Глава пятая

Утро вторника 14 августа выдалось серым, мутным, напоенным меланхолией. Я был разбит и снова просыпался один. Ехать в офис откровенно не хотелось. Я пытался вспомнить, как ночью доехал до дома, и не мог. Но как-то, видимо, доехал. Кровать была холодная, скомканная. Перед сном я открыл форточку и теперь заморозил всю квартиру. Обычное сибирское лето… Из головы еще не выветрились дикие сновидения, ныли синяки и шишки, полученные в сражении с экипажем «Камаро» и с типом, выдающим себя за Рязанова.

Зазвонил телефон. Какое-то время я занимался изысканиями, пытаясь сообразить, в каком ухе звенит. Телефон обнаружился в малопосещаемой щели между валиком и диванной подушкой.

– Страдаешь? – ехидно спросила Варвара.

– Страдаю, – с усилием проскрипел я. – Поизносилось мое земное тело.

– Это прискорбно, – театрально вздохнула Варвара. – Как быстро осыпался недолговечный цветок жизни.

– Не дождетесь, уже встаю… – Я выбрался из кровати и побрел на кухню, чтобы поставить кофе.

– Нет, серьезно, у тебя такой голос, словно ночью к тебе явилось древнее проклятье и такого наговорило, что ты это принял за чистую монету. – Голос моей девушки звучал на удивление бодро и лучился иронией. – Снова снились военные сны?

– Подрался вчера, – скупо объяснил я. – Все болит, и ничто не помогает. А сон был реально убийственный. Я бы предпочел военный. Проснулся силиконовый Владимир Ильич, сел, протер глаза, попросил поесть, попить… Не поверишь, Варвара, реально проснулся, поднялся…

– Ужас какой, вот и ожил дедушка Ленин, – впечатлилась Варвара. – Девочек из секретариата не просил?

– Картошку в мундире просил. Дескать, как у вас, батенька, с картошкой в мундире? Потом шатался по музею, громко возмущался: что это такое? Ну, гробы – еще туда-сюда, дело житейское. Но церковные иконы, кресты, буржуазные катафалки, картины сомнительного мещанского содержания – это что за пережитки? Не к лицу это рабочему классу. Нужно обязательно кого-то расстрелять. Потом отобрал у обомлевшего охранника смартфон, забрался в Интернет, что-то читал, хватался за голову, возмущался, что такое невозможно, бормотал, что нужно срочно связаться с товарищем Дзержинским. В общем, кончилось тем, что он забрался в ближайший гроб, задвинул за собой крышку, и на этом я, слава богу, проснулся…

– Вот это тема, – восхищенно пробормотала Варвара. – Даже не знаю, дорогой, как это трактовать. Обязательно прогуляюсь до второго корпуса, нужно убедиться, что это был не вещий сон и наш музей не превратился в филиал Смольного.

– А как наши земные дела? – вспомнил я. – Вам удалось мобилизовать профессора Атаманского?

– Сергей Борисович чуть свет провел сложные телефонные переговоры, и профессор, надеюсь, расчувствовался. У него сегодня две лекции и один банкет в университете, но он посмотрит, что можно сделать. Мне кажется, Сергей Борисович его заинтересовал. Боюсь, нам с Якушиным придется лично за ним ехать, всячески задабривать.

– Это понятно, – усмехнулся я, – Сергей Борисович поступает умно. Плененный твоим очарованием и неземной красотой, профессор станет как шелковый. Что не так, Варвара? Ты оставила дома платье для поездок в экипаже?

– Приятно слышать, – резюмировала Варвара. – Это я про очарование и неземную красоту. Мог бы добавить про интеллект и эрудицию… но ладно, ты и так себя напряг. Боюсь, мы снова сегодня не увидимся, Никита, – посетовала Варвара, – очень много дел. И тебе сегодня лучше сюда не приезжать.

– Будь начеку, – посоветовал я. – Сразу сообщай, что у тебя есть жених – культурист и спецназовец. Нам ничего не известно о способностях профессора морочить головы молодым неопытным девушкам.

И чтобы уберечь себя от шквала сарказма, быстро разъединился. Все ясно, сегодня мои услуги никому не нужны. Сыщик сделал свое грязное дело и пусть умоется. «Пионерская зорька» из телефона чуть окончательно не вывела меня из себя! Звонила Римма Казаченко – верная помощница и надзирательница.

– Ну, что? – бросил я традиционную фразу, стараясь не взорваться раньше времени.

– И тебе, Никита Андреевич, доброго утра и лучших пожеланий в этот непогожий летний денек, – проворковала секретарша. – Прости, что звоню. Рабочий день давно начался, но это такая незначительная вещь для вашего величества… Ах, прости, я совсем забыла, что, собираясь утром на работу, нужно дополнительное время, чтобы с этим смириться. У тебя с даром речи все нормально?

– Думаю завести кота, – признался я. – Весь мир вокруг меня напоен иронией и злобным сарказмом. И только это верное и преданное животное…

– …во-первых, коты никогда не бывают верными и преданными. Люди для них – обслуживающий персонал, который по недоразумению обитает с ними на одной жилплощади. Во-вторых, твой кот, когда поближе тебя узнает, исполнится такой иронией и сарказмом…

– Григорян не звонил?

– Нет. Наш клиент разочаровался в твоем агентстве. Это не страшно. Вот если разочаруюсь я…

«Приму на работу другую, – подумал я, – молодую, покладистую и не такую ядовитую», – но озвучивать ударную мысль, конечно, не стал.

– Можно подумать, я не знаю, о чем ты думаешь, – фыркнула Римма.

– А ты не говори, чтобы не вынуждать меня думать, – сказал я. – В общем, установка следующая: сидишь в офисе, держишь оборону. По возможности, работай.

– Не могу, – буркнула Римма. – Чернила в машинке закончились.

– Римма! – возмутился я. – Сидишь и работаешь! Каждые три часа строчишь смс, что с тобой и где ты. Находясь дома в объятиях мужа, можешь этого не делать. Но телефон всегда должен быть под рукой. Прикажи мужу, чтобы встречал с работы и провожал на работу. В офис никого не пускай, общайся с посетителями по домофону. Агентство временно приостанавливает прием заявлений от клиентов. Почему – придумай сама. Холерный карантин, травля клопов, выемка документов сотрудниками ФСБ… Я вышлю тебе фото двух господ, им особенно не открывай.

