Глава четвертая
– Никита, что происходит? – шипела в телефон Варвара. – Я устроила сантехникам Варфоломеевскую ночь, они у меня за десять минут все сделали и даже воду собрали. Только собралась к тебе ехать, Сергей Борисович звонит…
– Так, Варюша, сиди дома и ни о чем не переживай, а то аукнутся мне твои переживания. Я отлучусь ненадолго. Не вздумай звонить, пока сам не позвоню, учти, я отключу телефон.
– Ох, страшновато мне, Никита…
– Да ладно, все штатно, не психуй.
Я отключил телефон и направил «Террано» к правой полосе. Фонари на улице Железнодорожной горели через один. Трафика практически не было, зато хватало припаркованного автотранспорта вдоль обочин и на тротуарах. Улочка была так себе – не бульвар с ресторанами и магазинами. Слева длинная «китайская стена» – неприлично вытянутый девятиэтажный дом, крайний в Челюскинском жилмассиве. Справа по курсу – трехэтажный капитальный гараж. В стороне от дороги – мастерские, пакгаузы, обширное хозяйство станции Новосибирск-Главный, в тех же краях – локомотивное депо, вагонно-пассажирское депо. За горкой постоянно формировали составы, сновали маневровые локомотивы, и даже ночью что-то грохотало и лязгало.
Но это далеко, во мраке ночи. Там, где я прижался к обочине, не было ни гаражей, ни строений Западно-Сибирской железной дороги. Несколько двухэтажных зданий барачного типа – деревянные, шлакоблочные. Глухие дворы с пожилыми тополями, переулки, залитые непересыхающей грязью. Обеспеченные россияне в этой местности не жили. Общежития гастарбайтеров, подобия хостелов для непритязательной публики, притоны для сомнительных категорий населения, прибежища алкашей и наркоманов. Здесь можно было снять квартиру – хоть на час, хоть на неделю, и ни перед кем не отчитываться. Именно в этом квартале не так давно накрыли бордель для мигрантов, а перед этим разворошили наркоманское гнездо, от чего, впрочем, местечко не стало чище и безопаснее.
Я погасил фары, выскользнул из машины. Никакого оружия при себе не было, я отчаянно надеялся, что до такого маразма не дойдет. На город опустилась ночь, людей в округе не было. Но в длинной «кишке» Челюскинского массива в окнах горел свет, с обратной стороны монотонно гудела железная дорога. Бараки прятались за гущами тополиной листвы, в них еще не угасла жизнь. Доносились шумы, играла музыка, разумеется, не Бетховен.
Мигнула фарами машина, стоящая через две от «Террано», бесшумно отворилась дверца, выскользнул силуэт в темной униформе.
– Никита?
– Алексей?
Мы обменялись быстрым рукопожатием. Напарник Головина оставался в машине – создавать столпотворение не стоило. Лица собеседника я почти не видел, впрочем, я и так его знал.
– Ты быстро, Никита…
– Не упустили фигуранта?
– Нет, он здесь. Строение 34, первый этаж, вход с улицы, с торца здания. Это там, – кивнул он в черноту. – Мы обошли здание, там глухой двор, хотя ограда и невысокая. У фигуранта отдельная жилплощадь – сомнительные фирмы сдают их в аренду. Дверь, два окна с занавесками. «Корону» припарковал рядом с домом, там много свободного места. Других машин поблизости нет. Он никуда не денется – машину поставил на сигнализацию, запер дверь изнутри на два замка, шторы задернул…
– Я понял, Алексей. Все, спасибо, уезжайте, я что-нибудь придумаю.
– Ты уверен? – Контур визави подрагивал в холодеющем воздухе. – Мы можем подстраховать.
– Нет, Алексей, исключено. Нельзя подставлять контору Якушина. Если всплывет, что его охранники занимаются не своей деятельностью…
– Да, ты прав, – вздохнул Головин. – «Доброжелателей» у Сергея Борисовича хватает. Дополнительные неприятности его точно не обрадуют… Ладно, Никита, разбирайся, мы поехали.
– Вопрос, Алексей: ты же в курсе существования подозрительной публики на «Камаро»?
– Я понял, что ты хочешь. С вечера у ворот их не было. Когда стемнело, мы бы тоже не проглядели.
– Они могли сменить машину.
– От крематория нас не пасли, – категорично замотал головой Головин. – Фигуранта – тоже. Уж такую мелочь мы бы не пропустили.
– Хорошо. Удачи, Алексей.
– Это тебе удачи, Никита. Мы уж как-нибудь доберемся…
Головин бесшумно втиснулся на пассажирское сиденье. Внедорожник охраны плавно тронулся с места, покатил по пустой дороге и растворился в темноте.
Становилось как-то не по себе. Заросли тополей оказались не сплошными. От улицы отпочковывался проезд к баракам. Он был коротким, упирался в тупик. Образовался сравнительно просторный замусоренный двор. Впереди бетонный забор, слева глухая стена шлакоблочного строения, справа – крыльцо на торце барака. На крыльце две двери – правая заперта на висячий замок, левая вроде нет. Глухой закуток.
Я не рискнул воспользоваться фонарем, рыскал впотьмах, спотыкаясь о разный мусор. Во дворе стояли две машины. Одна благополучно скончалась, хотя пока и не доехала до «кладбища погибших автомобилей»: древние ржавые «Жигули» без колес и капота. Вторая – вполне еще сносная «Корона», цвет которой я бы затруднился определить (ночью все «Короны» серые). За машиной не следили, стекла покрыты пылью, кузов – грязью. На приборной панели поблескивал маячок сигнализации.
Я опустился на колени, насилу прочел номера, запомнил: 22-й регион, Алтайский край, ну и что? Жутко хотелось курить, но я не стал рисковать. Сидел на корточках, работал ушами. За висячим замком находилось, по-видимому, еще одно жилое пространство, но оно не использовалось. Вариантов не было – дверь слева. Видимо, барак разгорожен, и здесь у квартирантов (или кто они там) собственный вход.
