Я вкатила в стойло последнюю тачку, загруженную «бак-бак», «м-му» и «спш-ш» вперемешку с дынями и овощами. Когда дити по уши нырнули в еду, мы с Дарианом выскользнули во двор, где нас, как оказалось, поджидали Мабир, его послушник Туло, наш отец и капитан Роув. Судя по их лицам, собрались они отнюдь не просто так. За спиной Туло висел кожаный футляр. Отец и капитан Роув держали луки.

Мабир положил ладонь на мое левое плечо.

– Пора довести кое-что до конца, Майя.

Отец и Роув мрачно наблюдали: вероятно, они заранее условились, что говорить будет Мабир. Дариан сразу же напрягся. Из тени дерева показался облаченный в черное Беллуа.

– Капитан Роув пришел к заключению, что ради безопасности мы должны запечатать часть пещер, – продолжил Мабир, похлопав меня по плечу. – Я убедил его позволить мне посетить их, прежде чем мы их потеряем. Я хотел бы увидеть места, которые ты описывала в своих рассказах, Майя.

Я краем глаза заметила, что Беллуа беспокойно переступил с ноги на ногу. Места, которые он предпочел бы Мабиру не показывать?..

– Я хочу, чтобы ты отправилась с нами, – заявил Мабир. – Хочу, чтобы ты показала мне зал, который попался тебе на пути, и побеседовала обо всем со мной. Я был бы рад с тобой поговорить, Майя. Справишься? – он повернулся, чтобы никто, кроме меня, не увидел его лица, и подмигнул.

Я кивнула, но от воспоминаний о пещерах по коже пробежали мурашки.

– Хорошо, – заключил Мабир.

– Полетишь со мной, – сказал отец.

– А Дариан останется следить за дитями, – добавил Мабир. – Весьма справедливо – ты ведь приглядывала за его драконом целыми днями.

– Мы отправляемся прямо сейчас? – у меня сжался желудок.

Я оказалась совершенно не готова.

Отец стиснул мое правое плечо широкой ладонью.

– Капитан Роув вскоре отправится за подкреплением для гнездовья и охраны пещер. Мы и так долго ждали. Пора.

Отец и Роув свистом подозвали драконов. Шуджа и Чейен вышли из стойла, расправляя крылья, и прошли с нами по мосту в загон, где ждала драконица Беллуа, Зелл. Отец помог Мабиру забраться в седло – как раз перед Беллуа. Туло сел вместе с Роувом на спину Чейена. Я залезла на Шуджу, и мы с отцом застегнули ремни.

Без Кейрр мне было непривычно. За все эти дни я если и расставалась с ней, то буквально на минутку. Улизнуть вот так, пока она ест, казалось мне предательством.

– Мы быстро вернемся, да?..

– О Кейрр не переживай, – сказал отец. – Джем и Томан будут дома. Пару часов она подождет, – он свистнул и воскликнул: – Ввысь!

Шуджа взмыл в небеса, взмахнув огромными крыльями. Вскоре гнездовье и Риат остались позади. Внизу пронеслись лес, руины, показалась и Кинватская долина. Шуджа долетел к пещере за полчаса. А на своих двоих я добиралась туда целую ночь и бо́льшую часть следующего дня.

Из входа в пещеру валил дым, рядом стояли люди – временные отряды ополченцев, которых Роув набрал из местных. Я думала, мы направлялись к ним, но мы полетели вперед, к лежащей за горой долине – к дальнему входу, где мы с Дарианом сразились с предводителем хародийцев и с Ужасом.

Содрогнувшись, я прижалась к отцу. Он обнял меня крепче.

Роув и Чейен приземлились первыми, вспугнув мрачную стаю охочих до падали ворон. Мы продолжили кружить в небе, пока Роув не подал нам знак. Затем Шуджа сел у пещеры.

– Пах-х-хнет жуть, – пророкотал он.

Отец потрепал его по голове.

– Не то слово, друг мой.

Позади Чейена виднелась груда обугленных веток и костей – остатки гнезда, которое я уронила на предводителя хародийцев. Между ними темнел обожженный труп дракона. С обнажившихся ребер свисали клочья почерневшего мяса. Что не сгорело, то быстро сгнивало: но вороны все же успевали добраться до шматков мяса и выклевать себе добычу. У стены лежали скелеты – человеческие и дочиста обглоданные. Жуткое зрелище и вонь тотчас вытеснили у меня из головы всю радость минувшей недели.