– Никита, мы опять влипли? – убитым голосом спросила Римма.

– Нет, я просто перестраховываюсь. А если честно, не знаю, Римма, – вздохнул я. – Начинаем одно мутное дело, вокруг которого копошатся подозрительные существа, и что-то мне подсказывает, что можем глубоко завязнуть. Ей-богу, ничего конкретного, просто на всякий случай предупреждаю. В офис заеду после обеда, жди. Все, отключились, падай на амбразуру.

День тянулся, как придавленная гусеница. Позвонила Варвара, сообщила глухим шепотом, что профессор работает, и я не должен никого тревожить. Я навестил банк, автомойку, супермаркет, контору ЖКХ, где оплатил свои долги, съездил к маме на Затулинку, где битый час выслушивал от нее упреки, что неправильно живу, работаю, неправильно питаюсь, неправильно не женюсь, что в 34 года пора бы уже мне выбрать верные ориентиры, но не армию! Моя мама толком и не знала, чем я занимался в этой самой армии, хотя, конечно, догадывалась.

На вопрос о своей личной жизни и ее загадочном знакомом, с которым они ездят на дачу, мама засмущалась, сказала, что мал я еще об этом знать, и сменила тему. Мы хорошо посидели, уничтожив кастрюлю борща, банку варенья и корзинку печенья. Я поклялся, что через неделю снова приеду. Когда я встал в глухую пробку на Коммунальном мосту, позвонил Кривицкий. Он выпытывал, что нам удалось вытянуть из задержанного, не верил, что я не владею информацией, обижался, угрожал сделать выводы.

– Вадик, успокойся, – отрезал я. – Всю информацию по текущему делу ты получишь первым, это будет самый настоящий эксклюзив. С Якушиным имеется договоренность, он реально тебе признателен. Надо лишь выждать несколько дней. А там уж сам решай, благодарить меня за информацию или бить по морде. Прости, но это не то, на чем ты сделаешь карьерный рост. А вот загреметь в психушку – это без проблем…

Ближе к вечеру я снова начал беспокоиться, блуждал по квартире, от нечего делать наводил порядок. Варвара не звонила, и это молчание начинало угнетать. Маразм крепчал, и когда на город опустилась вечерняя мгла, я включил новосибирские новости, дабы убедиться, что в районе крематория не отмечено никаких ЧП.

Поколебавшись, я позвонил Ларисе из музея (благо ее номер имелся в телефонной книге). Девушка сказала «минуточку», видно, отошла в сторонку, а дальше излагала шепотом. Она сама ничего не знает, но на музей опустилась завеса таинственности. Залы для посетителей уже закрыты, но все сотрудники на местах. Михаил разгуливает с важным видом, надувая щеки. Алла Михайловна Незнанская, осмелевшая после «вчерашнего», тоже проявляет признаки любопытства, видимо, хочет раскрасить свою диссертацию дополнительными красками. В восточное крыло главного корпуса никого не пускают. Там охрана, там московский профессор (моложавый дядечка с хитрыми глазами, явно не растерявший охоты до прекрасного пола), там Якушин, Варвара и, разумеется, тот мужик, с которым они работают. Шума драки не слышно, никто не ругается, не бьется головой о стену, в общем, люди работают, и не нужно их отвлекать.

Секретности развели! Отчасти успокоившись, я уже не метался по квартире, а размеренно вышагивал. В одиннадцать вечера позвонил Якушин, и тяжелое свинцовое грузило свалилось с души.

– Прошу простить, Никита Андреевич, что долго не давали о себе знать. Варвара Ильинична устала, уснула, не обижайтесь на нее. Мы много и плодотворно поработали. Профессор Атаманский уже уехал. Фигурант – а его на самом деле зовут Константин Сергеевич Рязанцев – находится у нас. Вы оказались правы: после снятия внушения это оказался другой человек. Он нормальный мужик, попавший под дурное влияние. Константин Сергеевич готов с нами сотрудничать при условии, что ему предоставят защиту. Не могу в этой связи не вспомнить про ваши связи с полицией…

– Да, я проработаю этот вопрос, – сказал я. – То есть теперь вы обо всем знаете и вам не требуются услуги частного сыщика?

– Мы ничего не знаем, – голос Сергея Борисовича подрагивал от усталости, – мы не фашисты допрашивать человека после такого. Мы валились с ног и Константин Сергеевич тоже. Сейчас он отдыхает в специально отведенном помещении. Все узнаем завтра, надеюсь, вы составите нам компанию. Пока мы пробежались по верхушкам – выяснили, что Рязанов житель нашего города, одинокий – развелся шесть лет назад, жена с дочерью уехали в Швецию, где его бывшая успешно вышла замуж. Сам он родом из Бердска, работал следователем прокуратуры Ленинского района, а когда следствие вывели из прокурорского ведомства – старшим следователем областного управления Следственного комитета. Пару лет назад невольно попал в конфликт интересов, ушел с работы, сохранив полезные связи. Находясь в отставке, возглавлял отдел безопасности не очень значимого банка, потом ушел и оттуда, числился консультантом в некой структуре, занимавшейся взиманием долгов, но и там себя не нашел. В общем, шел по ниспадающей, пока не оказался там, где сейчас. Мучить дальше человека мы не стали, отправили спать.

– Уверен, завтра все разрешится.

– Вашими бы устами, Никита Андреевич… Есть пара нюансов… Рязанов вернулся, с позволения сказать, в наш мир, но абсолютно не помнит события последних двух суток. Мы не думаем, что это недоработка Атаманского, или он что-то повредил в человеке. Юрий Эдуардович подошел к делу осторожно. Подобная программа могла быть заложена в качестве меры предосторожности – именно на этот случай…

– Мило, – хмыкнул я. – Но хоть что-то мы узнаем. Что по прибору?

– Пока неясно. Юрий Эдуардович не технарь. Он посоветовал не плодить сущности и не морочить себе голову.

«Положить с прибором», – подумал я.

– Какой второй нюанс?

– Простите?

