Неожиданно я поняла, что мои глаза привыкли к темноте. Вход в пещеру остался далеко позади – я преодолела изрядное расстояние, – и сюда просачивалось достаточно света, чтобы разглядеть лес из странных колонн, словно отлитых из воска, усеянный костями пол и драконьи гнезда в каждой прогалине. Среди костей был расчищен проход с желобками следов от колес, уходящий еще глубже в гору. Я несколько раз глубоко вздохнула. Где-то там, в клетке плачет испуганный малыш, нуждающийся в моей помощи.

Я вытерла глаза, проверила, взведен ли арбалет, и взяла свои вещи – колчан и заплечный мешок. Стиснула кулаки и собралась с духом. Пора двигаться дальше!

Бесшумно пробравшись мимо костей, я отправилась в путь.

Источник света постепенно изменился. Слабые лучи солнца истаяли, а впереди забрезжило оранжевое мерцание фонаря. Донеслось эхо приглушенных голосов: люди говорили на отрывистом языке Харода. Я аккуратно свернула с дорожки и выглянула между двух сталагмитов.

Я почти выбралась к гроту с куда меньшим количеством наростов и с ровным песчаным полом. Фонарь стоял на валуне в задней его части, заставляя все вокруг отбрасывать длинные тени. На рамах из сосны сохли две драконьи шкуры. Они же обнаружились и у низкой стены справа – свернутые, подобно одеялам, и сложенные целыми стопками. У потемневшей ямы со слабым огнем поблескивали бесконечные решетки с сушеным мясом.

На повозках своего часа ждали бочки, украшенные черными подтеками. У противоположной стены лежали рассортированные по виду драконьи кости: остовы задних лап напоминали дрова для растопки, крылья – изящные гнезда из веточек, ребра – бочарные клепки, а позвонки – как заостренные обрубочки.

Там же были и черепа.

Навскидку их оказалось около двух дюжин: пять или больше – взрослых, а остальные были не такими крупными. Значит, это черепа подростков.

Черепов же дитей было на удивление немного, и я вновь задумалась о том, как странно, дико изувечили тех драконят снаружи.

Здесь располагалось сердце логова браконьеров, склад добычи. Но куда делись дити? И что в бочках? Кровь?

Зачем?

Внутри закипела злость, что меня порадовало. Не страх, не сомнения. А чистая, прямая и острая, как стрела, злость. У нее имелись цель и направление. Я глубоко вздохнула, раздувая ноздри, словно мой гнев подпитывался чем-то, что могло проникнуть в тело через легкие.

Четыре воина о чем-то спорили. Наверное, о том, как реагировать на шум извне. Головы их были непокрыты, и я ясно видела белые волосы, прозрачную кожу и призрачные глаза. Рядом с мужчинами стояла повозка с клеткой. Двое осликов, по-прежнему запряженные, но стреноженные, уткнулись мордочками в мешки с сеном.

В слишком просторной для него клетке сидел маленький детеныш. При виде малыша мое сердце заколотилось чаще. Он забился в угол, распахнув глазки и в страхе прижав гребешок к шее, с инстинктивно скрещенными перед собой крыльями. Он был не слишком крупным – размером с собаку или рыжую рысь. Меня охватило желание протянуть руку и приласкать мягкие, сухие чешуйки на шее, утешить и покормить малыша.

Он так напоминал Малика, такой же каштаново-серебристый. Прекрасный.

Один из призракоподобных хародийцев что-то воскликнул, от стен тотчас отразилось эхо. Когда ответа не последовало, он отдал приказ. Другой хародиец зажег еще один фонарь и направил его в сторону склона. Я пригнулась, чтобы не выдать себя и не ослепнуть от яркого света. Хародийцы тихо прокрались к выходу из грота. Их фонарь отбрасывал резкие пляшущие тени, искажавшие все, что находится в гроте. Враги прошли мимо меня, все четверо, и никто даже не оглянулся.

Я выждала, пока они не оказались подальше, выскользнула из-за сталагмита и приблизилась к клетке. Хародийцы оставили в гроте второй фонарь: в его свете серебристые отметины малыша слегка поблескивали. Он свернулся в клубок, сунув головку под крыло, дрожал и тихонько хныкал.

Я замедлила шаг, не желая испугать детеныша.

– Привет, маленький, – Я заговорила мягко и тихо, чуть громче шепота. – Тс-с, тс-с.