За оградой еще бурлила пьяная жизнь. Бессвязно бурчал мужчина под бесноватый лагерный шансон, ржала и плевалась женщина с пропитым голосом. Другая подпевала – голосом, понятно, не Чечилии Бартоли. Звякали стаканы. Отдыхала приличная городская публика, чинно потребляла «крафтовый» самогон… Надо же, знаменитый город ученых, академиков, продвинутой молодежи… Как много ты еще о себе не знаешь! Пьянчуга за забором грязно выругался, вызвав шквал женского хохота. Зачесалась спина – просыпалась аллергия на животных…
Я на цыпочках поднялся на крыльцо, приложил ухо к двери. Потом спустился, шмыгнул к окну. На узкую кайму фундамента можно было подняться, если за что-нибудь держаться. Но тут держаться было не за что. Я стоял на земле, тянулся вверх, словно пионер, мечтающий вырасти.
Шторы были плотно задернуты. Я сунулся за угол. Там имелось еще одно окно, дальше – глухая стена. Свалка мусора между стеной и забором – как мило. Груды досок, ржавые бочки, ведра, цемент в мешках, просроченный еще до перестройки. До окна еще можно добраться, дальше – только через зловонную баррикаду. Во всяком случае, можно не опасаться, что фигурант сбежит этим путем.
Под окном очень кстати оказался мешок с задубевшим цементом. Я встал на него, прильнул к щели между занавесками.
В квартире горел тусклый свет. Внутри поскрипывали половицы, скрипели дверцы шкафа. В поле зрения была стена, обои с которой облетали, словно последние листья в октябре. Что-то мелькнуло – я затаил дыхание. Звякнула чашка, полилась жидкость. Показался силуэт: умеренно небритое лицо, нос с горбинкой. Тот самый тип, которому сегодня не повезло…
Я различал его тяжелое дыхание, он жадно пил из чашки, срыгнул. Потом, ссутулившись, куда-то побрел. Протяжно заскрипели кроватные пружины – мужчина принял горизонтальное положение. На минуточку или до утра – кто ж его знает? Но в ближайшее время он точно никуда не собирался…
Я спустился на землю, завернул за угол и прижался к стене. У пьяных соседей вдруг стало тихо. Всхрапнул алкаш, сдавленно хрюкнула сожительница. За домами жила своей размеренной ночной жизнью железная дорога. И что дальше? По тротуару вдоль Железнодорожной прошла компания – трезвая, но шумная. Снова стало тихо. Я оторвался от стены, добрался до крыльца, встал и начал думать. Постучать? Представиться полицейским, коммунальным работником, разносчиком пиццы… Да не важно! Добровольно он никуда не поедет. Скорее всего, кинется в драку. Если нет, попытается скрыться или запереться в доме. А если он вооружен? Даже если вырублю его – в одиночку грузить такую тушу в машину, везти через весь город. Полномочий никаких, хотя именно это меня меньше всего волновало. Обращаться в полицию – предельно глупо. Хотя…
По улице с ревом пронеслась машина. Я вздрогнул, непроизвольно подался к перилам крыльца. А нервишки-то у вас – дрянь, Никита Андреевич…
Что я там подумал про полицию? Мысль была занимательная, смелая. Я отступал к тополям, оставляя в поле зрения крыльцо. Пристроился в темном уголке, стал исследовать адресную книгу своего смартфона. Я несколько раз оказывал добрые услуги родной полиции, так почему я не вправе рассчитывать на взаимность?
Голос у Вадима Кривицкого – моего незабвенного однокашника и заместителя начальника уголовного розыска Железнодорожного района – был напряженный и недовольный.
– Представляться надо? – на всякий случай спросил я.
– Можете не представляться, гражданин Ветров, – разрешил Вадим. – Ваша ехидная физиономия – на весь мой новый пятидюймовый смартфон.
– Вы просто такую поставили, – объяснил я. – Из вредности. И не хуже других знаете, что у меня открытое, приветливое и располагающее к откровенности лицо.
– Это какой же откровенности ты хочешь от меня в половине двенадцатого ночи? – насторожился Кривицкий. – Не находишь, что время позднее?
– Раньше не было смысла, – объяснил я. – Ты же еще не спишь?
– Короче, Никита, – рассердился офицер полиции.
– Просвети меня, Вадим. Я совершенно случайно вспомнил, что ты живешь в Челюскинском жилом массиве… Вернее, раньше ты в нем жил, мы бегали к тебе играть в карты, пить пиво, однажды привели каких-то девочек, которые чуть не обчистили квартиру… Я помню твою бабушку, твоих родителей…
– Не поверишь, я по-прежнему живу в этом занюханном жилмассиве, – вздохнул Кривицкий. – Та же самая квартира на четвертом этаже, бабушки и родителей давно нет, зато есть жена и двенадцатилетний отпрыск, которого с трудом оторвали от игровой приставки и уложили спать.
– Мало взяток берешь, – объяснил я. – Брал бы больше – жил бы в своем коттедже в сосновом бору. Прости, вырвалось. Это дом номер два – такая длинная кишка вдоль дороги, за которой начинается железнодорожная клоака?
– Ну…
– Замечательно, – восхитился я, – значит, именно на него я сейчас любуюсь. Большая просьба, Вадим…
Я изложил ситуацию, опустив некоторые подробности, а также то, что офицерам полиции знать не рекомендуется. Зато обстоятельно описал, где нахожусь и как сюда подойти.
– Ну, знаешь, это ни в какие ворота, – рассердился Кривицкий. – Ты нагло злоупотребляешь нашим знакомством. Во-первых, мне плевать, кого ты выслеживаешь и что ему инкриминируешь. Во-вторых, уже поздно, обращайся завтра – приди и напиши заявление. В-третьих, мне вообще не до тебя, я лежу в постели, через минуту жена выйдет из душа, и мы с ней…
– Будете ругаться, я знаю, – перебил я. – Муж с женой всегда ругаются, когда живут вместе тринадцать лет. И сегодняшний вечер ничем не отличается от вчерашнего, и вся надежда только на завтрашний, ведь надо верить в лучшее. Вадим, пожертвуй часом, это очень важно, – взмолился я. – Даже меньше, это совсем рядом. Возьми оружие, служебное удостоверение – фигурант должен видеть полицейские корочки, тогда поймет, что все серьезно. А Сергей Борисович Якушин в долгу не останется…
– Минуточку, – насторожился Вадим. – Ты не сказал, что работаешь на Якушина.