– Вы сказали, что есть пара нюансов…

– Эта новость вас точно не обрадует, – сокрушенно вздохнул Якушин. – Мы проявили инициативу без вашего ведома. Проанализировав ночные события, я отправил к вашему дому машину с Головиным. Это было часа четыре назад. Мои люди сидели в машине напротив вашего дома. При желании они могут оставаться незамеченными. Вас пасли, Никита Андреевич. Те самые двое, вы понимаете, о ком я… Машина была другая – «Ниссан-Теана» с алтайскими номерами, но люди те же. Вы отсутствовали, потом подъехали к дому, отправились к себе. Они приехали с другой стороны, остались в салоне, смотрели на дверь подъезда. Человек с усами куда-то звонил. Вы не чувствовали наблюдения?

– По-моему, нет…

– Значит, у них неплохие навыки. Судя по их поведению, они не собирались штурмовать вашу квартиру, просто вели слежку.

– Вот черт… – а ведь я действительно ничего не почувствовал.

– У одного был пластырь на скуле, другой прихрамывал – пусть хоть это вас утешит. Головин проявил инициативу: они с напарником вышли из машины и направились к этим людям. Те занервничали, завели двигатель и уехали. Мои люди не стали их преследовать, это выглядело бы странно. Но посыл они уловили: мы охраняем своих людей и не позволим, чтобы с ними что-то случилось.

– Спасибо, Сергей Борисович.

– После этого пару часов Головин находился у вашего дома. Те двое не возвращались. Но будьте осторожны. Возможно, у них нет пока оснований причинять вам вред, но вдруг? О Варваре Ильиничне не беспокойтесь. Рекомендую завтра утром взять все необходимое в расчете на несколько дней. Комфортный гостиничный номер мы вам гарантируем. Если пожелаете… двухместный. Спокойной ночи, Никита Андреевич.

Я ехал в музей погребальной культуры, как на войну! Травматический пистолет под мышкой, термос с чаем и второй, кое с чем покрепче, сумка с вещами, которую я стыдливо запрятал в багажник и решил на всякий случай не вытаскивать (дабы не придавать дополнительную комичность моему образу).

Паранойя расцветала махровым цветом: запуская двигатель, я на всякий случай попрощался с жизнью. Насмотрелся, блин, боевиков! Клочки по закоулкам не разлетелись. По ходу движения я тоже не отмечал угрозы.

К десяти часам утра я подъехал к шлагбауму и перевел дыхание. Охрана у юдоли печали и скорби откровенно зевала и посматривала на меня с плохо завуалированной нелюбовью. Можно подумать, это я придумал! В музее, как водится в будний день, было тихо и торжественно. По проходу между гробами и могильными плитами, заложив руки за спину, прохаживался Михаил, напоминая заключенного на прогулке. Он кивнул мне, как старому знакомому, и я отозвался тем же.

У инсталляции, изображающей безутешную родню у гробика усопшего младенца, шевельнулась фигура. Я не успел испугаться – эта женщина не имела отношения к скорбной церемонии. Алла Михайловна что-то писала в блокноте, тактично улыбнулась. Лариса за стойкой сдержанно кивнула и показала на дверь напротив – в служебное помещение.

Я постучал. Ничего не происходило. Я толкнул дверь. Она оказалась запертой. Я покосился на Ларису, она пожала плечами – не повезло. Может, пароль нужен? За дверью что-то зашуршало, щелкнула задвижка. Открыла Варвара, она прекрасно выглядела. Вымытые волосы, модные джинсы, расстегнутый жакет, под ним футболка с выразительной надписью «DON’T TALK TO ME» (что в переводе значит «отвали, моя черешня»). Она окинула меня подозрительным взглядом и удалилась за свой шкаф.

Я замер на пороге, озирая собравшихся. Их было немного: Варвара, Сергей Борисович, еще один тип, с которым не так давно мы имели прямой боевой контакт. Очевидно, я задумался.

– Входите, Никита Андреевич, – мягко сказал Якушин. – Все в порядке, мы не в Кащенко.

– Синдром кота, – сумничала Варвара. – Долбиться в дверь, а когда открыли – не входить.

Я вошел, поздоровался за руку с Якушиным. Кивнул Варваре, что-то буркнул, мол, прекрасно выглядите, Варвара Ильинична, и магию с себя смыли. Мужчина (явно гвоздь программы) смотрел на меня со смесью угрюмости и растерянности. Возможно, он выспался, но не помолодел. Кожа обвисла, под глазами красовались мешки. Но когда я протянул ему руку, что-то изменилось в нем. Улыбка осветила лицо. Он быстро привстал, ответил на рукопожатие, стеснительно опустил глаза.

– Давайте по-простому, – предложил я. – Вы Константин, я Никита.

– Давайте… спасибо… – у него был хрипловатый, какой-то проседающий голос. – Простите, Никита, что я вас позавчера… Ну, вы понимаете… – Он сглотнул, облизнул губы.

– Вы – меня? – удивился я. – Что вы, Константин, это я – вас. Так что и вы меня простите.

– Да, конечно. – Он смущенно улыбнулся.

– Идиллия, – вздохнула Варвара. – Может, за пивом для вас сбегать?

– Не обращайте внимания, Константин, – отмахнулся я. – Варвара Ильинична в своем амплуа. А что касается продажи пива, то такую услугу в крематории пока не ввели. Ближайшее пиво – в городе. Вы уже порешали вопросы, Сергей Борисович? – повернулся я к Якушину.

– Вас ждем, – проворчал тот. – Вы сегодня не сильно опоздали, спасибо.

В первые минуты ощущалась скованность, беседа не клеилась. Сергей Борисович разрешил курить, сделав знак Варваре. Та поморщилась, но послушно потянулась к форточке. Утробно загудела вытяжка. Рязанов радостно схватился за сигареты. Я тоже не упустил момент.