Затем я замурчала, изо всех сил стараясь изобразить звук, которым драконицы помогали своим дитям заснуть. Тянуть его было сложно, ведь мне приходилось задействовать язык, а у самок звук рождался прямо в горле. В конце концов из-под крыла высунулась продолговатая головка. На меня уставились широко распахнутые серебристые глазки.

– О Высшие, какой ты миленький, – неожиданно вырвалось у меня. – Как могла у кого-то подняться рука, чтобы…

Детеныш жалобно завыл, и я умолкла.

Он отощал, но это не так уж страшно. Ребра чуть-чуть торчали, но брюшко оставалось кругленьким. Судя по всему, Малик хорошо кормил своего детеныша, пока не нагрянули хародийцы. Однако его хныканье свидетельствовало о том, что он голоден.

Наверняка браконьеры плохо заботились о нем и не задумывались о пропитании малыша. Я огляделась по сторонам. В гроте не было ничего из еды: только сушеное драконье мясо. Но ведь должны же они запастись чем-то еще?.. Я сморщила нос – что за невежды. Разумеется, детеныш умирал от голода – даже у самого крошечного дракона хватит ума не есть собратьев.

Я стянула со спины заплечный мешок и повесила его на грудь. Достала кусок оленины и протянула между решеткой клетки. Детеныш сморщил мордочку и замахал крыльями. Я вгляделась в паховые чешуйки между задними лапками, и меня вновь охватили сомнения. Если передо мной маленький самец, то все усилия окажутся тщетны. Для драконенка Дариана нужна самочка.

Но чешуйки у детеныша прятались за лобковой костью и были обращены назад.

– Ты все-таки девочка…

Я с облечением вздохнула. Малышка неловко встала и принялась топтаться на месте, разглядывая мясо в моей руке, но не желая его брать.

– Моуп? – повторила я ее просьбу о еде и еще помурлыкала.

Она замерла и наклонила головку. Несмотря на отнюдь не смешную ситуацию, я не сумела сдержать улыбку. У малышки были такие выразительные глазки – серебристые, как у отца, – ушные и шейный гребни казались идеальными. Широкая грудь и крепкие лапки пророчили, что она вырастет крупной и сильной. Передо мной был отлично сформированный, распрекрасный дить.

– Давай, маленькая, – заворковала я. – Ты ведь голодная, я знаю. Подойди, поешь. Моуп?

Дверь клетки оказалась закрыта на щеколду, без замка. Я ее приоткрыла, стремясь подобраться немного ближе. Малышка тихонько взвизгнула, и я осторожно распахнула дверь полностью, чтобы она не лязгнула. Мне не терпелось приманить малышку: скоро вернутся хародийцы – или, что еще хуже, Малик. Мне нужно поскорее завоевать ее доверие настолько, чтобы усадить в мешок, а там ее успокоит покачивание, и она уснет, как человеческое дитя.

Наконец, все решил голод. Малышка с опаской поковыляла к дверце и, вытянув шею, цапнула мясо у меня с ладони. Уронила оленину на пол клетки и проследила, как я убираю руку. Обнюхала кусок, пару раз его лизнула и с жадностью проглотила.

Я помурлыкала, повторила «Моуп?» и предложила ей второй кусок оленины. Его малышка взяла уже с большей охотой и проглотила без предварительной проверки. Я ободряюще помурлыкала. Дити ее возраста легко устанавливают связь. На это я и рассчитывала. Я запрыгнула в повозку и села у входа в клетку. Малышка убежала в угол.

– Ты голодна? – я вытащила третий кусок и протянула в правой руке, одновременно вытянув и левую, пустую.

Когда малышка вернулась за угощением, я нежно коснулась пальцами ее щеки, продолжая мурлыкать и ворковать. Она не отскочила, а наоборот, подошла ближе и понюхала мой мешок, явно изнывая от голода. Я сунула руку за очередной порцией мяса, и малышка заглянула мне в глаза.

– Моуп? – уверенно спросила она.

Я погладила ее мордочку. Малышка лишь слегка дернулась, но позволила потрепать ее по макушке и погладить кожу вокруг рта, подражая тому, как мама-драконица облизывает своего испачканного едой дитя.

– Умница! – хотела сказать я, но голос сорвался, и вышел шепот.

По моей щеке скатилась слеза. Девочка охотно отозвалась на мое прикосновение, даже посреди этого кошмара – голодная и, наверное, отчаянно нуждающаяся в утешении.

Я продолжила мурлыкать, пока она ела.

