Глава 11
Свидетельство: неизвестный в военно-походной форме

Какими бы ни были политические и человеческие предпочтения представителей следственной части Минюста, дело об убийстве Г. Е. Распутина продолжало успешно раскручиваться. Уже в первые дни прокуроры могли сделать ряд важных выводов относительно обстоятельств убийства и последних минут жертвы.

Основываясь на криминалистических фотографиях, данных судмедэкспертизы и на показаниях городового Ефимова, можно было нарисовать следующую картину: за несколько секунд до того, как в 2 ч. 30 м. ночи, по словам блюстителя порядка, раздались выстрелы, из боковой двери Юсуповского дворца выбежал Распутин.

Первый услышанный выстрел – был тот самый выстрел в нижнюю левую часть грудной клетки, «образовавший огнестрельный канал через желудок и печень, с выходным отверстием на правой стороне». Он был произведен еще в подвале. Но почему же его звук был слышен на улице? Очевидно, потому что по какой-то причине преступник, возможно от волнения, не закрыл дверь в подвал. И тогда выход из подвала к площадке внешней двери сыграл роль усиливающей звук трубы. Получается, что, несмотря на старания заговорщиков, и этот выстрел оказался услышан на улице.

Далее стрелявший, очевидно, выходил из двери, поднимаясь по ступеням из подвального зала. Затем он настиг темный силуэт, после чего «через 3–5 секунд последовало еще 3 выстрела, быстро, один за другим…» Это означало, что сближение жертвы и убийцы было почти мгновенным, хотя на этот раз первая пуля пролетела мимо. И лишь вторая подкосила Распутина. О ней мы знаем, что она была выпущена еще в стоявшую жертву, что подтверждает петроградский криминалист: «На поставленные эксперту Косоротову вопросы он высказал заключение, что при нанесении ран туловища он мог находиться в стоячем положении».

Кроме того: «Означенная рана, также огнестрельная, имеет вид канала, проходящего от позвоночника через костное вещество и оканчивающегося слепым концом с левой стороны брюшной полости, откуда была удалена деформированная пуля».

После этого ранения Распутин повалился навзничь. В момент окончательного сближения, а преступник действовал быстро, прозвучал третий выстрел.

И эта последняя пуля, как утверждает Косоротов, уже поразила жертву, лежащую на земле. Судмедэксперт поясняет: «Рана же головы, при его росте и предшествовавшем кровотечении была нанесена, когда он уже лежал, выстрелом из револьвера в лоб».

Она была, собственно, контрольным выстрелом и прошла насквозь. След этого выстрела имеется и на полицейской фотографии. Отметим для себя и силу двух из трех выстрелов, пробивших тело навылет.

Еще одно уточнение сделал судебный врач во время исследования тела Распутина: «При осмотре шубы на ней никаких повреждений, соответствующих ранам, обнаруженным на теле, найдено не было, ввиду чего эксперт Косоротов высказал заключение, что в момент нанесения Распутину ран последний был одет лишь в две рубахи, без шубы».

Этот момент важен вот почему: следствие должно было ответить на вопрос, где был произведен первый выстрел и что в холодный зимний день Распутин сначала находился именно в помещении дворца, откуда бежал, и был убит на сугробе прямо у деревянных тумб забора. Именно оттуда он был унесен в дом.

Очевидно и то, что перед убийством какое-то небольшое время ушло на спуск Распутина по винтовой лестнице – а это не более 20 секунд, и на то, чтобы Юсупов позволил ему снять шубу.

Уже из данного описания неминуемо встает один вполне очевидный вопрос: а кто был тот стрелявший человек?

Удивительно, но помимо полиции, помимо прокуроров, прессы и даже английской разведки, о чем речь пойдет ниже, свое дознание вел еще один человек, и ему удалось многого добиться для понимания того, кем был тот самый таинственный ночной посетитель дворца.