– Теперь вы знаете, Константин Сергеевич, что мы с вами сделали, – негромко сказал Якушин. – Извинения с нашей стороны будут выглядеть неуместно, поскольку, сами понимаете…

– Все в порядке, Сергей Борисович, – с хрипотцой отозвался Рязанов. – Вы поступили правильно, я мог натворить такого… Даже самому не верится. Сейчас я понимаю, что подвергся сильному воздействию, мной управляли…

– Скажу вам больше. В вас заложили программу: после уничтожения артефакта и доклада о выполнении вас сразил бы инсульт, от которого вы бы умерли. Так что сами решайте, кто ваши благодетели, а кто… наоборот. Благодарите Аллу Михайловну Незнанскую – она ваш ангел-хранитель. Даже не знаю, с чем это можно сравнить.

«С падающей бутылкой, подхваченной у самого пола», – подумал я.

– Но я не понимаю, зачем? – пробормотал Рязанов.

– Давайте разбираться.

– Я могу спросить, о каком артефакте идет речь? – произнес я.

– Спросить ты можешь, – буркнула Варвара. – Но мы не знаем.

– Вот именно, – согласился Якушин. – Мы рады, что Константин Сергеевич Рязанов вернулся в свое сознание и готов оказывать содействие. Мы в долгу не останемся. Скоро вы вернетесь к прежней жизни, вернетесь в свой дом на улицу Толмачевскую, найдете работу, наладите жизнь. Но пока все остается под вопросом, этого делать не рекомендуется. Вам придется побыть в изоляции, без обид, Константин Сергеевич?

– Какие уж тут обиды, – буркнул Рязанов. – Есть что-то еще, о чем я должен знать?

– Что вы хотели поджечь? – спросил я.

– Не знаю… Все события последних суток – как в тумане… Помню, как я несся по темному городу к себе на Железнодорожную. Яркий свет в глаза – светофор на перекрестке Гоголя и Красного проспекта. Помню, как резко дал по тормозам. Потом доехал, потом была драка с вами и еще каким-то человеком. А вот что было до моей поездки по городу – не помню…

– Кое-что есть, – признался Якушин. – Когда вас доставили под конвоем в музей, в вороте вашего пиджака обнаружили встроенный микрофон.

– Хорошо, что это была не видеокамера, – усмехнулся я.

– Почему? – не понял Якушин.

– Тогда бы наши оппоненты давно знали, что нашел Константин, а мы бы продолжали оставаться в неведении. Что они могли слышать? Звуки, издаваемые возбужденным человеком, потасовку с подвернувшейся Незнанской.

– Да, пожалуй, – признал Якушин. – Начнем сначала, Константин. Не возражаете, если я буду вас так звать? Вы были не последним человеком в этом городе. Опустим печальные семейные подробности. Вы возглавляли Следственный отдел в Следственном комитете, пока не начались пертурбации. Вас понизили в должности, поставив на ваше место родственника какого-то чиновника…

«Наследственный комитет», – подумал я.

– Эти этапы тоже опустим. Вы остались без работы, в своем доме на краю города, откуда хорошо слышны взлетающие и садящиеся самолеты.

– Это началось пару недель назад, – заговорил Рязанов. – Точную дату уже затрудняюсь сказать. Мой бывший начальник – Шперлинг Денис Давыдович, его еще в 2010-м перевели в Москву на новую должность. Иногда мы общались, отправляли друг другу поздравления с праздниками. Не скажу, что очень хорошо его знаю – контактировали в основном по работе. Он, видимо, узнал про мое плачевное финансовое положение. Позвонил: есть срочная работа. По твоей специальности, все законно, а также крайне важно и срочно. Все бросай, жду в столице. Возьми документы, загранпаспорт, водительские права. Еще смеялся: получишь контактные телефоны, адреса, пароли, явки. Я прилетел в Москву обычным регулярным рейсом, понял, что это не треп: Шперлинг реально встретил, отвез в свой загородный дом под Ивантеевкой. Сначала посидели, выпили, баня, то-се. Я потом только понял, что это закрытый поселок. Утром прибыли трое, показали документы. Фамилии я не разобрал, но один был из МИДа, другой из ФСБ, третий из Федеральной службы по финансовому мониторингу. Стелили мягко, были вежливы, приветливы. Мол, им нужен именно такой человек: основательный, серьезный, ответственный, не пасующий в сложных ситуациях, а главное, с опытом следственной работы. Мне поручат важное дело: вопрос даже не государственной безопасности, а что-то глобальное, архиважное. Я понимаю, что сейчас это звучит глупо, но тогда звучало иначе: все-таки серьезные люди из серьезных ведомств. Ведь всякое случается в жизни. Я даже был польщен…

– Вы не думаете, что уже тогда вам начали внушать некоторые вещи? – спросила Варвара.

– Да, такое могло быть, – признался Рязанов. – Критическое мышление раньше не отказывало, а тут работало плохо, я помню, что даже возгордился. Во всем остальном оставался прежним – все помню, никакой эйфории, тумана в голове… Они сказали: с вами за границей проведут беседу, пройдете инструктаж и должны будете выполнить все, что скажут. Мне дали авиабилет в Словакию, проставили туристическую визу. Я полетел регулярным рейсом до Братиславы. Оттуда рейсовым автобусом до местности, которую называют Словацкие Рудные горы. Не скажу, осуществлялось ли за мной наблюдение. Сейчас не исключаю, а тогда даже не думал об этом. Местечко такое красивое: горы, густые леса у подножий, необычные дома под черепичными крышами… Меня встретили на автостанции в Брезно, посадили во внедорожник, повезли в какое-то ущелье. Там находилась деревушка, очень красивый старинный монастырь, который оказался недействующим. Именно там, в каменных залах, при горящих свечах, происходила встреча. Да, согласен, в то время критическое мышление отказало. Но это не напрягало и не настораживало. Все шло гладко, хотя и необычно и очень интересно. Сама беседа в монастыре отложилась не четко, может, от волнения? Но основные моменты – как каленым железом в мозгу… Гулкий зал с высоким потолком, дубовый стол, свечи в канделябрах горели только рядом со мной, все остальное – чернота. За столом сидели люди – просто темные пятна, без лиц. Но у них были голоса, они говорили по-русски.

Рязанов передернул плечами.

«Только без катарсиса, – предупредил я себя. – А то начнешь представлять себя в аналогичной ситуации, будешь сопереживать, и чем закончится?»