Вчера я спрашивала себя, готова ли умереть за дитя. Тогда ответ мне продиктовали обстоятельства: выбора у меня не было. А сейчас я могла развеять все свои сомнения: за эту маленькую жизнь стоило бороться.

Я опять улыбнулась и тихонько погладила ее по голове. Малышка тоже замурлыкала – наверное, бессознательно, – ведь ее основные потребности оказались удовлетворены.

Со стороны входа в пещеру вдруг донеслись крики, после чего стены сотряс глубокий яростный рев. Запряженные в повозку ослики испуганно дернулись. Мешки с сеном обвисли. Вопли ужаса и хлопки арбалетных выстрелов захлебнулись влажным хрустом и булькающим вскриком. Пыхтение, треск устилающих пол костей под огромными лапами, новый быстро прервавшийся вопль. Звук выстрела, хруст и бульканье. Топот ног, за ним – тяжелая поступь, рычание, отчаянный и яростный вскрик, хруст и тишина. Ослики нервно проверяли на прочность свои путы.

Из темноты к нам приближались чьи-то шаги. Я прислушивалась к пыхтению и рычанию. Вдруг воздух прорезал громкий щелчок, эхо которого разнеслось по гроту.

Я огляделась в поисках укрытия, чтобы забрать малышку и спрятаться. Однако ничего подходящего я не увидела, да и заманить ее в мешок я не успевала.

Один из осликов принялся истошно вопить, второй присоединился к товарищу по несчастью. Малышка задрала голову, пытаясь увидеть, что же там такое творится, за границей света, и принялась жалобно восклицать. За сталагмитами что-то шевельнулось, сверкнуло серебро. Ослы пронзительно заревели, пытаясь избавиться от пут и сбруи. Малышка взвизгнула – ее испугала какофония.

Из-за последнего скопления сталагмитов появился дракон-отец. Он тяжело дышал, усыпанный множеством арбалетных болтов и испачканный ярко-алой кровью.

Остановившись, он обвел глазами грот и бросился на меня.

Я запрыгнула глубже в клетку и едва успела захлопнуть за собой дверцу: дракон врезался в нее головой. Дверь прогнулась внутрь, встав между нами преградой, но дракон все равно щелкнул челюстями. Я увидела его кривые желтые клыки – они были длиной с кинжал, не меньше – в обрамлении окрашенных алых десен. Он зарычал, меня обдало розовой слюной и смердящим кровью дыханием. Я съежилась в углу и закричала, малышка свернулась рядом и вторила мне, повизгивая от ужаса. Малик повертел головой, надеясь до меня дотянуться, а когда у него ничего не получилось, вытащил голову из клетки, впился клыками в прутья и как следует ее встряхнул.

Ослики ревели и брыкались, стуча задними копытами по повозке. Малик не обращал на них внимания, он лупил по клетке передней лапой, пока один из углов не прогнулся. Дракон сунул было левую лапу внутрь, но лишь зацепился торчащим из нее болтом за металл и заворчал от боли, но потом попытался дотянуться до меня снова. Я стиснула в руке нож, хоть и понятия не имела, когда успела его достать. Я не хотела использовать оружие, боясь разозлить Малика, даже несмотря на то, что его когти прошли в считаных дюймах от меня. Я забилась в клетку как можно глубже.

Спустя некоторое время Малик сдался – щель была узкой, и болты в лапе причиняли дракону сильную боль.

Один осел в конце концов порвал путы и попытался сбежать, но в итоге просто-напросто повалил другого. Повозка накренилась – и мы с малышкой вместе с ней. Второй ослик сучил ногами, стараясь подняться, и ревел.

Малик схватил клетку зубами и потянул к себе. Она перевернула повозку и рухнула на пол. Малышка завопила, я тоже заорала от боли и страха. От удара механизм арбалета сработал – болт улетел в темноту. Клетка приземлилась вниз дверью, и я оказалась в ловушке с дитем разъяренного дикого дракона.

Теперь прутья могли не выдержать.

Второй осел тоже освободился от пут – как только он поднялся на ноги, оба бедолаги рванули в глубь пещеры вместе с волочащейся следом поваленной набок повозкой.

Воцарилось подобие тишины. Малик кружил вокруг клетки и низко рычал. Малышка скулила. На моих коленях и голенях назревали кровоподтеки от падения на прутья. Я перевела дух и растерла ноги, сосредоточившись на том, как выбраться из столь затруднительного положения. Нож исчез. Осмотревшись, я заметила его на полу пещеры, в нескольких футах – не дотянуться. Малышка запаниковала, испугавшись нападения своего же отца. Я погладила ее подбородок и носик, мурлыкая и шепча: «Тс-с, тс-с, тихо…». Малик неотступно следил за нами, но рычать перестал, только тяжело дышал.

