Глава 21
Мотивы убийц

В разнообразных исследованиях на тему убийства Распутина мотивы соучастников рисуются в исключительно научных терминах и с максимумом нейтральных эпитетов и эвфемизмов.

Приведем в качестве примера одно из таких объяснений.

Дуглас Смит, автор книги «Распутин: вера, власть и сумерки Романовых» (Rasputin: Faith, Power, and the Twilight of the Romanovs. New York. 2016). Из интервью радио «Свобода» от 7 декабря 2016 года:

«Думаю, что подлинной причиной убийства была неспособность российского общества осознать сложность и неоднозначность ситуации, сложившейся в ходе войны, понять причины поражений на фронте и трудностей в тылу. Как обычно, люди хотели получать простые ответы на сложные вопросы. Во всем винили предателей и шпионов. Вспыхнула разнузданная кампания шпиономании, захлестнувшая страну. Повсюду мерещились немецкие агенты, во всем винили предателей. Подозрений и обвинений не избежала даже царица, благо она была немецкого происхождения. Главой этих предателей и шпионов называли Распутина, который якобы находится в заговоре с царицей и дает предательские советы царю. Надо сказать, что Распутин действительно не был сторонником войны».

Но преступники в своих действиях, как правило, руководствуются не академическими мотивами, тем более, когда речь идет о жестоком убийстве, которое было заранее подготовлено и не является результатом внезапно ослепившего группу людей аффекта, вызванного чтением желтых газет или эмоциональными пересудами будуарных сплетников.

Мотив у преступников был, и он был им более чем очевиден.

Лето 1927 года. Казалось бы, дело Распутина уже одиннадцать лет как сдано в Архив Октябрьской революции. Уже давно не существует Российская империя, нет царского МВД и Минюста, расстреляны или бежали за границу те, кто когда-то имел отношение по службе к незаконченному уголовному делу. С чего бы после Гражданской войны, унесшей столько жертв, вспомнить о погибшем царском фаворите?

Но новая череда убийств и террористических актов заставляет вспомнить события загадочной декабрьской ночи в доме на Мойке и почему-то кажется, что тень Распутина встает из тьмы загробного мира и грозит своим гипнотическим жестом миру, так и не восстановившему элементарную справедливость.

7 июня 1927 года на вокзале в Варшаве эмигрант террорист Борис Коверда со словами: «Это за национальную Россию, а не за Интернационал!» стреляет в советского посла Петра Войкова. Дипломат сражен наповал. Жертва – один тех «проверенных товарищей», которые в 1918 году имели прямое отношение к гибели царской семьи в Екатеринбурге.

Но убит он не за это. Коверда признается польским властям: «Я действовал во имя России, не Советской России, а нашей Родины!» Коверда – сын активного члена организации Савинкова «Союз защиты Родины и Свободы» Софрона Коверды.

Уже через три дня после теракта в газете «Правда» печатается жесткое заявление: «Ввиду открытого перехода белогвардейцев и монархистов, действующих из-за границы по инструкциям и на деньги иностранной охранки, к террористической борьбе, Коллегия ОГПУ в заседании своем от 9 июня приговорила к расстрелу следующих 20 человек…»

Далее внушительный список жертв. Его открывал князь Долгорукий, член ЦК партии кадетов, обвинявшийся когда-то в нелегальном проникновении на территорию УССР. Сразу за ним Георгий Эльвенгрен. О покойном скупо сообщалось, что он бывший капитан царской армии и участвовал вместе с британским шпионом Рейли в организации покушения на советскую делегацию в Генуе. На территорию СССР он проник в 1926 году и тут же был схвачен оперативниками.

