Глава восьмая
Она пришла ко мне, но я уже спал. Неумолимо наступал четверг, 16 августа. Под утро снился неприятный сон. Это был не сон, а сущие мучения! Я находился в плавках под толщей воды. Все пространство вокруг меня состояло из пузырьков – это я их производил. На мне не было ни маски, ни акваланга, я пытался вынырнуть, но никак не мог, извивался, молотил руками, но вода над головой была такая плотная, что давила на меня, словно пресс, не пускала. Во всех остальных плоскостях я имел свободу передвижения – но мне туда было не надо! Паника была реальной, рвала на части, и сверлила отчетливая мысль, что это никакой не сон, я действительно задыхаюсь и скоро утону… Я плыл в горизонтальной плоскости, стараясь быстрее покинуть это аномальное место и, наконец, вынырнуть, но только погружался в какие-то страшноватые подводные дебри.
По траверсу медленно дефилировали причудливые океанические рыбы всех цветов радуги, с вычурными плавниками и человеческими зубами. Из мутной воды проявлялись очертания каменного льва – он был, как настоящий, только… каменный. Смутно прорисовывались, а потом росли в размерах, становились отчетливее невысокие античные колонны, облепленные у подножий кораллами. Они крепились к протяженному бетонному постаменту. Некоторые колонны были перекрыты сверху плитами – что-то вроде подводного Стоунхенджа.
Я рывками плыл мимо плит, напоминающих могильные, но какого черта? Что делают могильные плиты на дне океана? Из пучины вырастали небольшие бетонные корабли, бетонные морские звезды, под одну из них я спешно и отправился, уходя от столкновения с малогабаритной, но шустрой акулой…
Водный пласт продолжал давить, я плыл дальше. Перед глазами возникало невероятное морское кладбище. Затейливые памятники, скульптуры, строгие прямоугольные стелы, их становилось все больше, маневрировать между ними было все труднее. Я ранил ноги об острые края кораллов, которыми обрастало это жутковатое местечко…
Уж не знаю, как, но я проснулся, причем без посторонней помощи. Хотел схватиться за Варвару, но схватился за ее подушку – Варвары не было. Я проснулся окончательно, снова испугался. Но нет, мы ее не потеряли. Я валялся в одиночестве на скомканной кровати, а Варвара в тонком пеньюаре сидела за компьютером. Судя по свету, пропускаемому шторами, утро все-таки наступило, хотя и не вполне безоблачное.
– Ты в порядке? – спросила она.
– Я порван на куски, – признался я. – Сон дурацкий приснился…
Я снова уткнулся в подушку, подтянул колени к животу.
– Какие мужики беспомощные, – упрекнула Варвара. – Такие пугливые, слабые, боятся даже собственных снов… – Зашелестели складки пеньюара, прошлепали тапки, она улеглась рядом, обняла меня за плечи. – Рассказывай, дитя малое, что там с тобой во сне приключилось?
Когда я выложил краткое содержание, она отстранилась и стала задумчиво меня разглядывать.
– М-да уж… На самом деле это очень интересно… Ты когда-нибудь слышал о существовании подводного колумбария под названием Мемориал Нептуна? Он расположен в океане, на глубине 12 метров, в пяти километрах от одного из пригородов Майами.
– Никогда.
– И тем не менее он тебе приснился, поздравляю. Причем приснился именно таким, какой он есть.
– Но я реально ничего о нем не знаю… – мне стало не по себе. – Как может присниться что-то, чего я никогда не видел?
– Это называется «с кем поведешься, от того и наберешься». Еще немного, и в тебе откроются экстрасенсорные способности, дорогой. В принципе, сегодня ночью ты вышел на тонкий план и получил информацию в зашифрованном виде от кое-кого из обитателей тонкого мира. Зачем – я не знаю. Но этой ночью ты путешествовал по побережью Флориды. Там, в принципе, неплохо, солнце, девочки, Майами-бич, все такое…
– А если я не хочу, чтобы у меня открылись экстрасенсорные способности? – это была еще не паника, но что-то похожее.