Где-то на периферии мыслей вновь ожили кошмарные образы.

– Не бойся, Майя. Здесь дежурят отряды. Теперь тут безопасно. Дыши глубже и успокойся.

Я кивнула и спрыгнула на землю. Сверху донесся хлопок крыльев Зелл, и я вскинула голову. Мабир расстегнул ремни, и Беллуа с моим отцом помогли ему спуститься.

– И почему мы за все эти годы не заметили вход? – пробормотал Мабир.

– Он прячется под выступом, – объяснил мой отец. – Мы и не увидели бы его, если бы Майя не устроила пожар. Мы нашли следы каменного моста, который когда-то соединял это место с горным склоном. Удивительно, сколько знаний о нашей истории мы утратили в войнах с Гурвааном.

– К сожалению, – Мабир, осторожно ступая, приблизился к пещере. Заметив труп, он сморщил нос. – Это и есть Ужас?

Я покачала головой.

– Нет, – ответил за меня отец. – Просто предводитель хародийцев. Ужас находится дальше – на другом конце долины.

Мабир приобнял меня за плечи.

– Моя дорогая, милая девочка, я лишь сейчас начинаю понимать, что ты пережила. – Он нахмурился, немного помолчал и добавил: – Ты проявила великую храбрость. Пусть она станет твоим щитом против кошмаров.

Я взяла Мабира под локоть, чтобы дать ему опору. Он похлопал меня по руке, и мы двинулись вперед.

За нами отправились Беллуа и мой отец, следом шагнули Шуджа и Зелл. Мы, наконец, поравнялись с Роувом и Чейеном. Рядом с ними с широко распахнутыми глазами стоял Туло, прижимая к худенькой груди футляр с художественными принадлежностями. У мальчишки имелся некоторый талант к рисованию, поэтому его прихватили с собой – сделать для Мабира зарисовки резных картин. Из полумрака залы к нам вышел отряд жителей нашей деревни, человек девять или десять. Они были вооружены арбалетами и копьями, а у троих на поясах вдобавок висели мечи в ножнах. Возвращение капитана Роува и его гигантского дракона обрадовало крестьян. Я только теперь увидела, что он привез им провизию. Передав мешок и выслушав доклад предводителя отряда, Роув подал нам знак следовать за ним.

Деревенские жители отошли подальше, уступая драконам дорогу, и уставились на меня.

– Здравствуйте, юная госпожа, – произнес кто-то из них и улыбнулся.

– Госпожа, – вторил ему другой, коснувшись груди в знак то ли приветствия, то ли еще чего.

Затем он покосился на Беллуа.

Я остановилась, не зная, что сказать – подобное внимание сбило меня с толку, – и поэтому лишь молча кивнула.

Когда глаза привыкли к свету факелов, вдетых в скобы вдоль стен, я смогла разглядеть то, что упустила в прошлый раз. Фризы, пусть и подточенные влагой в течение бесчисленных столетий, украшали все поверхности снизу доверху. Я различила искусные изображения мужчин и женщин в диковинных нарядах, повседневные сцены, боевые учения, непонятную борьбу. Мабир с блеском в глазах благоговейно касался резьбы кончиками пальцев.

– Поразительно! Мне хочется здесь задержаться, но Туло уже успел зарисовать коридор. И я безумно хочу увидеть зал, который ты описывала, Майя. Тот, где водопад и четыре арки.

– Он расположен в глубине, – заметил Роув. – К нему ведет длинная лестница, но ступеньки не очень высоки. С нашей помощью вы сумеете преодолеть расстояние.

– Вы намереваетесь запечатать вход? – улыбка Мабира померкла.

– Мы должны. Оставить его – слишком большой риск, отсюда легко могут выбраться хародийцы. Мы только начали исследовать остальные переходы. Самым мудрым решением будет запечатать все обнаруженные входы и, разумеется, выставить охрану.

На лице Мабира отразилось разочарование.

– Что ж, тогда не будем терять время.