Этот русский швед родился в сентябре 1889 года в семье отставного полковника царской армии Эльфенгрена. Семья жила в Выборгской губернии, входившей тогда в Великое княжество Финляндское. При рождении он получил имя Георг – в честь Георгия Победоносца. Семья Эльфенгренов исповедовала лютеранство. Отец прочил своему чаду военную карьеру. И в отрочестве определил его в столичный Кадетский корпус имени Александра II. После него юноша окончил курс в Николаевском кавалерийском училище по первому разряду в звании рядового юнкера. Благодаря высокому росту он был зачислен в эскадрон лейб-гвардии Кирасирского Её Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны (синего) полка. Ему определили жалованье в 720 рублей в год, с добавочными и квартирными.

Предполагая продолжить свою службу в дальнейшем, в 1911 году Георг Унович Эльфенгрен переменил свое имя и отчество, став Георгием Евгеньевичем Эльвенгреном. Это обстоятельство сыграло для него положительную роль. Он стал быстро продвигаться по службе и в 1916 году уже имел звание штаб-ротмистра.

Быть «синим» кирасиром и служить в столице великой империи – все это считалось большой удачей. Тем более что сама лейб-гвардия часто участвовала в торжествах и кирасир видел многих высоких особ воочию. И в первую очередь государя.

Подразделение Эльвенгрена было одним из самых элитарных, входивших в так называемый «Государев конвой». Его офицеры по традиции не только несли охрану монарха, но и часто выполняли конфиденциальные поручения.

После революции Эльвенгрен – активный противник советской власти.

Офицер царской армии, он сознательно вступил в ряды террористической организации Савинкова «Союз защиты Родины и Свободы». Участвуя вместе с британским шпионом Рейли в организации покушения на советскую делегацию в Генуе, Эльвенгрен мог предполагать, что имеет шанс попасть в руки ОГПУ. На территорию СССР он проник в 1926 году, и тут же был схвачен оперативниками.

В специальной шифротелеграмме зампреду ОГПУ от 23 июня 1927 года Сталин предлагал устроить над Эльвенгреном и Рейли показательный процесс, упрекая Вячеслава Рудольфовича Менжинского в том, что «опубликование показаний Эльвенгрена теряет в убедительности ввиду неизвестности автора статьи» и далее добавлял: «публикация таких показаний имеет громадное значение, если обставить ее умело, а авторами соответствующих статей выдвинуть известных юристов, адвокатов, профессоров…»

Именно смерть Эльвенгрена, а не гибель других 19 заложников Советской власти, привела 6 июля 1927 года в советское полномочное представительство в Берлине странного посетителя – нациста, барона Хохен-Эстена.

Это был один из тех свидетелей, которых не хватало прокурорскому дознанию в декабре 1916-го – феврале 1917 годов. Но его появление в стенах царского МВД или прокуратуры было бы событием немыслимым и скандальным.

Хотя именно он мог бы рассказать главному дознавателю МВД генералу Попову или прокурору Завадскому существенные факты о мотивах и предпосылках преступления, после чего сами соучастники убийства выглядели двусмысленно.

Хохен-Эстен и раньше появлялся в советской дипломатической миссии. Но обычно он приходил как референт посольства Венгрии и беседовал по вопросам, связанным с международными отношениями.

К тому же барон был членом нацистской партии и сотрудником ее прессы. Возможно, это и насторожило Райвида, который и сам был не только карьерным дипломатическим чиновником СССР, но и сотрудником ОГПУ, – вряд ли посетитель этого не знал.

Весь разговор с нацистом показался Райвиду настолько важным, что он занес его в дипломатический дневник, и эти несколько страниц потом стали частью небольшого, но весьма интересного дела НКВД. И в нем, как мы убедимся, все имеет значение. И вот что там написано: «Сегодня у меня был барон фон Хохен-Эстен, который иногда ходит ко мне беседовать по разным политическим вопросам, якобы по неофициальному поручению венгерского посланника в Берлине Канья. Он является сотрудником венгерского посольства, где, видимо, реферирует по русским вопросам. Кроме того, он является членом фашистской национал-социалистической партии и сотрудником прессы этой партии. По происхождению он разорившийся балтийский аристократ.