– А кто тебя об этом спрашивает? – Она засмеялась – рассмешила моя расстроенная физиономия. – Не бойся, мой дорогой, это не страшно, даже интересно. Нет, серьезно, не переживай, это не значит, что тебя мобилизуют в колдуны и до конца своих дней тебе придется нести этот окаянный крест. Но согласись, любопытно побывать в тех местах, где оказаться во плоти в силу финансовых и прочих причин тебе не светит?
– Зачем тогда придумали отпуска? – пожал я плечами. – Если можно так просто сбегать на море в какой-нибудь дальний уголок планеты, искупаться, позагорать, а потом отдохнувшим вернуться?
– Отдохнувшим ты не вернешься, – остудила мой пыл Варвара. – С загаром тоже будут проблемы. Но что касается реального путешествия… Знаешь, не так давно мое сознание оказалось в жутковатом местечке. Это был подземный склеп с усыпальницами. Полумрак, горели факелы… Стены слагались из черепов и человеческих костей. Черепа там везде – на потолке, на стенах, из них выложены орнаменты, ими обрамлены дверные проемы. Из берцовых костей на потолке нарисована паутина. В одном из помещений разложены на полу мумифицированные тела. Подземелье запутано, повсюду католическая символика. Там несколько захоронений, и все украшено человеческими останками.
Я бродила по галереям, все рассматривала, удивлялась. Наутро кинулась к компьютеру, вошла в «Яндекс»… Это оказалось не разгулом воображения. Я совершила реальное путешествие, побывав в Эггенбургском склепе, где покоятся останки почти шести тысяч человек. Потом совершила ментальную поездку в венский Императорский склеп – так называемый «склеп капуцинов», где захоронены императоры Священной Римской империи, Австро-Венгрии, члены семей дома Габсбургов и даже одна женщина – графиня Каролина Фукс-Моллард, любимая воспитательница Марии Терезии…
– Варвара, пощади, – простонал я. – Что там с колумбарием?
– Да, явление уникальное, – спохватилась Варвара. – И странно, что его придумали не русские. Два тамошних энтузиаста решили построить под водой рукотворные «развалины Атлантиды», этакий рай для любителей понырять с аквалангом. Подводный город древних атлантов из стали, стекла и бетона – каким они его представляли. О колумбарии даже мысли не было. Прошли через все бюрократические препоны, получили разрешение на использование подводного участка. Но тут закончились деньги, и началось уныние. И вдруг прибыл представитель крупнейшей в США сети крематориев и сделал парням предложение, от которого они не смогли отказаться: мол, ваша лицензия, наши деньги. Но будет не город атлантов, а подводный колумбарий. И все, как ни странно, построили. Нанимаешь судно, арендуешь дайверское оборудование и за отдельную плату – вперед. Атлантида превратилась в Мемориал Нептуна. Можешь на экскурсию, можешь похоронить кого-нибудь из близких. Там реальное кладбище – дорожки, могилки. Только надо не ходить, а плавать. И не так, как ты, а в акваланге. Если хочешь похоронить родственника с элементами экзотики, то плати деньги, высказывай пожелания – остальное фирма сделает. Тело кремируют, пепел смешают с песком и бетоном и изготовят скульптуру согласно пожеланию клиента. Потом к ней приделывают табличку с «личными данными» усопшего, эпитафию (если пожелаешь) и прикрепляют к выкупленному клиентом участку мемориала. Хочешь навестить могилку, учись нырять и плавать под водой. Удовольствие недешевое, но в тех краях, насколько я представляю, с обеспеченными людьми все в порядке.
– И к чему этот сон? – проворчал я. – Я не получал наслаждения от этой прогулки, чуть не утонул на фиг…
– К тому, что что-то произойдет… – Варвара скорбно поджала губы.