– Жаль, что Френ не с нами, – произнес мой отец. – Он – лучший лучник в Риате. Может, даже во всей Гэдии.

Отец поддержал Мабира за вторую руку, и мы начали спуск.

Туло двинулся за нами.

Путь был столь же долгим, как и в прошлый раз. Резкий запах сырости и многовековой пыли вызвал поток воспоминаний, но мне удалось отмахнуться от них – причем почти сразу же. Вот и хорошо. Может, я начала исцеляться от пережитого кошмара?

А может, самые темные страхи прогоняло присутствие Шуджи и Чейена, закаленных в драконерии.

Кроме того, Мабир обещал рассказать мне о том, что такое Аша – если нам удастся переговорить втайне от Беллуа и остальных.

Мы вошли в зал с фонтаном и четырьмя арками, увенчанными гигантскими резными изображениями Высших драконов. Меня вновь охватил благоговейный трепет. Свет факелов ничуть не уменьшил окружающего великолепия. Шум струящейся сверху воды отражался от стен жутковатым эхом, голубоватое свечение играло отблесками на изображениях, наделяя их жизнью. И теперь, когда я уже не спасалась бегством, я могла осмотреться получше. Вот рядом с фонтаном пятно крови Дариана. А тут, на камнях – кровавые отпечатки лап Малика. Ну а вокруг нас, на стенах, вырезана история.

Беллуа, сцепив руки за спиной, поплелся за Роувом и Чейеном к дальней арке слева, под изображением Вэйджес, Осенней драконицы в роскошном лиственном убранстве. Туда же направились Туло и трое ополченцев, а потом и Зелл. Мой отец с Шуджей держались позади.

Мабир, цепляясь за мой локоть, задрожал. В его глазах блестели слезы.

– Покажи мне, – попросил он срывающимся голосом. – Расскажи еще раз, что здесь случилось.

Я указала на восточную арку, под изображением Гетига.

– Мы вошли сюда.

– Да… – прошептал Мабир.

– Что это за место? – спросила я. – Вы испытывали мое терпение. Поведайте мне, где мы и что такое Аша.

В глазах Мабира отразилось пламя факелов.

– Сперва, Майя, я хочу попросить у тебя прощения. Мне тяжело, в памяти пробуждаются знания, глубоко похороненные долгие годы, десятки лет назад. Знания эти запретны. Кощунственны. Тебе нельзя их разделять, но сейчас я вынужден открыть их тебе.

Мое сердце тяжело забилось в груди. Несколько минут Мабир молчал, тишину нарушал лишь шум воды.

– Это Круговорот, верно? – наконец, произнесла я.

– Да. Здесь кроется не просто история. Изображения могут быть даже древнее Кинвата.

Мабир присел на борт фонтана, повернувшись лицом к Гетигу. Я села рядом.

– Дхалла, но что такое Аша? Один из Авар?

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся одними губами.

– Имени этому много веков, дорогая моя. Очень, очень много. Оно старше Коррузона и древнее руин в нашем лесу.

Мабир посмотрел на стены зала. Беллуа и Роув уже скрылись в коридоре – под изображением Вэйджес, – но к фонтану приблизился мой отец, и что-то меня сразу же встревожило. А ведь отец, пожалуй, понимает, что наш разговор – не для чужих ушей. Завидев его, Мабир улыбнулся шире и махнул рукой.

– Иди к нам, Маджа. Можешь послушать. Речь пойдет об истории твоего рода.

В глазах моего отца засверкало любопытство, и он сел возле Мабира. Шуджа опустился неподалеку и пару раз щелкнул языком, глядя на резные изображения так, будто понимал их значение.

– В далеком прошлом, еще до Коррузона, была Аша. А здесь был храм, где ее почитали. Аша… так когда-то называли изначальный Источник… Кстати, предание об Аше отличается от легенды Расаала о Коррузоне, создателе мира, который изгибами тела своего придал форму горам и морям. Суть Аши проще, однако объяснить, что это, сложнее. Аша – имя, но дали его не божеству. Оно означает «правда», не больше и не меньше, Извечный Закон, единый для всех, кто понимает его и кто нет, – Мабир обвел зал руками. – Вот Аша, как ее видели раньше. Взгляните на резьбу. Над каждой аркой, обозначая смену периодов, изображен воплощающий время года дух. Гетиг – Авар материального изобилия и достатка: солнце высоко в небе над урожайными полями. Теперь двинемся против часовой стрелки, так, как кружится планета, если взглянуть на нее с полюса.