Сегодня он рассказал мне кое-какие интересные вещи, относящиеся к попытке заключения сепаратного мира в 1916 году между Россией и Германией и к истории убийства Распутина. Хохен-Эстен сказал мне, что его побудило прийти и рассказать эту историю то обстоятельство, что один из живых свидетелей и участников этого дела Эльвенгрен, перед которым он был в известной мере обязан сохранением общей тайны, ныне больше не существует, будучи расстрелян ГПУ. В июне 1916 года, по словам Хохен-Эстена, он вместе с другими лицами, имен которых он пока еще не желает назвать, был послан близкими ко двору Вильгельма II кругами (графиня Волькенштайн и другие) неофициально, для связи с элементами русского двора, которые имели стремление добиться заключения сепаратного мира с Германией».

Графиня Волькенштайн? Да, такая дама была и имела свой влиятельный политический салон, такой же, как «Звёздная палата». Ее звали Мария Шляйниц-Волькенштайн. Ее муж был известным австрийским дипломатом, когда-то служившим и в Санкт-Петербурге. Мария Шляйниц была влюблена в музыку Вагнера и даже способствовала открытию фестивалей в Байройте. В салоне Волькенштайн собирались различные политические фигуры: от кайзера Вильгельма, видных немецких и австрийских дипломатов, прусской аристократии до представителей крайне правой мысли, таких, например, как французский дипломат Артюр де Габино. Здесь можно было встретить и художника Беклина, и физика Гельмгольца. О Марии Шляйнец-Волькенштайн имеется обширная библиография.

Правда, в 1912 году хозяйка салона умерла. Но не исключено, что сам салон в другом виде или в качестве иного салона продолжал существовать, перейдя, скажем, к ее племяннице Кристине Волькенштайн-фон-Тростбург, которой Мария передала самый важный элемент салона – Вагнеровский фестиваль в Байройте. Кристина была и приятельницей известного пацифиста и дипломата графа Генри Клеменса Ульриха фон Кесслера, который в 1916 году был одним из самых горячих сторонников заключения мира с Россией.

Но вот что далее сообщал Хохен-Эстен советскому дипломату:

«Связь между обоими дворами не прерывалась во время войны и поддерживалась неофициальными и нелегальными путями через различных элементов, близких к общим дворам».

И это тоже правда.

Датская кабельная компания «Большое северное телеграфное агентство» в дни войны обслуживалась исключительно иностранными сотрудниками. Датчане утверждали, что оборудование телеграфной линии слишком сложное и непонятное для русских специалистов. Это положение сильно беспокоило российские военные власти. Четырнадцатого июня 1916 года председатель Петроградской военно-цензурной комиссии генерал-майор Батюшин дал указание об удалении иностранных граждан от обслуживания кабеля на русской территории. Пришедшие им на смену отечественные специалисты внимательно изучили устройство системы и к своему изумлению 18 июня 1916 года обнаружили подключение германской телеграфной сети к аппаратам станции в Александровске. В тот же день они приняли 14 немецких телеграмм (в том числе и шифрованных), отправленных из Берлина и Щецина. По этому поводу было возбуждено расследование. В своей записке, адресованной начальнику Штаба Петроградского округа, Адабаш сообщал, что сложные британские аппараты Уитсона, усовершенствованные датчанами, и ряд других технических обстоятельств исключали возможность случайного подсоединения немецкого кабеля. Отсюда возникал вопрос: кто посылал и кто получал телеграммы? Эти подозрения бросали тень на лиц, близких к правящей чете.

Все, что рассказывал странный немец в советском посольстве, нашло подтверждения, хотя и выглядело подчас фантастически.