А мужики-то не знали! Четверг уже стартовал, рабочий день был в разгаре. Я связался с Головиным, выслушал удручающую информацию: «Шевроле-Камаро» благополучно переночевал на парковке у завода и до сих пор там сиротливо пребывает, никому не нужный. Охрана несколько раз прочесывала территорию – фигурантов не видели. Опрошенные ночные дежурные тоже разводят руками. Может, по ошибке ушли не в тот параллельный мир?
Происшествие оставило неприятный осадок. Но ничего не происходило. Продолжалась жизнь. В здании крематория работали строители, торопясь завершить отделку купольного зала. В крематории работали печи, не доставляя неудобств окружающим. На послеобеденное время намечались две процедуры прощания с усопшими. Строителей предупредили, чтобы сделали перерыв. На пару часов судьба развела нас с Варварой.
Когда я вошел в музей, уже был полдень. По залу, словно призраки, блуждали посетители – видимо, организованная экскурсия, причем неподготовленная, судя по вытянутым и напряженным лицам. Я машинально повернул направо в служебное помещение, но меня остановила Лариса, несущая службу за стойкой.
– Не ходите туда, Никита, там нет никого, – доверительно сообщила она. – У Сергея Борисовича съемочная группа французского телевидения.
– Какого телевидения? – изумился я.
– Вы слышали, – сказала Лариса. – Договоренность была еще неделю назад, но у Сергея Борисовича все начисто выскочило из головы – случай поистине уникальный. Французов двое – журналистка и оператор. Последний точно француз, по-нашему ни бэ ни мэ. А женщина бегло говорит по-русски с небольшим акцентом, и у меня такое чувство… что она не всегда была француженкой. Они там, – кивнула Лариса в глубину зала. – Пока не снимают. Сергей Борисович читает им вводную лекцию. Варвара Ильинична тоже где-то там, но не с ними… если вас это интересует. – Лариса лукаво мазнула меня глазами.
– Хорошо, спасибо. А это что за тени бродят во мраке? – кивнул я.
– А, это… – Она снисходительно улыбнулась. – Это хор… тьфу, ансамбль чечеточников из Кисловодска. У них в Новосибирске какой-то конкурс, сегодня свободный день – изъявили желание приехать всем коллективом в наше странное место. Риту назначили гидом, чтобы провела по выставке, но они постоянно куда-то разбредаются. Чечеточники, что с них взять…
Я чуть не поперхнулся. Какую только публику сюда не заносит. Лично мне по истечении трех месяцев это место уже не казалось странным. Ко всему человек привыкает.
Я начал углубляться в зал, дошел почти до лестницы на второй этаж. Сергей Борисович с сопровождающими находился здесь. Они стояли у представленных на экспозиции домовин разнообразных конфигураций, цветовых решений и исполнений (включая плетеную из соломы корзину). Плотность экспонатов на этом участке явно зашкаливала – на стене висели картины, иконы, медные канделябры, христианские хоругви, и не сказать, что все это выглядело мрачно.
Сергей Борисович был импозантен, в бодром расположении духа, по душам общался с гостями. Мужчина – немного лысоватый, среднего роста и возраста, с выпуклыми глазами – вел себя сдержанно. Возможно, он не понимал по-русски. Он с любопытством озирался, к губам прилипла вежливая улыбка. Спутница носила элегантный джинсовый костюм. Ей было далеко за тридцать. Высокая, худая, с короткими пепельными волосами – она смотрелась как-то противоречиво. В принципе, смазливое лицо, но чересчур скуластое, вытянутое, много мимики, жестов, какой-то нарочитой небрежности. И расчесаться она забыла. Улыбалась – отнюдь не дежурной улыбкой, вставляла в паузах слова, иногда тихо смеялась – в общем, вела себя непринужденно.