– Вот, говорю, – неохотно признал я. – Ладно, если жена тебе важнее, я позвоню другому товарищу. Есть у меня на примете еще один.
– Ну, ты и змей, – крякнул Вадим. – Ладно, жди. Минут через восемь буду.
Именно это мне и требовалось. Я убрал телефон, побежал, пригнувшись, обратно к крыльцу, присел на корточки за перила. Занавески не шевелились, по ним блуждали отблески света. Возможно, фигурант уснул, забыв выключить свет. Попытка поджечь музей – разве не повод к задержанию? Субъект мутный, испытывает нездоровый интерес к музею, ударил женщину…
Тополя вдоль дороги идеально глушили звуки. Эффект глушения пропадал, лишь когда источник шума оказывался между деревьями. Я проворонил опасность, пребывая в блаженном ничегонеделании! Машина свернула с Железнодорожной улицы и устремилась в узкий проезд! Яркий ксенон резанул по глазам. Ошеломленный, я растянулся за крыльцом. Надо же, подставился. Я поздно зажмурился, зайчики прыгали в глазах. Кривицкий решил с шиком? Глупо, зачем садиться в машину, выводить с парковки, если здесь пешком идти полторы минуты?
Машина встала перед крыльцом, погасли фары. Но двигатель продолжал работать – плавно урчал, издавал утробные шипяще-свистящие звуки. Марку машины я не разглядел, что-то невысокое, удлиненное, вроде седана. У Кривицкого – кроссовер. Я скорчился за крыльцом, сжался в пружину. Меня могли заметить, когда я, ослепленный, хлопал глазами. Хотя совсем не обязательно…
Распахнулись двери, вышел «экипаж машины боевой». Их было двое – один повыше, другой пониже. Что-то шевельнулось в памяти. Я рискнул приподняться. В глазах метались огни, но окончательно я все же не ослеп. «Тарапунька и Штепсель»! А рядом их верный боевой друг «Шевроле-Камаро», о котором столько говорили в течение дня! Вихрь мыслей в голове. Их не было у крематория, но они знают, где обитает фигурант, прибыли по его душу, впрочем, это совсем не значит, что с враждебными намерениями. Он работает на них, что тут непонятного? Знали, что он должен вечером что-то проделать, а к ночи появится дома…
Я от досады заскрипел зубами. Почему я один? Где Кривицкий? Где вся ударная мощь нашего доблестного МВД?!
Эти двое явно не спешили. Неужели что-то почувствовали? Они постояли, повертели головами. Потом сошлись в районе капота, обменялись парой слов, из которых я не понял ни одного. Снова осматривались, видно, чувствовали неладное.
Тот, что пониже, сунул руку во внутренний карман, начал что-то вытаскивать. Пистолет? Который явно не ирисками стреляет? Почему бы нет? Эта публика может обладать надежным прикрытием, «железными» служебными удостоверениями. Они могут даже числиться в какой-нибудь серьезной структуре, для которой наезд полиции – тьфу…
Высокий что-то бросил напарнику. Рука последнего застыла, он передумал вытаскивать пистолет. Выслушал товарища, отозвался. Пользуясь моментом, я в скрюченном виде стал убираться от крыльца – отступал гусиными шажками. Они увидят меня, если будут подниматься на крыльцо. Я ведь не прозрачный!
Я добрался до угла, ударившись бедром о выступ цоколя, закусил губу. Вытянул ногу, плавно переместился за угол. Но даже обрадоваться не успел – выстрелило ржавое ведро, так некстати оказавшееся под ногой!
Они услышали металлический звук, насторожились. Я был уже на ногах, прижался к стене. Осторожно высунул нос. Двое начали движение, решив проверить, что за «кошка» спряталась за углом. Я убрал голову. Бежать некуда – пока одолею кучу мусора, эта парочка заскучать успеет… Четыре секунды в запасе…
Спина скользила вниз по стене, подгибались ноги. Я шарил по земле рукой – дайте же, высшие силы, хоть какое-то оружие! То самое клятое ведро, что вылетело из-под ноги. Пусть искупит свою вину…
Я сжал его верхнюю кромку, и когда за углом скрипнула щебенка, отправил ведро параллельно земле оппоненту в рыло! Но это оказался высокий тип со щеточкой усов. Ведро ударило его в район щитовидки, у противника перехватило дыхание.
Я оттолкнулся, выпрыгнул из-за угла. Они тоже не рассчитывали на подобное. Контур противника колебался перед глазами. Он еще не справился с замешательством. Я ударил в зубы, чтобы подольше в нем пребывал. Схватил его за грудки, толкнул на товарища. Это был верный ход – второй опять сунул руку за пазуху. Усатый задавил напарника, тот со злостью его оттолкнул. Но я уже мчался в наступление, воодушевленный первыми успехами.
Усатый, устоявший на ногах, попытался меня схватить, я отвесил ему плюху в живот. Не забыл еще, товарищ капитан спецназа, как это делается! Второй оппонент торопливо пятился и снова норовил вытащить оружие. Я оттолкнул первого, чтобы не мешался, развил наступление. Тот опять не успел вооружиться, но и кулак у него был тяжелым! Я охнул, почувствовав резкую боль в животе. Дыхание перехватило, слезы брызнули из глаз.
Я ударил наотмашь, по виску, но тип оказался крепок – закрутился, не упал. Тяжелый удар обрушился сзади – усатый не дремал, помог сообщнику. Бил, похоже, сцепленными руками. Но не рассчитал, вместо головы попал в основание шеи, да и то сбоку. Я отбился локтем, кажется, попал. Ударил ногой, защищаясь от атаки Штепселя. По «очкам» я их переиграл, но от этого не легче. Их все равно оставалось двое, и спортзал они периодически посещали! Я защищал голову, отвешивал удары, не давал им дотянуться до оружия…
– Прекратить, полиция!!! Буду стрелять!!! – прорезался истошный вопль.