– Они говорили примерно следующее, по крайней мере, в мозгу осталось это… Нечто связанное с разведкой, а также древними пророчествами, с работой магов, предсказателей, контактеров. Они говорили о вещах, от которых я был чрезвычайно далек, считал их фантастикой, суеверной чушью. «Наша организация следит за тем, чтобы на планете не было войн, – говорили мне. – Но назревает зло, оно рвется наружу, есть артефакт, который этому будет способствовать…» В общем, по всем приметам, в 2018 году произойдет что-то страшное, схожее с тем, что случилось после вскрытия могилы Тамерлана в 41-м – освобождение злобного духа, разрушительная война, в сравнении с которой Вторая мировая, эпидемия испанки в начале XX века или, скажем, разгул чумы в Средневековье – покажутся просто мелочами. Это произойдет в России, а последствия распространятся по всему миру. И этот артефакт активируют очень скоро, может даже, на днях, чего ни в коем случае нельзя допустить. Я должен выйти на людей, хранящих этот предмет, не позволить произойти активации – уничтожить его, сжечь, сломать, иначе Дьявол выйдет наружу, разразится страшная война, чреватая неисчислимыми бедствиями и страданиями миллионов людей… Эти люди не знают, как выглядит артефакт, о чем вообще идет речь. Мне не рассказали, что значит АКТИВИРОВАТЬ артефакт. Но все независимые источники указывают на Новосибирск, именно сюда ведут следы – что-то связанное со смертью, похоронным бизнесом, погребальными ритуалами… Знаете, я современный человек, к таким вещам отношусь с иронией, но не припомню, чтобы встал и ушел. Я сидел и впитывал, причем отнюдь не из вежливости…

– Минуточку, Константин, передохните, – сказал я и повернулся к Якушину: – Такое вообще возможно, Сергей Борисович? Попахивает дешевой беллетристикой в духе Дэна Брауна.

– Ну, не знаю, – возразила Варвара. – Дэн Браун на своей «дешевой беллетристике» неплохо поднялся, а в некоторых нюансах, кстати, оказался недалек от истины.

– Константин не обманывает, – пожал плечами Якушин. – Он прилежно транслирует то, что ему сказали.

– Почему не сами? Зачем отправлять незнамо куда неподготовленного человека?

– Его подготовили, – хмыкнула Варвара. – Простите, Константин, но это так… Местный житель, не вызывающий подозрений, пока не начнет мозолить глаза. В случае успеха он самоликвидируется, в случае провала не принесет вреда. Никто не знал, что сюжет повернется именно так.

– Есть еще одна причина, – сказал Якушин. – Они подозревали, что артефакт охраняется, и не хотели рисковать своими работниками.

– Неужели? – пробормотал я, демонстративно покосившись по сторонам. – В этом плане они отчаянно ошиблись. Может, продолжим наши слушания? А то Константин сидит, как бедный родственник, и курит уже четвертую сигарету, тогда как я – только вторую.

– Да, спасибо, Никита. – Рязанов глубоко вздохнул. – У меня и мысли не возникло отказаться от поручения. Из темноты озвучили сумму за работу: тридцать тысяч долларов. После этого уже не важно, верю ли я в мистику и губительные артефакты.

– Вы бы взялись за работу и бесплатно, – буркнула Варвара.

– Да, наверное… Но материальный стимул всегда способствует работе. Они не могли не знать о моем безденежье. Мне дали номер телефона для связи в Новосибирске, я мог по нему позвонить, чтобы изложить свои пожелания, проблемы, попросить помощь в случае крайней необходимости. Сказали, что я получу поддержку от силовых структур, чиновников, что я должен верить только им, слушать только их…

– Стоп, – перебил я. – Вы хоть раз воспользовались этим номером?

– Нет… Кажется, нет…

Я посмотрел на Якушина. Тот сделал неутешительный жест.

– Номер закрыт, абонента невозможно отследить, и, скорее всего, он находится за пределами страны. Сейчас этот номер недоступен, то есть наши оппоненты прекрасно осведомлены, где находится Константин Сергеевич.

– Хм, надеюсь, наш музей не подвергнется бомбардировке, – пробормотал я. Шевельнулась Варвара, видимо, среагировала на слово «наш». Не оговорка ли по Фрейду?

– Что по прибору?

– Да, – спохватился Рязанов. – Мне дали странный аппарат, эдакий портативный гаджет, сказали, чтобы без нужды я его не включал, а только при проверке. Батарея заряжена, должно хватить надолго. Про устройство не сказали. Там лампочки индикатора горят фиолетовым. Ну, как дозиметр измеряет фотонное и нейтронное излучение, а также его мощность. Только там шкала, а здесь ряд индикаторов. Видимо, искомый предмет действительно испускает волны – чего не могут определить другие приборы или люди. Может, его специально разработали, я не знаю. Это не ко мне, я не ученый и в измерении паранормальной активности не силен. Меня учили так: если до артефакта двести метров, начинает мигать первый индикатор, если ближе – второй, третий и так далее. «Горячо», «холодно», ну, вы понимаете. При непосредственном контакте с артефактом загорятся все пять индикаторов, прибор нагреется, станет горячим.

Я озадаченно почесал затылок. Действительно, почему не сами? Доверять такое дело постороннему, даже действующему под внушением? Но что я понимал в этих вещах? Считалось, что артефакт надежно охраняется (дело Рязанова – выявить, уничтожить могут другие), а тут всего лишь музей и несколько недоученных охранников.

Или я что-то не понимаю? Разрази меня гром, никто в этой комнате ничего не понимал!

– В общем, снабдили меня инструкциями, телефоном, гаджетом, дали три тысячи долларов в качестве аванса и отправили из монастыря, – продолжал повествование Рязанов. – Паренек из деревенских – немой, как рыба – проводил меня до автобуса, посадил, помахал рукой. Не знаю, сопровождали ли автобус их люди. И так же в самолете, в Москве, где я делал пересадку, потом в Новосибирске.

– Двое людей – они по-свойски явились позапрошлой ночью в ваш дом, – напомнил я.

– Да, есть такие, – поморщился Рязанов. – Выдали условную фразу «Почем вы продаете свою реликвию?», это означало, что я должен их слушаться и сливать им всю добытую информацию. Без понятия, кто такие. Возникали пару раз, выслушивали отчеты. Люди спокойные, интеллигентные, ни разу не угрожали. На вид периферийные работники какой-нибудь федеральной службы: от ФСБ до ФСИН, или что там еще – да хоть фельдъегерская служба или казначейство, они все равно документы не показывали и не представлялись.