В руке у журналистки был блокнот, куда она что-то записывала «космической» ручкой (которой можно писать даже вверх ногами). Повышенная подвижность не мешала ей внимать Якушину.
А Сергей Борисович был сегодня в ударе – много говорил, улыбался, плавно жестикулировал и явно получал удовольствие от общения с иноземцами. Меня он не заметил, возможно, сделал вид.
Остановившись, я обнаружил еще несколько странностей. Алла Михайловна Незнанская стояла у «гардеробной» с траурными платьями и что-то списывала с поясняющих табличек. Вернее, делала вид. А сама вытянула шею и прислушивалась к беседе. В районе катафалка (того, что в натуральную величину) шевельнулся Михаил. Он исподлобья разглядывал компанию и не обращал внимания на блуждающих чечеточников. За тумбой с фигурой преподобного Марка-Гробокопателя притаилась Варвара и тоже не лучилась радужным блеском. Она была надутой, как недовольный ребенок, переминалась, посматривала на часы. Я бочком приблизился к ней, тоже укрылся за Преподобным. Варвара вздохнула с облегчением, отвернулась от Якушина с компанией.
– Прости, общался с охраной, – тихо объяснил я. – Что-то происходит?
– Ничего не происходит, – огрызнулась она. – Работать надо, а тут эти журналисты понаехали.
– Они реально французы?
– А что такого, – фыркнула Варвара. – Вот недавно делегация из Сенегала приезжала – это действительно экзотика. А французы, англичане, американцы – они тут постоянно мелькают, уже глаза затерли. Это Мари Ксавьер и Антуан Лепьен с канала TF-1. Мари снимает документальный фильм о похоронных традициях в российской глубинке, и наш музей ей – чистый бальзам.
– А что, TF-1 – одна из крупнейших коммерческих телекомпаний Франции. Пусть снимают – надо же продвигать это дело.
– Да ты посмотри, – процедила Варвара, – эта выдра просто очаровала нашего Сергея Борисовича. У самой ни рожи ни кожи…
– Ты ревнуешь? – ужаснулся я.
– Ты спятил, – фыркнула Варвара. Потом признала, – ну, да, это типа профессиональная ревность. Нам работать надо, а они тут некстати встряли. Сегодня у них вводная лекция, завтра снимать начнут, проторчат тут несколько дней, пока заснимут каждую подробность и все выслушают да усвоят.
Женщина засмеялась – среагировала на шутку Якушина. Варвара вздрогнула.
– Что она делает? Просто поворачиваться не хочется…
– Большой палец показывает.
– Ладно, хоть не средний… Но ведь реально страшна, согласись? Ну, и что ты на нее уставился? – разозлилась Варвара.
По поводу «уродливости» французской журналистки у меня имелись некоторые возражения, но не озвучивать же их?
– Получаю эстетическое удовольствие, сравнивая это чудовище с тобой, – витиевато выразился. – Да, Варюша, ты права, столько виски мне не выпить, пусть она хоть трижды французская журналистка.
– А при чем тут виски?
– Так после виски – все крокодилы киски.
Варвара прыснула, смотрела уже без злости.
– Она француженка-то по недоразумению. Русская она.
– Серьезно? – удивился я. – «Она хоть бывшая, но подданная русская», – процитировал я отрывок из хорошей лирической песни.
– Вот именно, – кивнула Варвара. – Я читала о ней. Мария Владимировна Касаткина, родом из Твери, тогда еще Калинина. Маленькая была, когда родители переехали во Францию, не дали ей забыть русский язык. В Марселе окончила факультет журналистики, перебралась в Париж, работала в каком-то эпатажном журнальчике типа «Шарли ебдо», потом ушла на телевидение. Одно время была замужем… Ладно, пошли работать. Сергея Борисовича мы сегодня явно не дождемся.
Мы топтались у двери на втором этаже. Варвара путала ключи под приветливым взором охранника.