Лучше поздно, чем никогда! Мой однокашник нашел в себе мужество предпочесть жене старого товарища! Противник снова смешал ряды, и мне удалось пнуть усатого в задницу. Они схлынули, как волна, сообразили, что это не блеф.
– Патруль, на улицу Железнодорожную, срочно! – горланил Кривицкий, имитируя работу с рацией. – Вы где, уже здесь?!
Я и опомниться не успел, как эти двое прыгнули в машину. Она рванулась от крыльца задним ходом, помчалась, виляя. Заскрежетал металл, войдя в контакт с каменным бордюром. Вскрикнул Кривицкий, рыбой нырнул в кусты – его едва не сбили. Преследовать было глупо, не за ними пришел. Кривицкий не стрелял, почему, интересно? Вроде положено в таких случаях делать предупредительные выстрелы…
«Камаро» (а это точно был он, судя по остроносому переду) вывалился из проезда на улицу, лихо развернулся, взревел двигатель. Он умчался, как болид. Я перевел дыхание, добрел до крыльца, оперся на перила. Дышать было трудно, кашель рвался из груди. Но вроде ничего необратимого.
Кривицкий ругался, выбираясь из кустов, они тряслись, ломались ветки. Он припустил ко мне, запнулся о бордюр, снова выругался. Неплохая зарядка на сон грядущий. Машинально отметил, что Вадим не похудел – значит, не такая уж тяжелая у него жизнь…
– Эй, ты в порядке? – Он схватил меня за локоть, рванул к себе. Какого черта? Я потерял, наконец равновесие, упал на колено. Кружилась голова.
– В порядке, Вадим, в порядке… – бормотал я, принимая нарушенную вертикаль. – До тебя точно все было в порядке… Почему не стрелял?
– Из чего, из пальца? – фыркнул он. – Мы не уносим домой оружие, запираем в оружейке у дежурного. Да и правильно, представить не могу, что произойдет, если однажды мой Петька до него доберется. Ты запомнил номер машины? Диктуй, я позвоню ребятам, они попробуют отследить эту тачку.
– Не помню, – махнул я рукой. – Говорили сегодня, просто не помню. Шут с ней, с тачкой, мы их еще возьмем. Документ хоть взял?
– Документ взял, – хмыкнул Вадим. – Я его и не вытаскивал. Быстро говори, что произошло. Вы сцепились, как гладиаторы, у меня аж дух захватило…
– Мог бы поучаствовать… – Я глубоко выдохнул – полегчало. Есть еще порох в пороховницах. – Спасибо, Вадим, ты вовремя. Еще чуток, и началась бы художественная резьба по живому мясу. А ты идти не хотел. Признайся, на моих похоронах ты потерял бы куда больше времени…
Я сбивчиво излагал ситуацию, озирался на крыльцо, потом отступил, глянул за угол. Фигурант все слышал, можно не сомневаться. Попытка сбежать, конечно, не удастся, но затеивать новую драку с погоней уж очень не хотелось.
– То есть этот субъект намеревался поджечь музей Якушина? – задумчиво сказал Кривицкий.
– Да, Вадим, ты уловил самое главное, – похвалил я. – И Сергей Борисович будет крайне признателен полиции в твоем лице за оказание этой маленькой услуги.
– А эти двое? – кивнул он на дорогу. – Сообщники?
– Думаю, кураторы. Вадим, я, честное слово, пока не знаю. Думаешь, меня во все посвящают? Я работаю за деньги: что сказали – то и делаю.
Тут я немного преувеличил, но не посвящать же офицера полиции во все тонкости моих взаимоотношений с Якушиным? Вадим колебался. Достал телефон, собираясь, видимо, вызвать наряд, потом опять задумался, решил этого не делать. Он осторожно поднялся на крыльцо, прижался к стене рядом с дверью. Теоретически фигурант мог быть вооружен, и если откроет стрельбу через дверь – то супруга Вадима Анжелика сегодня его не дождется…
Он вытянул руку, ударил в дверь.
– Открывайте, полиция!
Я снова глянул за угол – не выпадет ли из окна человеческое тело? Фигурант не подавал признаков жизни. Уходить ему некуда, если его комнаты не связаны с остальной часть барака. Но что-то подсказывало, что жилье изолированное.
– Открывайте, мы знаем, что вы там! – начинал злиться Кривицкий. – Не усугубляйте свою вину, гражданин! Дом окружен спецназом!
Кончилось тем, что мы дружно выбили эту чертову дверь! Она держалась на двух замках, но сама была хлипкая, дерево расслоилось. Мы ударили пятками одновременно, вышибли ее к чертовой матери. Кривицкий замялся, и я прекрасно его понимал. Он и так уже сделал многое! Я оттер его плечом, вошел внутрь, ударил по выключателю. В глубине раздался шум – словно табуретка упала! Жар ударил в голову – очевидно, я решил, что он собрался повеситься!
Я с ревом кинулся вперед, отбился от стены, влетел в небольшую комнату, обставленную явно не мебелью в стиле рококо. Этот тип был здесь, он не вешался! Мелькнули злые глаза, он перепрыгнул через порожек, убрался во второе помещение, видимо, спальню. Я в три прыжка освоил пространство, загроможденное рухлядью, пролетел узкий проем.
Меня ударили в бок, я запнулся, и такое ощущение, что выполнил фигуру высшего пилотажа – все завертелось, пол оторвался от ног, и я рухнул на ржавую койку с пружинами, ударившись бедром о стальную боковину. Снова дыхание перехватило.
Я обычно не выражаюсь матом, но сегодня был именно тот случай! Этот гад схватил меня сзади за волосы, я умудрился извернуться, иначе он бы треснул меня физиономией о дужку кровати. Я ударил затылком, во что-то попал, он захрипел. Но это только раззадорило его, он ударил по ноге, повалил меня, стал душить!