Этим «Эркюлем Пуаро» оказался чрезвычайно близкий к Распутину Арон Симанович, который по горячим следам выяснил реальную картину произошедшего с Григорием Ефимовичем. И его действия также фиксирует 751-е дело, в котором сообщается: «…Симанович утром 17 декабря отправился к нему на квартиру, где от дочерей узнал, что Распутин ночью куда-то уехал и домой не возвращался. Вскоре на квартиру Распутина приехала Мария Евгеньевна Головина, в присутствии которой дочери Распутина, заявив Симановичу, что им известно место пребывания отца, отказались такое указать Симановичу. В это время Головина дважды звонила по какому-то номеру по телефону, ведя переговоры на английском языке, и сообщила, что Распутин скоро будет домой. Однако, не дождавшись его возвращения, она поехала за ним сама, но там, где, по ее сведениям, полученным от дочерей Распутина, последний должен был находиться, она его не нашла, о чем по телефону сообщила Симановичу, высказав при этом предположение, что с ним что-то случилось. Тогда дочери Распутина рассказали Симановичу, что около часа ночи к ним на квартиру по черному ходу явился молодой человек, известный им по прозвищу „маленький“, которому открыл дверь сам Распутин, все время его ожидавший, как между ними было условлено. Войдя в квартиру, гость справился у Распутина, нет ли у него кого-нибудь постороннего, на что Распутин ему ответил: „маленький, никого нет, не бойся, миленький“. Разговор этот слышали проживавшие с Распутиным родственницы Катя и Нюра, дочери же его в это время спали. Девушка Катя к этому добавила, что, когда Распутин уходил из квартиры со своим гостем, то, закрывая за ним дверь, она видела „маленького“ в лицо и признала в нем молодого человека, несколько раз ранее посещавшего Распутина, фамилии которого она не знала, и только 17 декабря Головина ей объяснила, что „маленьким“ называли Феликса Феликсовича князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона».

Это и позволило Симановичу оперативно установить личность ночного посетителя, а затем посетить соседний с дворцом Юсуповых полицейский участок, где Арон имел разговор с начальником этого учреждения, о чем потом сообщил следователю. Так как там, по его расчетам, должны были многое знать о событиях ночи 17 декабря.

И вот какие показания Арона Самуиловича записал Ставровский: «Выяснив таким образом лицо, увезшее Распутина, Симанович отправился в 3-й участок Казанской части, расположенный напротив дома князя Юсупова, где узнал от пристава, что ему постовой городовой докладывал относительно произошедшего в минувшую ночь у названного дома. Со слов пристава Симанович понял, что после часа ночи городовой видел, как к дому-особняку князя Юсупова подъехал светлый открытый автомобиль, после чего спустя несколько минут послышались выстрелы и женские крики. Через несколько же часов за ограду особняка был подан черный автомобиль с незажженными огнями, в котором находился какой-то темный груз, вынесенный из боковой двери особняка, после чего автомобиль уехал в неизвестном направлении…»

Рассказ Симановича привел к тому, что прокурор Ставровский вызвал на допрос пристава 3-го участка Казанской части Александра Рогова. Полицейский уверял следователя, что Арон Самуилович «к Рогову, по словам последнего, не являлся, а вероятно, он был у пристава 2-го участка Адмиралтейской части, расположенной на Набережной Мойки, как раз напротив дома князя Юсупова».

Пристав Рогов очевидно лукавил. Да, если информацию о подъезжающем к дому Юсупова светлом открытом автомобиле и выстрелах на улице мог сообщить только дежуривший в ту ночь на Набережной Мойки городовой Ефимов, то тот факт, что «за ограду особняка был подан черный автомобиль с незажженными огнями, в котором находился какой-то темный груз», Ефимов видеть не мог.

И вот почему: теперь настало время вспомнить, что поведал прокурорам о судьбе убитой собаки денщик Нефедов.

«Допрошенный в качестве свидетеля денщик отца князя Юсупова Иван Нефедов показал… Найдя при входе в садик дома № 92 убитую собаку, он по приказу князя Юсупова снес ее в сад при доме № 94, причем труп собаки он пронес через маленькую одностворчатую дверь, ведущую из садика д. 92 в столовую и кабинет князя, и через столовую в коридор, а затем в сад дома № 94».