– А можно спросить, почему нас не пускают в этот зал? – осведомился снизу кто-то из чечеточников. – Там ведь тоже музей? Может, глянем краешком глаза?
– Просим прощения, граждане, – отозвалась Варвара, – но вход в этот зал закрыт по техническим причинам.
– Связанным с концом света и началом новой эры, – добавил я. Шутка гостям из Кисловодска понравилась – кто-то хихикнул.
– Ну, и зачем ты это сказал? – буркнула Варвара, входя в зал.
– А разве это неправда? – удивился я, объясняя знаком охраннику, чтобы не пускал посторонних.
Мы снова стояли у экспонатов, в положении которых за сутки ничего не изменилось. Варвара подошла к ним почти вплотную, как-то расслабилась, закрыла глаза. Шляпка траурного одеяния коснулась лица, она вздрогнула.
– Вуаль хочешь примерить?
– Помрешь – примерю, – не очень тактично проворчала она. – Я снова пытаюсь что-то прочесть, почувствовать фон, получить хоть какую-то информацию – пусть даже закодированную и второстепенную… Бесполезно, здесь нет никакого фона. А ведь всякое бывает, иногда вполне безобидные на вид предметы испускают вихревой негативный поток, и я даже удивляюсь, почему обычные люди его не чувствуют.
– Не следует ли из этого, что твои полуночные бдения пропали даром?
– Нет, ни в коем случае… Траурное платье госпожи Большаковой за все эти годы и десятилетия ни разу не покидало Сибирь. Когда она убыла из Новониколаевска в неизвестном направлении, часть ее барахла осталась кузине, чтобы та сама решила, что можно выбросить, а что оставить. Кузину звали Софья Матвеевна Чибисова. Часть вещей нашей «черной вдовы» хранилась у нее на чердаке в кованых сундуках. Известно, что это платье выставляли в 20-е годы на выставке модернистов в качестве, видимо, «абсурда». Когда закончился НЭП и всех модернистов отправили на рудники, этот наряд находился в музее краеведения, впрочем, не выставлялся, много лет провалялся в запасниках.
Софья Матвеевна сгинула в лихие годы становления советской власти. Вещь пережила и ее, и репрессии, и Отечественную войну. Потом были чистки в краеведческом музее, избавлялись не только от людей, но и от «вредных» экспонатов; уволенная сотрудница унесла это платье, направленное на утилизацию, к себе домой. Она, как никто другой, знала его историю. Старушка дожила до 96 лет, завещала это несчастье внуку, который ударными темпами пил и продал платье в частные руки за бесценок… В общем, траурный наряд сменил нескольких владельцев, были в его истории темные пятна, но это не имеет значения, поскольку с 88-го по 93-й год он находился в коллекции старого специалиста по театральному реквизиту и вряд ли покидал его загородный дом. А если невероятное все же случилось, то не думаю, что артефакт посетил Центральный регион. В музей платье принесла стареющая племянница того самого специалиста, она и поведала удивительную историю этого облачения, которую косвенно подтверждают архивные материалы жизни Новониколаевска.
– И вот их стало пять, – улыбнулся я.
– Значительно меньше, – сообщила еще одну отрадную новость Варвара. – Настенный мемориал изготовили в 94-м году в мастерской ритуального хозяйства города Куйбышева. Имеется в виду не Самара, а Каинск, районный центр в Новосибирской области. Заказчик – некто Маслов Николай Петрович, ветеран труда, заместитель директора завода автозапчастей, который впоследствии переквалифицировали в трубопрокатный завод. У человека умерла супруга, с которой они прожили более сорока лет, и он заказал этот мемориал, а через двадцать лет его передала музею его дочь, которой к тому времени тоже было далеко за шестьдесят. Таким образом, еще одним подозреваемым в нашей коллекции стало меньше.
– И это не может не радовать, – с воодушевлением признался я.