Я остервенело бил его во все мягкие выступающие части, но он лишь кряхтел и не желал отступать. Кривицкий снова не подкачал, хотя мог бы обойтись и без перекура! Он врезал моему спарринг-партнеру по печени (имелось смутное подозрение, что этому удару обучают всех ментов), сбросил его с меня, стал выкручивать конечности. Но в этом мужике был серьезный физический потенциал – он бился, как загнанный зверь. Вадим треснул его по голове – не проняло.
– Вадим, давай по возможности без увечий… – прохрипел я.
– У меня нет такой возможности…
Сейчас будет. Я навалился фигуранту на ноги – это ускорило процесс. Еще один удар, и он затих, потеряв сознание. Мы ползали по полу, приводили себя в порядок.
– Спасибо, друг, помог… – Я судорожно ощупывал голову. – Он же чуть не убил меня.
– Не надо недооценивать роль полиции… – с назиданием выдавил Кривицкий и засмеялся. – Тебя не убьют, Никита. Ты будешь жить вечно. По крайней мере, в памяти. А что ты хотел? Не все люди братья… Эй, дружище, – он пихнул ногой неподвижное туловище, – ты жив?
Туловище не реагировало. Кривицкий вздохнул, поднял глаза.
– Мысли есть, Никита?
– Пока только мюсли, прости…
Мы вытащили мужика в большую комнату, бросили на пол. Сами курили, сидя за столом, наблюдали, как он приходит в себя, попутно прислушивались к звукам извне. Тарапунька со Штепселем могли вернуться, кто им запретит?
Субъект пришел в сознание, открыл глаза, тяжело задышал. «Полтинника» ему еще не было. Но уже достаточно грузный, лицо одутловатое, под глазами круги. Сами глаза не отличались выразительностью, но злости в них хватало.
– Не вставайте, гражданин, – сказал Кривицкий. – Ваша фамилия?
Фигурант пытался навести фокус, но глаза разбегались, взгляд плохо фиксировался на предметах. Ногти на толстых пальцах царапали половицы.
– Какого хрена… – сипло пробормотал он. – Какое вы имеете право?
– Полиция. – Вадим не поленился встать, приблизил раскрытое удостоверение к глазам мужика. – Вы задержаны, гражданин. Ваша фамилия?
– Вы забираете людей, даже не зная их фамилии?
Кривицкий осклабился.
– Вы не представились, когда пытались поджечь музей на территории Новосибирского крематория.
– Я?.. Музей?.. – Он надрывно закашлял, откинул голову.
Ночка выдалась боевой. Я бы тоже с наслаждением вытянул кости – безразлично, на какой поверхности. Сообщать свои личные данные гражданин отказывался. Он был одет по-домашнему – трико, замызганная клетчатая рубашка.
Кривицкий осмотрелся, прогулялся до вешалки, где висела плечевая сумка из кожзама, порылся в ней, извлек паспорт.
– Гражданин Рязанов Константин Сергеевич, 70-й год рождения, – известил Вадим. – Паспорт похож на подлинный, истрепал его гражданин основательно… Тэкс… был развод в 2012-м, нового брака не наблюдается… Место регистрации – Новосибирск, улица Толмачевская, хм, далековато… Любим встречать и провожать крылатые лайнеры, гражданин?
Рязанов отказался от попыток сопротивления, отвернулся, размеренно засопел. Я проверил свой телефон – гаджет в сражении не пострадал. Алексей Головин прилежно отозвался.
– Никита, все в порядке? Чем закончилось?
– Вы далеко уехали, Алексей?
– Мы никуда не уехали, – сообщил приятную новость охранник. – Связались с Сергеем Борисовичем, он повелел находиться недалеко от вас, ждать разрешения ситуации и не лезть на рожон. Мы стоим у площади Трубникова.
– Отлично. Возвращайтесь на Железнодорожную, вставайте там, где стояли. Будете нас страховать. Не пропустите тот самый «Камаро», эти типы где-то здесь.
– Вот черт… – как-то зачарованно протянул Головин. – Представляешь, несколько минут назад мимо нас промчалось что-то похожее. В темноте не разобрать, но вроде «Камаро». Мы с Крюгером еще поспорили – «Камаро» или не «Камаро»… Значит, это они были. Вот блин, я пиво проспорил.
– Стоп, минуточку, – среагировал Кривицкий. – Это что за самодеятельность, Ветров? Я оказал тебе услугу, а ты меня собрался бортануть? Задержанного везем в отдел, пусть перекантуется ночку в обезьяннике, а утром будем разбираться.
– Вадим, ну, будь же человеком, – начал я упрашивать этого упрямца. – Неуместны сегодня ночью твои служебные амбиции, пойми. Если хотим запороть все дело, то везем в обезьянник, черт с тобой. Напророчить, что последует? У парней в «Камаро» неслабое начальство, это влиятельные силы. Они и сами при должностях, при ксивах. Не знаю, при каких – МВД, СКР, ФСБ, – это не важно. За фигурантом придут уже завтра, и придется его отдавать, поскольку приказ подпишут высокие люди. Ладно, если выживет, а ведь может и дуба дать в камере. Найдут повешенным, разве не так у вас происходит? Тогда мы ничего не узнаем, а ситуация реально серьезная. Так что тебе решать. Везти в отдел – дорога в никуда. Ты самому себе же выроешь яму.
– Твою-то мать, – ругнулся Кривицкий. – Ты в какое дерьмо меня тащишь?
– Наоборот, вытаскиваю из дерьма. Никто пока не знает, что здесь был именно ты. Те двое не поняли, кто ты такой – ты им не представлялся. Насчет этого, – кивнул я на «задержанного», – можешь не волноваться, с ним разберемся. А повезем в полицию – засвет глухой. Я не угрожаю, Вадим, ты сам пойми. Неприятности будут точно. Просто помоги мне отвезти его к Якушину, а он выделит машину, тебя доставят обратно. Ты потеряешь два часа от своего бесценного сна. Взамен обретешь расположение руководства холдинга. Не формальное – реальное расположение. Оно дорогого стоит. И не какая-то полиция в туманном смысле его обретет, а именно ты как частное лицо.