«Задачей его поездки в Ленинград, – рассказывал Хохен-Эстен, – было воспользоваться тяжелым внутренним положением России и предупредить влиятельные элементы русского двора, что от грядущей революции может спасти только выход России из войны с Германией и некоторые внутренние реформы. Ему было поручено, в случае необходимости, работать вместе с другими лицами над проведением дворцового переворота и устранением Николая II от трона, так как последний был лично противником сепаратного мира с Германией. По своем приезде он связался со следующими тремя лицами, которые вместе с бывшей царицей Александрой работали над сепаратным миром, – Штюрмером, директором Департамента полиции Белецким и одним из руководителей Синода Василием Михайловичем Скворцовым. Вся группа людей вместе с германскими агентами поставила своей задачей обработать Распутина в направлении того, чтобы он возглавлял вместе с царицей движение за мир с Германией. Так как Николай II был против сепаратного мира (позицию свою он мотивировал якобы тем, что как дворянин он не может нарушить своего слова, данного им союзникам), то было решено произвести подготовку дворцового переворота, который был назначен сначала на 6 декабря, а потом на 10 января 1917 года».

Николая якобы удалось убедить, что он 6 декабря (день его именин) откажется от трона в пользу наследника Алексея, для того чтобы предоставить возможность регентше царице Александре заключить сепаратный мир. Он говорил, что «я лично, давши слово своим союзникам, этого сделать не могу, но ни царица, ни наследник этого слова сами не давали и потому лично не связаны словом чести». Предполагалось далее, что регентша опубликует манифест о том, что тяжелое положение России требует заключения, во-первых, сепаратного мира и, во-вторых, проведения внутренних реформ».

Удивительно, но тоже самое Феликс Юсупов сообщает британскому дипломатическому агенту Альберту Стопфарду 6 июня 1927 года в Ялте: «Войдя в столовую, Феликс Юсупов вовлек Распутина в длинный разговор, в ходе которого последний подтвердил, что Императрица Александра Феодоровна собирается объявить Себя Регентшей 10 января (нового стиля)».

Это получается 27 декабря. То есть убийство Распутина происходит ровно за десять дней до запланированного события.

Более обстоятельно Юсупов поясняет эти причины следователю Соколову в Париже с 3 по 4 января 1921 года.

«От Распутина всегда я слышал, что не надо этой войны, что довольно пролито крови и надо войну прекратить. Он об этом говорил настойчиво-определённо. Я его раз спросил: „А как на это смотрят в Царском“? Он мне ответил: „Да что там смотрят? Конечно, дурные люди Им дурное говорят. Да все равно все по-моему будет. И Государь устал, и все устали. Ведь ОН Божий человек. Куда ЕМУ справляться с таким делом. Вот царица у нас мудрая. Ей нужно все в руки дать. Чтобы ОНА всем управляла. Тогда все хорошо будет. Это народная воля“»…

Распутину и было поручено вызвать к жизни три фактора или хотя бы один из них: устранение ГОСУДАРЯ от дел путем передачи Престола Алексею Николаевичу при регентстве ИМПЕРАТРИЦЫ; заключение при помощи безграничной воли Распутина на волю ИМПЕРАТРИЦЫ сепаратного мира, роспуск Государственной думы».

Разъяснения немца советскому дипломату вскрывают события ночи с 16 на 17 декабря с неожиданной стороны. Вот что пишет Райвид далее: «Якобы предполагалось, что в манифесте написано обещание „передачи земли народу“ и т. п. Хохен-Эстен утверждает, что он вместе с Распутиным и некоторыми другими лицами составил проект манифеста, причем он разъяснил мне обещание земли народу как объявление о принудительном выкупе государством земли у помещиков и продаже ее в рассрочку на 50–60 лет крестьянам. В подготовке дворцового переворота участвовало много элементов дворянства и высших сановников, близких ко двору. Среди них были Пуришкевич и Юсупов, и др. Соглашаясь с необходимостью дворцового переворота, однако некоторые элементы во главе с Пуришкевичем выступали против двух предполагавшихся лозунгов манифеста, прокламирующего этот переворот, против сепаратного мира с Германией и против лозунга земли народу».