– Перейдем вот к этому товарищу, – кивнула Варвара на Шиву в огненном кольце. – Есть в этом городе уважаемый человек… – Я удивленно вскинул глаза, она пояснила: – Не авторитетный, а уважаемый, чуешь разницу?
– Не совсем.
– А все потому, что такие, как ты, полностью исковеркали и испортили русский язык. Этот человек коренной новосибирец, его фамилия Шалимов…
– Коренной новосибирец? – удивился я. – Живет в городе со дня его основания?
– Хватит придираться к словам, – рассердилась Варвара. – Этот человек археолог, ученый, автор монографий и научных работ, хороший знакомый Сергея Борисовича, он много путешествовал по Индии и Тибету с Гималаями. Сейчас у него, к сожалению, непорядок со здоровьем, небольшие проблемы с головой, гм… Человек уже старый, что ты хочешь? В общем, эта статуэтка реальный артефакт, привезена из древнего индийского города Харалла, который сейчас находится в Пакистане. Привез ее лично Шалимов и сделал это в 97-м году, что означает, что до этого года статуэтка не покидала ни Индию, ни Пакистан. Шалимов подарил ее Сергею Борисовичу где-то в начале 2000-х. И статуэтку рогьяпы – гималайского могильщика, окруженного стервятниками, тоже привез Шалимов…
– И Сергей Борисович не мог вчера об этом вспомнить? – засомневался я.
– А что ты хочешь? – воскликнула Варвара. – Перед его глазами проходит огромная масса всевозможных экспонатов – такое не сможет переработать никакая память. Я позвонила ему вчера вечером, когда отыскала соответствующие документы, и он вспомнил.
«Может, еще что-нибудь вспомнит?» – подумал я.
– Замечательно, Варвара, – похвалил я. – Это прекрасные новости. И что мы имеем в сухом остатке? Клепсидру, часы и картину?
– Примерно так, – согласилась девушка. – По клепсидре информация поступит позже – Сергей Борисович обещал лично этим заняться, когда избавится от журналистов. По часам и картине сложнее, но, возможно, мы что-нибудь накопаем…
Я смотрел на оставшиеся экспонаты, и они уже троились у меня в глазах. Я начинал к ним испытывать какую-то патологическую неприязнь – даже к милой даме, изображенной на картине. Она уже не казалась мне милой, ее лицо менялось, вдруг стало кривиться, перекосилось на сторону. Она словно подмигнула мне! Я выдохнул, потряс головой, возвращаясь в первоначальное состояние.
– Ну, ничего, ничего, – прошептала Варвара, похлопав меня по спине. – У меня, мой дорогой, еще и не такое бывает. Все в порядке, просто у тебя вагончик тронулся…
Надо же, объяснила! Но что-то в этом было. Не можешь найти нужное – исключай ненужное. В этой теории имелись изъяны, но ничего другого мы придумать не могли.
Минут через пятнадцать в помещение бесшумно вошел Сергей Борисович и прикрыл за собой дверь.
– Вы спровадили журналистов? – изумилась Варвара.
– Самому не верится. – Якушин виновато улыбался. – Эта Мэри Ксавьер такая говорливая и любопытная. Просит то рассказать, это показать, объяснить, зачем все это нужно и как работает… А ведь еще не начали снимать. Вроде завтра должны начать. Увы, я здесь не всесилен, была давнишняя договоренность, я просто не могу нарушать собственное обещание. Будут снимать пару дней, брать интервью, собирать информацию, потом уедут, а монтировать все это безобразие будут у себя.
– Что обещают на выходе? – спросил я.
– Обещают без политики. Но тема «ох, уж эти странные русские» будет, безусловно, превалировать. Да и пусть. Не будем же мы им до хрипоты объяснять, что мы никакие не странные? – Сергей Борисович устало засмеялся. – Планируется небольшой сериал из коротких документальных фильмов по двадцать минут. Канал популярный, показывать будут в прайм-тайм. Хорошо, что Антуан не понимает по-русски и поэтому нем как рыба – иначе мне бы до вечера этот звон из ушей не выбить.