Я не знала, что Мабир имел в виду, но прервать его не осмелилась.

– Здесь воссоздан не только сбор урожая, но и битвы. Что это за машины? Никогда не видел подобных! Милостивые Авар, насколько тщательно все изображено! – губы Мабира задрожали. – Затем, на севере, вы видите Вэйджес, Осеннюю драконицу. Если Гетиг символизирует переломный момент, то Вэйджес – мир посреди безумного падения, когда Порядок уступает Хаосу, – у Мабира вдруг вытянулось лицо, а в горле запершило. – А после Вэйджес мы видим полномасштабную войну.

По щеке Мабира скатилась слеза. Я проследила за его взглядом к изображению, которое заметила и в прошлый раз: дымное небо, а в нем драконы сражаются с загадочными жесткокрылыми чудищами с причудливыми овальными туловищами. Они смахивали на китов, украшенных парусами. Они были не живыми существами, а искусственными созданиями. На земле стояли странные механизмы, похожие на телеги без лошадей, со встроенными в них баллистами и прочими незнакомыми мне орудиями. А вокруг горели постройки, и люди обращали к небу искаженные от страданий лица.

– Меног на западе знаменует крайнюю точку, закат солнца, – продолжил Мабир. – Наверное, Меног – самый неуловимый из Авар. Взгляните, какими прозрачными мастер сделал Его крылья. Пусть они из камня, но мы видим сквозь них. Великолепно. Меног символизирует средоточие духа, которое остается в момент, когда прочее лежит в руинах – наше истинное сердце. И Он обещает нам, что грядет Возрождение – обратите внимание на семена у его ног. Война заканчивается разрушениями, но времена года сменяют друг друга, и люди возвращаются к естественному ходу вещей. Они вновь возводят постройки и засевают поля. Мир процветает… На южной стене вместе с солнцем восходит Авар весны, Остара, и круг начинается заново.

Испещренное морщинами лицо Мабира увлажнилось от слез.

– Тут изображен сказ не только о временах года, но что более важно, о Круговороте, великом вращении колеса мироздания. Итак, времена года сменяют друг друга. Рождается одна жизнь, порождает следующую и умирает. Появляются и вновь исчезают целые цивилизации. За одним кругом всегда наступает другой. Поэтому Круговорот символизирует беспрестанное возрождение Аши. Авар, кем бы они ни являлись, исходят из Аши, чем бы она, в свою очередь, ни была. Многие годы последователи Аши – Ашаани – исповедовали абстрактную философию, которая стремилась лишь к Истине. Они не осмеливались описывать, что есть Аша, ведь пустые речи ограничивают восприятие. Ашаани причащались к Аше с помощью культовых обрядов, однако без строгих церемоний. Они задавали вопросы и не требовали точных, неизменных ответов. Их философия заключалась в доле сомнений в сочетании с постижением – в смиренности и в постоянных поисках знаний.

Я покачала головой.

– Не понимаю.

Мабир наклонился ближе.

– Ты можешь знать лишь то, что тебе ведомо. Вера отличается от знания. Вера – это предположение о знании, несмотря на отсутствие доказательств. По крайней мере, так гласила старая религия. Ашаани стремились отыскать доказательства и подвергали сомнению каждую мысль. Многие наши науки – лишь тень того, что было у них. Новый Храм, Расаал, взял то, что именовали «Аша», и назвал его «Коррузон», изменив представления о вселенной. Да, у нас остался Круговорот, но в Высшем драконе Коррузоне нам дали непревзойденного, бессмертного защитника, живое воплощение истинного Бога, а не объяснение рождения и возрождения. Коррузон заменяет неизбежные витки Аши целью, простые представления о жизни и смерти – властью, что включает в себя все до скончания времен. Расаал проповедует о таинствах, о которых Ашаани не стали бы заговаривать… они же не верили в то, чего не могли постичь, или коснуться, или увидеть. Так гласит новая религия, – Мабир выпрямился. – Разумеется, всем в империи известны имена Авар. В каждом любящем доме найдется алтарь Армат. Кузнецы чтят Криилу, а землепашцы – Амру. Но Расаал объясняет иначе – ныне они лишь многие воплощения Коррузона.