– Итак, вы вернулись в Новосибирск… – напомнил Якушин.

– Вернулся. Несколько раз посещала мысль: зачем я подписался на этот бред? Что это значит? Но ведь не розыгрыш, верно? Мне посоветовали временно сменить пристанище. Улица Толмачевская – это далековато. Собственно, я не сам арендовал эти комнаты на Железнодорожной, кто-то за меня это сделал. Одиссея продолжалась несколько дней. Я исколесил все кладбища Новосибирска, на самом деле их гораздо больше, чем те, о которых все знают. Почти у каждого поселка, входящего в городскую черту или соседствующего с ней, есть свои кладбища – Пашино, Мочище, Краснообск, город Обь. Отдельная история – город Бердск, Искитим, населенные пункты Новосибирского района. Я шатался по кладбищам, заходил в местные мастерские, везде украдкой включал прибор, но он ничего не показывал. Потом я начал обход ритуальных агентств, похоронных контор, предприятий, где производится похоронная атрибутика, и магазинов, где она продается. Вы представляете, сколько всего мне пришлось обойти? Я заранее, ночами, составлял список, намечал маршрут, чтобы с минимальной тратой времени объездить как можно больше контор. На меня уже подозрительно поглядывали, в одной конторе, присмотревшись, заявили, что я уже приходил. Где-то замечали, что я включаю прибор, гнали поганой метлой – им думалось, что я измеряю радиацию… Про крематорий я, конечно, знал, про музей при крематории – слыхом не слыхивал, хотя уже давно живу в этом городе. Так сложилось, что всех родных и знакомых хоронил на кладбищах. Приехал от отчаяния, ни на что не надеясь. Машину оставил на парковке, побрел к крематорию, где как раз проходило прощание. Смотрю, приборчик подал признак жизни! Глазам не поверил. Осторожно вынул из кармана – точно подмигнул… Я в другую сторону – он погас. Я опять к крематорию – замигал. Вхожу в здание, смешавшись с участниками процессии, смотрю – не работает… Я уже ничего не понимаю, вышел, пошел к каким-то строениям терракотового цвета: опять работает! Вижу вывеска: музей. Вошел, купил билет. Горел один индикатор, потом второй, третий… Я решил не пороть горячку, чтобы не привлекать внимание.

– Поначалу вам это удавалось, – кивнул Якушин.

– Да… Вышел из первого корпуса, пошел ко второму – не то, индикаторы погасли. Вернулся в главный корпус, стал бродить по залам, посматривая на прибор. Поднялся наверх – там еще один зал, люди ходят, сотрудники музея… Что-то не так, горят три индикатора, и не больше, хоть ты тресни. Решил, что хватит на сегодня, никуда не денется эта штука, утро вечера мудренее. Приехал назавтра, та же история. Приехал послезавтра – привлек внимание сотрудницы, пробормотал ей какие-то глупости, ушел. Это было в воскресенье, 12-го, – сообщил, подумав, Рязанов. – Чувствую, артефакт рядом, а ничего понять не могу, может, прибор глючит – подобная техника ведь не может быть совершенной?

«Подобной техники вообще не существует», – подумал я.

– А дальше память – кусками, – пожаловался Рязанов. – Урывками помню, как возвращался на съемную квартиру, как лег спать. Потом вообще ничего, память включилась только через сутки, и то не сразу это понял. Яркий свет на перекрестке Гоголя и Красного, я проезжаю перекресток. Потом арендуемая хата, драка с вами… – Он опустил глаза и замолчал, выражая скорбным лицом то самое, классическое: боже, как низко я пал.

– Именно в этот вечер в музее вам повезло, – медленно, почти по слогам, произнес Якушин. – Ваша реакция, когда вы поднялись наверх с прибором, была красноречивей всяких слов. Увы, охранники не заметили, как вы пронесли бензин. Очевидно, вы проносили его и в предыдущие дни.

– Да… Я получил такие инструкции… – У Рязанова задрожала нижняя губа. – Совершенно этого не помню, как назло… Подождите. – Он вскинул голову. – Так пройдите еще раз с прибором.

– Он сломался. Увы, соответствующих ремонтников мы не держим.

– Вот черт… – Рязанов криво усмехнулся. – Не вовремя вы стащили с меня это чертово внушение – надо было выбить показания, а потом снимать.

– Палка о двух концах, – проворчал я. – Под внушением вы бы ничего не сказали – так уж вас запрограммировали. Даже под пытками вы бы не издали ни звука.

Воцарилось печальное молчание.

– Скажите, Константин, – Сергей Борисович уставился на Рязанова с «добрым» ленинским прищуром, – вы по-прежнему считаете, что из Словакии на поиски загадочного артефакта вас отправили хорошие парни?

– Нет, не думаю, – он шумно выдохнул, – хорошие бы не стали избавляться от меня по выполнении работы. Сейчас я понимаю, как дико это выглядит.

– Это выглядит не просто дико, а минимум гротескно. – Сергей Борисович запустил пальцы в свои стриженые седины, стал задумчиво массировать кожу. – В музее погребальной культуры находится экспонат, способный вызвать Дьявола, развязать Третью мировую войну и далее по тексту… До такого надо додуматься. Открою вам секрет, Константин: в музее нет такого артефакта, это смешно даже представить. Вас обманули, цинично использовав вашу психику, благо она у вас крепкая. Мы знаем все наши экспонаты, мы их проверяем – не только на предмет происхождения, но и на наличие в них энергетики, способной создать проблемы.

Рязанов сглотнул, недоуменно заморгал.