– Вы их спровадили? – повторила Варвара.
– Да, отправил на машине в гостиницу. Завтра заявятся с аппаратурой. Итак, что тут у нас, молодые люди? – Якушин пристально уставился на экспозицию. – Вот же память, надо же! – вдруг воскликнул он. – Совсем забыл сказать – исключайте гидрологиум из своего списка, это подделка, причем подделка уже из XXI века.
– Это точно? – Мы с Варварой дружно напряглись.
– Совершенно. Это даже не подделка, а так, имитация. Никто и не думал выдавать водяные часы за подлинный артефакт, хотя лепили ее исключительно из глины, без всяких технических приспособлений. Есть еще умельцы в итальянских селеньях…
– Хорошо хоть в итальянских, – проворчал я.
– Документ нашелся дома. Я позвонил вчера вечером сыну, он отыскал в старых бумагах сопроводительный лист. Он сам купил эту штуку в 2012 году, можете представить? На базаре маленького приморского городка Вернацца, куда ездил отдыхать. Ну, понравилась, привлекла взгляд. Вот и вез в багажном отделении самолета, укутав в поролон. А бумага – это чек, где проставлена цена, наименование товара и название мастерской, в которой его изготовили. Чтобы на таможне не привязались, понимаете? Как эта штука может быть заряжена кремлевскими магами в 91-м году, если ее слепил по лекалам в апреле 2012-го некто Анджело Бартолли из мастерской «Фивера»? Красная цена – 52 евро. Просили 60, но сторговались на этой сумме. А я ведь, к своему стыду, об этом даже не знал.
– И вот их осталось двое. – Я словно со стороны слышал свой взволнованный голос. Ноги не гнулись, сопротивлялись коленные суставы, когда я приближался к этим клятым артефактам! Что такого в этих часах? Часы как часы, подобных – десятки тысяч. Они красивы, грациозны, уместны в любом антураже. На них, ей-богу, почти не смотришь, поскольку нет в них никакой откровенности! Вроде разные, а смысл один. И сто лет назад их делали, и сейчас продолжают – и современные, и под старину. И в «незнакомке» на картине уже не оставалось ничего трогательного и беззащитного. В глазах – затаенная угроза, ведьма, рядящаяся под «скорбящую кошечку».
Мы все втроем уставились в угол, стояли, зачарованные, словно перед шедевром мирового значения, поглазеть на который пустили только нас. С Сергеем Борисовичем вдруг что-то стало происходить. Он полностью погрузился в задумчивость, ни на что не реагировал, пристально смотрел то на картину, то на часы. Лицо становилось каменным, стало неудержимо бледнеть.
– Вот же досада… – прошептал он. – Не могу вспомнить… А ведь что-то с этим было связано, что-то определенно важное и как раз по нашей теме. Нет, я должен вспомнить, я сейчас вспомню, еще немного…
Шум за пределами зала, ломкий женский голос – все испортили! Скрипнула дверь у нас за спиной, что-то бросил охранник. Сергей Борисович вышел из оцепенения, дернулся. Мы с Варварой разочарованно выдохнули. Вот же невезенье, теперь точно не вспомнит! За порогом разговаривали люди.
– Пожалуйста, мне только спросить! – упрашивала охранника женщина. Ну, словно в поликлинику пришла!
Якушин сделал раздраженное лицо, гримасу недовольства. Но когда повернулся, от последней и следа не осталось. Он лучился доброжелательностью. В помещение вошла французская журналистка Мари Ксавьер. Она виновато улыбалась, зеленые глаза с интересом стреляли по сторонам – конечно же, в этот зал ее не водили! А здесь столько всего интересного! За ее спиной делал покаянное лицо охранник с дубинкой, разводил руками, дескать, прорвалась, шельма. Не применять же меры силового воздействия к гражданам высокоразвитых государств!