Это очень важный момент – если верить этому документу, то и Пуришкевич, и Юсупов были участниками подготовки процесса близкой передачи власти: от царя к наследнику и императрице. И не было нужды еще что-то узнавать от Распутина, они были посвящены в важные дворцовые тайны.

«Так как предполагалось, по словам Хохен-Эстена, придать „народный характер“ дворцовому перевороту, то в качестве такого „народного представителя“ фигурировал Распутин. Распутин был целиком за сепаратный мир, всячески одобрял лозунг „земли народу“».

Как уже говорилось выше, пацифистские взгляды Распутина не были секретом. Борьбу против войны он считал своим делом и этому остался верен. Один из секретарей Ленина Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, которого сложно заподозрить в симпатиях к Григорию Ефимовичу, имел с ним продолжительный диалог еще в 1914 году, и взгляды Распутина на мир и землю находят подтверждение:

«И он смотрел на себя, пришельца из далекой Сибири, как на человека, на которого пал жребий идти и идти, куда-то все дальше и все выше, и представительствовать за „крестьянский мир честной“… Вот, в сущности, содержание всей его „политической“ мысли, которую он только мог собрать и полусловами, полунамеками высказать, когда у него спрашивали, что он, собственно, хочет, к чему стремится. Отсюда такая воистину пламенная ненависть к малейшему призраку войны, к малейшему намеку, что вновь и вновь забряцает оружие на поле брани.

– Тебе хорошо говорить-то, – как-то разносил он при мне, полный действительного гнева, одну особу с большим положением, – тебя убьют там, похоронят под музыку, газеты во-о какие похвалы напишут, а вдове твоей сейчас тридцать тысяч пенсии, а детей твоих замуж за князей, за графов выдадут, а ты там посмотри: три целковых в зубы, семеро детей по миру пошли, в кусочки побираться, землю взяли, хата раскрыта, слезы и горе, а жив остался, ноги тебе отхватили, – гуляй на руках по Невскому или на клюшках ковыляй да слушай, как тебя всякий дворник честит: – Ах ты такой-сякой сын, пошел отсюда вон! Марш в переулок! (…)

– Нет, войны не будет, не будет, не будет! – И он заходил, забегал, шатаясь по комнате, встряхивая насыпающимися на глаза длинными волосами, тревожно смотря вверх вдруг потускневшими, белесоватыми закатывающимися глазами. (…)

– Ах, грех, грех… Ишь, как я распалил-то себя… А ты знай понимай, мужик-то ведь всех вас кормит, а вы у него где? Вот тут, на горбушке, сидите. – И он похлопывал себя по затылку… (…)

– Умрешь – все равно, что тебе, что мне – одну сажень дадут, больше не пола-га-ат-ца!.. Или ты и за смертью оттягаешь земли-то больше и там расширишься?.. А?»

Такова емкая политическая и житейская парадигма Распутина, и остается только пожалеть, что мы знаем о ней исключительно в пересказе его врагов.

Ну а кем же предстают в монологе Хохен-Эстена Юсупов и Пуришкевич?

Предателями и злобными интриганами.

«Именно поэтому группа Пуришкевича и Юсупова, как сказал Хохен-Эстен, предала этот дворцовый переворот и убила Распутина, рассчитывая сорвать этим движение за сепаратный мир. В связи с этим Хохен-Эстен рассказал, как удалось убить Распутина.