Мабир умолк. Мы с отцом переглянулись, и внезапно я сообразила: он уступает мне право вести разговор. Почему? Из-за того, что я встретилась с Гетигом?

Я коснулась руки Мабира.

– Вы говорите, что Авар исходят из Аши. Расаал утверждает, что они – ипостаси или отражения Коррузона. Какая в этом разница? И почему Беллуа боится Аши?

– Потому что Расаал отрицает высший Круговорот. Расаал учит, что сущее имеет конец, и остается лишь Коррузон, Спаситель. Однако Ашаани, почитающие Ашу, верят, что Коррузон – пусть существует в физическом обличье сотни лет – тоже исчезнет. Вот что подрывает веру Беллуа. Это означает, что Коррузон тоже исходит из Аши.

Когда нас завоевал Гурваан, Ашаани были объявлены еретиками и преданы мечу. Их преследовали и приносили в жертву на алтаре новой истины. Обратись в веру захватчика или умри. Выжили лишь некоторые, и теперь их последователи прячутся. Отец твоего отца, Маджа, умолял меня сохранить эту тайну, когда я был еще совсем молодым, неоперившимся послушником. Он не хотел, чтобы вы вместе с твоим отцом о них услышали или прочли древние писания, из страха, что это поставит под удар гнездовье. Ради вас он принял новую веру. И я хранил его секрет. Прошу, прости меня.

У моего отца на лице застыло выражение, которого я доселе не видела: изумление. Похоже, в этом древнем зале витали призраки – давнего мировоззрения или преданной забвению истины. Я поискала взглядом Роува и Беллуа – последнего призраки прошлого явно встревожили бы, – однако их нигде не было видно.

– Откровенно говоря, я не знаю, во что верить, – продолжил Мабир. – Старая религия проста и смиренна. В ней дорожили Истиной, какой бы она ни была – стремились к ней приблизиться, отринуть все, что заведомо ложно. Но меня держала в узде моя вера. Со временем я загорелся желанием выяснить все то, что знал Расаал и что не было известно Ашаани. Но я пытался как принять новый порядок, так и сохранить в себе трепетное отношение к прежнему. Увы, но Храм Расаала не признает никаких иных учений, помимо собственного.

Я, наконец, поняла, с какими трудностями Мабир столкнулся, когда меня обвиняли, однако все равно считала, что он меня предал.

Он долго бился над проблемой, искал золотую середину… и его усилия оказались тщетными, когда я встретила Гетига.

Глаза Мабира, изучающего чудеса храма, посвященного Аше, стали умиротворенными.

Ни я, ни мой отец не решались прервать его мечтательные размышления.

Затем Мабир вновь обратился ко мне:

– Френ назвал тебе имя Аши. Майя, сказал ли он что-то еще?

Я глянула сперва на отца, потом на Мабира и сглотнула.

– Он сказал: «Ты стала для меня знаком. Знаком того, что Ашу еще не вытеснили… что в мире есть истина. Я буду с гордостью носить свои шрамы, ведь именно с них начался и твой путь». И он добавил что-то странное: «Один направит, другой последует. Один восстанет, другой падет». Что грядет тьма и мне нужно стремиться к Гетигу и к Аше.

Мабир хранил молчание. Слышались лишь плеск воды и гулкое эхо.

– О чем он говорил, дхалла?

– Как ты могла догадаться, Френ – старейшина в тайной церкви Аши. Его незатейливая жизнь в лесу помогает скрывать, что он владеет кладезем знаний о старой религии. Но с тобой он заговорил в бреду. Возможно, он лишь выразил свою веру.

Я пожала плечами. В гнездовье нашей религией была работа, и времени на всякие досужие вопросы почти не оставалось.

– А во что вы верите, дхалла?

Мабир промокнул глаза кончиком бороды, пристально посмотрел на меня – наверное, он вглядывался в меня целую вечность, – поднял с пола палочку и повернулся к фонтану.