Нефедов обрисовал прокурору путь крови жертвы из садика в сад. Это и был путь эвакуации тела Распутина. С фасада вывозить уже не решились – ночной переполох и так привлек внимание постового городового Ефимова и городового Власюка. И тогда тело отнесли в большой сад Юсуповского дворца, расположенный за усадьбой, ворота которого выходят уже на Офицерскую улицу и являются черным ходом из дворца. Труп пронесли по саду мимо внутренних помещений дворцового комплекса – мимо Прачечного флигеля и Конюшенного, выполнявшего роль гаража. Именно к нему и принесли «какой-то темный груз». Конечно, логично выглядело бы, если бы автомобиль заехал глубоко в сад и через арку вглубь парадного двора, и тогда бы процедура укладывания трупа в салон машины прошла незаметно. Однако на улице стояла зима, двор не расчищался, и авто могло надолго забуксовать, привлекая к себе внимание.

А то, что пристав Рогов не оговорился, нам дает понять несколько неожиданный источник: резидент британской разведки в Петрограде Самюэль Хор. В своей книге мемуаров он приводит полностью выдержку из одной из петроградских газет того времени, которую и отправил в Лондон. И вот что он публикует: «Некоторое время после того, как были слышны крики у пешеходного моста, полицейский заметил, как несколько человек прибыли к дому 21 у сада. Он попытался узнать, что же произошло, однако это ему не удалось. По его наблюдению, еще одна машина проехала примерно в 3 часа в сторону Мойки от того же сада».

А почему об этом знал пристав Рогов? Ответ будет более чем парадоксален: напротив ворот сада Юсуповского дворца, буквально в 20 метрах и как раз напротив дома 21, на другой стороне Офицерской в доме 28 находился 3-й полицейский участок Казанской части, которым он и руководил! И у входа в участок имелся круглосуточный полицейский пост. Видеть отъезд черного автомобиля должны были дежурившие в ту ночь полицейские надзиратели Мухин и Колядич, а также городовой Григорьев, который сразу после тревожного звонка Ефимова был послан своим начальником к Власюку и к моменту выезда автомобиля должен был вернутся на дежурство у полицейского участка.

Конечно, как следует из данных наружного наблюдения охранки, Симанович знал толк в коррупции, и поэтому он получил от пристава Рогова то, что этот полицейский почему-то не смог рассказать прокурору Ставровскому.

Но на этом расследование Симановича отнюдь не закончилось!

Прокурор Ставровский решил и далее следовать по стопам душеприказчика Распутина, теперь уже во 2-й полицейский участок 2-й Адмиралтейской части, где служил городовой Ефимов.

И тут следствие тоже ждали серьезные криминалистические открытия.

«В дополнение к представлению моему от 31 декабря 1916 года за № 2379, имею честь донести Вашему Превосходительству, что по делу об убийстве крестьянина Григория Распутина /Новых/ 31-го того же декабря Судебным Следователем по важнейшим делам Ставровским был допрошен в качестве свидетеля пристав 2-го участка Адмиралтейской части Бороздин, который удостоверил, что Симанович, действительно, был у него 17 декабря 1916 года вместе с епископом Исидором, желая получить сведения об исчезновении Распутина. Бороздин передал Симановичу все, что ему было известно из доклада городового Ефимова, стоявшего в ночь на 17 декабря на посту на Набережной Мойки, на противоположном дому князя Юсупова. По словам Бороздина, Ефимов ему доложил, что в упомянутую ночь, в третьем часу он видел, как к особняку князя Юсупова подъехал закрытый автомобиль, из которого вышел и направился в подъезд названного особняка одетый в военную форму человек, лица которого за дальностью расстояния Ефимов рассмотреть не мог».

Отметим для себя важный момент, на который указывают свидетели визита Юсупова в дом Распутина перед его привозом во дворец. Анна Распутина сообщала следствию, что человек, приехавший к Распутину, как было установлено – Юсупов, «был одет в штатское пальто». Это же подтвердил и Коршунов, дворник дома 64 по Гороховой улице, где проживал Распутин: «одет в оленье пальто».