Я предложила малышке кусок мяса, но она слишком боялась и не взяла его.

– Моуп? – спросила я.

Малышка заскребла по прутьям, потянувшись к отцу. Я бросила мясо к его лапам.

– Моуп! – повторила я раздраженно.

Дракон глянул на мясо и на меня. Малышка взвизгнула.

– Я не обижу твоего детеныша! Разве ты не видишь, что я хочу помочь? – когда Малик оказался в считаных футах от меня, я отчетливо увидела, как из-под болтов в его грудной мышце сочится гной. Я чуть не расплакалась от этого зрелища. – Я не могу вылечить твои раны, ведь ты дикий дракон. Но они воспалились. Бедный, бедный Малик. Тебе так плохо!

Малик сверлил меня взглядом. Я старалась не смотреть ему в глаза.

– Я не знаю, сможешь ли ты выжить. Но я могу позаботиться о твоем детеныше. Могу! Видишь?

И я, издав нечто вроде воркования драконицы-матери, протянула малышке очередной кусок оленины. Малышка его обнюхала, высунула носик между прутьями и захныкала. Я погладила ее по головке, надеясь, что дракон-отец увидит, как бережно я с ней обращаюсь и как спокойно она реагирует на мое прикосновение. К счастью, малышка быстро нашла угощение на моей ладони и мигом прожевала мясо.

А затем сунулась в мешок, чтобы найти еще. Я с облегчением достала кусок оленины – малышка проглотила и его.

– Видишь, Малик? Вот! – я с трудом удержалась, чтобы не встретиться с ним взглядом.

Он наблюдал за мной, неподвижный.

Малышка съела еще оленины. Не стоило, наверное, давать ей столько, но иного оружия у меня попросту не было.

Малик слегка наклонил голову.

Он оглядел себя – торчащие из его груди и лап болты. Опустился к решетке. Малышка тотчас просунула носик между прутьями и лизнула отца, коснувшись передними лапками его губ. Он лизнул ее в ответ и издал рычание, родившееся глубоко в его горле, столь тихое, что я скорее ощутила, нежели услышала.

Дракон не знал, что он обречен. Его заботило лишь одно – он стремился спасти своего детеныша. Он никогда не мучился вопросом, рисковать ради нее жизнью или нет. Такой проблемы для него не существовало. Он жертвовал собой, незапятнанный эгоистичными желаниями.

– Кейрр, – произнес он. Это прозвучало как клич ястреба.

Малышка издала диковинный писк, смахивающий на «папа», и опять лизнула Малика в нос.

Меня пронзила догадка.

– Ее так зовут, да?

Наверняка так и есть. Как ласковое прозвище – его маленькая ястребица.

– Кейрр, – повторила я.

Малик и малышка сразу же посмотрели на меня.

Из темноты, от входа в пещеру донеслись возгласы. Приглушенные голоса, клич дракона. Вернулся главарь хародийцев со своими людьми. Сбежал ли Дариан? Жив ли он?..

Малик отступил от клетки и развернулся, угрожающе рыча. Его маленькая ястребица вскрикнула, потянувшись сквозь прутья, но он уже отпрянул к костяному покрову. Двигался он быстро и на удивление бесшумно. Малик сам выбирал поле боя, подальше от Кейрр. Я в этом не сомневалась.

Мне же следовало выбраться из клетки с заблокированной дверцей. Малик неплохо поработал! Я как-то сумела сдвинуть дверцу в сторону, встала в пустой проем, схватилась за прутья и потянула клетку вверх изо всех сил.

Металл врезался в пальцы. Я едва смогла оторвать клетку от пола на дюйм. Кейрр захныкала у меня за спиной.

Я едва не впала в отчаяние, высматривая хоть что-то, похожее на рычаг, но ничего не обнаружила. Поблизости валялись плоские камешки, упавшие с потолка грота – из них состояло плато. Я дотянулась до нескольких и положила самый тонкий у дверного проема.

Эхо от голосов долетало до грота. Голоса становились все отрывистей, злее.