– Информацией поделишься? – деловито осведомился Кривицкий, который, несмотря на все свои достоинства и недостатки, никогда не был идиотом.
– Ну, вот, опять двадцать пять за рыбу деньги, – всплеснул я руками. – То есть признательности руководства холдинга тебе мало?
– Не денег прошу, – резонно подметил Вадим, косясь на тело, не подающее признаков жизни, но явно впитывающее услышанное.
– Ладно, будет тебе информация, – решился я. – Только не сразу, Вадим, пойми. Не от меня зависит. Сам разберусь во всем – тогда посмотрим. Только сразу дай слово, что в морду за это не двинешь, безумным не сочтешь и из списка лучших друзей не удалишь. Договорились?
– Елки-палки… – схватился за голову Вадим, – что там у вас происходит? К Вальпургиевой ночи готовитесь?
Дальше мы действовали быстро и почти профессионально. Я умчался за машиной, подогнал к крыльцу. Вернувшись, обнаружил безрадостную картину: фигурант пребывал в отрубе, а над ним возвышался мой школьный товарищ и потирал отбитый кулак.
– Ну, что еще? – разозлился я.
– Так встал и попер на меня, – смущенно пробормотал Вадим. – Пришлось применить превентивные меры.
– Теперь из-за твоих превентивных мер придется на себе тащить. Не мог аккуратно ударить, чтобы сам до машины добрался?
– Да ладно, не парься, все сделаем, – вздохнул Кривицкий. – Чай, не руду в Гамбург везем.
Совместными усилиями мы вытащили тушу на улицу, погрузили на заднее сиденье.
– Ты почему так багажник захламил? – возмущался Вадим. – Все пространство мусором забито, человека положить негде. Ладно, пусть отдыхает на заднем сиденье. Заблюет салон – твои проблемы.
Машина с охраной пристроилась в хвост, и мы выехали на большую дорогу. Не бог весть какое сопровождение, но все же уверенности в завтрашнем дне прибавилось. Мы чинно проследовали через спящий город и в первом часу ночи въехали на территорию крематория. Происшествий не случилось: мутные личности не преследовали, полиция не останавливала.
Сергей Борисович лично встречал нас у ворот. Взволнованная Варвара бросилась на шею, я оторопел: она-то здесь откуда?
– Сергей Борисович попросил приехать и оплатил услуги такси, – сбивчиво объясняла Варвара, – я бы и сама приехала, вся на нервах сегодня… Ты на кого похож, Никита? Тебя избили? Тебе в больницу надо! Вот скажи, за что мне с тобой такое наказание?
Музей по понятным причинам уже не работал, но округа не спала. Горели фонари, шатались сотрудники ЧОПа. Я решительно отказался от медицинских услуг – что со мной не так? Я похож на умирающего? Ну, подрался мужик.
Места строительных работ в районе крематория прикрывала целлофановая пленка. Работы замерли – по ночам строители не работали.
Сергей Борисович выслушал мой беглый отчет, отвел Кривицкого в сторону и лично поблагодарил. Происходило что-то странное – я никогда не видел своего школьного товарища таким смущенным. Представитель власти, свысока смотрящий на всех и вся, он переминался, как школьник, с ноги на ногу и отводил глаза, как будто его не хвалили, а ставили на вид. Огромное спасибо нашей полиции и лично капитану Кривицкому за бескорыстную помощь! Вадим Алексеевич не станет же возражать, если шофер Сергея Борисовича на комфортном «Гелендвагене» доставит его домой точно в объятия жены?
Я украдкой хихикал. Кривицкий тайком показывал мне кулак, делал страшные глаза, дескать, мы с тобой договорились, а нет, так сам приеду и все подожгу.
– Вадим, ты не волнуйся. Мы тихо, по-семейному, побеседуем с этим парнем, а дальше будет ясно, стоит ли его передавать в справедливые руки Фемиды. С ним что-то нечисто, а ваши дуболомы только все испортят. Сергей Борисович человек мягкий, никаких допросов с пристрастием не допустит.
– Вот это меня меньше всего волнует, – пыхтел Кривицкий. – А вот то, что опять создадите страшную тайну, все наглухо засекретите по своим каналам, сделаете вид, будто ничего не было… Ладно, приятель, я все-таки рассчитываю на твою совесть.
Вадим неохотно отправился к «Гелендвагену», где его дожидался невозмутимый водитель. Я чуть не засмеялся. Спроси любого мента про совесть, он, вообще, вряд ли поймет, о чем речь.
В половине второго ночи все причастные (даже опосредованно) к этому делу собрались в служебном помещении. Я осмотрел зал на втором этаже, где произошел инцидент. Проход для посторонних туда закрыли. Я изучал все бегло, задавая наводящие вопросы мнущимся у порога очевидцам и участникам.
Плотность экспонатов в правом дальнем углу была не меньше, чем в прочих местах. Стеллажи, застекленные тумбы, лакированные напольные часы, траурный гардероб XIX века, что-то еще – в данный момент это не имело значения. Часть застекленной витрины была разбита, нарушен визуальный ряд экспонатов. Алла Михайловна еще не справилась с волнением. Да, она перепугалась страшно, но сейчас, когда все прошло… Чем не приключение в чужом городе?
Она умоляла простить ее за неуклюжесть: когда хватала утюг, упала парочка соседних, разбилось стекло. А еще когда он оттолкнул ее, она снесла пару подвесных мемориалов, сломала косу у силиконовой Смерти, разбила симпатичный черепок…
Серьезных разрушений не было. Женщина взволнованно повествовала, непроизвольно переходя на городской сленг: ну, ей-богу, долбанутый какой-то! Но и ее не тяпкой делали, такая злость взяла…
– Все в порядке, Алла Михайловна, – увещевал женщину Якушин. – Вы совершили настоящий мужской поступок, невзирая на свою хрупкость и очарование. Разрешите моему шоферу отвезти вас в гостиницу? Он скоро вернется и отвезет вас в «Ривер-Парк». А утром я распоряжусь, и он доставит вас обратно, если не пожелаете взять выходной.
