На следующий день Кай устроил ему ликбез относительно твари, которую они выслеживали. Она оказалась очень прожорливой, громадной, пугающей, но самое отвратительное – почти разумной, как Влад понял. Она не просто приманивала и пожирала людей, а выбирала из них кого-то – симбионта – и устанавливала с ним ментальную связь.

– Я сам не могу объяснить в точности. Попросту образования не хватает. Знаний по биологии у меня… даже не на уровне института, а так – вершков и корешков от знакомой нахватался, – говорил Кай. – Симбиоз в природе – явление нередкое, однако грибы и деревья – одно, а человек и тварь – другое. На твоем месте я не заморачивался бы тем, как эта связь работает. Она есть – этого достаточно.

Парень и хотел бы просто принять симбиоз как факт, но в голову лезло слишком много мыслей. Тварь вербовала человека, наделяла частью своих способностей. Симбионт начинал работать на нее: сначала как бы гипнотизировал предназначенных в пищу людей, а затем уже тварь цепляла их зовом. Он точно все понимал, а не являлся покорной марионеткой, – это-то и поражало сильнее прочего.

– В голове не укладывается, – признавался Влад. – Как можно согласиться на подобное?!

– А по-твоему, не бывает гнилых человечков? – вопросом на вопрос отвечал Кай. – Тех, кто мнит себя избранным, а остальных считает грязным тупым быдлом? Ты вот, к примеру, почему с одними дружишь, а от других держишься подальше?

Симонов пожал плечами.

– А бывало у тебя такое, когда с первого взгляда человека принимал и едва ли не в лучшие друзья записывал, а другому, совершенно незнакомому, очень хотел бы по морде съездить, хотя тот вроде бы и рта еще раскрыть не успел?

Было! Сам Кай однозначно входил в число первых, но распространяться по этому поводу Влад постеснялся, только кивнул.

– Ну вот… – протянул Кай. – Некоторые ученые всерьез считали, будто подобное поведение человека, его реакции и чувства основаны на излучении мозга, которое окружающие воспринимают. Четко попадаешь в противофазу или в фазу – однозначно ненавидишь или принимаешь. В остальных случаях уже зависит от взаимодействия и разговоров. На Земле раньше вроде бы не существовало созданий, способных устанавливать с людьми ментальную связь. Потому и само явление особо не изучалось и даже отвергалось классической наукой. Ну а мы теперь основываемся на мифах и легендах, подчас фантастических.

– А вы как думаете, почему он согласился? – ни секунды не подумав, что симбионтом могла быть женщина, спросил Влад.

– Ты, – поправил Кай. Обращаться к себе подобным образом он потребовал едва ли не сразу, но Симонов постоянно сбивался. Ему было неловко тыкать. – Я полагаю, будто мозговые волны существуют. Они идут от всего живого, и мы их улавливаем. Не напрасно же существует интуиция? Мы попросту не осознаем, как именно получаем информацию извне и анализируем ее. Тварь же является… – ладно, фиг с ним, с названием, оно просто подходит почти идеально, – очень сильным медиумом. Потому она в состоянии отыскать среди многих хомо сапиенс того, кто готов пожертвовать себе подобными.

– Ради чего? – парень ждал продолжения, но Кай только сильнее нахмурился.

– Вряд ли я отвечу, – наконец, признал он. – Чужая душа – потемки. Есть факты: тварь умеет пробудить в человеке некие способности, и тот начинает ей помогать, выбирать жертвы, подготавливать их, гипнотизировать. Сходит ли он с ума при этом? Скорее всего, нет. По крайней мере, ни его повседневное поведение, ни речь, ни память не изменяются. Вряд ли он мнит себя твари подобным, но вот сверхчеловеком или даже божеством, от которого зависит, спасти или убить, – наверняка. И знаешь, этим ощущением он ведь искренне упивается, – Кай вздохнул, прищурился и зло процедил сквозь зубы: – Люди любят философствовать и такое иной раз придумают – лишь диву даешься и за автомат хватаешься. Те же фашисты с их лозунгом «метро для русских» – тому пример.

– Я тоже ненавижу фашистов! – горячо заверил Симонов.

– Я никого не ненавижу, – возразил его собеседник. – Презираю, не принимаю, считаю, что без них подземка станет чище, – это сколько угодно.

– А разве это не одно и то же? – удивился Влад.

– Нет, – ответил тот. – Ненависть – это чувство, часто бесконтрольное и мозги отключающее напрочь. Я подобного не приемлю, предпочитая думать и анализировать.

– А можно спросить? – поинтересовался парень, шалея от своего предположения и, дождавшись кивка, продолжил: – Вы ведь не просто так это рассказываете? Вы… ты… уже встречался с такими помощниками твари?