Так как в кругах царизма знали о готовящемся покушении на Распутина и не особенно доверяли полиции и охранке, формально охранявшей Распутина, то Распутину были даны три телохранителя секретно от охранки. Этими тремя телохранителями были Эльвенгрен, расстрелянный теперь ГПУ, капитан егерского полка Езерский и корнет атаманской сотни Пхакадзе. Эти три лица никогда не покидали Распутина, и случилось лишь как-то так, что в вечер убийства Распутина эти три лица были не с Распутиным вместе. Хохен-Эстен рассказывает, что в вечер убийства Распутина последний вместе со своими телохранителями были в гостях у него и в 1 Р/г час вечера поехали домой, причем Эльвенгрен, который в этот вечер был дежурным при Распутине, хотел за ним через пять минут последовать. Однако за эти пять минут произошло непредвиденное обстоятельство. Будучи пьяным, Пхакадзе неудачно покушался на самоубийство, и это задержало на один час Эльвенгрена, отсутствием коего воспользовались Юсупов и Пуришкевич, увезли с собой из дому Распутина и там его и убили. Хохен-Эстен окончил свой рассказ тем, что, по его мнению, Эльвенгрен виновен косвенно в убийстве Распутина и этим самым – в срыве подготовлявшегося дворцового переворота и сепаратного мира.

Само собой разумеется, нельзя ни с какой стороны поручиться за правильность всего этого, что здесь изложено. Хохен-Эстен человек авантюрного типа. В случае нужды способен врать, и кое-что в его рассказе звучит фантастично. Однако, возможно, что как сырой материал рассказ этот может иметь для нас применение.

Райвид».

Эльвенгрен? Опять Эльвенгрен!

Да!

Есть такой человек и в материалах прокурорского дела об убийстве Распутина! И он действительно находился 16 и 17 декабря в доме Распутина, как и сообщает весьма осведомленный Хохен-Эстен!

Вот что говорит об этом документ: «В дополнение к представлению моему от 31 января сего года за № 127, имею честь донести Вашему Превосходительству, что 1-го сего февраля по делу об убийстве крестьянина Григория Распутина /Новых/ допрошен в качестве свидетеля поручик запаса Гвардейской кавалерии Георгий Эльвенгрен, который показал, что 17-го декабря минувшего года, когда он находился в квартире Распутиных, туда явился офицер в нетрезвом состоянии, пожелавший по секрету переговорить с дочерью Распутина Матреной. Последняя пригласила его в приемную, где он заявил ей, что он приехал из ресторана «Медведь», получив сведения об убийстве Распутина. Однако, поведение явившегося офицера было настолько непристойно, что семья Распутина обратилась к нему, Эльвенгрену, с просьбой удалить его из квартиры. Выйдя в приемную к названному офицеру, Эльвенгрен узнал в нем прапорщика, приходившего около месяца тому назад на прием к Распутину просить защиты ввиду угрожавшего ему наказания за скандал, произведенный им в нетрезвом виде в Москве».

Мы еще вернемся к этому чрезвычайно важному и, как кажется, анонимному посещению квартиры Распутина таинственным знакомым этого Эльвенгрена.

Любопытно, что Хохен-Эстен правильно называет грузинскую фамилию (Пхакадзе) жениха дочери Распутина, хотя многие русские, знавшие этого человека, в том числе и сам Распутин, часто не могли ее выговорить.

Упоминание о корнете Пхакадзе, женихе дочери Распутина, также есть в прокурорском деле: «Явившись к Распутину утром 16 декабря, Симанович застал его в очень нервном состоянии, которое сам Распутин объяснял предстоящей свадьбой своей дочери и говорил, что не допустит ее брака с Хакадзе, считая его „партией“ не подходящей для своей дочери». «Особенно же встревожился Распутин 15 декабря сего года, получив сведения о покушении на самоубийство жениха своей старшей дочери корнета Семена Ивановича Хакадзе».

Речь, конечно, идет о Пхакадзе. Вот что сообщает о нем охранное отделение в справке от 28 мая 1916 года: «По наведенным справкам, в Петроградской военной гостинице, бывшая „Астория“, помещающейся в д. № 12–39 по Морской улице, оказалось проживал Пхакадзе Семен Иванович, 22 лет, православного вероисповедания, прапорщик 17-го гусарского Черниговского полка по службе».

Создается ощущение – либо Хохен-Эстен был знаком с документами прокурорского дела, либо он действительно участвовал в секретных переговорах о мире Германии и России. Заметим, что в полицейских материалах по поводу смерти Распутина, в отличие от прокурорских, имя Эльвенгрена не упоминается вовсе.