На месте происшествия все осталось, как было. Разлитая пластиковая бутылка с бензином для дачных газонокосилок; симпатичный компактный, но неожиданно тяжелый утюжок, который Алла Михайловна использовала явно не по назначению. Валялась розовая зажигалка – обычный «Крикет», который продается в каждом магазине.
«Рано Кривицкого отправили, – мелькнула мысль. – Надо бы проверить пальчики фигуранта, может, засвечивался раньше».
В стороне от места драки валялся тот самый пресловутый прибор. Не уверен, что его не трогали, но хотя бы положили на место… Я повертел его, поднес к свету. С чего они решили, что он похож на смартфон? Скорее, на маленький пульт от телевизора с минимальным набором кнопок. А если еще точнее, кнопок не было вовсе, не считая одной, утопленной в корпус – видимо, включение-выключение. Также отсутствовал дисплей, имелись только пять индикаторов, расположенных в ряд в верхней части «гаджета».
Интенсивность излучения? Детский принцип «холодно-тепло»? Работает один индикатор: значит, ты на верном пути? Переливается вся линейка: и ты нашел то, что искал? Судя по рассказам очевидцев, он наткнулся-таки на искомое. Реакция – нервная, возбуждение – крайнее. Бензин, зажигалка… А тут Алла Михайловна со своим утюгом. Бред полнейший.
Пластмассовый корпус, рифление, какая-то несовременная угловатость. Похоже, эта штука неплохо вписалась в колонну – прибор был безнадежно разбит. Корпус треснул, передняя панель вдавлена, раскололись индикаторы. Внутри потек аккумулятор, схемы всмятку. Это как же им шарахнули? Кнопка включения западала.
Видимо, и у меня поехала крыша: убедившись, что рядом никого нет, я стал подносить прибор к экспонатам, давил и отпускал неработающую кнопку. Прибор наверняка вышел из строя – ничего не показывал. Корпус откровенно распадался. Я озадаченно разглядывал хрупкую штуковину. Имелось сомнение, что в природе найдется мастер, способный ее починить.
Я заново выслушивал рассказы Риты, Ларисы, Михаила, Сергея Борисовича. Никто не ушел, все сидели в музее. Новых фактов я не узнал – Якушин по телефону поведал ВСЕ. Охранники Сергея Борисовича обыскали задержанного, вытряхнули все, что можно было вытряхнуть. Паспорт гражданина Российской Федерации, водительские права на имя Рязанова Константина Сергеевича (документы подлинные), загранпаспорт с последней отметкой в государстве Словакия – судя по дате, он прибыл оттуда неделю назад. Сигареты, гигиенические салфетки, не очень чистый носовой платок, скомканная квитанция с автозаправки.
– Сергей Борисович, рекомендую усилить охрану территории и музея в частности, – посоветовал я, отведя его в сторону. – Свяжитесь с руководством ЧОПа, пусть пришлют дополнительных сотрудников. Что-то зреет, для этого не нужно быть экстрасенсом.
– Хорошо, Никита Андреевич. – Якушин вяло улыбнулся. – По правде сказать, я это уже сделал.
Задержанного допрашивали в служебном помещении крематория при запертых дверях, наглухо зашторенных окнах. Он сидел на табурете в дальнем углу помещения, где уровень пола уходил вниз. Он словно находился в оркестровой яме – музыкант, очнувшийся после хмельного сна, потерявший коллег по цеху. Он растерянно озирался, затравленно бегали глаза, запавшие в глазницы. Он словно забыл, кто он такой, и теперь усиленно старался вспомнить. Сумрачные тени скользили по сморщенному лбу. Руки его были скованы наручниками.
Он сделал попытку встать.
– Сидеть, – буркнул охранник из сумрака. Задержанный обернулся, стал искать лицо говорящего. Попытка подняться все равно бы не удалась. Он был вял и малоподвижен. Наши с Вадиком физические усилия тоже не пропали даром, но тут он сам виноват, незачем было сопротивляться. На него еще что-то действовало, полагаю, это было энергетическое давление, его оказывал кто-то из присутствующих (не будем показывать пальцем). Сверху вниз смотрели несколько человек, и я имел честь оказаться в их компании. Якушин удалился в сумрак, предоставляя нам с Варварой полный карт-бланш. Увы, на роль следователя НКВД из старых добрых 30-х годов я не тянул.
– Еще раз здравствуйте, Константин Сергеевич, – без выражения сказал я. – Первый вопрос: это ваши настоящие имя и отчество? Вы на самом деле носите фамилию Рязанов?
– Да… – Фигурант всматривался в темноту слезящимися глазами. – С кем я говорю? По какому праву меня задержали?
– Вы не помните, Константин Сергеевич? Вы пытались поджечь музей, ударили сотрудницу, потом оказали сопротивление представителю власти и его помощнику. Это достаточные основания для задержания?
Он всматривался, моргал, облизывал пересохшие губы. Потом с трудом выдавил:
– Мы не в полиции… Где мы?
– Вы в крематории, Константин Сергеевич.
Прозвучало не очень жизнеутверждающе. Фигурант как-то съежился, задергал конечностями, скривился от боли, когда браслеты впились в кожу.
Мы ходили по грани. Временное попустительство Кривицкого – это ничто. Работники крематория не могли никого арестовывать и удерживать. Если этот факт всплывет, никакой Кривицкий не поможет, а у Якушина слишком много недоброжелателей, чтобы раздуть костер. Но случай был исключительным – я понимал это подспудно, какими-то импульсами подсознания.
– Вы не имеете права меня задерживать… Что вы собираетесь делать?
– Хотите отправиться в полицию, Константин Сергеевич? Мне что-то подсказывает, что вы знакомы с их методами получения информации. Предлагаю поговорить здесь. На кого вы работаете? Что и почему вы хотели уничтожить в музее? Мы охотно допускаем, что у вас не было намерений поджечь весь музей – вас интересовал конкретный предмет. Какой? Почему? Будете говорить? Еще раз напоминаю: в полиции, с которой мы имеем устойчивые связи, с вами церемониться не будут.