Я снова налегла на клетку, получше упираясь ногами. Как только она приподнялась, я успела носком придвинуть под нее камень. Затем повторила то же самое, но с уже более широким. Малышка сдвинулась в противоположную часть клетки, что немного облегчило мне задачу. Приподняв клетку еще на пару дюймов, я подсунула очередной камень.

Малик глухо зарычал во мраке.

Я подготовила камень, приподняла клетку, подтолкнула его к остальным. Мне удалось выиграть шесть дюймов, но процесс занимал слишком много времени. Малышка вдруг оказалась рядом и сунула нос в открывшуюся щель в попытке проверить, удастся ли пробраться. Такого я допустить не могла. Я поспешно выудила из заплечного мешка одеяло, попутно рассыпав картофелины и остатки мяса, и набросила его на малышку. Она взвизгнула от страха, но я крепко ее обняла.

– Тс-с, тс-с, тс-с… Ох, маленькая Кейрр, не надо звать папу.

Она заворочалась, но затихла, когда я прижала ей крылья к бокам. Таким образом мы при необходимости переносили дитей в гнездовье. Их успокаивали покачивание и темнота.

Я усадила малышку в мешок, не прекращая мурлыкать, и аккуратно затянула завязки у ее шейки, оставив головку снаружи. Когда я стянула с нее одеяло, чтобы она огляделась, малышка широко распахнула глазки и попыталась цапнуть меня острыми, как иголки, зубками. Я смахнула грязь с куска оленины и предложила ей продолжить трапезу. Спустя мгновение малышка принялась жевать, и я накинула одеяло ей на голову.

А потом я налегла на клетку. Когда ее днище начало переходить в горизонтальное положение, мне стало легче, но металлические прутья врезались мне в пальцы до крови. Я застонала, продолжая тянуть. Дюйм за дюймом… клетка была вот-вот готова опрокинуться. Я не сдавалась, пока она, наконец, не качнулась назад и не упала в нужное положение с громким лязгом. Малышка вскрикнула, но я замурчала и погладила ее под одеялом.

Голоса стали еще громче: хародийцы перешли в глубь пещеры. Они меня услышали. У входа раздавалось раскатистое рычание.

Я закинула мешок с малышкой на спину, собрала столько оленины, сколько влезло в карманы, и сунула к драконенку пару картофелин.

Голоса стали вдобавок еще раздраженнее – хародийцы обнаружили новые потери. Я взвела и зарядила арбалет, забрала нож и огляделась в поисках чего-нибудь полезного. Например, фонарь – со шторками, чтобы можно было направить луч. Хорошо. Подсвечивать себя я не хотела, поэтому сдвинула шторки и оставила между ними крошечную щель. Фонарь оказался хлипким: надо быть с ним осторожной. А еще хародийцы наверняка где-то хранили для него масло. Надежду вселял бочонок, испещренный жирными пятнами. Я принюхалась, ощупала пробку – действительно масло. Отлично. Я сунула бочонок под мышку и заметила на импровизированной скамье из камней колчан с болтами, который незамедлительно закинула на плечо.

Я умирала от голода, но не собиралась прикасаться к драконьему мясу. Мое внимание привлекло кое-что еще: свернутый кусок пергамента рядом с кожаным футляром, бутылочка чернил, перо. Несмотря на спешку, я не могла их не рассмотреть и развернула пергамент.

Наброски скал и гор показались мне знакомыми… но когда я их узнала, то распахнула рот в безмолвном крике.

Это мой дом.

Гнездовье Риата оказалось изображено во всех подробностях, какие открывались на него с высот драконьего полета. Окрестные горы, вершина, на которой расположилось гнездовье, мост, что соединял его с поместьем, деревня и широкие поля, даже река Дикая и водопад Ревущий.

Мне хотелось закрыть глаза на истину, но разум ясно понимал: за нашим гнездовьем шпионили хародийцы. Они забирали дитей, да и вдобавок планировали напасть и захватить нас, как Кулоду. Другого объяснения быть не могло.

Меня била дрожь, не желавшая уняться. В гнездовье должны узнать о хародийцах. Трясущимися руками я свернула пергамент и сунула его в футляр, который повесила на плечо.

Следы колес уходили во мрак. Я не представляла, что меня там ждет, но позади маячили Ужасы… и разъяренный Малик. Выбор был невелик и очевиден.

Внезапно раздавшийся голос хародийца – не на их языке, а на гурваанском – пригвоздил меня к месту.

– Всадник!

Он что, так обратился ко мне?

Когда эхо стихло, он заговорил снова – тише и уже с явной угрозой.

– У нас твой спутник.