– Боюсь, наш гость ориентируется в этих вещах, как я – в транзитной фотометрии, – улыбнулся я. – Давайте проще. Но ведь не ради смеха его сюда послали, согласитесь, Сергей Борисович? Они действительно ищут некий артефакт. История с Третьей мировой, понятно, – залипуха. Злой дух, окопавшийся в каком-нибудь подвенечно-похоронном платье, способный причинить масштабные бедствия, – даже на мой неискушенный взгляд, это перегиб. Но повторяю, в музее что-то есть. Кто послал Константина? Для чего им этот артефакт – мы пока не знаем. Но он им крайне важен, для его поиска изобрели даже специальный прибор. Отсюда следует, что предмет реально испускает излучение пока неясного характера. Вопрос, Сергей Борисович: почему ваши специалисты не выявили эту «бомбу замедленного действия»? Любая активность внутри артефакта, любой фон должны насторожить… – Я выразительно покосился на угрюмо молчащую Варвару. – И вторая ремарка. Из всего происходящего можно допустить, что этот предмет в музее находится давно.

– Просто на него не обращают внимания, – пробормотал Якушин. – Эта штука не вызывает подозрений, идеально вписываясь в экспозицию. А что касается вашего замечания, Никита Андреевич, насчет энергетического наполнения артефакта… – в глазах Якушина что-то заблестело – какое-то еще не вполне осмысленное озарение, – да, вы правы, этот предмет реально может быть заряжен, но не факт, что этот фон можно выявить традиционными, так сказать, методами.

– Как это? – не понял я. – Прибор же выявил?

– Мы говорим про «традиционные» методы, – негромко объяснила Варвара. – Что за прибор и какие умники его изобрели – нам неизвестно. Это объясняется, Никита, не морочь себе голову. Представь себе маленький ящик с замком и ключиком, набитый всякой фигней. Ящик герметичен, сделан из непроницаемых материалов. Он закрывается, ключ прячется в надежное место. Не всякий маг остановится возле такого ящика, уж поверь мне. Подобные случаи были и будут.

– Ты классно объясняешь, – похвалил я.

– А я вообще не понимаю, о чем вы говорите, – жалобно протянул Рязанов.

– Все нормально, Константин, – отмахнулся я, – вы не один такой. Берегите свою психику.

И снова в комнате стало тихо. Снаружи по карнизу стучали дождевые капли. Осадки долго зрели, теперь не остановишь…

Сергей Борисович поднялся, стал мерить комнату шагами, почесывая пальцем подбородок. Он полностью ушел в себя, в глазах отливало матовое свечение.

– Что-то мне это напоминает… – пробормотал он, остановился и вопросительно воззрился на Варвару. Та тоже натянула на мордашку жирный знак вопроса и пожала плечами. Якушин раздраженно отмахнулся: – Все понятно, Варвара Ильинична, вы в ту пору еще пешком под стол ходили. Я слышал про одну вещь, господа, но это слишком невероятно, и я боюсь даже представить, что наш музей с этим связан…

– Но вы не в курсе касательно конкретного предмета, предположительно входящего в экспозицию музея? – на всякий случай спросил я.

– Да я вообще без понятия, – фыркнул Якушин. – Хотите, верьте, хотите, нет, Никита Андреевич, но это именно тот случай, когда я просто не представляю, о чем идет речь. Послушайте, Константин. – Он прервал хождения и пристально посмотрел на задержанного, который на всякий случай втянул голову в плечи. – Как ни крути, а на втором этаже музея вы обнаружили вещь, которую вам поручили найти и уничтожить. То, что было дальше, сущая досада, хотя, возможно, и к лучшему: вы не сожгли музей и избежали инсульта. Предлагаю вам вернуться на место, так сказать, преступления и все внимательно осмотреть. Возможно, что-то натолкнет вас на мысль. А мы при этом будем присутствовать, не возражаете?

– Конечно, Сергей Борисович, как скажете, – пожал плечами Рязанов. – Я помню это место, я приходил туда три раза… или больше, но этого не помню.

Мы гуськом проследовали с первого этажа на второй.

«Будем искать пятый угол», – уныло подумал я.

Часть зала, где произошла драка Рязанова с Незнанской, отгородили лентой и расставили таблички «Осторожно, скользкий пол» (лучшего не придумали). Редкие посетители удивленно поглядывали на предупреждающие знаки, пожимали плечами, но за «флажки» не заходили.

– Лариса, что за срам? – шепнул Якушин. – Немедленно скажите уборщице, чтобы убрала. Пусть поставит что-нибудь уместное.

– Можно не ставить, Сергей Борисович, – сказал я. – Здесь не работает полиция, не надо ограждать «место преступления», привлекать внимание. Мне все понятно, следы не затопчут. – Мои глаза скользили по разбитой витрине, которую стыдливо прикрыли куском парчи, по другим едва заметным признакам инцидента. – Посетителей немного, ничего страшного. Просто старайтесь тише говорить при посторонних.

Сергей Борисович был явно расстроен. От витрины с утюгами (которые при всем желании было трудно представить похоронными атрибутами) оторвались двое молодых людей. Они перекинулись парой слов, хихикнули и, искоса глянув на нас, вышли из зала. Со стороны лестницы заглянул Михаил, задумался – позволено ли «быку» то, что позволено «Юпитеру». Решил, что не стоит рисковать. Ему на пятку наступила Незнанская Алла Михайловна – ей тоже было интересно, что здесь происходит.

У дальней стены, ближе к правому углу, было много экспонатов. Я стоял у стеллажей, у наклонных застекленных тумб, прислушивался к позывам организма, которых в этот час не было. Остальные стояли рядом, молчали. Судя по постным лицам, им тоже не являлись озарения.

– Где сработал прибор? – повернулся я к Рязанову.

Тот ссутулился, поглядел исподлобья, нерешительно помялся, потом отступил ближе к угловой части помещения. От угла, как и положено, отходили две стены – левая и правая.

– Это здесь… – выдавил он с хрипом и откашлялся. – Прямо здесь, полтора метра влево, полтора вправо… Горели три индикатора, иногда пробивался четвертый… Словно не хватало чего-то. Я подносил прибор совсем близко, но пятый сигнал ни разу не включился.

«Однако позавчера это произошло, – подумал я. – И надо же, какое совпадение, он этого не помнит…»

Притворяться и что-то утаивать Рязанов не мог. Он был ясен, как открытая книга. Прошлое работника Следственного комитета говорило о сложной и противоречивой натуре, но когда это было? Рядом с нами стоял растерянный, подавленный, потерявший ориентиры человек.