Нас же должен интересовать важный момент: значит, в это же самое время параллельно с подготовкой убийства фаворита Юсупов и Пуришкевич были вовлечены в план подготовки дворцового переворота, главным двигателем которого был сам Распутин. И в этом рассказе Хохен-Эстена все выглядит логично.

6 декабря 1916 года как дата возможного переворота выбирается не случайно – это так называемый день тезоименитства царя, попросту день ангела. (Напомним, что в этот день Распутин ночью прислал телеграмму царю.) Надо было придать какое-то символическое значение государственному событию.

В этот день по традиции гофмаршалы, церемониймейстеры, скороходы, егеря, камер-фурьеры, конюхи, метрдотели и шоферы ожидали подарков. Обычно это были золотые портсигары с императорским вензелем из бриллиантов, золотые портсигары, броши и кольца. Фон праздника как нельзя кстати подойдет к объявлению мира и государственного переворота. Но все-таки в результате некоторых трудностей заговорщики решили перенести событие с 6 декабря 1916 года на 27 декабря (10 января) 1917 года.

Эта дата заставляет нас вспомнить о так называемом пророчестве Распутина, которое впервые было опубликовано в книге Жуковской: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурхе. Я предчувствую, что умру до 1 января 1917 года. Если я буду убит обычными убийцами, особенно русскими крестьянами, то ты, Папа, не должен бояться за Детей своих, – они будут править в Рассей еще одну сотню лет. Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придётся бежать из Рассей. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется».

Если мы знаем о возможном событии 10 января 1917 года, то тогда пророчество Распутина и не пророчество вовсе, а здравый и мудрый политический прогноз, предупреждающий монарха о том, что в случае срыва мира с Германией империю ждет революция и кровавая Гражданская война.

Позднее, при дознании, устроенном Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, близкий к кружку Распутина и одновременно к департаменту полиции Манасевич-Мануйлов проговорился: «Время было такое, большое политическое брожение, и выдвигались фигуры реакционные. Распутин, между прочим, говорил о том, что группа Государственного совета усиливается правыми элементами и его толкают на то, чтобы провести несколько правых…

Председатель: Это Распутин говорил?

Мануйлов:…в Госсовет для того, чтобы усилить: но Распутин говорил – „Какого черта от них толку? Все равно – что право, что лево – папаша ничего не понимает“. Он все упирал на то, что царь не гож.

Председатель: То есть в связи с той мыслью, что Александра Федоровна должна стать Екатериной II?

Мануйлов: Несомненно, в тайниках души вопрос шел о регентше.

Председатель: О низвержении Николая II и о регентстве Александры Федоровны?

Мануйлов: Это чувствовалось. Он был очень ловкий человек и не договаривал».

Следы существования «Манифеста» подтвердил Н. Маклаков в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии в кратком заявлении от 23 августа 1917 года. Датой представления проекта манифеста царю он назвал 19 или 20 декабря 1916 года. Маклаков вспоминал: «…после этого я писал еще письмо и проект Манифеста, и в памяти не осталось отчетливых следов всех этих документов в их подробностях». Запомним эти даты: 19 или 20 декабря 1916 года.

Между ними и 17 декабря, когда был убит Распутин, всего один-два дня.

В своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Родзянко напомнил детали атмосферы 1916 года: «Но определенно ходили слухи, и ко мне приезжали даже какие-то частные люди с заявлением о том, что они знают, что через шведское посольство Распутину передаются большие деньги из-за границы. Это я определенно помню. Я знаю, что все эти сведения доводились до сведения ген. Беляева, потому что он был во главе контрразведки».

Шведское посольство фигурирует здесь, видимо, не случайно. Наиболее безопасный путь в Россию из Германии лежал через эту нейтральную страну, которая была заинтересована в скорейшем мире двух воюющих стран.