То есть человек в походной или военной форме был не Юсупов. К тому же это был другой – «закрытый автомобиль».

Бороздин, пересказывая доклад подчиненного, нарисовал впечатляющее развитие ночи: «Спустя около ½ часа Ефимов услышал во дворе того же особняка выстрел и затем слабый крик, причем разобрать, кричал ли мужчина или женщина, он не мог. Вслед за первым раздались последовательно три выстрела, вскоре после чего к названному особняку был подан автомобиль, с незажженными фонарями, въехавший во двор особняка, откуда через короткое время выехал обратно, направившись к Синему мосту».

В своих же показаниях полиции и прокуратуре городовой Ефимов говорил иное, указывая обратное движение автомобиля: «Только спустя полчаса проехал по Мойке от Синего моста к Поцелуеву какой-то автомобиль, который нигде не останавливался».

Почему же в отчете своему начальнику Бороздину он упомянул Синий мост и мог ли он его разглядеть?

Да, мог, но только если бы он двинулся по Почтамтскому мостику и даже совсем перешел его и встал там, где мостик смыкается с набережной соседнего полицейского участка. Оттуда видно, что за находящимся недалеко Фонарным мостом встает и Синий, начинающийся у приметного здания Мариинского дворца. И мы имеем документальное подтверждение того, что Ефимов именно так и сделал, так как он, получается, в этот момент пронаблюдал за движением автомобиля убийцы.

Буквально за несколько минут до этого Ефимов сделал вот что:

«О выстрелах я дал знать по телефону в 3-й Казанский участок, а сам пошел в сторону выстрелов. На Почтамтском мостике я увидел городового Власюка, который тоже слыхал выстрелы и, думая, что они произведены на Морской улице, шел ко мне навстречу с целью узнать, где и кто стрелял».

Ефимова интересовало, куда действительно движется ночной автомобиль с убийцей. Далее еще интереснее: «Сел ли кто-нибудь в этот автомобиль и клали ли в последний что-либо, Ефимов не видел».

Отметим себе важный факт: неизвестный в военной или военно-походной форме появляется лишь в первой телеграмме, посланной царю, и в пересказе доклада Ефимова со слов его начальника Бороздина. Удивительно, но прокуратура не затребовала документ главного свидетеля преступления. По крайней мере, об этом речи здесь нет. Хотя, возможно, этот пункт был в Большом прокурорском деле?

Изложенные подробности рисуют нам невероятно скоротечную историю преступления. Она во многом не согласуется с мемуарными арабесками в духе Цезаря Борджиа, представляющими тягучую и мрачную ночь убийства, которую спустя десять лет опишет Феликс Юсупов в своих мемуарах. Это там он восклицает: «А время шло – часы показывали уже половину третьего утра… Больше двух часов длился этот кошмар».

Мы видим, что это ложь.

Более того, прокурор Завадский также подтверждает уже в своих мемуарах скоротечность преступления: «А убили его, по-видимому, едва лишь он появился в княжеском дворце». И даже обе раны именно тела, как утверждают судмедэксперты, были «одновременны».

А вот для чего эти походы в два полицейских участка совершил Арон Симанович?

Своими действиями и сообщениями о них следствию он хотел указать на важные моменты, которые имели большой смысл. И эта догадка подтверждается уже в документах Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Находившийся после Февральской революции под следствием министр внутренних дел Протопопов показал: «Секретарь Распутина Симанович, в сопровождении неизвестного мне архимандрита или владыки, приехал ко мне на короткое время. Они утверждали, что Распутин убит в доме кн. Юсупова, перебивали друг друга при разговоре, были взволнованы и, по-видимому, правды не знали, а лишь сообщали догадки…»

Но правда все же им известна была. И это подтверждается и материалами найденного прокурорского дела, в котором суть действий Симановича обозначена прямолинейно: «Около же 3-х часов дня разыскивавший Распутина Симанович прибыл в его квартиру и сообщил его семье, что Распутин убит во дворце князя Юсупова и тело его увезено на автомобиле».

Однако тайну убийцы в военно-походной форме Арон Симанович так и не смог раскрыть.