– Есть соображения, Никита Андреевич? – спросил Якушин.

Я буркнул что-то невразумительное.

– Где произошла стычка с Аллой Михайловной?

Рязанов пожал плечами, опасливо покосился на разбитое стекло, над которым стояли в ряд старинные утюги. Ими после пошива отглаживались ритуальные одежды с многочисленными оборками и рюшками. Верхняя часть такого утюга откидывалась, как челюсть, внутрь особыми щипцами помещались раскаленные угли, металл нагревался, и теоретически можно было гладить. Сейчас бы такое не прокатило, любой инженер по технике безопасности наложил бы категорический запрет. У кого я, интересно, спрашиваю? Откуда ему знать? Я обернулся. Алла Михайловна от порога выразительно показывала пальцем и шептала:

– Правее, еще правее… Да, да, примерно здесь.

– Спасибо, Алла Михайловна.

Она перехватила хмурый взгляд Якушина, смутилась и испарилась.

– Ох уж эти москвичи, – вздохнула Варвара. – Им нужно во всем участвовать, всегда быть в центре внимания.

Нужный квадрат локализовали. Я рыскал глазами по предметам «обихода». В самом углу на вертикальной штанге – мрачноватое траурное платье с шифоновыми вставками, покрытое крепом. Платье было настоящее, очень старое и принадлежало явно немаленькой женщине. В комплект входила шляпка с перьями, закрепленная в дополнительном штативе и прозрачная темная вуаль, ниспадающая с полей шляпки.

Рядом с платьем – такие же старые напольные часы высотой меньше метра. Недавно их покрывали лаком, видимо, маскировали порчу деревянных элементов. Часы не шли (в чем не было ничего удивительного), обе стрелки застыли в положении «полночь» (или полдень, если угодно).

С часами на специальной круглой тумбе соседствовала затейливая полуметровая конструкция, скорее всего, керамическая. Две круглые колонны на ортогональных постаментах с желобами в виде капителей. Между колоннами – круглый открытый резервуар, к нему узким концом примыкала коническая часть приспособления, на которой выделялись риски шкалы. Вода, сливаемая в желоб наверху колонны, попадала в конус, а из него – в резервуар. Тот же принцип, что у песочных часов. Какое ни есть гидротехническое сооружение. Водяные часы – подсказала память. Есть и другое, красивое название – клепсидра. Вещица явно не сувенир, изготовленный в XXI веке.

Часы напольные, часы водяные… Время лечит? Здесь же, на правой стене – две страшноватые африканские маски. У «господ», запечатленных племенными ваятелями, были снулые вытянутые физиономии. Казалось, что идолы не выспались и в принципе не прочь совершить какое-нибудь злодейство.

Дальше – стеллажи с моделями катафалков (уменьшенными в десять раз) – от современных пафосных лимузинов до специализированных карет XVIII и XIX столетий. Все выполнено в деталях, практически идеально – с лошадьми и возницами и даже маленькими гробиками на «почетных» местах. Что-то из разряда «сделай сам». Некстати вспомнились детские танки, самолеты – клеевые игрушки, которые дети (имеющие бездну терпения) собирали и склеивали сами, а потом не знали, куда их деть. Лично у меня в нежном возрасте был здоровый корвет, подаренный родителями на день рождения, и не скажу, что его сборка доставляла большое наслаждение…

Коллекция катафалков – явно не то. Она выходила за пределы зоны реагирования прибора, и сомнительно, что одна из этих моделек вызвала интерес Рязанова.

Слева от угла с платьем – настенный мемориал под стеклом, на фоне остальных непримечательный, но потрудился явный рукодельник, изобразив под стеклом заплывшие воском свечи, православный крест, опадающие кленовые листья. Все это, если присмотреться, было выполнено из человеческих волос. По соседству с мемориалом – небольшая картина, тоже пронзительно чувственная, трогательная, писанная масляными красками. Полотно изображало красивую даму в элегантном платье с кринолином – модная шляпка, поднятая вуаль, открывающая печальное привлекательное лицо. Зыбким, каким-то химерическим фоном – кладбищенские ограды, фрагмент колоннады наподобие античной. До творения Крамского «Неизвестная» картина, возможно, не дотягивала, до Моны Лизы – тем паче, но что-то приковывало взгляд, заставляло всматриваться в черты лица молодой женщины.

Левее – застекленная тумба, над ней – полки с экспонатами. Фигура ангелочка со сложенными за спиной крыльями – изделие основательное, очевидно, с историей. Несколько глиняных урн, бронзовый Шива, танцующий, словно белка, в колесе. Под стеклом – портняжные наборы из пошивочных мастерских, подушечки с иголками. Там же – браслеты на руку из волос усопших, броши из поделочных камней, обрамленные жемчугом, колье, нательные крестики, ожерелья из кораллов. Отдельной коллекцией – миниатюрные дамские сумочки, над которыми модницы XXI века только похихикали бы, перчатки, шляпки, потертый парасоль в сложенном виде – зонтик от солнца…

Все, что левее, тоже можно игнорировать, туда Рязанов не подходил. Только вот это – описанное…

– Ой, вы Сергей Борисович Якушин? Здравствуйте! – Улыбающаяся женщина отделилась от компании молодежи, устремилась к Якушину. – Я Марина, у меня подруга писала диплом по антропологии и много почерпнула из вашей коллекции. Вы не оставите мне автограф? – Она протянула Якушину сложенный пополам музейный проспект. – А знаете, мы с друзьями приезжали сюда в ночь музеев…

Дама была напористой, говорливой, много смеялась. Я невольно насторожился, перехватил нахмуренный взгляд Варвары. Вполне возможно, это была обычная посетительница, но ситуация уже выходила за пределы штатных. Сергей Борисович вежливо улыбался, подписывал скомканную бумажку, извинялся перед дамой, что очень занят и не может ответить на вопросы, которыми она поливала, как из шланга. Подходили остальные молодые люди, исполненные любопытства. Варвара украдкой сделала знак мнущейся у порога Незнанской. Алла Михайловна мгновенно уловила тему, окликнула Сергея Борисовича, сообщила, что его срочно вызывают к телефону. Тот извинился, торопливо вышел из зала. Мы потянулись за ним…