинавских государств – проект, обработанный мною по указанию г. Гюллинга. К коммерческим делам относятся копии домашнего договора между Действительным тайным советником А. Данилевским и Гюллингом по переуступке первым своих прав на Мурманскую концессию и черновик гарантийного письма на имя Г. Е. Распутина об уплате ему комиссии в виде одного миллиона рублей за посредничество в деле продажи целого торгового флота «Добровольному флоту». Последний документ не был использован. Мне известно, что группа офицеров, жившая и бывавшая в квартире Гюллинга, поставила себе задачу оберегать Распутина от дурного влияния на последнего Симановича, Мануйлова и др. с тем, чтобы направить деятельность Распутина на добрые дела.

Знаю также, что поручик Пхакадзе, будучи женихом, имел исключительное влияние на Распутина, лично предполагаю, что Пхакадзе, как кавказец, не оставит без мести смерть Распутина.

Лично я ни в каких отношениях с Распутиным не находился. Встречая его в квартире Гюллинга, я был лишь немым свидетелем веселых ужинов. Первое время меня даже не приглашали в те дни, когда бывал Распутин, и только лишь по настоятельной моей просьбе, вызываемой весьма понятными интересами к личности Распутина, я трижды был в его компании, причем один раз участником одного из ужинов был американец Ньюман, специально для этой цели приглашенный Гюллингом.

О возможности какой-либо демонстрации в день похорон Распутина не слыхал, а вообще о вышеупомянутой группе офицеров затрудняюсь сказать, так как, видимо, последние дни они меня избегали. Сам лично в подобной демонстрации я участвовать и не думал.

Л. Воронин

Подполковник Прутенский».

Вообще Воронин довольно просто открещивался от многих подозрений. Однако гарантийное письмо Распутину на сумму в 1 миллион рублей в виде посреднической суммы, или комиссионных, в деле продажи «Мурманской концессии» и «Добровольного флота» наводит на размышления. Тем более, как явствует из документа, договор-то был «домашним», то есть не предполагающим обнародования ни при каких обстоятельствах.

«Милостивый государь

Григорий Ефимович

Настоящим обязуюсь уплатить Вам здесь в Петрограде в русской валюте один миллион рублей, если благодаря Вашему содействию будет достигнуто соглашение между нашей фирмой и Добровольным флотом о покупке последними у предложенных нам и Вам известных торговых пароходов общего тоннажа не менее 50 000 тонн».

Сумма в 1 миллион рублей, да еще и комиссионная, в качестве презента от человека, чье состояние исчислялось лишь суммой в 100 000 финских марок, наводила на серьезные размышления. Вся эта затея с кораблями могла быть прикрытием для посреднической акции Распутина.

И, тем не менее, Гюллинг был отпущен.

Но был ли Гюллинг действительно родственником некоронованных властителей Швеции Валленбергов?

Генеалогические данные родства Маркуса, а не его брата Кнута Валленберга указывают на то, что 19 августа 1890 года он женился на Гертруде Амалии Хагдаль, дочери доктора Чарльза Эмиля Хагдаля и его супруги Эмилии Хагдаль, урожденной Гюллинг. Таким образом Гюллинги действительно были родственниками жены Маркуса Валенберга.

Сегодня известно, что министр иностранных дел Кнут Валленберг, родной брат Маркуса, искал возможности сыграть важную роль в процессе примирения России и Германии. Так, в доверительной беседе с немецким банкиром Максом Варбургом, который вел в Стокгольме неофициальные переговоры о возможности вступления Швеции в войну против России, шведский министр иностранных дел заметил: «Для меня есть одно решение: это союз трех империй… Но я опасаюсь, что немцы будут чересчур жесткими, потребуют слишком много земель у России».

Идея Валленберга заинтересовала Варбурга, и он запросил Берлин об инструкциях в отношении переговоров с Валленбергом. Рейхсканцлер Бетман-Гольвег рекомендовал рассеять подозрения Валленберга насчет жестких условий мира, заявив, что: «мы должны ограничиться необходимыми в военном отношении изменениями границ и торговым договором».

В итоге гамбургский банкир выразил готовность, если это будет нужно, вновь поехать в Стокгольм, но уже для обсуждения возможности шведского посредничества между Россией и Германией и перспектив сепаратного мира.

Вот для чего нужен был Оскар Гюллинг и для чего он встречался с Распутиным и, видимо, какими-то еще политическими деятелями Российской империи, возможно, с теми, что названы в разговоре с Хохен-Эстеном.