– Я не совершал ничего противоправного… Вы не имеете права… – Его голос скрипел, как несмазанная телега.
– Да, вы не успели. Вам не дали это сделать. Напомнить, как все происходило?
– Судите по делишкам его, – хмыкнула за спиной Варвара.
Он насторожился, услышав женский голос. Но разума и ясного понимания в глазах не прибавилось. Глаза визави затянула муть, мышцы лица сводила судорога. Он не собирался откровенничать.
Варвара вдруг прерывисто задышала в ухо и потянула меня за рукав. Я с недовольством отдернул руку, но она опять потянула. Пришлось подчиниться – не устраивать же здесь «семейную» разборку. Очевидно, Якушину она тоже подала знак – он на цыпочках отправился за нами. Мы вышли в коридор, где работало освещение, а в конце переминался с ноги на ногу сотрудник ЧОПа.
– Сергей Борисович, Никита, неужели вы не видите, что этот парень под серьезным внушением? – горячо зашептала Варвара. – Зомбанутый он, может, и не тотально, потому что может изображать адекватность, но по некоторым вопросам – наверняка… Он ничего не скажет, это бесполезно, даже если его в камеру пыток отведут. Не спорьте со мной, я это вижу, я разбираюсь в подобных вещах.
– Никто не собирается спорить, Варюша, – вздохнул Якушин. – Я тоже вижу, что Рязанов под колпаком и выполняет чужую волю. Он не сам по себе, за ним наблюдают. Двое господ, которых Никита Андреевич вольным образом окрестил Тарапунькой и Штепселем, осуществляют надзор за ним, и он их, безусловно, знает. Думаете, почему они приехали к нему сегодня ночью? Он должен был закончить свое дело и предоставить им отчет.
– Как-то сложно, – пробормотал я. – Прошу простить мой пытливый ум идиота, но мы можем что-то сделать, по возможности не сильно выходя за рамки действующего законодательства? На каждое действие имеется противодействие. Если кто-то обработал этого уважаемого господина, значит, можно попытаться снять внушение?
– Я не смогу, – решительно покачала головой Варвара. – Как говорится, я не волшебница, а только учусь. Это должен делать серьезный специалист, причем делать деликатно, поэтапно, чтобы не повредить человеческую психику. Рязанов – не демон из «нижнего мира», он не злодей, не какой-то беспринципный урод, просто кто-то слепил из него послушного исполнителя.
– Почему именно он? – спросил я.
– Это зависит от личных качеств, – подсказал Якушин. – От умения выполнять взятые на себя обязательства, от интеллекта с эрудицией, от пробивных способностей, от его навыков и места работы, в конце концов. Возможно, это связано с деталями биографии. Профессиональные навыки останутся при нем, невзирая на то что в его черепе поковырялись. Он может быть бывшим или действующим правоохранителем, работником спецслужбы, вашим коллегой, Никита Андреевич… Минуточку, господа…
В глазах Сергея Борисовича зажегся огонек, что означало рождение ценной мысли. Мы с Варварой тактично помалкивали.
– Профессор Атаманский Юрий Эдуардович, доктор психологических наук, автор десятка работ по пси-энергетике, талантливый гипнотизер и суггестор, ведущий сотрудник московского института психотерапии и клинической психологии… Он же сейчас в Новосибирске? – Сергей Борисович словно сам с собой разговаривал. – Он проводит семинары по когнитивно-поведенческим технологиям и кризисным состояниям, приглашен в НГУ провести курс лекций старшекурсникам.
– Вы с кем сейчас разговариваете, Сергей Борисович? – на всякий случай поинтересовалась Варвара. – Юрий Эдуардович ваш старый знакомый, вы общались по телефону пару дней назад, согласно вашим же словам, и договорились как-нибудь встретиться, когда оба не будете заняты…
Якушин засмеялся.
– Действительно, о чем это я… Это глыба по вопросам психотерапии и всему, что зиждется вокруг нее. Думаю, настало время нам встретиться, совместить, так сказать, приятное с полезным. Посоветуйте, Никита Андреевич, – он устремил на меня пытливый взгляд, – чисто в прикладном плане. Как долго мы можем держать здесь Рязанова? Если информация просочится в полицию – а она может просочиться хотя бы через недоброжелателей на «Камаро», – чем это может грозить? Способен ли ваш знакомый капитан Кривицкий смягчить ситуацию? Разумеется, никаких «предвзятостей», бесед с пристрастием. Рязанова накормят, напоят, уложат спать, но он будет находиться под контролем охраны.
– Кривицкий – не альтруист, не бескорыстный добродетель, – пожал я плечами, – он неплохой человек, но профессия накладывает отпечаток. Взятки Кривицкий не берет, по крайней мере с нас с вами не возьмет. Он хочет информацию, которая поспособствует карьерному росту. Решите сами, что можно будет ему сообщить. Думаю, день-два у нас есть, пока Рязанова не хватятся родственники или кто-то еще, не замаранный в этом деле. И кроме того, Сергей Борисович… – я замялся, – не надо сбрасывать со счетов, что в случае успеха процедуры перед нами может предстать совершенно другой человек.
– И вам еще нужно добыть Атаманского, Сергей Борисович, – перебила Варвара, – а учитывая его занятость…
– Этим я займусь. – Якушин посмотрел на часы. – Будет утро, тогда и сообразим. Нам всем нужно выспаться. Никита Андреевич, езжайте домой, будьте на связи. Варвара Ильинична, мне очень жаль, но вам опять придется задержаться. Мне нужна помощница. Комнаты для отдыха здесь есть. Сейчас вы поспите, к утру приведете себя в порядок, поможете составить беседу с Атаманским и будете присутствовать на процедуре. Никита Андреевич поймет и простит, не так ли, Никита Андреевич?
– Никита Андреевич – само всепрощение, – вздохнул я. – Варвара Ильинична, вас не посещает мысль, что из вас бы вышел неплохой капитан дальнего плавания?