– Помощницей. Лично убивал, если точнее, – спокойно ответил Кай. – Ничего иного она и не заслужила, как по мне. Эта дрянь перед тем, как издохнуть, еще и решила просветить меня относительно вымирания человеческого вида и потребовала ей поклоняться. Представь себе картину: лежит девка с дырой в районе живота, смердит, темной кровью истекает, но боли не чувствует, улыбается и философствует на предмет своей исключительности и того, что за ней и ей подобными будущее; в облике землеройки явился сам Творец этого мира и сделал ее продолжением и воплощением собственной воли.

– Как по мне, – поморщившись, заметил Влад, – мозги у нее точно червивые.

– Были еще до твари. На станции считали, имейся поблизости какая-нибудь секта, она бы в нее подалась. Или прибилась бы к экстрасенсам и магам, которых по подземке не так уж и мало бродит. Ненормальных в метро – тьма тьмущая: свидетели Иеговы, поклонники Кастанеды, нарики, по-особенному поганки готовящие, уфологи, уверенные, будто война на самом деле произошла с инопланетянами, мракобесы, сатанисты и прочий сброд.

Симонов подумал, что тот же Алексей вполне мог бы создать симбиоз с тварью, но тотчас обругал себя последними словами и выкинул эту мысль из головы. Его нелюбовь к сыну казначея еще не означала, будто того следовало обвинять во всех тяжких грехах. Перед глазами встал образ погибшей Марии из недавнего кошмара (он уже по пробуждении сообразил, кого именно видел), и Влад зябко передернул плечами. Где-то внутри сидела уверенность, наверняка внушенная еще на Фрунзенской: женщин обижать нельзя. Однако те и сами не гнушались кого-нибудь обидеть, и к тому же вряд ли к помощнице твари, о которой рассказал Кай, понятие пола вообще было применимо.

– Отдохнули – и хватит, давай-ка ты сейчас повторишь тот шаг, которому я обучил, – велел Кай.

– Хорошо.

– Я тебе глаза завяжу, – продолжал тот, вытащив из кармана кусок черной непрозрачной ткани. – Будешь меня слушать и четко исполнять приказы.

Парень покосился на край платформы, находящийся довольно близко, и на стоящие по соседству палатки.

– Почему нельзя уйти тренироваться в туннель?..

– А это дополнительный стимул, – фыркнул Кай, мельком глянув на ближайшую палатку. – Если краснеть не хочешь и… – взгляд на железнодорожные пути, – лететь вниз неохота. Поехали.

И они приступили к тренировке.

Винта Симонов так и не навестил, хотя ему и передавали требования того поговорить. Винт обитал в палатке у Клавы, но видеть его у Влада желания не возникало по-прежнему. Он, наоборот, старался не отходить от Кая, словно ища у него защиты, а тот не гнал и не насмехался. От сталкера словно шло ненавязчивое тепло. Он заражал своей уверенностью и оптимизмом. А еще было невероятно интересно находиться с ним рядом, слушать, дышать одним воздухом.

К вечеру, когда они вернулись от главы, выяснилось, что палатка занята, а нехитрые пожитки Влада, Семена (его-то за что?!), рюкзак и сверток Кая аккуратно выставлены вон.

– Проверю тщательно, – предупредил сталкер, гипнотизируя закрытый полог. – Если что пропало, убью.

Сказал очень спокойно, но у Симонова пробежал по спине холодок, а из палатки немедленно вылез Егор Стрижов и пояснил, что сам не при делах, просто у него ж пополнение семейства, третьего ждут, вот Винт и предложил свою палатку: мол, зачем она мужикам здоровенным, семейным нужнее.

– Винт сказал: вы, ребятушки, не против, и сами просили вещи собрать и… не стесняться, в общем, – пролепетал Стрижов, тщательно пряча взгляд. – Я честно все собрал, а в ваш рюкзак, сталкер, даже не заглядывал. Правда!

Глаза у Егора были честные-честные. Потому ему даже Влад не поверил, а Кай… Кай был достаточно умен, чтобы не скандалить. Он лишь очень внимательно проверил, все ли на месте, пересчитал патроны и, не отыскав ночника, потребовал:

– Мой фонарик сюда. Живо.

– Ой, так это ваш… – с сожалением в голосе сказал Егор. – Я думал, Винта… хотел одолжить, а то ребенок же родится, средь ночи просыпаться будет, без света же неудобно…

– Я жду, – напомнил тот.

Стрижов помялся, промямлил:

– Но ребенок же… – однако поняв, что на жалость давить бесполезно и страшного пришлого сталкера не проймешь, исчез в палатке и почти сразу появился с ночником, еще и добавил: – Простите.

Кай кивнул, убрал ночник в рюкзак, потом взял свои вещи и Семена.