– Один из уроков Ашаани, что я помню с детства, был о завихрениях в реке, – он указал палочкой на ручеек, струящийся по камням и кристаллам. – Видишь местечко, где за камнем поток сворачивается в водоворот?

Я кивнула.

– Что такое завихрение? Ты можешь удержать его в руке? Можешь взять и отнести куда-нибудь еще? Нет, конечно, однако он есть. Вода течет и на некоторое время его создает, после чего движется дальше. Все в мире подобно этому завихрению и своим существованием обязано весьма конкретному набору обстоятельств. Все находится в движении. Ты – это пища, которую ты поглощаешь, воздух, которым дышишь. Многое в тебе изменилось. Кожа имеет свойство облезать, волосы – выпадать. Деревья растут из лесного перегноя, стареют, валятся на землю и гниют. Или же их срубают и превращают в поленья, из которых строят дома. Здания рушатся, поленья истлевают. В горных обломках встречаются вросшие в камень кости морских существ. Языки перерождаются, становясь новыми языками. Одни убеждения влияют на другие. Мир кажется цельным, прочным, но это иллюзия – обман восприятия, ведь мы вечно заперты в настоящем мгновении. Истину раскрывает лишь память, но и она – завихрение в твоем разуме. А религия, пожалуй, нечто самое мимолетное. Она упорно цепляется за свое название и святилище, где собираются поколения верующих. Но веру, которую исповедовало первое из них, последнее может и не узнать, хотя название со святилищем и остались прежними.

Мабир подтолкнул в фонтан камешек, и струйка воды слегка изменила направление.

– Все мы завихрения в великом потоке вековечных перемен. Вселенский механизм никогда не замедляет работу, никогда не дает сбой. Это и есть Вечнолив. Простая истина, которая ставит под угрозу власть Расаала.

Сперва я не понимала, что и думать, но вдруг вспомнила зрелище, развернувшееся передо мной в долине Кинвата, где лес пророс сквозь скелет забытой цивилизации, и все стало на свои места. Мабир глубоко вздохнул и продолжил:

– Френ, может, и бредил, однако не он один гадает, не выбило ли появление Гетига первый камешек из-под фундамента Расаала, – Мабир упрямо стиснул зубы. В уголках его глаз вновь блеснули слезы, и он покосился на меня. – Я сызмальства сомневался в вере, поборником которой служил.

Он отвернулся к фонтану и вытолкнул камешек из потока воды.

Завихрение исчезло.

– До того, что с тобой произошло, Майя, я разрывался на части. Но теперь я много осознал. Когда постичь ответы настолько трудно, нельзя уповать на достоверность, поскольку она станет лишь помехой, обузой. Путь принятия, не-знания, куда ближе к Ашаани, нежели к Коррузону. Если ты будешь прислушиваться к гласу вселенной – или Аши, если тебе угодно, – сомнения приведут тебя туда, куда не сумеет привести самоуверенность, – Мабир с горечью улыбнулся и покачал головой. – Вот во что я верю.

Шуджа резко поднялся и уставился на северную арку, под Вэйджес, после чего прищелкнул языком. Эхо многократно отразилось от каменных стен.

– Что случилось? – встрепенулся мой отец.

– Ш-шаги. Быстр-р-рые.

Я тоже их расслышала, а спустя мгновение в зал на полной скорости ворвался Туло. Отец с Шуджей успели приблизиться к арке, а из нее выбежали Беллуа с Зелл.

– Уходите! – заорал Беллуа. – Уведите Мабира!

Следом показались двое ополченцев: один из них волочил третьего. Последними пятились Чейен… и Роув, выпускающий стрелы в темноту, в которой раздавались грубые возгласы.

Я схватила Мабира за локоть – страх придал старому дхалле неожиданно много сил, – и вместе мы бросились к выходу под изображением Менога. Там нас встретили Зелл с Беллуа: последний поддержал Мабира с другой стороны.

Крики стали еще громче, и я обернулась. Чейен и Шуджа, бок о бок, плотно прижав крылья, рвали когтями выбегающих из арки людей. Ополченцы уложили раненого товарища и взялись за луки. Стрелял и мой отец, а из темноты продолжали появляться воины, закутанные в темные балахоны.

Хародийцы.