– Сергей Борисович, прошу простить, мне очень жаль, что отвлекли вас, я буквально на минутку… – Я тоже удостоился беглого любопытствующего взгляда, и Варвара удостоилась. Журналистка частила по-русски, но как-то забавно проговаривала слова, иногда машинально ставя ударение на последний слог.
– Да, Мари, конечно, что случилось? – участливо осведомился Якушин.
– Нет, никакой катастрофы… Хорошо, что мы с Антуаном не успели отъехать. Со мной связался наш шеф-редактор в Париже, я обязана завтра присутствовать на видеоконференции, которую он проводит со всеми журналистами, работающими в других странах… Это неизбежное зло, Сергей Борисович, с этим не поспоришь, мне обязательно придется выйти на связь и сделать отчет. Конференция в 10 утра, в Новосибирске будет три часа дня. Мы можем перенести начало съемки на утро, а ближе к вечеру продолжим? Или вам такой график неудобен?
– Что вы, Мари, все в порядке, приезжайте утром. – Сергей Борисович любезно улыбнулся. – Планируйте сами свое время, а я под вас подстроюсь. В конце концов, я же не всегда вам нужен? Вам помогут мои сотрудники, гиды – у них обширные знания и хорошо подвешенные языки.
– Спасибо, Сергей Борисович, я все поняла. – Журналистка тоже любезно улыбалась. В ее внешности, вопреки утверждению Варвары, не было ничего неприятного или отталкивающего – просто своеобразная манера себя вести, характерная, видимо, для большинства журналистов. Во всяком случае, ей хватало такта не переть бульдозером.
Она удалилась, рассыпавшись в извинениях. Охранник закрыл дверь. Варвара злобно сопела. Сергей Борисович выглядел немного растерянным.
– Вы планировали что-то вспомнить, – подсказал я.
– Да? – Он удивленно посмотрел на меня. – И как я, по-вашему, должен это сделать? Нужно снова настраиваться.
– О чем, если не секрет, вы подумали? – спросил я. – О картине или о часах?
И снова ему не дали привести мысли в порядок. В кармане у Сергея Борисовича заработал телефон, он вздрогнул и ответил:
– Да, Борис, говори…
Звонил, по-видимому, Пургин, начальник службы безопасности. Сергей Борисович угрюмо слушал, потом закрыл глаза, удрученно покачал головой. Открыл их, продолжал слушать.
– Хорошо, Борис я понял… Ну, конечно, ты прав, мы не имеем права с этим тянуть, надо вызывать полицию. Впрочем, подожди, у нас есть минут десять? Пусть место происшествия осмотрит наш специалист. Хорошо, спасибо.
Он отключил связь и как-то обреченно уставился на меня. Варвара шумно выдохнула, кажется, поняла.
– Все очень печально, Никита Андреевич, – пробормотал Якушин. – Несколько минут назад сторож склада специальной продукции обнаружил нашу вчерашнюю пропажу – двух мужчин, прибывших на «Камаро». По приметам это они… Их убили, Никита Андреевич.
– Как – убили? – Я чувствовал, что опускаются руки.
– Насмерть, – вздохнул Сергей Борисович. – И, судя по состоянию тел, еще вчера. Так что когда вы их искали с Рязановым, они уже могли быть мертвыми, вы их просто не заметили… Пытались пробраться на нашу территорию, но не дошли. Это за вторым складом. Там свалка и разобранная горловина колодца, их закрыли листом жести… Сторож перепугался, сообщил своему начальству, те – нам. Территория не наша, но все равно завод специзделий и все, что к нему относится, входят в холдинг, трясти будут и нас. Нужно поспешить, Никита Андреевич. Если полиция узнает, что ее вызвали не сразу…
Последние его слова я уже не слушал – выбегал из зала. Варвара дышала в затылок. А она-то куда?