– Если что-нибудь пропало у моих спутников, то вернутся не они, а я, – предупредил он.

– А вы совсем не хотите войти в положение, да?! – послышался из палатки возмущенный голос жены Стрижова: тонкий и дребезжащий, совсем как у женщины, предупреждавшей о прибытии поезда, из кошмара Влада.

– В ваше? – уточнил сталкер и, дождавшись подтверждения, воскликнул: – Боже упаси! – и уже серьезно ответил: – Я терпеть не могу халявщиков. Беременность же естественна для женщины и смягчающим обстоятельством для воровства не является. Короче, я предупредил: обнаружится пропажа, явлюсь лично. Станете отпираться, обыск, разумеется, не устрою, но пойду к главе и попрошу разобраться. Впрочем, в известность я поставлю его в любом случае: поскольку вещи собирали и выставляли именно вы и, соответственно, косвенная или прямая вина все равно ложится на вас, – затем он повернулся к Симонову и вопросительно приподнял бровь: – На севере за воровство или пособничество в оном изгоняют. И это, скажу я тебе, не самое худшее. У бандитов, например, отрезают ухо, палец, руку, а то и вообще – он провел ребром ладони по горлу. – У красных сразу расстреливают, вне зависимости от ценности пропажи. А у вас как?

– По идее, выгоняют, – глухо ответил Влад. В нем сейчас боролись два противоположных чувства. С одной стороны, Кай был абсолютно прав, а Стрижов действительно был виноват, как и его жена, наверняка и прихватившая чужое (водилась за ней склонность прибирать все плохо лежащее). С другой – все же у них семья, ребенок, как можно не помочь и отказать в какой-то малости? И выходило, что гад именно Кай, поскольку мог бы и обойтись без своего фонарика. Как именно следует реагировать, парень пока не выбрал. По-хорошему со Стрижовыми вряд ли вышло бы договориться, не услышав в ответ ругани. Просто Кая они откровенно побаивались и потому скандалить открыто пока воздерживались.

– Но у вас держат. Почему?

Влад все же взял себя в руки и попробовал трезво оценить ситуацию. Получилось невероятно просто и легко. И Кай оказался прав. Именно так и следовало говорить с этими людьми – жестко. Иначе попросту ничего не вышло бы. Влад удивленно моргнул, пораженный собственными мыслями, а потом губы его словно сами собой растянулись в злой ухмылке, очень похожей на ту, какую сейчас демонстрировал сталкер:

– У нас почему-то считают, что дерьмо не воняет, пока в него не вступишь.

Вообще-то он собирался использовать выражение «не выносят сор из избы», вычитанное когда-то, но сказал, как уж получилось.

– Щенок… – припечатал Стрижов, но Симонов не обратил на него внимания.

Оказалось, пока он думал, погрузившись в себя, тот вытащил из недр палатки две кружки, одеяло, спальник Семена и древний значок с Фрунзенской, который Владу подарил Василий Петрович. В окантовке рыже-красного пламени находилась лысая голова. Василий Петрович утверждал, будто Влада назвали в честь изображенного на значке, а еще утверждал, что весь метрополитен носит его имя.

– Значок-то вам зачем?! – вырвалось у парня.

– Старшей понравился, говорит, «красивый», а тебе, твареныш, для деточки жалко, – завыла по-прежнему скрывающаяся в недрах палатки жена Стрижова.

– Пятилетнему ребенку колющий предмет? – задумчиво проговорил Кай, обращаясь к Стрижову. – Либо твоя жена – идиотка, либо ты – глупец. С другой стороны, растить детей всяко сложнее, чем их делать, выбивая для себя привилегии, – и, не слушая ответа отца семейства, велел: – Придет Семен, отправьте к главе, мы у него будем.

Оставшийся скарб он упаковал сам, покидав в спортивную сумку Семена, как говорится, не глядя; значок протянул Симонову, но тот покачал головой. Пусть он и держался за прошлое, и любил эту по нынешним временам абсолютно бесполезную вещь, но теперь ее словно в помои опустили. При одной мысли, что ее касался Стрижов или его жена, становилось тошно.

– Как хочешь, – бросил Кай и приколол значок к сумке Семена. После этого, накинув лямки рюкзака и свертка на правое плечо, а самую длинную ручку сумки – на левое, он пошел прочь.

– Сволочь, ублюдок… хуже твари… – неслось из недр палатки. Стрижов молчал и буравил спину сталкера. Умей он убивать взглядом… хотя нет, все равно ничего не сделал бы.

Влад поспешил вслед за Каем. Тот криво усмехался, а потом спросил:

– Осуждаешь?

– Нет, – твердо ответил ему парень и удостоился всего одного слова:

– Хорошо.